Гарри Лахман
Юнг Мистик
Глава 8.
Архетипы из космического пространства.
Хотя дела с доктором Гёрингом и Международное Общество удерживали Юнга занятым, нацистская бюрократия и обвинения в антисемитизме не были единственным, что занимало его разум. В 1933 году он путешествовал в Египет и Палестину после лекций в Кёльне и Эссене. Он начал чтение лекций в Федеральном Политехникуме Цюриха (на этой должности он будет пребывать до 1941 года) и познакомился с физиком Вольфгангом Паули, вместе с которым позднее будет работать над своим главным изложением синхронистичности. В 1934 году Юнг начал свой дискуссионный семинар по произведению Ницше «Так говорил Заратустра», который продолжался до 1939 года; нацистские бездари присвоили и исказили идеи Ницше, обеспечив ему дурную славу, так что чтение лекции о нём в те времена тоже выглядело подозрительным мероприятием. В том же году писатель Джеймс Джойс попросил Юнга о лечении своей дочери Лукреции, которой диагностировали шизофрению, и которую осматривали двадцать врачей. Джойс питал мало любви к Юнгу, и его просьба о помощи была актом отчаяния. В 1932 году Юнг написал критическое эссе на «Уллиса», в котором удивлялся, как кто-то может выдержать книгу, «не будучи атакованным дремотой». Ранее эссе о Пикассо показало, что Юнг не был любителем современного искусства. Через год Джойс вывел Лукрецию из под опеки Юнга, сказав, что она была простой девушкой, «молодой и легко фрейдизированной».
В конечном итоге она была помещена в лечебницу, и сам Юнг, вероятно, не питал оптимизма насчет её случая, взявшись с ней работать только из чувства гордости. Как ни странно, писатель Сэмюель Беккет, бывший некоторое время секретарём Джойса и посещавший Тавистокские Лекции Юнга в 1935 году, был мотивирован своим терапевтом Уилфредом Бионом; лекции впечатлили Беккета, беспросветные творения которого Юнг, несомненно, поставил бы в один ряд с книгами Джойса как «труды Антихриста» [1]. Тем не менее, хотя Юнг, вероятно, имел мало времени для современной литературы, его имя входит в широкий поток популярной культуры. В фильме 1936 года «Окаменевший лес», который принес известность Хамфри Богарту, уставший от жизни Лесли Говард бродит по пустыне Аризоны с копией книги «Современный человек в поисках души» (1933) в рюкзаке.
Эранос удерживал Юнга занятым вместе с лекциями по архетипам (1934), символизму сновидений (1935), алхимии (1936), «Видениям Зосимы» (греко-египетского алхимика, жившего около 300 н.э.), материнскому архетипу (1938) и перерождению (1939). В 1930-х годах был расцвет Каса Габриеллы, и Юнг стал доминирующей фигурой, часто проводившей непринужденные беседы на том же месте после окончания официальных лекций, сидя на своей излюбленной стенке, окруженный соратниками. Однажды диониссийский характер Юнга вырвался из швейцарской жеманности, и последующая после лекций вечеринка стала причиной жалобы соседей по поводу шума. Бочонок принял на грудь довольно много, но никто и не настаивал на трезвости, и «ошиваясь то здесь, то там, он зажигал с остроумием, добротными шутками и веселым расположением духа» [2].
Юнг читал лекции и в других местах, быть может, это было не так заметно, но происходило с не меньшими почестями. В 1936 году он принял участие в Трехсотлетней Гарвардской Конференции, а в 1937 году провел лекции Терри в Йельском Университете, которые позднее были изданы под названием «Психология и религия» (1940). После тяжелой борьбы за предотвращение их проведения в Германии в 1938 г. Юнг возглавлял конгресс Международного Общества в Оксфорде, где получил почетную ученую степень. Также в этом же году склонность Юнга к путешествиям вновь возродилась в виде поездки в Индию, где он получил почетную докторскую степень от университетов Калькутты, Бенареса и Аллахабада. Хотя Юнг много изучал индийскую философию и обсуждал её с Генрихом Циммером, он «старательно избегал так называемых «святых людей» и за время плавания к субконтиненту прочитал книгу Герхарда Дорна «Theatrum Chemicum» от корки до корки.
Юнг не был впечатлён индуистским психе, которое, как он считал, было направлено на нирвану – состояние, характеризуемое Юнгом как своего рода вид психической «пустоты». Он искал свободы от внутренних образов, но хотел также ясно понять их. Опять же, какими бы ни были замечания Юнга об индуистской философии и как бы их не критиковали, они рассказывают о видении Юнга больше, чем что-либо другое – он прибыл с целью увидеть Будду как более целостное воплощение Самости, чем Христос, в том смысле, что ему удалось прожить более наполненную жизнь. Юнг был глубоко впечатлен посещением к ступам Санчи, где Будда произнес свою «Огненную Проповедь», наставляя, что освобождение приходит через внутренний отрыв от разума и чувств. Тем не менее, по многим его замечаниям в «Воспоминаниях, сновидения, размышлениях», основными событиями поездки был случай дизентерии и сновидение о Святом Граале: телом Юнг, возможно, был в Индии, но его душа все же пребывала в Европе. И всё-таки, в 1938 году Юнг написал комментарий к швейцарскому изданию «Тибетской книги мертвых» У.И. Эванс-Венца. Как и в своих комментариях к Даосизму, заметки Юнга снова могут рассказать нам больше об аналитической психологии, чем о тибетском буддизме, но во многих смыслах это не имеет значения. Юнг-Западник становится ключом к современной связи с Восточной мыслью, проводником восточной духовности, которая ворвется в массовое сознание в 1960 годы. Без Юнговского одобрения даосизма, дзена, И-Цзин и тибетского буддизма их влияние было бы спорным, и многие люди получили своё первое впечатление «восточной мудрости» через интерпретации Юнга.
Личная жизнь Юнга также значительно изменилась. Хотя Тони Вольф по-прежнему была с ним, она начала несколько ускользать в сторону. Возможно, этому способствовал возраст (Юнгу исполнилось шестьдесят в 1935 году), но главной причиной было отсутствие у неё интереса к алхимии. В Тони не было к этому страсти и была обеспокоена тем, что Юнг уделяет этому так много внимания. Её место в качестве soror mystica и помощницы (хотя уже не было никакой сексуальной связи) заняла восемнадцатилетняя Мария-Луиза фон Франц, которая впервые встретила Юнга в 1933 году, когда её пригласил в Башню племянник Тони, познакомившейся с ней в Гимназии Цюриха; Юнг хотел вступить в контакт со швейцарской молодежью и попросил его привести кого-нибудь из своих друзей. Подобно Барбаре Ханне, фон Франц была выбита из колеи своим первым визитом, и когда её попросили нарезать огурец, вместо этого она порезала свой палец. Юнг впечатлил её историей о пациенте, который верил, что жил на Луне. Будучи сначала скептичной, позднее она осознала пожелание Юнга, чтобы она поняла, что «то, что случается психически — реально, а то, что происходит внешне – только вторично» — понимание этого, по её словам, затянулось для неё на десятилетие [3]. Фон Франц погрузила себя в алхимию, отыскивая труднодоступные тексты для Юнга и делая переводы с латинского и греческого; вскоре она стала одной из наиболее успешных переводчиков и сотрудников Юнга, и в 1948 году сыграла важную роль в основании Института К.Г.Юнга в Цюрихе – центра Юнгианских исследований, который существует и сейчас, с филиалами во многих крупных американских городах.
Два события в конце 1930-х годов ознаменовали надлом в жизни Юнга. Первое – это смерть Фрейда. Хочет кто это или нет, с уходом Фрейда (а также Адлера, умершим в 1937 году), Юнг стал последним остававшимся в живых звеном триумвирата «Фрейд, Юнг и Адлер», и, несомненно, был наиболее известным живущим психологом. Его длинный некролог на своего бывшего учителя в «Baseler Nachrichten» соединял похвалу и критику одновременно: Фрейд был и «особым человеком», и «одержимым», что, замечал Юнг, может быть сказано и о нём самом. И хотя по-прежнему Фрейд оставался для многих стандартом, по которому можно было судить о достижениях Юнга, он давно уже потерял жизненно важное значения для самого Юнга. А далее более актуальным для него и для всей остальной Европы стало начало Второй Мировой Войны.
Гитлер уже присоединил к себе Австрию (Фрейд умер, будучи изгнанным, в Лондоне, после Аншлюса в 1938 году) и получил Чехословакию на блюдечке. Первого сентября 1939 года он вторгся в Польшу; через два дня Британия и Франция объявили войну Германии. Хотя Швейцария была нейтралом, швейцарцы имели основания полагать, что Гитлер намерен захватить в том числе и их страну: говорящие на немецком швейцарцы были арийцами (по крайней мере, в глазах нацистов), и Гитлер использовал это как повод для оккупации Lebensmum [пространства для жизни] в другом месте. И, как и в случае Австрии, многие швейцарцы сами увидели фюрера как спасителя, и, к сожалению, среди них было немало членов Психологического Клуба (позже это привело к введению квоты принимаемых членов-евреев). Страна была приведена в боевую готовность, и сам Юнг был весьма обеспокоен. Он знал, что его имя включено в нацистский Schwarze Liste («черный список») и понимал, что это значит. Друзья предложили ему бежать в Америку, где он имел богатых покровителей, и могли сделать ему билет. Но Юнг слишком укоренился в швейцарской почве, чтобы бежать. Также у него была большая семья и его пациенты. Его здоровье также ухудшилось. Он никогда полностью не оправился от амебной дизентерии, полученной в Индии, и в возрасте шестидесяти пяти лет (в 1940 году) он уже не был столь здравым, как прежде; фотографии 1940-х годов показывают всё более и более болезненного Юнга. Также он был слишком стар для военной службы, но был оставлен как врач, однако и эта работа стала для него истощающей. Как и всем остальным, Юнгам пришлось пережить некоторые лишения (начиная с какого-то времени, они выращивали собственную еду в саду) и понятно, что война, казалось, бросила Юнга в пучину отрицательных настроений, и по отношении к своей работы, и в отношении к возрасту вообще. В 1940 году он сказал корреспонденту: «Я ненавижу новый стиль, новое Искусство, новую Музыку, Литературу, Политику и, прежде всего, Нового Человека» [4] (в другом письме он спрашивал: «Какого черта Человек не способен взрослеть?» [5]). Путешествия прекратились, и многие иностранные последователи Юнга вынуждены были его покинуть, включая американцев Пауля и Мэри Меллон, которых Юнг встретил на Эраносе, за несколько дней до объявления войны, и которые впоследствии будут ответственны за создание Фонда Боллигена и выпуск Collected Works в печатном виде.
К конце июня 1940 года Франция пала, и угроза нацистского нашествия в Швейцарию спала, но, как уже говорилось в предыдущей главе, Юнг скоро обнаружил новую идентичность в своей тайной работе на Альянс. Пребывание Юнга в качестве секретного агента и его отношения с нацистской машиной бросили его на передовую линию «внешнего мира». Было это компенсаторной реакцией или нет, инцидент в 1944 году привел к его глубокому погружению внутрь еще раз после кризиса. Одиннадцатого февраля, отправившись на свою ежедневную прогулку, 68-летний Юнг поскользнулся на льду и сломал малоберцовую кость. Десять дней спустя, в больнице, он перенес инфаркт миокарда, вызванный закупоркой кровеносного сосуда в неподвижной ноге. Лечась кислородом и камфарой, Юнг потерял сознание и вошел в то, что кажется сочетанием клинической смерти и внетелесным опытом (или, в зависимости от вашей точки зрения, был в бреду). Юнг обнаружил себя плавающим на высоте тысячи миль над Землей. Моря и континенты ниже — он видел Цейлон (ныне Шри-Ланка) и Индию – сияли синим цветом, и Юнг смог разглядеть Аравийскую пустыню и снежные вершины Гималаев. Юнг ощущал, что он был на грани орбиты, но затем повернул на юг, и взору открылся огромный черный монолит. Это был своего рода замок, а на входе сидел индус в позе лотоса. Внутри, крошечные огоньки заполнили бесчисленные ниши, подобно «священному огню», который Юнг хранил в «огненной стене» своей юности. Юнг чувствовал, что «вся фантасмагория земного существования» были отброшена; это не являлось приятным, и то, что оставалось было «сущностным Юнгом», ядром его опыта, которое давало ему сразу чувства и пустоты, и наполненности, подобно Плероме, о которой он говорил в «Семи наставлениях мертвым». Юнг знал, что внутри крепости ему придется встретиться со всеми людьми, с которыми он был связан по настоящему. Будет раскрыта тайна его прихода в бытие, его судьбы и жизненной цели. Юнг стал готов переступить порог, когда снизу, поднимаясь со стороны Европы, увидел образ своего доктора в архетипической форме короля острова Кос на месте храма Асклепия, греческого бога медицины. Доктор Юнга рассказал ему, что его уход преждевременный; многие требовали его возвращения, и он был там, чтобы доставить его обратно. Юнг был очень разочарован новостями, и как только он услышал это, видение закончилось.
Юнг испытал нежелание жить, что характерно для многих, кто столкнулся с «возвращением назад». По его словам, потребовалось три недели, чтобы примириться с этим. На протяжении этого времени всё земное отталкивало его. После космического видения «реальный» мир казался тюрьмой; он оставил всё, что было тривиальным и бесполезным, и теперь должен был относиться к всему серьёзнее. Но то, что беспокоило Юнга больше всего – восприятие своего доктора в архетипической форме; он знал, что всё это значило то, что он пожертвовал своей жизнью для спасения Юнга. Юнг пытался объясниться, то доктор, без сомнения, думал, что он еще бредит. Четвертого апреля 1944 года (нумерологи могут восторгаться этой датой) Юнг впервые сел в постели после сердечного приступа. В тот же самый день доктор Юнга слёг с заражением крови; он никогда более не поднялся и умер несколько дней спустя. Видение Юнга продолжалось, и вокруг имели место паранормальные явления. Он думал, что его медсестра была старой еврейской женщиной и что он вовлечен в каббалистический ритуал, мистическую свадьбу Тиферет и Малкут, сфирот Древа Жизни. Он пробудился в полночь и в течение часа пребывал в мистическом состоянии. Красота и сила этого переживания была неописуемой.
Юнг был убежден, что испытываемое им было не просто галлюцинациями из-за болезни, но он удостоился видения реальности. Это было «совершенно реально» и имело «качество абсолютной объективности». В сущности, он был за пределами времени, где прошлое, настоящее и будущее существовали как бы одновременно — в нашем ограниченном рациональном уме это нельзя объяснить, но мистики переживали это на протяжении веков. Критики утверждают, что Юнг снова сделал грандиозные заявления, основанные на патологии. Возможно. Но этот опыт произвел очевидный эффект на Юнга. Это изменило его, и в этом смысле (если не в других) это было реальным. Я, например, дерзну пойти дальше и признаю то, что Юнг входил в некоторое необычайное состояние сознания и то, что подобно мистикам и мудрецам, что были до него и будут после, он прорвался в истинную реальность мира. С одной стороны, депрессия и пессимизм, что одолели его во время войны, исчезли; как это случалось после кризиса, Юнг был смиренным и ощущал принятие вещей «как они есть», это безоговорочное утверждение жизни. Он даже заметил, что до сердечного приступа (это случилось с ним в 1946 году, что заставило его страдать от тахикардии до конца жизни) было чувство, что нечто в его мироощущении было «неправильным», в результате чего возникло подозрение об организации болезни бессознательным с целью возвращения его на истинный путь.
Переживание определенно было достаточно реальным для того, чтобы ученый в Юнгу отступил на задний план на оставшиеся семнадцать лет жизни. Хотя, как мы знаем, Юнг всегда верил в реальность «иного» мира (говорил ли он о духах или об архетипах), после своих видений он, кажется, стал менее решительным, чем в своих ранних замечаниях на этот счет. Кажется, у Юнга случилось своего рода преобразование опыта, или, по крайней мере, столкновение с бесконечностью было столь волнующим, что он более не заботился о том, смотрят на него как на ученого или нет. К этому же должен быть отнесен болезненный процесс отрыва от всего тривиального. Это было, в некотором смысле, «звонком пробуждения», и Юнг чувствовал, что это действительно имеет значение, ибо есть то нечто, что многие люди переживают после близкой встречей со смертью. Если Юнг играл роль алхимика и мистика относительно незаметно внутри своей башни, то сейчас настало время выйти на публику. «Мудрец Кюсснахта» прибыл.
Одним из первых результатов его мистического пробуждения стало, как мы можем заметить, его комментарии к «И-Цзин» и публичное заявление, что прославленный Герр Доктор Профессор пользуется древним китайским оракулом. Более трудным произведением стала странная книга «Эон», которая появилась в 1951 году. Как ранее в 1940-е, Юнг говорил об Эре Водолея. В письме Х.Г.Бейнсу, датированном августом 1940 года, Юнг ссылается на видение, которое было у него в 1918 году, в котором он видел «падающий, подобный дождю, огонь с небес, уничтожающий города Германии». Юнг ощущал, что в 1940 был критическим годом, и в своем письме он говорит, что именно тогда «мы приближаемся к меридиану первой звезды в Водолее». Это было, по его словам, «предостерегающим землетрясением Новой Эры» [6].
Юнг изучал астрологию почти тридцать лет и был знаком с феноменом равноденствия, кажущимся движением солнца назад через знаки зодиака, в связи с колебанием земной оси. Один полный цикл занимает примерно 26000 лет, и действуя как задний фон для восхода солнца в день весеннего равноденствия, каждый знак по своему обозначает «эпоху» (известно как «Месяц Платона»), которая длится около 2150 лет. Подзаголовок части «Эона» именуется «Исследование феноменологии Самости» и фокусируется на Христе, как символе Самости, но в хорошо знакомом изобилии ссылок и аллюзий Юнг представляет удивительную точку зрения: индивидуация Западной цивилизации в целом следует пути «Платонических месяцев». На самом деле, «Эон» являет собой эссе об эволюции сознания, использующее астрологические эпохи как символы коллективного бессознательного, своего рода «прецессии архетипов». Рыбная символика окружает Христа из-за того, что Христос есть центральный символ Эпохи Рыб, астрологического знака рыбы. Предыдущие эпохи, Тельца и Овна, представлялись символизмом быка и барана. Наступающая эпоха относится к Водолею, некоторые из нас об этом уже слышали. В зависимости от метода расчета, она либо уже началась, либо начнется в этом тысячелетии.
В беседе с Маргарет Островской-Сакс, подругой Германа Гессе, Юнг признал, что он сохранял это «тайное знание» годами, и окончательно опубликовал их только в «Эоне». Юнг не был уверен, что ему это «разрешено», но на протяжении болезни он получил «подтверждение», что следует поступить именно так. Эпоха Водолея «констеллирует проблему соединения противоположностей».
«Реальное существование» зла должно быть признано; оно не могло больше пониматься как отсутствие добра, что постулируется официальной христианской позицией. Это будет происходить не через политику или любое другое коллективное усилие, но через «индивидуальное человеческое существо, через его опыт живого духа», то есть, через его бессознательное [7]. Как пример того, как архетипы работают в коллективном сознании, Юнг обращает внимание на последний папский указ, делающий Успение Марии, матери Христа, частью христианской догмы. Это имело огромное значение для Юнга, ибо показывало, что христианство признало потребность включения женского в образ Бога – то, чего так не хватало и что ослабляло его привлекательность. Идея, что Мария не умерла, но была взята, телом и душой, на небеса, принималась почти столетие, но не стала частью божественного откровения до тех пор, пока Папа Пий XII не издавал соответствующий указ в 1950 году. Массы требовали этого, и их настойчивость была, пишет Юнг, «стремлением архетипа к реализации».
Архетипы также реализуют себя другими путями. В одной из своих последних книг, «Летающие тарелки: современный миф об объектах, замеченных в небе» (1958), Юнг утверждает, что независимо от их физической реальности (сам он, кажется, имеет две точки зрения на это [9]), странные круглые летающие фигуры, о которых сообщали последнее десятилетие (современное НЛО началось в 1947 году, когда Кеннет Арнольд, пилот из штата Вашингтон, подготовил свой знаменитый отчет) были «проекциями» современной психе, испытывающей потребность выражения массового голода целостности. Короче говоря, это были мандалы в космическом пространстве. К концу 1950-х годов, холодная война была готова разморозиться в ядерной катастрофе, и раскол между США и СССР создал своего рода шизофрению. В случае своих пациентов Юнг обнаруживал мандалы, возникающие из бессознательного как знак и стимул новой целостности. Сейчас глобальное бессознательное проецирует эти внеземные фигуры как зов к пробуждению к планетарной целостности и как средства ее достижения – ведь медитация на мандалу, как мы знаем, помогает в индивидуации. Западное сознание пострадало от нервного срыва, и его психе пытается компенсироваться.
Но так как мандалы предвещают новое развитие в индивидуальном психе, такие массовые проявление предполагают коллективные колебания в человеческом сознании. Наблюдения НЛО оказались столь значительными, что, ссылаясь на пророчество о «белокурой бестии», Юнг ощущает «нужду, как когда-то раньше… в озвучивании предупреждающего сообщения». «Моя совесть психиатра велит мне исполнить мой долг и подготовить тех немногих, кто услышит меня в грядущих событиях, которые соответствуют окончанию эпохи», говорит он своим читателям. «Как мы знаем из истории древнего Египта, это симптомы психических изменений, которые всегда появляются в конце одного платонического месяца и в начале другого. Это, видимо, изменения в констелляции психических доминант, архетипов (или Богов, как мы их называем), вызывающие… длительные преобразования коллективной психе. Эта трансформация началась… в переходный период от Эпохи Тельца к Овну, затем от Овна к Рыбе, начало которой совпадает с началом Христианства. Теперь мы приближаемся к большим переменам… когда приходит Водолей…». Десять лет спустя Fifth Dimension (название, напоминающее о мистическом характере 1960-х) исполнили песню-хит из мюзикла «Волосы», где эхом отдавались идеи Юнга, и миллионы людей во всех мире поверили, что это была «заря Эры Водолея».
Тем не менее, озабоченность Юнга собственной научной репутацией не исчезла полностью. Он знал, что сделать такое заявление значит поместить себя в категорию толкователей «знаков и предзнаменований», что в действительности делало его своего рода современным Нострадамусом, о котором он писал в «Эоне». Тем не менее, даже если это означало ставить «под угрозу тяжким трудом заработанную репутацию истинности, надежности и научного суждения», он готов рискнуть в надежде помочь «всем тем, кто был не готов к упомянутым событиям и смутился их непонятной природой» — и этот поступок он называл «делом неблагодарным» [10].
В некотором смысле он был прав; прошлые обвинения в мистике и шарлатанстве снова всплыли на поверхность, и для некоторых «мудрец из Кюснахта» стал немного большим, чем «журналистским оракулом», проповедующим о космических вещах и капризным в интервью, «в которых он так радостно участвовал», и которые были столь многочисленны. Юнга еще можно было задеть обвинениями, что он занимался не наукой, и доказательство этого в его главном утверждении о, возможно, самой значительной идее, которую он завещал будущему, о синхронистичности.
Хотя Юнг говорил об этом на лекциях и упоминал кратко в других работах, лишь в 1952 г. он представил детальное описание того, что называл «значимыми совпадениями». Работа «Синхронистичность: аказуальный связующий принцип», написанная в соавторстве с Вольфгангом Паули, основывалась на последних Эраносовских лекциях Юнга, прочитанных в 1951 году. Любой, кто надеется там отыскать четкое, недвусмысленное утверждение об идее, будет разочарован. Наиболее значительная ремарка Юнга об этом может быть найдена, но она встроена в несколько уклончивую прозу Герра Доктора Профессора, и это оставляет нас отрезанными от объяснения этого малопонятного явления. Для того, чтобы пояснить странный характер синхронистичности (сверхъестественное сопоставление внешнего и внутреннего миров), Юнг заключает, что «как существуют физические процессы, которые вызывают психические события, так существует и предсуществующее психе, организовывающее материю». Проще говоря, то, что «снаружи» влияет на то, что «внутри», и наоборот. Я думаю, что мы можем добавить третью возможность, на которую намекает Юнг, но никогда не обозначает прямо: синхронистичности есть, как полагает Колин Уилсон, «своего рода толчок от некоторого неизвестного ангела-стража, целью которого является рассказать нам, что жизнь не столь бессмысленна, какой выглядит» [12], это своего рода «духовная гипотеза». По моему опыту, она достойна рассмотрения.
Большинство исследователей НЛО отвергли представления Юнга о том, что летающие объекты были «проекциями» бессознательного, не отрицая, однако, НЛО. Кроме того, наиболее преданные «значимым совпадениям», нашли попытку Юнга сообщить об этом в терминологии архетипов, квантовой физики, статистического анализа, математики, экспериментов Дж.Б.Райна по ESP, астрологии и прочему малопонятной, не отвергая синхронистичности. Я записывал «значимые совпадения» около тридцати лет (у меня несколько тетрадей с ними), и я так убедился в их реальности, что они для меня подобны столу, за которым я сижу. Но попытки Юнга наметить «аказуальный связующий принцип» поражают меня как еще один пример того, как он накладывает на явление трафарет архетипов и говорит: «Ага!».
Артур Кестлер, который, подобно Юнгу, рисковал потерей научного авторитета, когда начал серьёзно писать о парапсихологии, отмечал, что понятие Юнга «аказуальный принцип» фактически бессмысленно, так как Юнг «продолжал впадать в фальшивые каузальные объяснения для того, чтобы аказуальный принцип работал» [13]. Кроме того, Кестлер отмечает, что Юнг придумывает термин «синхронистичность», который, со своей связью с «синхронией» явно подразумевает одновременность (секретные агенты «синхронизировали» свои часы), отходя от своего пути объяснения «что это не значит то, что означает» — к примеру, Кестлер говорит о «неизвестности», которую можно обнаружить в большинстве работ Юнга [14]. «Больно», сетовал Кестлер, «видеть как великий ум пытается высвободить самого себя от казуальных цепей материалистической науки, запутываясь в своих формулировках» [15]. Другие авторы, равным образом открывшие реальность синхронистичности, жаловались, что Юнг смешал в кучу почти все паранормальные феномены, поместив их под своё знамя. Как и в случае архетипов и коллективного бессознательного, это стало своего рода одноразмерным универсальным средством объяснения множества различных переживаний – тенденция, которая только увеличилась с принятием синхронистичности во всеобщее пользование (в наши дни что бы ни случилось «странного», люди сразу восклицают: «Вау, это синхронистичность»). Из примеров сихронности Юнг дает только один, отвечающий требованиям «значимого совпадения», тогда как остальное может быть объяснено как ESP, телепатия, предвидение, астрология и другие паранормальные способности. Незнакомые с парапсихологией читатели оставят книгу с мыслью о том, что отмеченные результаты Дж.Б.Райна, получаемые в Университете Дьюка с его экспериментами в ESP были примерами синхронности. Те же, кто были знакомы с ними, качали головами, когда Юнг учитывал пример сверхчувственного предвидения или телепатии как свой универсальный «аказуальный принцип».
Один из примеров «чистой» синхронистичности, приводимый Юнгом, делает ясным то, что основная составляющая – это смысл, то, что «снаружи», должно иметь значимую связь с тем, что «внутри», чтобы была подлинная синхрония, и неважно, насколько замечательно совпадение. Юнг рассказывает теперь хорошо известный случай одного из своих пациентов, невыносимо рационалистической женщины, чей гипер-интеллектуализм сильно усложнил её исцеление. Однажды, когда она рассказывала сновидение про золотого скарабея, Юнг услышал стук в окно. После того, как окно открыли, золотисто-зеленый скарабей влетел в комнату. Пациентка Юнга была поражена совпадением, её рационализм дал трещину, и он смог заняться терапией. В этом случае была явная значительная связь между внутренним (сновидением женщины) и внешним (реальным скарабеем), что привело к изменению её мировоззрения, своего рода мини-трансцендентной функции. Юнг упоминает сходный случай с Эстер Хардинг, ведущим американским юнгианцем. Пытаясь заставить женщину, которая настаивала на толковании любого сексуального выражения в её сновидениях символически, принять более близкую к инстинктам реальность, Юнг ничего не мог добиться, пока «два воробья не приземлились у ее ног и не совершили половой акт» [16]. Опять же, это четкое соответствие между внутренним и внешним. Но в другом случае совпадений, что цитирует Юнг, элемент значительности, кажется, отсутствует. Юнг рассказывает сказку о господине де Фортгибу и сливовом пудинге, которая всплывает практически в каждом описании синхронистичности и впервые была записана французским ученым Камилем Фламмарионом. Будучи еще мальчиком, М.Дешам получил сливовый пудинг от господина де Фортгибу. Десять лет спустя он увидел некий сливовый пудинг в парижском ресторане и поинтересовался насчет него, только из-за любопытства, и узнал, что он был заказан господином де Фортгибу. Много лет спустя, его пригласили на обед, на котором подали сливовый пудинг. Комментируя эту любопытную историю с необычайным восторгом, он упомянул, что всё, что сейчас нужно — появление пожилого Господина де Фортгибу – и тут дряхлый Господин де Фортгибу, который ошибся адресом, вошел к ним…
Несомненно, это один из наиболее знаменательных и зафиксированных случаев совпадения (есть и другие такой же значительности), но пока нет какой-либо информации, допускающей предположить, что повторные связи сливового пудинга и двух мужчин были, в некотором смысле, значимыми (что не очевидно из того, что известно), я склонен считать его чем-то другим, нежели синхронией, если только, конечно, ангел-хранитель М.Дешана не научил его чему-то от нас ускользающему, что вполне возможно. Именно этот элемент непосредственного личностного значения даёт синхрониям их сверхъестественный, тревожный аспект, как если бы некоторый ум вне нас знал, что мы думаем. Обсуждение Юнгом универсального «аказуального упорядочивающего принципа», как если бы синхронии были выражением обезличенной «силы» природы, подобной гравитации, кажется неуместным и снова и является проявлением его давешней нужды выглядеть научно.
В своей книге об НЛО Юнг хотел отхватить более широкую и популярную территорию – нечто подобное он пытался сделать, дав согласие на интервью Джона Фримана «Лицом к лицу», а также в своей автобиографии. Он знал, что ему недолго осталось жить, и ощущал потребность высказать свои идеи. Последнее десятилетие его мучила болезнь, и он уже видел близких ему людей, уходящий в иной мир. Тони Вольф умерла 1953 году; ей было шестьдесят четыре. Юнг утверждал, что плохое здоровье помешало ему посетить её похороны, но их отношения уже охладели, и хотя она продолжала посешать его, он находил её визиты обременительными. Основной удар был нанесен в ноябре 1955 года, когда Эмма Юнг умерла от рака. Она страдала последние несколько лет, но сохраняла болезнь в секрете до тех пор, пока это было возможным. Всегда практичная, она провела последние дни в подготовке к уходу и организации ухода за Юнгом после её смерти. Рут Бейли, которую Юнг встретил в Африке, стала близким другом семьи и регулярно посещала Кюсснахт. Годы ранее она пообещала Эмме, что когда умрет Юнг или Эмма, она прибудет для заботы над тем, кто остался в живых. Когда Эмма впала в бессознательное состояние и тихо умерла, Юнг был потрясен. Потеря была велика, и Юнг впал в депрессию, став столь нетрудоспособным, что дети обеспокоились его психическим здоровьем; когда Юнг осознал это, то не удержался от рыдания. Годы швейцарской пристойности предохраняли его детей от выказывания любви (в любом случае, отношение Юнга к ним было в лучшем случае непростым), и его предоставили Бейли, которая обеспечила комфорт старому мудрецу. Она оставалась в Кюснахте как сиделка Юнга до самой его смерти.
Пока Бейли жила с ним, духи Юнга начали возрождаться, и одним из первых знаков возвращающейся жизни стал камень, который он вырезал для Эммы, с надписью «O vas devotione et obedientia», т.е. «О ваза, знак преданности и повиновения». Последний жест благодарности супруге после пятидесяти двух лет, которые пришлось прожить и пройти так много, был просьбой, адресованной Марии Луице фон Франц, о завершении книги Эммы о Святом Граале, которая оставалась неоконченной после её смерти. Это было сделано и «Легенда о Граале» появилась в 1960 году.
Юнг говорил, что после смерти Эммы он ощутил долг стать тем, кто он есть [17]. Для того, кто всю жизнь этим и занимался, это странное заявление, но на практике сиё означало, что Юнг добавил новую историю к Башне, представляющей его эго, его личность. Он проводил там больше времени и по-своему готовился к смерти. Когда он высек имена своих предков на камнях, то, таким образом, готовился присоединиться к ним. В 1955 году Юнг рассказал в интервью Лондонской «Daily Mail», «В моей стране я отхожу так, как желаю. Я пишу, я рисую – но большую часть времени я просто плыву вместе со своими мыслями». В свои восемьдесят лет, он уже пережил других гуру, таких как Рудольф Штайнер и Гурджиев, и в своём пожилом возрасте хрупкий Юнг всё еще имел внутреннюю прочность и осторожность, которая делала его подобным природной силе, и что-то такое заметно в кадрах интервью «Лицом к лицу». Тем не менее, он осознал, что вторая часть жизни была подготовкой к смерти, и теперь он был готов примириться с собственным прозрением.
И хотя он считал, что видения 1944 года знаменовали «завершение индивидуации» [18], для Рут Бейли и других, Юнг часто был ворчливым стариком. Аниэла Яффе чувствовал его гнев, когда он жаловался по поводу всяких мелких ошибок. Хотя Эмма оставила ему более чем достаточно для удовлетворения его потребностей, и его собственные доходы были немалыми, пожилой Юнг стал безумен по отношению к деньгам и прятал их по всему дому. Депрессия, которая овладевала им во время войны, вернулась, и Юнг, один из наиболее известных людей во всем мире, ощущал, что его работа игнорировалась и часто жаловался, что «лишь несколько возвышенных и вдохновленных умов» понимали его [19]. Постоянно нервный шеф-повар Юнг был в ярости, когда проигнорировав его инструкции, Рут Бейли добавила два помидора в тушеное мясо. Его поток ругани продолжался до тех пор, пока она не напугала его своим возможным уходом. Когда она прибыла для ухода за ним, он предупредил её, что может впадать в ярость, но добавил, что ей не следует обращать на это внимание. Однако то, что мудрец Кюсснахта накричал на неё во время обеда, было трудно проигнорировать. Когда Юнг успокоился, то, подобно раскаявшемуся ребенку, пояснил: «Все, что нужно запомнить – не следует злить меня», нетрудное дело, и это замечание напоминало о тех временах, когда он был способен на чувство юмора.
Возможно, если бы у Юнга было больше друзей мужского пола, его последние годы были бы менее капризными. Но ему не очень везло в мужской дружбе, и однажды он пожаловался Маргарет Островски-Сакс, что «я редко беседую с адекватным партнером». Женщины, говорил он, понимали его, «но для женщин их дом, муж и дети всегда стоят на первом месте».
Но при разговоре с мужчиной «слышится эхо космического пространства духа» [20]. Его последняя мужская дружба с английским отцом-доминиканцем Виктором Уайтом дала Юнгу много удовольствия и стимуляции, но ей пришел конец с работой Юнга «Ответ Иову», ибо христианский священник не смог её принять. Хотя первоначально Уайт принимал обеспокоенность Юнга проблемой зла, вскоре он увидел, что выдвигаемые психологические истины конфликтуют с теологическими истинами его веры, и в конечном итоге Уайт пришел к тяжелой критике и книги, и самого Юнга, и эта резкая перемена нанесла Юнгу ущерб. В 1959 году, один посетитель Кюснахта, писатель и чилийский дипломат Мигель Серрано, надоел Юнгу с вопросами о сновидениях, алхимии и связи между полами. Юнг рассказал ему, что «ничего не возможно без любви, даже в процессах алхимии». Но после разговора «он как будто пребывал в трансе» по поводу «Цветка, Камня, Кристалла, Королевы, Короля» и женщины, которая «умерла восемь лет назад» (возможная отсылка к Тони Вольф, хотя дата неверна), и Юнг отметил, что «никто не понимает, что я имею ввиду», а затем добавил «я очень стар…» [21]. Юнг не знал об этом в то время, но интересно как бы он отреагировал, если бы узнал тот факт, что Серрано был членом Чилийской Нацистской Партии, фанатичным антисемитом, а в дальнейшем обрел международную известность как главный создатель «эзотерического гитлеризма» [22]. Возможно, зная о проблемах Юнга с «белокурой бестией», Серрано решил оставить эту информацию при себе.
Юнг думал, что сказал всё, что хотел сказать, но «Собрание сочинений» [Collected Works], которое начало появляться в 1953 году, показало, что это было совсем немного. Тем не менее, Юнг, должно быть, как-то чувствовал, что новое десятилетие будет принадлежать ему, и что реальным проводником его учений будут популярные читатели, а не интеллектуалы. В 1960 году французская книга об оккультизме «Утро магов», стала невероятным бестселлером (такой же успех позднее повторился в английском переводе) и вызывала «магическое возрождение», которое охватило ту декаду и продолжается до нашего времени. Посреди мешанины спекуляций на разные оккультные темы несколько глав были посвящены алхимии. Если Юнг знал о книге, он был бы удовлетворен. И хотя Юнг не любил хиппи (он был весьма консервативных склонностей и находил «силу цветов» прискорбно наивной), он, должно быть, ощущал, что в некотором смысле, мир, который он скоро покинет, будет еще более открытым для его идей.
На самом деле, бессознательное Юнга знало об этом и сообщило ему. После интервью «Лицом к лицу» Юнга посетил английский издатель с предложением написать книгу для «среднего читателя». Издатель был опечален тем, что идеи Фрейда широко известны, тогда как идеи Юнга, не менее (а то и более) важные, все еще оставались достаточно неясными. Юнг рассмотрел эту идею, но выразил сомнение, говоря, что никогда не популяризировал свои работы в прошлом, и что в любом случае он слишком стар, чтобы сделать это сейчас. Однако вскоре Юнгу приснилось, что он был в публичном месте, обращаясь к массам простых людей, которые внимательно его слушали и понимали то, что он говорит. Для того, кто жаловался, что он был «все более одиноким пожилым человеком, пишущим для других одиноких людей» [23], это было несколько иной точкой зрения, и Юнг знал, что психе снова стремится скомпенсировать слишком одностороннее отношение – в данном случае его собственное. Многие письма, которые Юнг получил от «средних» зрителей «Лицом к лицу», предполагали, что сотни «простых» людей интересовались им и его идеями, и что он, возможно, был неправ в своем мнении о том, что популярная книга — это плохая идея, отдаваясь негативным мыслям.
Юнг изменил своё мнение, и появилась книга «Человек и его символы», которая содержала его последнюю работу, длинное эссе «Подход к Бессознательному». Через десять дней после того, как оно было закончено, Юнг слёг в постель со своей последней болезнью. Вместе с эссе Марии Луизы фон Франц, Аниэлы Яффе, Иоланды Якоби и Джозефа Хендерсона – всеми высокопоставленными юнгианцами, в книге «Человек и его символы» Юнг не только вместил свои основные идеи для среднего читателя, но также передал эстафету своим последователям. Превосходно было выбрано введение в юнгианскую мысль, и я до сих пор помню волнение, которое чувствовал много лет назад, читая книгу, будучи подростком. Значение сновидений; проблема типов; работа функций; сила архетипов; потребность в мифе; односторонность сознания и потребность в бессознательном компенсации; значение символов – все центральные идеи работы всей его жизни были там, наряду с озабоченностью по поводу перенаселения, Х-бомбы, тоталитаризма, «массового человека» и потери индивидуальности в современной обществе. Как утверждается для неискушенного читателя в «Неисследованном Я», любая возможность избежать катастрофы «должна начинаться с индивидуации». «Это может быть любой из нас. Никто не может позволить себе смотреть вокруг и ждать кого-либо, кто сделает то, что он не желает сделать сам». А что должен делать индивид, учитывая, что все наше сознание, рациональность, научные усилия кажутся только затягивающими нас все глубже и глубже в трясину? Он должен «спросить себя, не поможет ли случайно его или его бессознательное узнать нам что-то такое, что может помочь» [24]. Основное послание последней работы Юнга – это то, что стоило ему дружбы с Фрейдом: факт того, что бессознательное – это не какой-то темный подвал, наполненный нежелательными, позорными вещами, но живой, творческий и часто мудрый партнер сознания в деле становления полной актуализации человеческого бытия, партнер, который часто знает больше, чем мы (наше сознательное эго) и который говорит с нами в символах, тех замечательных порождениях трансцендентной функции.
Юнг говорил с приходящим десятилетием, когда декларировал, что «значение жизни не объясняется исчерпывающе чьей-то деловой жизнью, равно как счет в банке не отвечает глубинным желаниям человеческого сердца» [25], предвосхищая желание в «выбывании» из крысиных бегов, что характеризовало 1960-е. Но что более важно, он подчеркнул, что рост сознания, работа индивидуации (эти два понятия отражают одно и то же) было историческим, эволюционным процессом, который тянулся и назад в прошлое, и вперед в будущее. «Разум», говорит он своим читателям, «превратился в нынешнее состояние сознания также как желудь вырастает в дуб или ящеры стали млекопитающими. Оно долго развивалось и все еще развивается, так что мы движимы и внутренними силами, и стимулами извне» [26]. Наша задача, по его словам, заключается в понимании внутренних сил для того, чтобы встретиться с внешними вызовами.
Работа истощила Юнга, но он знал, что это было правильное решение. И хотя еще существовало многое, что еще следовало бы сделать, он положил этому достойное начало. «По-настоящему сложная и неизведанная часть ума, которая производит символы», была, считал он, «до сих пор практически не исследованной», и почти через пятьдесят лет после смерти Юнга это всё еще остается истиной, хотя, конечно, определенный успех был достигнут. «Величайший инструмент человека, его психе, мало осмысливается, а часто напрямую лишается доверия и презирается». Несмотря на это, «начало было положено» и «результаты являются ободряющими» и «как представляется, появляются ответы на многие до сих пор неотвеченные вопросы современного человечества» [27]. То, что дало старт, было, конечно же, работой Юнга, и она еще продолжается сегодня.
Посетители находили Юнга ослабленным в его последние дни. В конце концов, он был человеком, как и другие люди, и болезнь, возраст и тяготы жизни сказываются на всех нас. В день своей смерти, 6 июня 1961 года, Бочонок сказал Рут Бейли, «Подавайте по-настоящему хорошее вино сегодня вечером». Он часто был и в сознании и в бессознательности, и когда он вошел в кому после полудня, не было больше Короля Коса, чтобы вернуть его обратно за Землю. Делая запись о смерти своей сестры Труди много лет назад (она умерла в 1935 году), Юнг отмечал: «то, что происходит после смерти, так невыразимо славно, что наше воображение и чувства ограничены в формировании даже приблизительного представления об этом» [28]. Это было за десятилетие до его прерванного путешествия в загробный мир, и Юнг не рассказывает нам, откуда ему это известно. Но можно предположить, что он прав, и размышлять, кто же встретил его в орбитальном индуистском храме, где все люди, которым он принадлежал, ожидали его.
Пер Сергей Коваленко