ДОБЛЕСТЬ ВОПРЕКИ ВРЕМЕНИ
Тысячелетия индийской литературы, от средневекового шедевра «Махабхарата» до относительно современных религиозных текстов, сводятся к противостоящим попыткам разрешить извечный вопрос: что является наиболее действенным и, в конечном счёте, решающим фактором в непрерывной борьбе за успех и выживание — героическая доблесть или бесхитростный и неизбежный поворот колеса времени?1 Героической доблестью отличались вирья, отважные, неустрашимые и несгибаемые воины. Они не знали, что значит сдаться или пасть духом; прорываясь сквозь вереницы невзгод и неудач, они находили силы, чтобы подняться вновь, и в конечном счёте брали верх над упрямым и безжалостным роком. Образ вирья противопоставлялся слабовольным и малодушным, привыкшим отступать и склоняться перед судьбой, отринутым самой жизнью. Однако это жёсткое мировоззрение, чем-то схожее с хваткой английского бульдога, лишено христианской веры в торжество истины и смирения перед искупительными страданиями и испытаниями, выпавшими на долю человека в качестве кары за слабости и прегрешения.
И в то же время, существует отрешённый фатализм, обусловленный печальным и многолетним опытом: всем известно, что на протяжении истории самые отважные герои неоднократно терпели неудачу. Многие смелые мужи пали, до последнего взмаха меча сражаясь с ордами врагов, сметавшими всё на своём пути, подобно нарастающим волнам, пока другие люди, окружённые ореолом победы и славы, в безопасности внимали обольстительным речам Фортуны, гордо восседая на почётном месте героя. Истории известны и взлёты, и падения: в первом случае, всё вокруг будто бы содействует победоносному герою-завоевателю, он на гребне волны, и даже его недостатки и промахи оборачиваются достоинствами и преимуществами, и ни одна неудача не способна разрушить ход дела и помешать его успеху. Наделённые доблестью и превосходными ресурсами противники пытаются остановить его триумфальное шествие, но все их попытки безуспешны — ведь само время (кала, высшая сила) благосклонно к герою. Однако время течёт циклично, то расширяясь, то сворачиваясь: герой возносится вместе с приливной волной времени.
Боги одолели своих врагов отнюдь не храбростью, хитростью или военным искусством, но лишь потому, что битва произошла в благоприятное для них время. В надлежащий момент они разгромили анти-богов и обрели господство над вселенной, став небожителями. Но время не стоит на месте, и в положенный срок боги будут свергнуты — изгнанные и лишённые славы, переполненные бессильной яростью, — а торжествующие демоны установят своё собственное безбожное правление.
Никому не под силу бороться со временем, с его таинственным и непостижимым ходом. Необходимо научиться принимать его, и подчиниться неумолимому ритму. Когда божественный Кришна воплотился на земле и оказывал поддержку своему другу, царевичу Арджуне, последний был наделён сверхчеловеческой силой и представлялся героем, которого никто не мог одолеть. Но как только Кришна таинственным образом покинул его и вернулся в свою надземную обитель, в судьбе Арджуны произошли большие перемены. Храбрость и удаль покинули героя. Дикая орда неарийских париев, пастухов и лесных охотников, вооружившись деревянными дубинами и швыряясь комьями глины, похитили овдовевших жён Кришны. Арджуна, некогда непобедимый воин, не сумел предотвратить насилие и поругание над благородными дамами, вверенными его попечению. Кала, таинственная река времени, из вод которой рождается всё сущее и плывёт по её течению, пока вновь не вернётся в исток, сметённое неистовой, беспорядочной стихией — завершила свой цикл.
Между теми, кто готов безоговорочно покориться велению судьбы и фаталистично принять уроки времени, и теми, кто выступает за действенность отваги и силы мужества, так и не было достигнуто соглашения. Однако обе стороны согласны с тем, что боги имеют больше возможностей выбора по сравнению с царями и людьми в целом.
Daivam (санскр. «судьба») — прилагательное, которое стало существительным и обозначает «то, что связано или имеет отношение к богам (deva)». Daivam подразумевает бесполую, безликую силу, исходящую от божественного источника, нейтральную по своей природе. Daivam — «божественная суть», которая является трансцендентной силой, предшествовавшей даже таким мифическим персонификациям, как боги, и всем божественным деяниям. Daivam не может быть персонифицирована. Её невозможно постичь молитвой, жертвоприношением или магическим заклинанием. Она не может быть низведена до уровня умственного образа, созданного воображением. Daivam — это суровая правда жизни, с которой человек сталкивается лицом к лицу в момент, когда перерастает утешительную иллюзию магико-мифологической традиции и религиозного умиротворения, обретая понимание, сколь мимолётно торжество человеческой природы. Так что следует хладнокровно и с мужеством принять место человека посреди этой могущественной силы, поскольку утрачены идеалы, дарующие покровительство и утешение: нет богов, достаточно сильных, чтобы защитить нас; мы не питаем иллюзий относительно природы общества: например, ради собственного выживания нация приносит в жертву отдельные жизни или целое поколение, или подчёркнуто преувеличивает значение в высшей степени ценных постулатов, которые переживут и гибель целой эпохи, и личную трагедию человека.
И раненый лев — одинокий хищный зверь, оставленный в своём логове удачей и собратьями, и индийский царь, невзирая на все свои богатства, обречены на смерть в изгнании посреди джунглей. Его имя едва ли переживёт его недолгий жизненный путь. Но искра жизни, индивидуальная душа (джива) в водовороте перерождений осуществит переход к последующим воплощениям на небесах или в преисподней — и, вероятнее всего, в адских мирах. После перерыва между воплощениями он родится опять, как человек или зверь. Возможно, он будет вновь стремиться к власти, сталкиваясь с похожими трудностями и проходя сквозь череду трагических событий. Он испытает воодушевление после безжалостной победы над врагом и будет обеспокоен тревожными предчувствиями. Потрясённый дурными предзнаменованиями, в конечном счёте, он будет обречён на неминуемую гибель. Поднявшись ввысь подобно ракете, и сорвавшись с высоты, словно падающая звезда, он так и останется в неведении, что испытывал подобные взлёты и падения на протяжении многих воплощений. Опустошив чашу жизни до последней капли, то в пресыщенности и чревоугодии, то в страданиях и отвращении, он так и не уяснит простую истину: лишь он сам ответственен за своё будущее, лишь он сам влияет на ключевые элементы своих действий, желаний и прошлых воплощений.
Участь раздавленного Судьбой (Дайвам) индийского деспота, которого оставила Фортуна (Шри) и поглотило Время (Кала), напоминает судьбу Наполеона на скалистом острове Святой Елены. «Маленький корсиканец» оставил нам меткий афоризм, разительно схожий с индийскими воззрениями. В 1810 году, будучи в относительно доверительных отношениях с Россией, на пике своей военной карьеры Наполеон выступил в самом сердце Германии — в Эрфурте, герцогство Веймар, где состоялся съезд императоров, князей-вассалов и первых лиц континентальной Европы. Блеск и величие собравшихся отражены в замечании гранд-церемониймейстера графа де Сегюр, которое однажды стало оправданием за его позднее прибытие на заседание императорского тайного совета: с трудом пробираясь через зал, заполненный знатными людьми, он воскликнул: «Здесь слишком много королей!». Наполеона, покидавшего конгресс, поджидал устроитель этого пышного собрания, великий герцог Карл Август Саксен-Веймарский (друг и покровитель Гёте); он стоял у дверей императорской кареты, чтобы лично переговорить с монархом. Герцог пожелал удачи императору, несмотря на то, что испытывал к нему искреннюю неприязнь. Едва тот уехал, как Наполеон вспыхнул и попрекнул герцога легкомыслием, сказав, что успех человека жребия, такого как он сам, непостоянен: было время, когда ничто не могло остановить его подъём, но в самый неожиданный момент всё может резко измениться, после чего даже брошенной ребёнком соломинки будет достаточно для его погибели. Такой надменный отказ от концепции случайной, личной «удачи» (влияние Фортуны, везение, Шри) для таких мужей, как он сам, и загадочное высказывание свидетельствовало о его вере в могущественную и безликую, роковую силу звёзд2. Несомненно, намёк на звёзды послужил Наполеону метафорой Судьбы. Он не в буквальном смысле сослался на спорную силу влияния звёзд, однако слова великого авантюриста и избранника судьбы в определённой степени сходятся с индийским представлением о волнах и циклах, возносящих сильного к триумфу и затем швыряющих его в пропасть небытия. Однако следует отметить одно существенное различие. Западный гений дипломатии или политический игрок чувствует себя орудием в руках высших сил в те моменты, когда его влияние, в сущности, становится решающим и судьбоносным для последующих исторических событий. Он живое воплощение судьбы, носитель тех сил, что определяют этапы развития цивилизации и проводят эпохальные изменения. Он является проводником определённых социальных сил, олицетворением духа и идеалов новой, более совершенной эры, претворяющий в жизнь высокие идеи, за которые в своё время боролись, страдали и гибли мученики. Это идеи свободы, демократии и совершенствования гуманитарных принципов, которые подвигли третье сословие на захват власти во время Французской революции. По всей видимости, западный человек действия должен видеть себя как благородное орудие непостижимого замысла истории человечества, как длань всеобщего духа, способствующая эволюционным изменениям и стремящаяся к совершенствованию. В этой связи следует отметить, что даже такой атеист и скептик, как Наполеон, который верил лишь в свою «звезду», в свой гений, — был на стороне тех, кто по-прежнему обладал твёрдой верой и воспринимал революцию как «Священную войну», людей наподобие Кромвеля, со всей скромностью считавшего себя священным сосудом Бога, орудием, избранным Провидением Господним, отстаивающим истинное христианство против папства, инквизиции, иезуитов и всего, что он считал дьявольским искажением истинного послания Иисуса Христа. Наполеон силой претворял в жизнь мандат, отражающий концепции современной мысли, раскрытой Локком, Монтекскьё, Вольтером и Руссо, и выраженной Бетховеном в «Героической симфонии». Он был политиком новой эры; мы рассматриваем его с точки зрения западного подхода к прогрессу и высоко ценим его за улучшение человеческих судеб в Европе.
Не существует такого мандата от божественного провидения, исторического цикла или человеческого рода, который окружил бы венком власти чело индийского деспота. Фактически он является временным правителем, пользующимся неограниченной властью, и не имеет отношения к новым общественным идеям, не задаёт новых ценностных ориентиров в общественной жизни и не обременён целью привнести их в мир. Он стоит только за себя самого, а также за тех, кому платит и кого подкупает, от кого получает выгоду, кого заставил подчиниться угрозами или силой. И когда он терпит неудачу и теряет власть, он просто падает вниз — вместе с теми, кто зависел от его деспотичного режима и произвола. Таким образом, индийские правители не имели божественного статуса власти, признаваемого в других странах Азии и Европы. Священная неприкосновенность, связанная с титулами монархов: Сын Неба в Китае, микадо в Японии, фараон в Древнем Египте и верховный глава Англиканской церкви, — в Индии приписывается отнюдь не представителям варны кшатриев — воинам, правителям, аристократам-авантюристам и завоевателям — но брахманам: жрецам, провидцам и мудрецам, познавшим безличный Абсолют. На протяжении тысячелетий вершину индийской социальной пирамиды занимали наследники тайных знаний о Священной силе. Они, живые носители традиции, профессиональные учителя и знахари, являются обезличенными посредниками между божественным источником силы и миром людей. Но что касается монархов, то их доблесть, судьба и агония — их собственные и принадлежат им самим.
1 Ср. «Махабхарата» 12. 25; 13. 6; 68
2 На Западе представления о звёздах-вершителях судеб, или путеводных звёздах, были широко распространены в эпоху Ренессанса. Учёные-гуманисты того времени возродили греко-римскую астрологическую школу во имя свободомыслящих философских взглядов, подорвавших авторитет Церкви и Откровения, внедряя более «прогрессивные» концепции вслед за римскими авторитетами эпохи Горация и Тиберия. Астрология как занимательное увлечение проникла в Рим из Шумеро-Вавилонской цивилизации во времена правления первых императоров. Несмотря на то, что в Индии астрология по сей день является обыденной практикой, применяемой повсеместно, она не сыграла существенной роли в формировании индийской концепции о судьбе — в том числе, судьбе царей и деспотов.