ЧАСТЬ I ВЫСШЕЕ БЛАГО. ВСТРЕЧА ВОСТОКА И ЗАПАДА. Глава 1 Рёв Пробуждения

Мы, мыслители Запада, всё ближе подходим к перекрёстку, к которому мыслители Индии пришли ещё за семьсот лет до рождения Христа: это одна из основных причин, почему мы становимся одновременно обеспокоенными и вдохновлёнными, встревоженными и заинтересованными, когда сталкиваемся с идеями и образами восточной мудрости. Подобное взаимопересечение — то, к чему приходят представители всех цивилизаций вне зависимости от их культурной принадлежности, в ходе своего духовного развития и потребности в нуминозном опыте; философские учения Индии способны дать понимание, какие препятствия могут ожидать нас на этом пути. Но не стоит слепо копировать решения индийских мыслителей: мы должны войти в новый период собственным ходом и искать свои ответы на возникающие вопросы, ведь несмотря на то, что абсолютная идея универсальна, а сияние истины — общее для всех, оно преломляется по-разному в тех средах, где находит своё отражение. Истина способна проявлять многообразие форм выражения в разных ареалах обитания, в зависимости от живых носителей культуры, через которых проявляются извечные символы.

Концепции и словесные обороты играют такую же символическую роль, как визуальное восприятие, внешние ритуалы, зрительные образы, усвоенные обычаи и манеры поведения — сквозь все эти представления мы видим отблески трансцендентной реальности. Символы представляют собой множество метафор, отображающих нечто невыразимое, проявляющееся во всём многообразии форм, но остающееся непостижимым; они приводят ум к пониманию истины, однако, сами по себе таковой не являются, поэтому слепое подражание иноземной культуре святотатственно претит самобытности. Любая цивилизация, невзирая на временные рамки, должна породить свои собственные символы. Следовательно, нам требуется идти своим путём, методом проб и ошибок нарабатывать личный опыт, формируя индивидуальные реакции и ассимилируя опыт свершений и реализаций с опытом страданий и мученичества. Только так проявленная истина будет близка нашей сути, как кровь матери к плоти её ребёнка, и лишь в этом случае мать, бесконечно влюблённая в Отца, справедливо насладится своим потомством — точной копией Возлюбленного. Неизъяснимое мистическое семя должно зародиться, возрасти и появиться на свет из нашей собственной основы, питаемой нашей кровью, ведь посредством рождения ребёнка рождается и женщина в качестве матери. И тогда Отец, Божественный Трансцендентный Принцип, также будет возрождён из состояния непроявленности, бездействия и небытия. Мы не можем заимствовать Бога, необходимо проявить его новое выражение изнутри нас самих. Божественность должна снизойти до материи, до вопросов о нашем бытии и принимать участие в неповторимом таинстве жизненной мистерии.

Согласно индийской мифологии, это чудесное нисхождение имеет под собой материальную основу. Так, древнеиндийские сказания гласят, что всякий раз, когда последователи одного из божественных создателей Вселенной, хранителя мироздания Вишну (Viṣṇu), молят его явиться в материальный мир в новом воплощении, он не может не удовлетворить их просьбы. Тем не менее, когда он нисходит в блаженную утробу, дабы принять человеческий облик и вновь проявиться в мире (который, по своей сути, является отражением его собственной непостижимой сущности), на него нападают своенравные демонические силы, поскольку есть на свете и те, кто испытывает ненависть и презрение к Богу, и в их системе всепревосходящего эгоизма нет места для Творца. Они делают всё, что в их силах, чтобы помешать его миссии. Впрочем, их тирания не столь разрушительна, как может показаться на первый взгляд: всё это — не более, чем необходимые для развития условия в историческом процессе, неотъемлемая составляющая повторяющегося акта Вселенского действия, разыгрывающегося всякий раз, когда искра божественной истины теряется среди духовной нищеты и неизбежный хаос воцаряется в феноменальном мире.

«В отношении нашего сознания, — заявляет Поль Валери, — довлеет тот же принцип, что и в отношении нашей плоти: всё, что имеет особое значение, сокрыто от посторонних глаз и окутано таинственной вуалью, защищено от посягательств; но будучи выражена словом или письмом, тайна намеренно искажается, подвергаясь мистификации»[1].

Главной целью индийской мысли является раскрытие и интеграция в человеческое сознание того, что непостижимо и сокрыто за повседневной суетой жизни — но вовсе не исследование и описание видимого мира. Высшим и отличительным достижением концепции Брахмана стало открытие «высшего Я» (ātman) как вечной, неизменной духовной сущности, лежащей в основе личностного сознания и телесной структуры, что сыграло решающую роль не только для общего курса, взятого индийской философией, но и для дальнейшего исторического развития индийской цивилизации. Все те качества и характеристики, что в совокупности составляют нашу личность, переменчивы и обусловлены пространственно-временными конфигурациями, в отличие от атмана, «высшего Я», неизменного и вечного, неизмеримого, стоящего за пределами концепций времени и пространства, вне иллюзорного мировосприятия, переменчивого и преходящего, вне ложных представлений о мире. На протяжении тысячелетий всё внимание индийской философии сосредоточилось на познании «высшего Я» (атмана) и реализации этого знания. Многовековой энтузиазм сотворил один из воодушевляющих гимнов индийской мысли, что проходит лейтмотивом сквозь все пережитые ужасы и потрясения, через всю боль, с которой столкнулась в своём историческом развитии Восточная Азия. Сквозь превратности непостоянного и преходящего тварного мира духовные основы поддерживаются идеей о существовании атмана — вечной, вневременной и неизменной духовной сущности.

Индийская философия, наряду с западной, изучает структуру человеческой психики и её потенциал, анализирует интеллектуальные способности человека и его мыслительные процессы, оценивает различные теории мышления, вводит методы и законы логики, классифицирует чувственный опыт и изучает процессы, посредством которых данный опыт воспринимается и усваивается, интерпретируется и осмысляется. Индийские философы, равно как и западные, излагают свою точку зрения относительно норм морали и этических ценностей. Они также изучают отличительные особенности феноменального существования, подвергают критике информацию, полученную из внешнего опыта, и выводят основополагающие философские принципы. Индия, стоит отметить, и по сей день имеет оригинальный и самобытный подход к таким дисциплинам, как психология, этика, физика и метафизика. Главной задачей индийской философии, в отличие от западной, всегда было не познание как таковое, но трансформация посредством знания — всестороннее преобразование личности, и, как результат, более глубинное понимание своего внутреннего и внешнего мира; трансформация в её высшей степени реализуется как освобождение из круговорота рождений и смертей и всех страданий и ограничений материального существования. В этом отношении индийская философия оказывается гораздо ближе к религии, нежели критическое, секуляризированное мышление современного Запада. Индийская мысль близка школам таких выдающихся философов, как Пифагор, Эмпедокл, Платон, Плотин, Эпикур (и его последователи), а также стоикам и неоплатоникам; мы находим общее в суждениях Святого Августина, у средневековых мистиков, таких как Майстер Экхарт, и у более поздних представителей (Якоб Бёме из Силезии); среди философов немецкого романтизма близок к индийским философским концепциям Артур Шопенгауэр.

В индуизме взаимоотношения учителя и склонившегося у его стоп ученика определяются нуждами высшей цели — трансформации сознания. Как перед учеником, так и перед гуру стоит задача своего рода алхимического превращения души. Посредством не только лишь интеллектуального понимания, но изменений в сердце и душе (тех, что затрагивают саму суть его существования), ученик должен вырваться из неволи, из границ человеческого несовершенства и невежества, превосходя земной план бытия. Существует остроумная притча, которая наглядно демонстрирует эту педагогическую идею. Она встречается среди поучительных рассказов знаменитого индийского святого XIX века, Шри Рамакришны[2]. Подобного рода истории довольно популярны в дискурсе восточных мудрецов; зачастую они известны в простонародье каждому с младенческих лет и передаются устно, из поколения в поколение. Эти сказания несут в себе уроки, тысячелетиями наполняя сердца людей извечной мудростью, и каждый способен найти в них для себя нечто ценное. В самом деле, Индия является колыбелью устных преданий и мифов; в Европе индийские притчи и легенды получили широкую известность в Средние века. Присущие описываемым образам яркость и непосредственность позволяют извлечь зёрна мудрости каждому, невзирая на социальный статус и образованность. Они — яркий свет маяка, освещающего бескрайний путь в океане абстрактного мышления. Притчи о зверях — одни из многочисленных назидательных рассказов в арсенале восточной премудрости, иносказательно выражающие высшие духовные истины и служащие для того, чтобы облегчить их познание.

Нижеследующий пример повествует о детёныше тигра, который был воспитан среди коз, но посредством назидательных указаний духовного учителя смог осознать свою истинную суть. Его мать умерла при родах. Будучи беременной, множество дней она провела, впустую скитаясь в поисках добычи, как вдруг случайно набрела на стадо диких коз. К этому времени тигрица была уже очень голодна и этим можно объяснить её беспощадность; тем не менее, резкий прыжок спровоцировал схватки и начало мучительных родов, во время которых она и скончалась, будучи совершенно истощённой. Вскоре козы, рассыпавшиеся кто куда, вернулись на пастбище и заметили новорожденного тигрёнка, жалобно хнычущего у тела своей матери. Они приняли слабое существо из материнского сострадания и вскормили его вместе с собственным потомством, с любовью присматривая за ним. Малыш подрастал, и их забота вознаграждалась: тигрёнок выучил язык коз, адаптируя тембр голоса к их нежной манере блеяния, и проявил такую же преданность, как и любой детёныш из стада. Поначалу он испытывал трудности, пытаясь откусить тонкие стебли трав своими заострёнными зубами, но каким-то образом справился и с этим. Из-за вегетарианской пищи его телосложение было изящным и тонким, а нрав отличался необыкновенной мягкостью и кротостью.

Тигрёнок рос и вскоре достиг разумного возраста. Однажды ночью к стаду подошёл старый тигр; свирепый охотник напал на коз, и животные тотчас рассыпались во все стороны, кроме молодого тигра, который остался стоять на месте, лишённый страха. Он, конечно, был ошеломлён, столкнувшись лицом к лицу с ужасным зверем из джунглей, и пристально смотрел на него, застыв в изумлении. Через некоторое время он почувствовал смущение; раздалось слабое блеяние: тигрёнок сорвал тонкий лист травы и начал его разжёвывать, в то время как старый тигр неподвижно наблюдал за ним.

Неожиданно могучий разбойник произнёс: «Что ты здесь делаешь, среди этих коз? Что ты там жуёшь?» В ответ странное маленькое существо заблеяло. Старый тигр сделался воистину ужасающим. «Что за глупые звуки ты издаёшь?!» — взревел он и, не дождавшись ответа, грубо схватил тигрёнка за ворот и начал трясти, пытаясь привести его в чувство. Потом настоящий тигр оттащил испуганного молодого тигра в сторону пруда и, посадив его у берега, заставил взглянуть на зеркальную поверхность воды, освещённую лунным светом. Он сказал ему: «Смотри в воду. Сравни свой облик с моим. Разве есть какая-нибудь разница, и разве ты похож на козу? Ты тигр, такой же, как и я, и трава совсем не твоя пища. Твоя пища — мясо животных».

Молодой тигр ничего не ответил, но продолжал смотреть в воду, сравнивая два отражения. Затем, неловко переминаясь с лапы на лапу, издал тревожный, испуганный крик: свирепый старый зверь схватил и унёс тигрёнка в своё логово. Малыш вздрагивал в отвращении, когда дикий хищник вручил ему окровавленный кусок сырого мяса, оставшийся после утренней охоты. Тигр джунглей, не обращая внимания на беспомощное блеяние, грубо прорычал: «Схвати его! Съешь его! Проглоти его!» Детёныш сопротивлялся; вселяющая ужас окровавленная плоть оказалась зажата между зубами. Под строгим контролем старшего тигра он попытался прожевать и проглотить этот кусок. Непривычная жёсткость мяса вызывала у него затруднения; тигрёнок готов был снова издать жалобный стон, как вдруг ощутил вкус крови. Он был поражён, его нутро трепетало. Тигр почувствовал незнакомое прежде наслаждение, когда новая для него пища, пройдя через пищевод, попала ему в желудок. Неведомая пылающая сила, возникнув в чреве, пронизала весь организм; он почувствовал опьянённость и эйфорию. Его губы изогнулись, он облизал свои острые клыки, и, поднявшись, раскрыл свою пасть и широко зевнул, словно пробудился ото сна, что длился долгие годы, окутав его пленительными чарами. Тигр потянулся, выгнув спину и разгибая лапы; хвост хлестал по земле, как вдруг из его глотки вырвался дикий, торжествующий рёв хищника.

Тем временем угрюмый учитель внимательно и с большим удовлетворением наблюдал за ним. В сущности, произошла трансформация. Когда рычание стихло, старый тигр резко спросил: «Теперь ты знаешь, кто ты есть на самом деле?» — и, завершив посвящение своего молодого ученика в тайное знание его истинной природы, добавил: «Пойдём, нам пора собираться на охоту в джунгли».

История индийской мысли в период, предшествующий рождению Будды (563 — 483 гг. до н.э.) и распространению его учения, представляет собой постепенное усиление акцента на раскрытии истинной природы и слиянии с «высшим Я». В течение VIII в. до н.э. в философских диалогах Упанишад прослеживается критический сдвиг фокуса внимания со внешнего мира и материальной телесности ко внутреннему и нематериальному, подведя опасную идеалистическую склонность ума к её логическому завершению. Следствием этого явился процесс выхода из общеизвестных и обыденных представлений о мироздании. Подавляющее большинство сил макромира и соответствующих им энергий микромира были обесценены и отброшены назад в прошлое с таким бесстрашием, что вся религиозная система предыдущего периода оказалась под угрозой распада. Царям богов — Индре и Варуне, и божественным проводникам и наставникам — Агни, Митре и Брихаспати — больше не возносили молитв и не проводили жертвоприношений. Вместо символических хранителей миропорядка и моделей естественного и социального устройства, поддерживаемых и сохраняемых при помощи непрерывной последовательности обрядов и медитаций, всё своё внимание люди обратили вовнутрь, стремясь сохранить внутреннюю невозмутимость и достигнуть бескомпромиссного самосознания посредством очищения ума, систематического самоанализа, контроля дыхания и суровой йогической психопрактики.

Предтечи радикальной интроекции зародились ещё во времена ведическихгимнов[3]; так, изложенное ниже заклинание на обретение власти призывает божественные силы, проявленные в различных формах, войти в человека и, наполнив собой его тело, одарить его всемогуществом.

1Какой блеск у льва, у тигра, у гадюки,

Какой у огня, у брахмана, у солнца —

(Та) счастливая богиня, что родила Индру,

Пусть придет она к нам вместе с великолепием!

2Какой блеск у слона, у пантеры, какой у золота,

У вод, у коров, какой у людей —

(Та) счастливая богиня, что родила Индру,

Пусть придет она к нам вместе с великолепием!

3(Какой блеск) у колесницы, у игральных костей, у мужества быка

У Ваты, у Парджаньи, у неистовства Варуны —

(Та) счастливая богиня, что родила Индру,

Пусть придет она к нам вместе с великолепием!

4(Какой блеск) у раджаньи, у барабана, у нацеленной (стрелы),

У мужества коня, у рёва человека —

(Та) счастливая богиня, что родила Индру,

Пусть придет она к нам вместе с великолепием![4]

Полностью сформированная в эпоху Упанишад концепция Адхьятман-Адхидевата применяется в качестве инструмента для достижения абсолютной истины и представляет собой выверенную систему соответствий между субъективными и объективными явлениями[5]. В качестве примера приведём цитату из Айтарея-упанишады:

[Атман] подверг этого [пурушу] голоду и жажде. [Божества] сказали

ему:

«Сотвори нам пристанище, пребывая в котором мы поедали бы

пищу».

Они сказали: «Поистине, этого нам недостаточно».

Он привел им лошадь. Они сказали: «Поистине, этого нам

недостаточно».

Они сказали: «Да, это хорошо сделано».

Поистине, поэтому пуруша – это хорошо сделанное.

[Атман] сказал им: «Войдите каждый в свое пристанище».

Ветер, став дыханием, вошел в ноздри.

Солнце, став зрением, вошло в глаза.

Страны света, став слухом, вошли в уши.

Травы и деревья, став волосами, вошли в кожу.

Луна, став разумом, вошла в сердце.

Смерть, став выдохом, вошла в пуп.

Вода, став семенем, вошла в детородный член[6].

Последователя обучают применять знание о подобных соответствиях к таким медитациям, как например: «Всё, изошедшее из меня, растворяется назад в меня, подобно траве назад в почву, волне — в воду, и браслету — в золото. Как замечателен я! Слава мне, неуничтожимому, существующему даже после разрушения мира, — от Брахмы до последней травинки»[7].

Очевидным становится полное отделение индивидуального «я» (наивного личностного сознания, которое с течением времени будет растворено вместе со своим миром имён и форм) от иного, глубоко сокровенного, существенного, наиважнейшего, однако забытого, трансцендентного «Я» (атман), которое, будучи узнанным, громогласно восклицает захватывающее, торжественное, миросокрушающее «Как замечателен Я!». Атман не является созданной сущностью, но лежит в основе всех сотворённых действий, феноменов и явлений. «Мечи Его не рассекают, и огонь не сжигает, не увлажняет Его вода, Его ветер не иссушает»[8]. Чувства, как правило, устремлены к видимым формам, воспринимают материальные объекты и реагируют на них, направляя внимание по большей части на внешний мир; они не соприкасаются с этой вечной, неизменной реальностью, вступая в контакт лишь с неустойчивыми и временными, преходящими преобразованиями этой энергии. Сила воли, направленная на достижение мирских целей, не может оказать существенной помощи человеку, равно как и чувственные удовольствия и переживания не способны посвятить сознание в таинство полноты человеческой жизни.

Согласно философскому мышлению и опыту индийской мысли, знание об изменчивых предметах не приводит к реалистичному подходу: эти вещи лишены существенного значения, будучи склонны к разрушению. Такое знание не приводит к идеалистическому мировоззрению, поскольку происходящие события разрозненны и постоянно противоречат друг другу, доказывая этим собственную несостоятельность. Феноменальные формы по своей природе являются ложными, иллюзорными. Тот, кто привык опираться на них, рано или поздно будет сбит с толку и введён в заблуждение. Все они — всего лишь частицы грандиозной, всеохватывающей иллюзии, что творится магией самозабвения, поддерживается невежеством и разносится обманчивыми пристрастиями. Наивное неведение о сокрытой истине Самости является основной причиной всех неуместных искажений, неадекватных воззрений и последующих самоистязаний в этой самозаражающейся среде.

Разумеется, подобного рода инсайт очевидным образом предполагает основы для смещения внимания не только с обыденных целей и средств простых смертных, но также и с обрядов и религиозных догм. Мифический создатель, Господь Вселенной, более не интересен. Только интровертированное сознание, стремящееся и гонимое к глубинам собственной сущностной природы, достигает той границы, где наслоения иллюзий приходят к своему не подверженному изменениям источнику. В итоге такой опыт оказывается способным успешно перевести сознание через границу, где произойдёт его слияние со всепроникающей материей и растворение в ней, посредством чего оно станет неуничтожимым — в вездесущей основе всего бытия. То́ есть Атман (ātman), неделимый, бессмертный, поддерживающий источник бытия. То́ есть даритель всех индивидуальных проявлений, изменений форм и отклонений от истинного состояния (т. н. викары (vikāras) — трансформации и постепенное развитие космического представления). Не через восхваления и подчинение богам, но посредством знания, знания своей истинной природы, мудрый искатель переходит от деятельности в рамках проявленного бытия к открытию своего бессмертного источника. Существуют два альтернативных метода достижения такого рода знания: постоянное (систематическое) умаление мира в целом как иллюзии, либо доскональное осознание абсолютной материальности мира[9].

Это осознание определяется нами как не-теистическая, антропоцентрическая позиция, которую мы намерены достичь уже сейчас на Западе, если, конечно, ещё не пришли к ней, ибо где обитают боги, к которым мы воздеваем руки, возносим молитвы и совершаем жертвоприношения? За пределами Млечного Пути лежат лишь островные вселенные, бесчисленные галактики в бесконечном пространстве, и нет там ни ангельского царства, ни райской обители, ни хоров сонма святых, окружающих божественный трон Отца и парящих в блаженном сознании вокруг тайны Святой Троицы, своей оси. Существует ли некое пространство во всей этой необъятной сфере, в котором лишившаяся своей материальной оболочки душа может рассчитывать на то, что в своих поисках достигнет, наконец, стоп Господа? Или всё же нам будет правильнее устремиться теперь вглубь себя, искать божественное внутри, в глубоких горизонтах недр и прислушаться к тайному внутреннему голосу, повелевающему и в то же время утешающему; изнутри обрести благодать, что превыше всякого ума?

Мы, представители современной западной культуры, наконец-то готовы найти и внять голосу, который прежде был услышан Индией. Но, подобно молодому тигру, мы должны услышать его не из уст учителя, а из нашей внутренней сути. Совсем как в эпоху падения авторитета известных ведийских божеств, богооткровенное христианство обесценено в настоящее время. Христианин, как говорит Ницше, это человек, который ведёт себя как все. Религиозное вероисповедание уже не оказывает какого-либо заметного влияния на общественное поведение и наши личные упования. Святыни не являются для нас источником духовной трансформации: мы утратили веру и в растерянности ищем, куда обратиться. Кроме того, интересы академической светской философии сконцентрированы скорее на самой информации, нежели на исцеляющем преобразовании, в котором нуждаются наши души. Именно поэтому взор, обращённый в сторону Индии, может помочь нам открыть и восстановить в себе что-то действительно стоящее.

Основная цель любого серьёзного исследования Восточной философии должна заключаться не только в тщательном сборе и упорядочивании как можно более полной информации из первоисточников, но и в умении воспринимать её мощное влияние. Чтобы это стало возможным — давайте вспомним притчу о питомце коз, открывшем тот факт, что он тигр — нам придётся проглотить мясо учения, столь красное и кровавое, сколь мы сможем вытерпеть, мясо, лишь слегка поджаренное привычным нам западным интеллектом (и ни в коем случае не вымоченное в филологическом маринаде), но всё же не слишком сырое, ибо в таком случае оно окажется безвкусным и неудобоваримым. Мы должны отведать его полусырым, истекающим красноватым мясным соком, почувствовать его истинный вкус, вместе с привкусом изумления. И тогда, перелетев через океан, наш голос сольётся с раскатистым рёвом индийской мудрости, потрясающей всё мироздание.

[1] «Il en est de notre esprit comme de notre chair; ce qu’ils se sentent de plus important, ils l’enveloppent de mystère, ils se le cachent à eux-mêmes; ils le désignent et le défendent par cette profondeur où ils le placent. Tout ce qui compte est bien voilé; les témoins et les documents l’obscurcissent; les actes et les oeuvres sont faits expressément pour le travestir». Paul Valéry, Variété I, «Au sujet d’Adonis», p.68

[2] «Провозвестие Шри Рамакришны», английский перевод и предисловие Свами Никхилананды, Нью-Йорк, стр. 232-233, 259-360. Шри Рамакришна (1836-1902) — один из величайших учителей Индии, представитель ортодоксальной философской школы. Его взгляды стали широко известны в Америке благодаря ученику, Свами Вивекананде, который представлял Индию на Всемирном Парламенте религий в 1893 г. в Чикаго. На сегодняшний день последователи Миссии Рамакришны-Вивекананды организовали духовные центры в большинстве крупных городов США, где проводятся чтения по истории индийской религии и философии, благотворительные мероприятия и пр.

[3] Примечание редактора: для читателя, незнакомого с хронологией памятников индийской религиозной литературы, в нескольких словах обозначим основные положения данной темы. Четыре Веды: Ригведа, Яджурведа, Самаведа и Атхарваведа, состоят из гимнов и заклинаний, имевших священный статус для кочевых арийских племён, скотоводов и земледельцев, которые проникли в Индию через горные перевалы на северо-западе Индостана во II тысячелетии до н. э., примерно в то же время, когда ахейцы (чей язык напоминал ведийский санскрит и которые, вероятно, имеют общие корни с ариями) заселили Грецию. Ведийские гимны являются старейшим сохранившимся литературным и религиозным памятником т. н. индоевропейской языковой семьи, которая включает в себя литературные произведения на языках следующих традиций: кельтская (ирландская, валлийская, шотландская и т.д.), германская (немецкая, голландская, английская, норвежская, готская и т.д.), италийская (латинская, итальянская, испанская, французская, румынская и т.д.), греческая, балто-славянская (старопрусская, латышская, русская, чешская, польская и т.д.), анатолийская (армянская, древнефригийская и т.д.), иранская (персидская, афганская и т.д.), индоарийская (санскрит, па́ли, а также современные языки Северной Индии: хинди, бенгали, синдхи, панджаби и гуджарати, в т.ч. романо, или цыганский). Множество богов, верований и ритуальных действий ведийского периодаимеют тесную параллель в том числе и с гомеровской эпохой. Гимны вед, по-видимому, дошли до нас в неизменном виде с 1500-1000 гг. до н.э.

Однако термин «Веда» включает себя не только четыре сборника священных гимнов, но и категорию писаний, примыкающих к ним и известных как «Брахма́ны», которые составлялись в течение столетий и воплотили в себе период тщательного теологического и литургического анализа. Брахма́ны содержат подробный, детальный разбор основных элементов, а также раскрытие сути ведийского жертвоприношения, наряду со множеством бесценных фрагментов из древнейших арийских мифов и легенд.

Брахма́ны дали начало упомянутым выше Упанишадам, которые зародились в VIII в. до н.э. и достигли расцвета в эпоху Будды (563-483 гг. до н.э.). Сравните данный период с развитием греческой философской мысли в том же временном промежутке, который начался с Фалеса Милетского (640?-546 гг. до н.э.) и достиг расцвета в Диалогах Платона (427?-347 гг. до н.э.) и в трудах Аристотеля (384-322 гг. до н.э.).

Для удобства читателя составлено краткое историческое приложение, в котором содержатся сведения о временных промежутках подавляющего большинства тем, рассматриваемых в данной книге; см. Приложение Б.

[4] Атхарваведа, VI, 38. Том I, книги I—VII, стр. 128. Перевод Т. Я. Елизаренковой, в 3-х томах.

«(Та) счастливая богиня, что родила Индру» — речь идёт об Адити, матери богов ведийского пантеона, соответствующей греческой Рее, матери олимпийских богов. Индра, главный и самый любимый сын Адити, соответствует Зевсу-Юпитеру, в то время как Варуна сравним с греческим Ураном (др.-греч. Οὐρανός «небо»), а Сурья — с Фебом-Апполоном.

[5] Адхьятман (др.-инд. «adhi-» — «сверх», «atman» — «дух») — высший дух, проявляющийся в человеке как неизменная духовная сущность, «высшее Я». Адхидевата (др.-инд. «adhi-» — «сверх», «devatâ» — «относящийся к божественному») — высшее божество как творец мира вещей. Эти два ключевых понятия приравниваются в данной системе к двойственным аспектам одной-единственной, Вечной Реальности, познаваемой относительно объективной и субъективной точек зрения.

[6] Айтарея-упанишада, глава 2, 1-4, стр. 1. Перевод с санскрита, предисловие и примечания А.Я. Сыркина.

[7] Аштавакра-самхита, глава 2, 10-11. Перевод Витальева Ю., Екатеринбург, 2001 г.

[8] Бхагавад-Гита, 2.23, стр. 18. Перевод с санскрита С. В. Семенцова, Москва, 1999 г.

[9] Соответственно, в Веданте (vedānta) и в Санкхье (saṃkhyā), см. главы ниже