Глава 7. Психологическая сторона метафизической реальности.

Эстер Хардинг

Я и не я

Глава 7

  Психологическая сторона метафизической реальности.

Я по-другому к предмету психологического аспекта метафизической реальности,  так как Юнг пишет: « Душа не может прыгнуть выше себя. Она не может установить любые абсолютные истины, ибо ее собственная полярность определяет  относительность утверждения.»[1] Ибо «если динамическая концепция души верна, все утверждения, которые стремятся перешагнуть ограничения полярности души, например утверждения об метафизической реальности, должны быть парадоксальны, если они притязают на любую вескость». И, как мы видели в последней главе, архетипические образы всегда парадоксальны.

Однако, реальность нефизической области не зависит исключительно от догматических утверждений относительно ее природы, ибо это точно появилось из прямого опыта человеческой жизни: пророки, провидцы и религиозные учителя. И подобные опыты встречаются сегодня и имеют активный эффект, изменяя психический климат, в котором живут люди. Юнг указывал в начале своих лекций на тему религии, что его отправная точка- «психология homo religiosus, человека: который учитывает и внимательно наблюдает за определенными факторами, которые на него влияют, и, через него, на его общее состояние». Эти факторы Рудольф Отто называл нуминозное, динамические силы или эффекты, не вызванный случайным действием или желанием. Позже Юнг заявил, что в своих лекциях он будет иметь дело с «фактами, демонстрирующими существование аутентичной религиозной функции  в бессознательным» и выдвинул примеры « религиозного символизма в бессознательных процессах». Он продолжил объяснять что как психолог он обязан работать с психологическим опытом  homo religiosus , но не чувствует ни призыва, ни чувствует себя компетентным чтобы высказываться по природе метафизических реальностей, к которым относятся эти психологические опыты.[2]

            Я сама подхожу к этому предмету от той же отправной точки. Мне стоит рассматривать только психологический аспект нуминозного опыта и мне не стоит размышлять насчет проблемы, лежащей глубже, или вызывать психологическое событие, хотя я могу быть вынуждена использовать такие термины, как «бог», чтобы соединить то, что я сказал с вековым человеческим опытом, который обозначил такие термины. Очевидно, источник такого опыта не принадлежит эго. Они появляются спонтанно из неизвестного и невидимого источника, который психологи зовут бессознательным, и который, говоря религиозным языком, называется областью духовного.

            Во введении к «Священному» Отта Джон В. Харви пишет:

            [Доктор Отто] обеспокоен исследованием природы таких элементов в религиозном опыте, лежащих вне и за пределами сферы причины… но которые, тем не менее как «чувства» не могут быть проигнорированы любым честным исследованием. И его аргумент показывает, что на первом месте во всех формах,  которые религиозный опыт может принять и принял… определенные основные «моменты» чувства… всегда обнаруживаются повторяющимися. Все настоящие религии проявляют характерные реакции в сознании… Нам видно, что религиозное «чувство» должным образом включает уникальный вид понимания, sui generis[3], не произведенный обычным интеллектуальным или рациональным «знанием»… тем не менее подлинное «знание», растущее осознание предмета, божества[4].

В своей автобиографии доктор Юнг описывает опыты такой природы, пришедшие к нему, в подавляющем большинстве случаев начавшихся в раннем детстве и повторяющиеся с промежутками в течение всей его жизни, до самой старости.[5]

            Отто указывает, что невозможно определять опыт такого рода интеллектуальными или рациональными терминами, но он принимает попытку различить их характеристики. Он называет опыт сам по себе нуминозным,  и выводит, что он имеет характеристики: (1) полезности, часто выраженной как страх или «дрожь»; (2) неодолимость или величие, как опыт Иова, когда он столкнулся с величиной, силой и загадочностью Божественного творения;  (3) энергия или  настойчивость, выраженная в Ветхом Завете как гнев Яхве и часто символизируется огнем. Харви добавляет: «главный факт- столкновение человеческого разума с Чем-то, чей характер только постепенно постигаем, но который чувствуется из первого как трансцендентное присутствие, «за» даже так же чувствуется как «внутри» человека»[6]

            Очевидно очень важно, что когда мы имеем дело с этими динамичными элементами субъективного опыта различать, что есть «Я», что Харви звал «человеческим  умом», и что «не-Я» во внутренней области, что Харви называет «трансцендентным принципом» вне человека, хотя, возможно, чувствуется внутри. Для идентификации «Я», эго, с этим странным и сильным содержимым неизвестного психического мира производит наиболее сильное раздутие, инфляцию, которая может вести к маразму. На самом деле используется специальный термин «религиозный маразм» для описания этих случаев, в которых больной не редко отождествляет себя с одной из божественных фигур. Эти нуминозные факторы могут быть пережиты субъективно как видения, вдохновение, голоса и так далее, или временами они могут проецироваться на внешние объекты. В прошлой главе мы видели что не только анима и анимус могут быть вовлечены в проекцию на человеческую жизнь, но и другие архетипы могут быть спроецированы подобным образом. Например, герой, спаситель или дьявол может быть вовлечен в некоторую человеческую жизнь, которая казалась обладающей силой архетипической фигуры, которую она кажется воплощают. Или человек может играть роль в такой фигуре, будучи сам собой идентифицированным или одержимым архетипом, то есть в своих собственных глазах, если не на самом деле, он будет героем или спасителем, лидером или жертвой.

            В первобытных обществах существует такой же феномен гораздо более обще. На конец мы легче его узнаем, так как переросли его грубые проявления, мы можем наблюдать его в других и узнавать для чего оно, пока те, кто все еще под действием заклятия не способны узнавать природу своих собственных иллюзий. Это феномен, который Леви Брюль называл мистическое соучастие, о котором я рассказала в ранней главе[7]. Это самый полезный термин, обозначающий отношение примитивного человека к объектам его окружения, к которым он испытывает особые чувства, так как для него они кажутся содержащими качества духа, называемого «мана», после меланезийского слова (или по другим первобытным, mulungu или wakonda). Эти термины, как и другие, ссылаются на подобный опыт силы, энергии, духовной силы, которой кажется одерживающей, или исходящей от объекта под вопросм. Для примитивного человека такой предмет запретен, священно –ужасен, и он окружает предмет ритуалами и разного рода предосторожностями, просьбами помощи в нужде, и, на самом деле, действует относительно него так, как если бы он был религиозным объектом.  И так первые миссионеры перевели термины «mana» и « mulungu» как «Бог». Но перевод не совсем правилен. Ибо  mana и mulungu представляют духовную силу, психическую энергию, которая чувствуется внутри или исходит от дерева, животного или скалы, предметы не боги даже для примитивных людей, и мы знаем, что магический эффект они на нас оказывается из-за проекции содержимого бессознательного на предметы. Некоторые части человеческой души, которые для него не сознательны, «найдены», или, как мы сказали, «спроецированы» на «содержащий «mana»» предмет.

            Когда первобытный человек не способен обдумать проблему сам, он должен спросить у его дерева, или его змеи, или его фетиша совет, он на самом деле спрашивает часть своей души, которая не помещается внутри, а находится в проекции на дерево или другой предмет. Конечно, такой объект запретен, священно- трепетен, и никто не может вредить ему или даже трогать без серьезного вреда для человека, которому этот предмет священен.  В некоторых случаях проекция действительно вовлекает душу или жизнь человека, так что если дерево срубают, человек может умереть. Для нас это кажется грубым суеверием, но подобный механизм существует и все еще эффективен среди цивилизованных людей, и временами мы можем наблюдать это у себя. Например, когда человек выполняет трудное задание, как чтение лекции, он может сформировать привычку играть с каким-то маленьким предметом, он может звенеть мелочью в кошельке или крутить пуговицу пиджака или заниматься какой-то подобной глупостью, и может чувствовать себя неспособным продолжать, если не исполнил свой ритуал. Если однажды не окажется мелочи  в его кошельке, или если многострадальная пуговица в конце- концов оторвется и потеряется, то он тоже будет в замешательстве чтобы продолжить. Зависимость от такого «амулета» часто может возникать у невротичных личностей. В романе Воука  «Мятеж на Кайне» зависимость капитана от игры с маленькими стальными шариками была использована с большим преимуществом, как показано ухудшение его психического состояния. Но психологический механизм не всегда такой патологический.

            В более ранней главе я указывала, что своеобразное чувство принадлежности мне иногда присуще некоторым нашим одержимостям. Это иллюстрация причастности, и когда она очень сильна, дает рост принудительным реакциям, которые человек не способен контролировать, это указывает на вероятность того, что его чрезмерная реакция больше чем просто одержимость или эгоизм. Это кажется как если объект обладает чем –то  необходимым для него, то есть вмешательство другого равнозначно интервенции в самую сердцевину его бытия. Очевидно, что когда это случается, что-то, чему следует быть  частью личности на самом деле вне, мелькающее, чувствуемое, но не обладаемое. Конечно, это не настоящий предмет, как что-то гораздо более тонкое, а именно психологическая ценность, которую представляет предмет, который производит такой неконтролируемый эффект. Когда его дерево говорит с человеком, это спроецированное мышление человека, то есть сила мысли, которая ему нужна, которую  он «должен» иметь, что он может иметь, так и не находится в состоянии покоя, вне доступности в бессознательном.  Дерево может представлять или содержать ту самую его жизнь, или высшую силу, которая говорит из дерева и может представлять голос Бога, как в случает с Моисеем[8], когда он увидел горящий и несгорающий куст, или как в египетской картинке[9] богини Нут, как божественного дерева, представляющей себя своим почитателям как жизненную энергию дерева.

            Это примеры психических факторов, влияющих на человека, но неизвестных ему. Он абсолютно не осознает, что они возникают и принадлежат области психического «не-Я», то есть они –субъективные факторы, и так как они бессознательны, то встречаются в форме проекции на внешний мир.

            Когда первобытный человек находит нуминозные качества в священном животном или дереве, то он обычно испытывает своеобразное чувство в отношении к тому объекту. Это его собственный особый предмет благоговения и он может даже быть не священным для других. Это особое чувство личного отношения к священному предмету можно сравнить с непреодолимым влиянием на некоторых людей конкретных предметов, как амулет, в который верят, что он защищает от опасности или заражения, талисман, который приносит удачу военным, или фетиш, необходимый кому-то для чувства благополучия. Сексуальный фетишизм- общеизвестный пример этой непреодолимой зависимости. На религиозном уровне почитание мощей святых, икон, священных картин или креста- пример такого влияния. В средневековые времена крест- не только напоминание, который призывает помнить или вызывает сознательное желание следовать долгу, но иногда и такого рода. Скорее всего он использовался чтобы вызывать духовную силу, считающуюся присущей кресту самому по себе. Его так применяли в изгнании злых духов из-за веры в то, они обратят внимание на смысл креста и не сможет больше бросить вызов порядку и будет принужден через его проявления. Есть много сказок о злых духах, сжимающихся в страхе и убегающих от знака креста. Крестоносцы использовали свои мечи как оружие силы таким же образом. Рукоять меча была в форме перекладины, и они верили, что уходя на битву, держа свои мечи рукояткой вверх, показывая крест, сарацины не смогут с ними сражаться и отступят заранее. Несмотря на то, что сарацины были магометанами, не разделяли их веры, крестоносцы все еще верили, что крест имеет «магическую силу», не зависимо от того, верит ли противник в это, или нет.  «Сила» заключена в нуминозном  характере креста, то есть он имел «mana».

            В случае с фетишами, амулетами и так далее, чувство силы, возникающей из неизвестных факторов внутри души человека – специфична для него одного, но в общепризнанном символе типа креста силы  очевидно происходят из источника, действующего в душе всех, кто, похоже, задет объектом «mana», то есть коллективное бессознательное для всех них общее. В этом случае крест будет касаться всех людей Христианской традиции.

            Тот факт, что нуминозные качества не присущи предмету, но поднимаются из глубины личного бессознательно человека была проверена чувством неуловимой связи, которое он испытывает. И более свидетельствует тот факт, что когда человек осознает проецируемый психический фактор и усваивает его, так, что внешний предмет не содержит проецируемый материал, затем предмет становится всего лишь предметом во внешнем мире, имеющий только свои собственные качества, и больше не способен вызывать магические или таинственные силы.

            Это, возможно, психологическая причина некоторых странных обрядов инициации, практикуемых рыцарями Тамплиерами в двенадцатом и тринадцатом веках. После инициации они  были обязаны  «оттолкнуть крест» иногда плюя на него, иногда наступая и перешагивая его. Конечно, эти действия не были задуманы как святотатство, хотя они были задуманы в испытаниях, которые имели место в 1309. Но неоднократно члены ордена заявляли, что пока они плевали на крест, он был orenoncorde ( со ртом но без сердца). Наспупание и перешагивание креста объяснено Ботвэлл-Госсе[10] как ритуал входа в центр, образованный перекладинами. Но может быть еще одно психологическое объяснение этой странной практики. Это может служить для демонстрации того, что силы креста была на самом деле усвоена рыцарем как результат инициации.  Это было испытание, тяжелое испытание, которое проверяло саму его душу. Если он на самом деле был инициирован. То деревянный крест был только материальным объектом для него. Этот ритуал был связан с психологическим усвоением значения креста. Иначе эти глубоко религиозные люди не смогли бы действовать так отвратительно к чувству времени. Обычный человек просто бы не смог это сделать, он бы мог умереть от испуга.

            Пока мы рассматривали проекцию бессознательных элементов на фактические конкретные объекты, которые существуют сами по себе во внешнем мире. Когда мы подошли к исследованию образов и фигур, которые появляются во снах  или видениях, фантазиях и произведениях искусства, такой же механизм и в работе, хотя объекты, которые несут проекцию больше не концентрируют внешние реалии. На  самом деле они реальны, и могут производить эффект, очень похожий на опыт, перенесенный в мистическом соучастии.  Поскольку они –внутренние объекты, однако только внутренние объекты, мы говорим о них как о символах. Если чувствуется, что эти символы имеют объективную реальность, или относятся к объекту, имеющему индивидуальное содержание, то мы говорим об иллюзии (или заблуждении) или  о гипостазисе,[11] скорее чем о проекции. Ибо тогда субъективный опыт внутреннего образа проецируется на область, которая была задумана как реальное место и ее обитатели рассматриваются и к ним относятся как к отдельным живым существам.

             Например, в «Божественной комедии» Данте пишет как если бы фигуры его фантазии были объективно реальны. Конечно, они были реальны для него, но их реальность была субъективна и психологична. Дело в том, что во многих случаях Данте использовал реальных людей чтобы служить в качестве персонажей его поэмы, значит что качества, с которыми он имел дело, в некотором случае загипнотизировали его, в то время как в «Путешествии Пилигрима»  Буньяна фигуры, персонифицирующие качества его попутчиков, получают имена, представляющие отношение, которое они  олицетворяют. Но когда Буньян  говорит о рае, он проецирует его мистические идеи  в довольно конкретной форме. Данте показывает больше проницательности, ибо его Небесная Розе –явно символ  и не понята как конкретная реальность.

            Говоря о Данте мы можем сказать что он пишет «как если бы» его фигуры были на самом деле реальными людьми, чьи имена они носили. Но мы не знаем как далеко он осознавал это «как если бы». И даже сегодня есть те, кто считает психологическую или духовную реальность той же природы, что  и конкретная реальность. Ясно что почитатель идола или статуи так делает. Когда я  была в Мексике, то отправилась в собор  Гваделупы, и там увидела знаменитое изображение Черной Девы. Она в виде статуи, заключенной в стеклянный кейс, и я наблюдала небольшую сцену, которая показала, для чего это было нужно. Подошел пожилой индиец со своей женой. Очевидно у него болела шея и плечи, ибо он потер рукой то место на стекле, что соответствовало шее  Девы и затем он потер свою собственную шею. Он это делал неоднократно, явно надеясь перенести лечебную силу Девы со статуи на себя. Для него мана, духовная сила, зовущаяся Святой Девой, была слита со статуей. Это было самое примитивное психотерапевтическое лечение, при котором я присутствовала. Не так давно большинство обычных прихожан думали о рае как о конкретном месте, расположенном «наверху», и тоже думали о Боге в антропоморфной форме, как если бы это было похожее на человека существо. Хотя сегодня обычные прихожане отрицают, что думают в таких терминах, но, возможно, затруднятся сказать в какой форме они сейчас думают о божестве и рае.

            Человеческое представление о божестве ясно изменилось и развилось в течение столетний. Все еще чувство божественно всегда развивалось из его реального опыта нуминозного. Даже вдохновение пророков и святых пришло как внутреннее, то есть  как психологический опыт, то есть как психологический опыт, и инсайты, которые они получили, были переданы нам как мудрое учение  и догма,  но всегда посредством человека.  Неизвестный источник такого опыта для нас бессознателен, и все сообщения и опыт из того неизвестного источника должен волей-неволей прийти к нам из бессознательного, не из Фрейдовского бессознательного, которое Юнг звал личным бессознательным, но гораздо более глубокой и широкой области, недоступной всем людям, а именно коллективного бессознательного. Это утверждение не подразумевает, что Бог только психологичен, хотя утверждение что Бог –дух, может быть так интерпретирована, но говориться, что наш опыт нуминозного есть психологический опыт и что форма, в которую он обличен – символ, выражение неизвестной реальности.

            Форма, которую принимает нуминозное для личности и мифологема, в которой оно выражается для людей  зависит от того, какая стадия психологического развития была достигнута. Ибо если такой опыт стал сознательным для всех, был прожит и выражен  посредством сознательных функций, то есть через сознание эго, и  его форма обязательно видоизменена и  ограничена в соответствие с психологическими возможностями человека, к кому пришел этот опыт. это так, даже если  это из природы нуминозного опыта превысить нашу сознательную вместимость чтобы усвоить и постигнуть его. Например, святой Павел признал свою неспособность описать его визионерский опыт или даже понять его сознательно, ибо это было  из природы экстазия – идущий из себя.

            И так для одних людей Бог хороший, отец, обеспокоенный благоденствием своих детей, для других он – жестокий тиран, или совершенно безразличен к  судьбе своих созданий. Если мы взглянем на историю религиозного развития в течение веков, то получим намек с психологического угла почему это так.

            В первые дни истории человечества, как в случае с наиболее примитивными людьми сегодня, бог или боги не обеспокоены человеком вообще. В вавилонских религиозных мифах[12] вся драма проходила среди богов: плохое и хорошее воплощалось в небесных существах и подземных демонах, и война между конструктивными и деструктивными силами разыгрывалась в том потустороннем мире. Человек не принимал участия в сражении, ибо он еще не существовал, о есть действие разворачивалось только в глубинах бессознательного. Когда в конце концов появился человек на сцене  вавилонской истории, как сказано он был создан с единственной целью- служить богам. Сейчас смысл произошедшего не передан людям богами, которые были личностями и могли рассказать свою собственную историю. На самом деле в то время боги были только силами. Мифы порождены внутри психэ человека; знание о мифе случилось с человеком как видение или фантазия, или сон, пришедший из бессознательного. Этот этап человеческого развития был отыгран созидающими и разрушающими силами, которые не имели прямого отношения к человеку вообще: то есть действие происходило исключительно внутри бессознательного.   Но на самом деле действие происходило внутри самого человека, оно представляло состояние его собственной психэ, не сознательной, но бессознательной, и это было его попыткой изображать, сделать сознательным для себя силы, которые управляли миром. Это была его первая попытка  «научного» объяснения как окружающего мира, так и мира внутри него, так как «Я» и «не-Я» были достаточно недифференцированные. Его качали силы и комспульсии, которыми он не мг управлять, которые шли свой путь так незаинтересованно, как торнадо, которому ничего нельзя сделать. Для него чувство психических сил и опыт нуминозных сил и борьбы противоположностей были спроецированы на формы богов и демонов, которые появились перед ним в гипостазированной форме. Через эту персонификацию вавилоняне стремились объяснить эффекты, от которых они страдали, эффекты, которые казались исходящими извне.

            До тех пор пока психологическое состояние большинства людей не было ответственно за добро и зло. Он не мог повлиять на ход событий. Во-первых, соответственно мифу, он был вообще не там. То есть, его сознание не быто там. Когда человек пришел на сцену, единственная причина для его создания была  в том, чтобы он приносил жертвы богам. Сейчас интересная вещ в том, что хотя конечно мы не принимаем его объяснение как фактически действующую, повествование соответствует постепенному появлению сознанию в современном младенце и маленьком ребенке, который морально и психологически в мире, управляемом богами в виде родителей чьи пути и действия не могут быть поняты и при чьей силе он беспомощен. И время от времени он так же находит, что люди в конфликте чувствуют себя неважными перед лицом превосходящей силы, образы поднимаются из бессознательного во снах и фантазиях, которые соответствуют ситуации, изображенной в этих ранних мифах.  Символы, в которые они одеты очень сильны, пленительны, возможно пугающие: то есть нуминозны, и они освещают психологическое состояние  сновидца тем, что представляют внутреннюю проблему или конфликт, с которым он столкнулся. Мы обязаны узнать что так же в образе богов, как представленных в этих мифах, больше не имеют для нас ценности и нуминозности, которую они несли для древних людей, чьими богами они были, все так же эти истории выражают правду, психологическую правду, то есть ценную для них, и сейчас ценную в некоторых случаях для современных людей, конечно не как гипостатический факт. Сюжеты из мифологем, выражающиеся в драматической форме правды, часто содержат мудрость, которая может быть в ином случае недоступна для нашего понимания.

            Если мы вернемся во времена Греков, там по всей видимости было сильное изменение богов. Конечно, это значит, что не трансцендентное божество изменилось само по себе, но изменилось человеческое состояние, изменение, которое отразилось в развитии концепции богов. Человек сейчас гораздо сильнее осведомлен о движениях сил в бессознательном. Боги, хотя когда-то представлялись животными: Зевс как змея, Афина- сова, Афродита- чайка, Дионис- бык, и так далее[13], сейчас имели не только человеческую форму, но и человеческие мысли и эмоции, даже начало моральных сомнений, хотя концепция вины еще очень далека. Но они обеспокоены только своими собственными делами и им мало дела до людей, кроме того, что человек является пешкой в их игре. Например в «Иллиаде» боги вовлечены в Троянскую войну как в своего рода спорт, каждый поддерживает своего героя, чья победа или поражения важны ему только из-за увеличения или понижения престижа в постоянной борьбе за место на Олимпе. Как излагает Теннисон :

«Покоясь на холмах, — бесстрастные, как боги, —
Без темной думы о земле.
Там где-то далеко под ними свищут стрелы,
Пред ними — нектар золотой,
Вкруг них везде горят лучистые пределы
И тучки рдеют чередой».[14]

            Но затем Евреи со своим религиозным гением попали в поле зрения, и Бог на самом деле заинтересовался своими созданиями; он больше не был «безразличен к людям». Его дела в раю отдаляют отца и отцов от человеческого сознания и беспокойства, и его операции с человеком завладевают действием. Бог становится обеспокоенным о его людях, конкретно выбранных людях, которые представляют ту часть, в глазах евреев, что особо важна Богу. Он все еще не заинтересован в личности, но для некоторых упоминаемых исключений, предки семьи выбраны для его эксперимента, и провидцы и предсказатели, которые могли слышать и передавать его послание людям. До этого люди считались и с ними обращались как с группой, которая должна служить богам и исполнять их намеренья. Однако, довольно рано в истории человек перестает слушаться Божественный приказ и делает свободный выбор, таким образом беря на себя часть бремени моральной ответственности. Тем не менее на протяжении веков все ранние века еврейской истории вина и невинность были связаны только с послушанием и непослушанием. Если человек не совершал определенные действия, если он не ослушался конкретного закона, он был невинен.  Негативное вероисповедание египтян все еще является критерием праведности. Это признание, сделанное в установленной форме на суде умершего, дано подробно в Главе CXXV «Книги мертвых», где перечислены конкретные грехи которые не совершали мертвые. Например, он говорит, что не вредил людям, не вредил семье, не совершал зла в святых местах, не имел злых друзей, и так далее до признания, что он не воровал молоко у детей и не разводил скот[15]. То есть для египтян непослушание было конкретным грехом. Грех был приравнен к трансгрессии. Здесь есть интересный момент, ибо мы не говорим, что Адам и Ева прямо или спонтанно осознали, что их нагота- причина стыда. Это случилось только после того, как они съели  волшебный фрукт, и их осенило.  Их первое чувство стыда или вины было связано в этим, а не с их непослушанием. Волшебное качество фрукта- другой пример «mana», и когда они его съели, то его волшебная сила перенеслась на  них, так что теперь они могли различать добро и зло в предписаниях законодателя.

            Борьба добра и зла, начавшаяся с кражи фрукта с дерева в Эдеме, на самом деле не стала полностью сознательной до уничтожения. Затем было начато новое состояние сознания  и человек снова начал получать видения, как он всегда делал в такой переходной точке в его внутренней истории. И мифологема начала раскрываться позже. И новая стадия изображалась в «Книге Иова». Бог и его противоположность –Сатана начали борьбу за власть над человеком. Но они оба осознали, что результат их спора, их собственной борьбы за суверенитет частично зависит от того, как поведет себя человек в тяжелом испытании. Человеку пришлось занимать очень разные роли в драме; божественные существа первое время по-настоящему связаны и зависят от его действий; фактически все зависит от него. Победи Бог или Дьявол? В психологических терминах это значит, что человек просит Бога иметь с ним дело. Он дерзнул спросить у судьи о наказании, наложенном на него в рассеянности! Ибо были это не предки, отцы, которые ослушались Бога, которые провинились, не только нынешнее поколение? Их наказывали за грехи отцов, которые были повешены на детей. Мы имеем дело не только с индивидуальными провинностями, но с унаследованной виной, первородным грехом. И это конечно термин зла  в бессознательном, зла как принципа, не вины за личное ослушание. Говоря психологически, это самое главное различение, имеет или нет значение теологически. Ибо трансгрессия- причина личной оплошности, когда первородный грех принадлежит нашим предкам, и у нас нет подобной личной способности по отношению к нему. И конечно, как христиане, мы так же  делаем подобное разделение, когда просим о прощении наших грехов, нашего непослушания,  и продолжаем словами: «Избавь от зла», подразумевая, что это в руках Бога, встретимся ли мы со злом, или нет.

            Зло здесь представляется как духовная сила- Зло, больше, чем мы говорим о Добре, подразумевая добро как силу, дух, или говоря психологически, сила. Зло не значит человеческие грехи больше, чем Добро значит человеческие хорошие дела. Нам так же стоит прочитать Отче Наш где говорится: «Избавь нас от лукавого»- от Сатаны, но, конечно, в эти темные века мы не любили персонифицировать зло.

            Если человек- предмет зла в этом смысле, тогда его грехи, или его греховность – не только дело его собственных действий. Скорее зло растет из неизвестной области духовного мира, то есть сила бессознательного, коллективного бессознательного, который мы включаем в психологическом опыте нуминозного.  Так же мы ответственны за свое отношение с ним, но не ответственны за его существование.

            Итак, у нас есть история Иова, написанная, когда эти идеи только появлялись в человеке. Юнг[16] проанализировал эту драму с психолгической точки зрения, хотя, как он сам узнал, она может быть интерпретирована по-разному. Повествование начинается со сцены в раю, где происходил спор Бога и Сатаны, напоминающий более ранний вавилонский миф, содержащий отношения между добром и злом. Но в вавилонской истории не существовало человека. В еврейской истории человек существует, но в первом акте драмы Бог и Сатана – единственные действующие лица. Человек на самом деле пешка, мир- только арена для столкновения Бога и Сатаны.

            Иов не проиграл в результате своих чрезвычайно несправедливых решений. Поэтому следует ожидать в конце истории, как указывает Юнг, что Сатана платит за пари, ибо Бог выиграл. Но это не то, что случилось, ибо результат эксперимента был чрезвычайно неожиданным изменением. Эксперимент предназначался чтобы решить владычество над миром. Вместо этого Божественное отношение попало под тщательное изучение. Ни Бог, ни Сатана не считал Иова как живое и потенциально развивающее существо. Они относились к нему как бихевиористы могли относиться к  животным. По из мнению собака – хорошая собака или плохая собака, и когда приемлемый тест решит одно или другое, предположительно давая конечный ответ о характере собаки, не ожидается произвести сознание в собаке. Но в книге Иова иной результат. Сатана выпадает со счета, и дальше действие происходит только между Богом и человеком. И, как говорил Юнг, это указывает на самый важный переход в развитии человеческой психологии. [17] Можно сказать, что современный человек начался в тот момент.

            Ибо сейчас мы хотя бы осознаем, что человек и Бог взаимосвязаны друг с другом. Важнейший шаг был сделан в признании того, что Бог, как мы понимаем Его, или, нам стоит сказать, что наша концепция и наш опыт Бога- психологический феномен, и близок стадии психологического развития сознания, которого мы достигли.

            Конечно, в некотором смысле слова это хорошо известный факт. Все признают, что святые независимо от религии имели внутренний опыт нуминозного, отличный от опыта просто религиозного человека. Но последствия этого факта не всегда осознаются.  Ибо если наша концепция Бога связана с нашей психологической способности постигать или даже переживать внутренние сообщения бессознательного, тогда это очевидно достаточно бесполезно спорить о правде или неправде концепции божества других. Это та область, где чья-то концепция или образ, который он воспринимает его внутренним глазом, для него является абсолютным, таким же абсолютным, как восприятие предметов во внешнем мире. И абсолютно бесполезно спорить. Это останется действующим внутри него пока или если дальнейшее открытие изнутри.

             Но тут есть другой аспект вопроса, ибо концепция божества, которую мы имеем, не состоит из сознательных  идей и мыслей, и, конечно, не из «младенческих желаний», как хотел чтобы мы считали Фрейд, хотя естественно эти идеи изменились и могли быть главным источником поддержания сознанием нашей веры. Наша внутренняя концепция, хранящаяся в тайне вера, что влияет на наши мысли и мотивы наших действий – не построенная сознанием конструкция. Нет, оно происходит из основы нашей души, коллективного бессознательного, и сформировано врожденными паттернами, постоянно функционирующих в душе человека, архетипами. И когда Тертуллиан[18] говорил, что человеческая душа естественно христианская, он подтверждает для западного человека правду, которую утверждает аналитическая психология. Мы живем в христианскую эпоху, и догмы христианства реально выражают состояние бессознательного западного человека на протяжении последних двух тысяч лет. Подобная мифологема и символизм могут быть найдены в душе западных людей,  не зависимо, сознательно ли они христиане, или нет.

            Как и культурные паттерны поведения, и психологические, и ментальные, могут помочь моделировать конкретно человеческие пути и действия через примеры и опыт, то есть подходящие архетипические образцы, воплощенные в мифах, религиозных историях, народных сказаниях и сказках как матрицы развития души. Это важный элемент образования[19]. Знание об архетипах можно и нужно использовать при создании школьного плана, так что подходящие темы могут сделать доступным для молодежи в наилучшем и наиболее просвещающем виде то, что создали гении за века. Таким образом архетипы проживаются ими в наиболее полезной форме. Юнг[20] утверждал что важно рассказывать детям легенды и сказки, и для взрослых важно быть знакомым с религиозными мифами и догмами, так как они образовывают архетипические паттерны и дают человеку чувство смысла жизни. Ибо он осознает, что его жизнь, маленькая и незначительная в его личном аспекте, является необходимой частью разворачивания Жизни самой по себе. Он сознательно становится частью истории, и осознает себя как носитель жизни и живительного духа, как это выразил Юнг : « …мир существует для нас только пока он сознательно отражается в душе.  Сознание- предпосылка бытия.  Таким образом психэ наделяется достоинством космического принципа, который  философски и фактически дает ей со-равное положение с принципом физической жизни. Носитель сознания- личность…» кому, в конце «The Undiscovered Self» Юнг говорит: «отдельная человеческая жизнь- та мельчайшая частичка, от которой зависит мир, и в которой, если мы читаем значение Христианское сообщение о добре, даже Бог  ищет свою цель.»[21] В человеке его живительный дух проявляется и продолжает, как и в пра-отцах,  развиваться. Бог показывается в нем в новой форме, и такое развитие всегда сопровождается энергиией, огнем, духом. Ибо когда образ воплощается в жизнь в живом отдельном человеке, это как хоть Бог был воплощен снова в человеческом образе, но его образ обнаруживается через конкретную человеческую жизнь.

            Их того, что было сказано выше становится ясно, что образ Бога, который мы переживаем внутри себя, как и его представление, закрепленное догматически в религии, будет восприимчиво к изменению. На самом деле если человеческая душа развивается, его сознательность становится яснее, образ Божества непременно изменится, как писатель Послания к Евреям ясно осознавал, когда он начал свое письмо со словами : « Бог, который в разные времена и по-разному говорил в прошлые времена отцам через пророков своих, имеющий в эти дни послание говорит нам его через Сына». [22] это было то, чего не случалось раньше, то есть была открыта новая эра с модификациями  и даже радикальными изменениями в той форме религии. Ибо новый образ Бога подразумевает, что старый образ, который был священен для отцов, будет неизбежно заменен. Старый образ свергнут или отброшен, и это- акт кощунства или иконоборчества. Это явно отвратительный грех с точки зрения старого порядка. Постепенно рассматривается новое понимание религиозной правды, сначала как еретической, даже если все или некоторые откровения потом включаются в догму и учение церкви. Ибо для получения нового понимания требуется человеку оказаться в положении Адама в Раю. Его акт неповиновения был плачевным грехом, наказанный изгнанием от Бога, но из этого пришло знание добра и зла, которое может быть усвоено по-другому. Все, что человек мог пожелать для удовлетворения своих физических потребностей было в Раю, но не все в духовной стороне жизни. Ибо было все, кроме права делать свободный и сознательный выбор, то есть чтобы пережить свободу воли, то есть sinequanon[23] «Я», сознательного эго. И это было отказано человеку Хорошим Богом, который только дал ему способность, потенциальную возможность прожить свободную волю. Итак, мы видим, что если сознание было бы совсем достигнуто, была бы необходима кража знания. Это необходимый грех,  felix culpa. Ибо человек не может получить свободу выбора, данную ему!

            Эта история повторяется в жизнях большинства людей, которые начали путь индивидуации, то есть достижения целостности. На самом деле это может считаться порталом, охраняющем путь: с одной стороны невинность и безопасность овчарни, с другой – юдоль скорби, незащищенность, приключения, лишения и рост сознания и внутреннего достоинства. Необходимость делать выбор каким путем идти ставит нас лицом к лицу с проблемой парадоксальной природы греха: греха как неправильного, и греха как необходимый предтеча перехода в большее осознание. Конечно, здесь мы имеем того самого микроба всех трагедий и конфликтов и так же сознательности!

            Во первых грех считается непослушанием, выходом за пределы закона. Первоначально закон- абсолютно внешний принцип: закон родителей, закон земли, с конкретным наказанием за автономные страсти человека, это первый шаг в дифференциации «я» и «не-я», через которое аутос вырастает в эго. И только позже нарушение закона  общества начинает чувствоваться как морально неправильное. Это маркёр начала нового уровня сознания и рождение морального чувства, серьезное изменение для развития эго. Но когда мы ели от древа познания, древа познания добра и зла, мы можем видеть, что добро, представленное общественным порядком, не всегда работает на пользу добра, и может быть улучшено только через нарушение данного закона. Если мы идем в этом направлении, то неизбежно становимся виноватыми, как делали наши прародители. Однако, их действие было началом сознания, и в результате этого появилась возможность настоящей морали, превосходимой только послушанием.

            Но это не определяет более глубокое вовлечение в проблему, ибо грех может зависеть от преступления внутреннего закона. Принимая во внимание этот аспект проблемы, мы должны отличать сознание, или внутренний голос, который Фрейд звал суперэго, и это – двойник закона общества, тот голос высших ценностей присущ каждому индивиду. Юнг звал его Самость, не используя метафизические термины, но в результате бессознательного это обычно персонифицируется в божественном образе, и, например, это символизируется как Христос внутри или как живущий Святой Дух. Отрицать этот голос, отклонять воззвания внутренних ценностей, единственная возможная интерпретация – сказать, что грех против Святого Духа не будет прощен. И опираясь на эмпирический опыт я могу сказать, что  всякий раз, когда человек, с которым я никогда не работала, даже на короткое время, отрицает этот голос и идет своим эгоистическим путем, то впадает в отчаяние или встречает некоторые внешние несчастья, даже когда его выбор соответствует с тем большинством, люди будут продолжать рассматривать правильным и моральным путем. Если мы видим, что он делал и изменил отношение, его дела пойдут на поправку. Но конечно, тогда ему придется нести бремя индивидуального пути, вместо того, чтобы подписаться под общим мнением того, что правильно или нет, и это тяжкое бремя!

            Так мы видим что с одной стороны грех может быть насилием над глубинами человека, когда с другой стороны это необходимый способ, которым «Я» отделяется от группы и бессознательной идентичности с природой и обществом. Грех отмечает начало сознания и так же начало истории. Ибо не было истории наших пращуров в Раю, как нет истории предсознательного младенца.

            Мы говорили так, как если бы это было неминуемо хорошо для человека найти его глубочайшую сердцевину. Но как насчет того, что человеческое сердце неизлечимо зло? Имеем ли мы, независимо от ежедневного опыта, горькую ясность зла в человеке? Тогда есть такой аргумент, что Бог и хороший и всесильный, из этого следует, что все зло должно идти от человека. Но есть одна запинка. В этом случае Бог не всесилен, ибо даже если Бог разрешил людям свободный выбор добра и зла, и создание мира только хорошим Богом должно быть создано только из добра. Кто тогда создал зло?

            И так как мы как психологи рассмотрели проблему добра и зла на двух уровнях: как Конрад сделал когда следовал своей истории «Поделись секретом» в «Сердце тьмы», в которой рассмотрел зло не только как личный грех, но как демоническую энергию, поднимающуюся из глубин бессознательного в механизированном человеке. Ибо грех в виде провинности или выхода за пределы – дело сознательного «Я», когда добро и зло как энергии или принципы бьют из коллективного бессознательного; они, так сказать, дело богов, и человек страдает имим. Они приходят к нам из принуждений, соблазнов злодеяния, или, возможно, как побуждение к добру. Временами мы видим их как добрые и злые силы или духов, одержимость демонами, используя термины, в которых более наивные цивилизации стилизуют такие визиты из бессознательного.  В такие моменты они могут на самом деле владеть нами, так что мы думаем и действуем компульсивно, независимо от наших сознательных желаний и намерений.

            Есть очень поучительный индуисский миф, повествующий об этом предмете, то есть я думаю его стоит изучить. В истории говорится о Золотых Одеждах[24], демоне, осуществившем самую строгую йогическую практику и практиковавшему строгий аскетический самоконтроль много лет для достижения добродетели. Когда он накопил достаточное количество добродетели, то отправился к Брахме, верховному божеству, и потребовал вознаграждение за его работу. Так как добродетели было много, Брахма не мог отклонить его просибу и спросил, чего он хочет. Золотые Одежды попросил такую награду, чтобы он не мог быть убит оружием, как внутри дома, так и снаружи, ни животным, не человеком. Брахма не любил давать такие далеко идущие дары, но пообещав не мог отказаться. Так Золотые Одежды ушел, и будучи, как он думал, абсолютно неуязвимым, он продолжал порабощать и эксплуатировать человечество. В конце концов мольбы и жалобы людей начали достигать богов, как они откликнулись на горе Меру, и один за другим пытались ответить на мольбы о помощи. Но дар был слишком силен, никто не могу сделать что-то против тирана. В конце концов Вишну

, следующий во рангу и силе за Брахмой, согласился посмотреть, что он может сделать. Он превратился в монстра, на половин льва, наполовину человека, и спрятался в колонне дворца Золотых Одежд. Во время большего пира он вдруг разрубил колонну, упал на Золотые Одежды, разорвал его на части когтями. Ибо он не был не в доме, не снаружи, не человеком, не животным, не использовал оружие, но когти, он уклонился от условий договора и успешно уничтожил Золотые Одежды.

            Золотые Одежды сам по- себе был полу-богом, одним из демонов. Он- представитель абсолютного зла, ибо его аскетизм осуществлялся с движущей силой, не религиозной, и использовал он эту силу для эксплуатации мира. Человек не мог его победить, даже если бы весь мир объединился против него. Его не мог покорить ни один из богов. Абсолютное зло соответствует и должно быть встречено абсолютным добром.  Человек страдает от конфликта богов, его использовали, но он не принимал участие в борьбе добра и зла. Брахма, высшее божество, сидел на верху горы Меру. Он был выше дихотомии противоположностей. Меньшие боги, не совсем «безразличные к людям» не могли помочь людям, пока один из них не стал хотя бы на половину человеком. Но Вишну был свободен от человеческих страданий.  Пока он сострадал человеческим несчастьям, сам он не страдал. Он был выше этой борьбы.

            Хотя еврейский гений видел Бога как заинтересованного в людях: Авраам и его семя, он не был убежден, как отец человеческой личности, пока,  в откровении Христа, Бог сам стал человеком. Единственный результат этого- огромный рост человеческого достоинства: человек стал настоящим сыном божьим. Но с этим пришло  ужасное чувство вины и личной ответственности. Ибо сейчас человек принял сознательную часть своей судьбы. Это чувство ответственности включает больше, чем его самого и  его собственное благополучие.  Бог больше не  просто то, что  было хорошее для человека, зло не просто то, что было плохое в человеке. Добро и зло стали осознаваться как принципы. Человека нельзя больше судить исключительно на основе  египетской «негативной исповеди». Его стоимость, его ценность не может быть измерена просто его послушанием или непослушанием закону. На самом деле чувство того, что составляет мораль изменилось и постоянно меняется, даже сегодня, с ростом сознания.

            Для христиан Бог больше не Яхве, судья. Сцена суда в раю имеет для нас смысл только когда мы осознаем суд- только суд нашего сознания. Суд представлен в форме нашего собственного опыта нуминозного. Ибо Бог стал человеком, не как Вишну, сверхчеловек, неуязвимый для человеческих пороков, но «близкий к нам». «Ибо у нас не было первосвященника, который не был бы затронут чувствами наших страстей, но тот, кто был во всем соблазнен, как и мы»[25] , «он стал совершенным через страдания»[26].

            Для каждого поколения догма их религии выражает окончательную правду. Историческое исследование, как то, которое было изложено выше, следует хотя бы включить нам в выражение вопроса будь то догмы христианства, не имеющие такой длинной серии попыток сформулировать окончательную правду, как это обусловлено нашей ступенью психологического развития. Однажды Юнг отметил, что: «однажды, две тысячи лет назад, Бог говорил и он с тех пор он не разрешил сказать ни слова»[27]. Конечно, он говорил так захватывающе пытаясь заставить людей осознать их тенденцию связываться со своими собственными концепциями, не оставляя места для дальнейшего психологического и религиозного развития. Достоевский в «Братьях Карамазовых»[28] вкладывает очень похожее утверждение в уста Великого Инквизитора, который  использовал его как неопровержимый аргумент чтобы оправдать претензии церкви, которая имела абсолютную власть в вопросах религиозного верования, и должна была справедливо преследовать и наказывать всех еретиков.

            Христианское учение выходит за границы идеи Христа как жертвы за грехи человечества. Его распятие на кресте между двух воров, за которое он попал в рай, говорит от том, что он был подвешен между двух противоположностей.  Его жертва была связана с дихотомией, не только с грехами как трансгрессией, проступками. И когда, перед его смертью Христос говорил послании Святого Духа жить  в человеке, он был несомненно предвестником времени, когда его собственный дух, его собственный отпечаток, его образ будет обитать в душе человека.

            Архетипический символ, который Юнг звал Самость- один из этих образов, и он начинает действовать в человеке в той степени, в которой он это осознает и добровольно отдает свое эго под его руководство. Его концепция божества изменяется и растет как его опыт силы, красоты и ценности архетипического образа и приносит его собственные желания, и эго желает в соответствии с её верховной властью.

            Нам странно говорить об эволюции религиозных концепций и объектов почитания. Нам известно верование, что откровение христианской догмы окончательно. Но когда мы начинаем изучать Новый Завет с психологической точки зрения, то находим, что многие смыслы были упущены из виду или намеренно подавлены ортодоксальными интерпретациями, и сегодня необходим пересмотр. Такая переоценка соответствует своего рода психологическому развитию: развитию не только личной сознательности, но и его концепции Бога. В разных работах Юнга[29] разбросано множество дискуссий на библейские темы, показывающие как более глубокое психологическое понимание показывает новое и поражающее значение, которое применимо к психологическому состоянию и проблемам человека двадцатого века. И достаточно интересно, что эти тайные учения обнаруживают удивительные соответствия с открытиями глубинной психологии.

            Почему мы так несклонны принимать идею эволюции в религиозных идеях? В другой области, в биологии, мы признаем постепенное изменение и растущую адаптацию организмов относительно окружающей среды. Но даже в этой области мы склонны говорить с большой уверенностью что человек сейчас на вершине, это наивысшая форма. Обсуждая царство животных мы узнаем, что некоторые виды могут быть заменены другими, более способными к адаптации и таким образом имеющими большую способность к выживанию, не только из-за физических изменений, но больше через получение ментальных и психологических сил.  С приходом человека наше отношение становится сконцентрированным на дальнейших шагах эволюции самого человека, не на его возможной замене более развитым видом. И когда в конце концов вернется человек двадцатого века, с его телесной структурой и умственным оборудованием, и данные качества его души, наше эволюционное любопытство останавливается. Если спросить человека двадцатого века, какова следующая ступень эволюции, то вероятно он будет ошеломлен. Мы не в зените? Дальнейшее развитие органов? Невозможно! Улучшение- возможно, но новые органы- абсурд! И такое отношение часто крепко укореняется в области религии. «Так было в начале, так будет сейчас и всегда» соответствует трансцендентному Богу, конечно не человеческой ограниченной концепции Божества. Что же касается самого человека, это отводится состоянию после смерти.

            Природа послесмертного состояния, или идея этого так же подверглась эволюционному изменению. Сначала была идея о продолжении жизни в более развитой, на самом деле совершенной форме: счастливые охотничьи угодья, Елисейские поля. Даже христианский Рай не сильно отличается. Но хотя золотые улицы, короны, арфы и так далее  на самом деле не очень привлекательны, когда ответы на последующие вопросы не совсем просветляющие. Христианские скептики однажды спросили  его об этом в своем абсурдном предложении про женщину, вышедшую за шестерых братьев по преемственности. Но саддукеи были материалистами того времени. Ответ Христа на самом деле говорит нам очень малое, ибо он заменял конкретное символом, который был соответственно  абсурдным для вопрошающих, которые не верили в существование ангелов.[30]Когда он это сказал, то принес дальнейший аргумент, именно что Бог, которого они почитают, он зовет Бог Абрама, и сделал утверждение, что живой Бог должен быть богом живых, а не мертвых.

             Римская католическая церковь идет дальше этого и учит не только награде за страдания, раю и аду, но так же промежуточной стадии исправления в чистилище. Исходя из этого учения есть разделение между простительными и излечимыми грехами и непростительными и неизлечимыми: то есть между проступком и злом.

            Другая концепция такого промежуточного состояния следует прям за смертью, пришедшей от тибетского буддизма Махаяны[31]. Соответственно учению мертвые незамедлительно идут в Бардо, промежуточное состояние, где они переживают некоторый опыт, подготовка к которому была начата в течение жизни. Реакция умерших на тестовую ситуацию, которую он встретит определяет, куда ему стоит отправится: в рай или ад. Обе эти области задуманы как бы сериями, соответствующими «кругам» видения Данте о том, что за границей. Большинство людей во мнению буддистов теряют свой шанс рая и все еще не упали достаточно низко до ада. Вместо этого они постепенно приходят на землю и так перерождаются, добывая еще  один шанс дальнейшего развития. Ибо, как мы, буддисты верят, что развитие может иметь месть только в этом мире. Однако, я сейчас обеспокоена не этим аспектом буддистской доктрины, но природой опыта, встречающегося в Бордо.

            Наши знания об этом учении происходят из инструкций, данных умирающим и продолжаются после смерти. Учитель, гуру или священник остается с умирающим, и потом с покойником на сорок девять дней и наставляет его в значении опыта, который он сейчас переживает. Инструкции мертвым состоят из повторения учения, которое он получил в своей инициации, учение, придуманное чтобы подвести его сейчас лицом к лицу к фигурам богов и демонов, о которых он узнал в жизни. Первыми он встречает милостивых богов, затем разрушительных, и в каждом случае он напоминает: « Вспомни, О, Благородно-Рожденный, это лишь выражение  твоих мысленных форм». То есть его учат, что боги и демоны- символы,  формулировки, олицетворяющие психологические факторы его собственной души, не его личной души, но скорее имперсональной части душ, чаще понимаемой как внутренний мир.

            Это учение дает нам ключ к пониманию отношений между психологией и религией. Религия имеет дело с образом символа, соответствующем воплощению божества, если уместно использовать такой термин. Ибо те, кто имеет слабое психологическое развитие, персонифицируют полностью. Ибо для примитивных, крестьян и психологически незрелых среди нас  образ символа гипостазирован. Это верно, используются «образы» и статуи, или нет. Даже протестантское движение, сделавшее такие серьезные усилия по очищению церкви от «идолопоклонничества» преуспело только в уничтожении формы, в которую психологические элементы могли быть помещены. Так как  больше не было подходящего «дома», они сбежали в мир, так что даже  темные века суеверий, вытекают из них охота на ведьм, пуританские законы и так далее. Ибо зло бессознательного сейчас проецировалось не на идолов, но на людей.

            Все же на протяжении веков были просветленные мужчины и женщины, понимающие Бога как дух и поклонялись в духе и в правде. Они приблизились к божественному, нуминозному как  внутреннему опыту, то есть психологическому опыту. И как учат просветленные Буддисты, боги, как созидательные, так и разрушительные- конкретизации наших собственных мыслеформ, так что превосходящие ценности должны быть осознаны нами как пришедшие из большого и  неизведанного внутреннего мира, видоизмененного для каждого из нас в соответствии со структурой нашей собственной личной психэ.

            Это понимание на самом деле соответствует христианскому посланию, что из-за воплощении Бога в человеке, который добровольно заплатил необходимую цену, Дух Божий, его образ, может, так сказать, быть воплощен в обычном человеке то есть Бог больше не считается далеким в раю, но так же может быть пережит, с ним можно соприкоснуться, психологически, как сказал поэт, «ближе чем руки и ноги»[32].

            Благодаря скромному и искреннему подходу к бессознательному Бого-образ может, возможно, стать доступным для нас, хотя трансцендентный Бог остается скрытым в глубинах Неизвестного, ибо, как Юнг неоднократно говорил, каждое поколение утверждает окончательную правду жизни в терминах, значимых для людей того поколения, терминах, соответствующих их личному нуминозному опыту. Но эти формулировки появляются для них то ли как боги, толи как психологический опыт, они являются одним только символом непостижимой реальности, и не должны приниматься как истина сама по себе. Сегодня мы выбросили и обесценили опыт древних. Придет время когда наши идеи в свою очередь будут без сомнения считаться нашими потомками суевериями, в свете новой правды это станет  доступным новому поколению.

            Опыт внутренних ценностей может быть одет в форму Бого-образа, или другой нуминозный символ, возможно как соединение противоположностей, имеющий сильные и внушающие благоговение качества. Эти символы так же представляют ценности, которые далеко превосходят лучшие достижения сознательного эго, человека эмпирического, с противоречиями и неполноценностью. И все же это качество прожито как поднимающееся из души, во снах или видениях. Это конечно важно, тогда, пытаясь прояснить отношения такого опыта к представлениям о Трансцендентном Божестве, Основном Источнике бытия, выражаясь религиозным языком.

             С того момента, как мы увидели сторону высших ценностей, изменения человеческой сознательности растут, и мы обязаны заключить, что проявление и форма, в которой выражаются божественные фигуры в любой религии, в некотором плане близки конкретному психологическому развитию человека. В любом возрасте человечество верит, что его концепция божества верна и единственно правдивая- вера которую он фанатично хранит,   часто готов идти на добровольную смерть или убийство чтобы сохранить эту высшую правду нетронутой. Но последующее поколение находит себя обязанным поставить вод вопрос правдивость этого убеждения. Возможно будет возможно постигнуть Трансцендентное Божество, Основной Источник всего сущего, только как отражение в нуминозном архетипическом символе, пережитом человеком внутри его души, где он должен при всей своей скромности разрешить этому опыту не быть абсолютным, но естественно измененным его собственной субъективностью. Возможно эта реальность подобна той, что появляется на небесах в той или иной форме, не для одного человека, но для всех, кто находится в той же религии, такое же отражение.  На этом предположении божественные персонажи догмы, божества той или иной религии будут пониматься как отражения Трансцендентной Реальности, а не реальность как таковой. Другими словами божественные фигуры будут тогда поняты как гипостазированные формы Трансцендентной реальности, отраженной на небе и так же пережита человеком в его сокровенном общении со внутреннем «не-я» внутреннего психического мира[33].

            Обычный человек может пережить символ целостности, но  достижение реальности символизируется по-другому. Ибо как указал Юнг[34], тот самый факт, что наша душа- динамическая система значит, что мы можем переживать ценность только в поляризованной форме, то есть как напряжение или плавание между противоположностями. Отсутствие такой полярности может значить статичное единообразие, которое может иметь ни смысла, ни силы, то есть произведет ни сознательность, ни рост развития. Это можно произвести только в стерильных условиях бессознательного.

            Ибо наш человеческий опыт не может сказать что бессознательность абсолютна хороша. Трансцендентная реальность должна волей-неволей быть парадоксальна, за пределами добра и зла. Эта полярность может быть представлена как небесная духовность и подземная хтоничность, соответствующие формулировке Юнга о двух плюсах психэ, которые зовутся «психоид»[35]. Таким образом сфера Трансцендентной Реальности  может быть пережита человеком в двух противоположных аспектах, как полярные области Земли: Облако Неизвестного вверху и Бездна Неизвестного под нами.[36] Для нас первое появляется как хорошее и желаемое, второе темным и злым, хотя для древней и хтонической области, хотя без сомнения темное и пугающее, но не обязательно злое.

            Содержание коллективного бессознательного происходит из обоих областей. Они появляются в наших снах в разных обличьях. Они все имеют общее: они нуминозны; но не все психологически ценны, не все ведут к развитию, к цельности. Некоторые определенно деструктивны, определенно злы, как злые боги Бардо. Факт в том, что символы, в которые одеты эти силы нуминозны и не обязательно веду к их ценности. Систематические и сознательные исследования ведут к опыту нуминозной природы, которая опосредована сознанием через символы, которые могут появляться во снах,   активном воображении, или в видениях. Нуминозная сила «не-Я» может проявить себя в компульсивных и непроизвольных мыслях, чувствах и желаниях. Некоторые  из этих вещей могут бы ценные, остальные деструктивными.

            Какой тест тогда, если он вообще есть, мы можем использовать чтобы оценить такой опыт? Они безусловно приходят из психической области, который был классифицирован как «не-Я», то есть «не-Я» внутреннего мира. Ибо они приходят ни по приказанию, ни уходят. Они не под контролем эго, и их те самые нуминозные качества заставляют нас усвоить их высшие ценности во внутреннем психическом мире. Они могут действовать конструктивно и животворяще или могут быть достаточно деструктивны в своих проявлениях. То есть символы показывают как они проявились и их развитие ясно показывает работу добра и зла как принципов, или как их определил св. Павел, княжества и силы, или, как Гностики первых веков христианской эры называли их, «престолы и ангелы», и так далее. И по этой причине чрезвычайно важно упомянуть, если возможно, будь то сознательное эго, «Я», может делать что угодно  в отношении этой дихотомии добра и зла в бессознательном. Оно не может контролировать эти силы, которые мы видели, и следовательно нам стоит заключить, что «Я»  не способно ни к их существованию, ни к их появлению в его бессознательном материале. Св. Августин сказал, что благодарен Богу что тот не сделал его ответственным за его сны! Но человек ответственен за отношение, которое он несет относительно этих природных сил. Он может выбрать добро и сторониться зла- если только он знает как их разделять. Когда в своей жизни человек встречается лицом к лицу с определенным конфликтом, который происходит из констелляции двух путей, двух дорог, двух противоположностей и находит себя неспособным выбрать одну, то может обратиться к бессознательному за советом. Его сны или активное воображение может произвести символ, который может дать ключ к решению задачи. затем он должен наблюдать как символ ведет себя с контексте фантазии. Это символ примирения противоположностей, то есть имеет склонность к цельности, или больше склоняет к деструкции? Ведет ли к инфляции эго, то есть дает ли развитие чувству смирения и трепета? Какие ассоциации и расширения растут вокруг него?

            Часто мифологема, которая идет параллельно с символом из воображения дает ключ  к его импортированию в конкретном случае. Например, я помню человека[37], который был компетентен и успешен в положении ответственности, который пришел ко мне из-за  невротичного беспокойства, которые повели к общественному позору и в следствии потери работы. Он рассказал мне очень огорчительную историю и связал как он бился со своей проблемой снова и снова, и как  каждый раз его благие решения отступили перед обычной трудностью, пока  не произошло окончательное бедствие. Мы не работали долго вместе, когда ему приснилось, что он был голым младенцем, лежащем у меня на коленях, и я собиралась искупать его в лохани. Естественно это приснившийся образ был достаточно затруднительным и хорошо его потревожил. Но это на самом деле выразило его ситуацию. Он был лишен всего престижа и самооценки. Он был как младенец на коленях матери. Я спросила о его ассоциациях. На мой счет его ассоциация была что раз я не являюсь его настоящей матерью, то я была своего рода духовной матерью для него, хотя в этом он признал всю его слабость и стыд , а я не отвергла его. Сон сказал, что я готовилась его искупать. Он сказал, что ванна была смыванием его грязи, и затем связал грязь с виной, так что ванна была своего рода крещением для очищения его от грязи, греха.  Это происходило в лохани, которая, как он сказал, была похожа на матку, где плавает эмбрион в водах. Так что была явно указана идея рождения.

            В другом сне, который произошел две или три недели позже, он нашел себя стоящем на улице и наблюдающим за процессией, направляющейся к нему. Он осознал, что процессия была в честь какого-то великого персонажа, и он чувствовал себя некомфортно, что он был не достоин даже смотреть на этого великого человека, не говоря уже о том, чтобы принять участие в процессии. Он зашел в арку здания, где он стоял так, чтобы быть способным наблюдать за процессией, будучи незамеченным. Он вдруг осознал, что это было посвящено Христу. Как процессия прошла, Христос повернулся и посмотрел на него с улыбкой узнавшего и жестом пригласил присоединиться к процессии.

            Этот человек не имел религиозного образования, чтобы о нем говорить. Он слышал о Никодиме[38] и о вопросе крещения и перерождения, но никогда не слышал истории о Закхее[39], который залез на платан чтобы понаблюдать за тем, как идут великие раввины, чувствуя себя недостойным приближаться к ним так как он был мытарем, сборщиком налогов, изгнанный евреями за сотрудничество с римлянами. Но евреи позвали его спуститься и угощали его дома. После ужина Закхей признался и пообещал возместить убытки, как как мой пациент делает для своего аналитика. И евреи сказали ему: «Сегодня спасение придет  в его дом, ибо Сын Человечий пришел искать и спасти то, что было потеряно». Мой пациент не знал этой истории, этой мифологемы, и ему она приснилась, и он тоже чувствовал себя принятым. Он был способен перевернуть страницу, начать сначала и  выстроить новую жизнь.

            Архетипические паттерны могут прийти к человеку из бессознательного в символе трансформации, как в этом сне, принося с собой ключ к спасению для конкретного человека. Они приносят не только ключ, но и энергию для того, чтобы это совершить. Ибо такой символ нуминозен и  творческая энергия нуминозного делает доступным для сознания пройти через такой субъективный опыт.

            Когда человек был благословлен нуминозным опытом символа трансформации, как он может обеспечить его настоящее функционирование в его жизни, как его живительные обещания будут выполнены? Как мы можем быть уверены что это не желаемое, выданное за действительное, которое исчезнет как мираж, и исчезнет в глубинах, из которых пришло?  Какие условия мы должны выполнить сознательно, «Я», если трансцендентный символ приходит из «не-я», имея конструктивный и целительный эффект на психэ в целом? Есть четыре условия, которые должны быть выполнены как основные для духовногого исцеления в рамках многих религиозных дисциплин, но я хочу сформулировать их скорее психологически, чем религиозно.

            Первое условие— страдает ли человек от невроза, эмоционального конфликта, или любой другой психологической проблемы, он должен остро и глубоко осознавать необходимость лечения. Говоря религиозным языком, он должен убедиться в грехе, не в грехе, но в греховности, неконтролируемом грехе. Св. Павел назвал это « война моих частей», имея в виду что он страдает от непереносимого конфликта, когда он желает добра, зло присутствовало с ним. Так что первое условие- человек должен осознавать необходимость.

            Второе условие— он должен сделать все возможное чтобы справиться с проблемой, должен исследовать любой доступный ему путь, должен испробовать любое доступное отношение, должен  разыскать, и, сколько возможно, пообщаться с теневыми участниками ситуации, и должен осознать что проблема на самом деле за пределами его сознательного эго, то есть он абсолютно не способен решить проблему усилием воли или сознательным напряжением.

            Это, говоря религиозным языком, это было названо самоотречением. В аналитической практике это часто символизируется смертью эго, или снами об увечьях, расчленении и смерти. Но за этими снами неизбежно следуют символы обновленной жизни, ибо энергия не может быть уничтожена.  Это случай типа « король уме, здравствует новый король!» Если отношение правильное, и эго готово быть принесенным в жертву и покориться высшей власти, тогда символы лечения начинают появляться во снах, но если отношение не верное, тогда на сцену выходят символы уничтожения.

            Третье условие— символ, пришедший из бессознательного, должен быть осознан как действительно принадлежащий своему собственному состоянию и должен быть исследован и переработан с этой точки зрения. Они не статичны, а двигаются внутри нас, разворачивая свое послание ото сна ко сну, и так мы должны наметить путь следования. В то же время они освобождают энергию, скрытую в бессознательном, которая имеет силу чтобы сделать кардинальные трансформации личности. Но здесь появляется четвертое условие:  пока человек позволяет себе быть движимым происходящим и если он пережил полный аффект, связанный с этим, он не изменится радикально. Если он просто смотрит сны как интересное шоу, как кино, ничто не будет достигнуто.  Бессознательное может развернуть себя само, сны могут содержать дивные символы, вся драма спасения может быть разыграна фигурами бессознательного, но пока его значение захвачено сознательным «Я» и привыкло направлять жизнь, весь процесс будет ослабевать без волнения психического состояния.

            Ибо часть, сыгранная аффектами, чрезвычайно важна. Интеллектуальное понимание  и понимание соответствия, красоты и трепета символического процесса не принесут решения. Только эмоциональное причастие само по себе может трансформировать идею или надежду в реальность.

            Стоит появиться деструктивным символам вместо конструктивных, они тоже должны быть приняты серьезно и применены сновидцем к себе во всей важности, если он не заменит свое неправильное сознательное отношение, то они на самом деле будут иметь негативный и деструктивный эффект своих угроз со зловещим оттенком.

            Ибо когда человек пришел к прямому отношению с коллективным бессознательным через аналитика, символы, которые он встречает- те самые, которые действительно относятся к его состоянию, и они могут выявить потайной путь, которым бессознательное собирается создать его цельность, которое, как утверждает «Евангелие Истины», остается в мощности с «Отцом», то есть она уже существует потенциально скрытой в глубинах бессознательного, ожидая, пока ошибки будут преодолены  и восстановлены как это и предполагалось. Говоря психологическим языком, это значит, что Самость восстановлена в месте, предназначенном ей по праву- в центре психэ; говоря религиозным языком- образ Бога восстановлен в изначальном месте внутри человека.