Глава 1. Знание непознаваемого
Мы должны постоянно помнить, что то, что мы под-
разумеваем под «архетипом», само по себе не поддает-
ся представлению, но имеет эффекты, которые делают
возможными его визуализации, а именно архетипиче-
ские образы и идеи. Мы встречаемся с подобной ситу-
ацией в физике: там мельчайшие частицы сами по себе
не представимы, но имеют эффекты, из природы кото-
рых мы можем построить модель.
разумеваем под «архетипом», само по себе не поддает-
ся представлению, но имеет эффекты, которые делают
возможными его визуализации, а именно архетипиче-
ские образы и идеи. Мы встречаемся с подобной ситу-
ацией в физике: там мельчайшие частицы сами по себе
не представимы, но имеют эффекты, из природы кото-
рых мы можем построить модель.
— К. Г. Юнг, Collected Works, vol. 8
Страстное стремление к пониманию
Как образованные члены западного общества, мы разделяем
ряд общих предположений: одно из них заключается в том, что мы
потенциально способны знать все, что познаваемо. Мы избавляем-
ся от этой иллюзии только тогда, когда начинаем доходить до пре-
делов знания и задавать такие вопросы, как что такое «знание»
и как мы можем «знать» что-либо? Что существовало до возник-
новения Вселенной? В чем суть всего творения? Почему вообще
что-то существует? Когда мы задаем подобные вопросы, нам на-
чинает казаться, что существуют вещи, которые мы не в состоя-
нии постичь, познать или даже вообразить, не говоря уже о том,
чтобы понять.
ряд общих предположений: одно из них заключается в том, что мы
потенциально способны знать все, что познаваемо. Мы избавляем-
ся от этой иллюзии только тогда, когда начинаем доходить до пре-
делов знания и задавать такие вопросы, как что такое «знание»
и как мы можем «знать» что-либо? Что существовало до возник-
новения Вселенной? В чем суть всего творения? Почему вообще
что-то существует? Когда мы задаем подобные вопросы, нам на-
чинает казаться, что существуют вещи, которые мы не в состоя-
нии постичь, познать или даже вообразить, не говоря уже о том,
чтобы понять.
Однако именно такие вопросы интригуют детей. Как все дети
прирожденные художники, так они и прирожденные метафизи-
ки. Наивные вопросы, которые они задают, часто обладают глу-
биной, которую не может постичь даже целая жизнь преданных
исследований. Почему существует Земля? Откуда пришел Бог?
Что такое смерть? Почему мы должны умереть? Что заставляет
нас жить?
прирожденные художники, так они и прирожденные метафизи-
ки. Наивные вопросы, которые они задают, часто обладают глу-
биной, которую не может постичь даже целая жизнь преданных
исследований. Почему существует Земля? Откуда пришел Бог?
Что такое смерть? Почему мы должны умереть? Что заставляет
нас жить?
Мамочка, где я был до того, как папа положил меня тебе в жи-
вотик?
вотик?
Когда я задал этот вопрос маме в возрасте пяти лет, ее шокиру-
ющий ответ — «я не знаю, дорогой» — отправил меня в мой первый
опыт активного воображения: я провел вечность, ожидая на облаке,
ожидая вызова в спальню моих родителей—это было чрезвычайно
скучно. Этот опыт научил меня, как чудесно мне повезло — быть
здесь, как драгоценна жизнь, как нужно беречь ее и наслаждаться
каждым днем, когда она проходит.
ющий ответ — «я не знаю, дорогой» — отправил меня в мой первый
опыт активного воображения: я провел вечность, ожидая на облаке,
ожидая вызова в спальню моих родителей—это было чрезвычайно
скучно. Этот опыт научил меня, как чудесно мне повезло — быть
здесь, как драгоценна жизнь, как нужно беречь ее и наслаждаться
каждым днем, когда она проходит.
Озабоченность происхождением делает детей склонными
к мифологии и эпистемологии. Большинство из них теряют эту
склонность, потому что большинство взрослых в нашем обществе
не разделяют ее. Однако некоторые никогда не прекращают эпи-
стемологических поисков. Именно они становятся учеными, фи-
лософами, психологами. Они стремятся найти ответы на наивные
вопросы. Когда они находят их, ответы только порождают новые
вопросы, и они подсаживаются на всю жизнь на свою собственную
специальность. Одним из таких был Юнг.
к мифологии и эпистемологии. Большинство из них теряют эту
склонность, потому что большинство взрослых в нашем обществе
не разделяют ее. Однако некоторые никогда не прекращают эпи-
стемологических поисков. Именно они становятся учеными, фи-
лософами, психологами. Они стремятся найти ответы на наивные
вопросы. Когда они находят их, ответы только порождают новые
вопросы, и они подсаживаются на всю жизнь на свою собственную
специальность. Одним из таких был Юнг.
Когда в возрасте восьмидесяти двух лет он начал свою авто-
биографию словами «Моя жизнь — это история самореализации
бессознательного», показательно, что он писал о бессознательном,
а не о «моем бессознательном», ибо его завораживало всеобщее
человеческое неизвестное, которое поколение за поколением ищет
воплощения в мире.
биографию словами «Моя жизнь — это история самореализации
бессознательного», показательно, что он писал о бессознательном,
а не о «моем бессознательном», ибо его завораживало всеобщее
человеческое неизвестное, которое поколение за поколением ищет
воплощения в мире.
Оглядываясь назад на свою жизнь, он писал: «Вмоем случае
это, должно быть, было страстное стремление к пониманию, кото-
рое привело к моему рождению. Ибо это самый сильный элемент
в моей природе.» [1]
это, должно быть, было страстное стремление к пониманию, кото-
рое привело к моему рождению. Ибо это самый сильный элемент
в моей природе.» [1]
Он признавал, что все мы рождаемся с «потребностью знать»,
но он чувствовал, что был наделен особым даром в этом направлении.
но он чувствовал, что был наделен особым даром в этом направлении.
Этот особый дар позволял ему воспринимать архетипические
паттерны, стоящие за типичными событиями. Тот факт, который
он часто признавал, что архетипы трансцендентны, непостижимы
и потому непознаваемы сами по себе, только усиливал их очарова-
ние для него.
паттерны, стоящие за типичными событиями. Тот факт, который
он часто признавал, что архетипы трансцендентны, непостижимы
и потому непознаваемы сами по себе, только усиливал их очарова-
ние для него.
Эпистемологическая миссия Юнга —его потребность в знании —
дала ему прочное родство с гностиками. Раннехристианская секта
гностицизма (греч. gnostikos-тот, кто знает) считала, что (знание)
следует отличать от Софии (мудрости) и эпистемы (общего знания),
поскольку гнозис отличается от других видов знания: он проис-
ходит не из обычных источников или через чувства, а непосред-
ственно от Бога через особое откровение. Юнг верил, что получил
такое откровение в своем детском видении Бога, испражняющегося
на крышу Базельского собора. И это делало его нетерпимым к тому,
как отец робел перед лицом собственной утраты веры. Всякий раз,
когда Юнг спорил с ним, его отец становился раздражительным
и защищался: «Ты всегда хочешь думать», — жаловался он. «Надо
не думать, а верить». Юнг не мог этого вынести, «Нет, — думал
он, — надо испытать и познать!» Эти стычки с его духовно обанкро-
тившимся отцом утвердили Юнга в его гностицизме — как человека,
посвященного познанию и переживанию реальности психики. [2]
дала ему прочное родство с гностиками. Раннехристианская секта
гностицизма (греч. gnostikos-тот, кто знает) считала, что (знание)
следует отличать от Софии (мудрости) и эпистемы (общего знания),
поскольку гнозис отличается от других видов знания: он проис-
ходит не из обычных источников или через чувства, а непосред-
ственно от Бога через особое откровение. Юнг верил, что получил
такое откровение в своем детском видении Бога, испражняющегося
на крышу Базельского собора. И это делало его нетерпимым к тому,
как отец робел перед лицом собственной утраты веры. Всякий раз,
когда Юнг спорил с ним, его отец становился раздражительным
и защищался: «Ты всегда хочешь думать», — жаловался он. «Надо
не думать, а верить». Юнг не мог этого вынести, «Нет, — думал
он, — надо испытать и познать!» Эти стычки с его духовно обанкро-
тившимся отцом утвердили Юнга в его гностицизме — как человека,
посвященного познанию и переживанию реальности психики. [2]
Это также сопровождалось необходимостью проверять и зада-
вать вопросы. Несмотря на глубокое увлечение Фрейдом, который
во всех важных отношениях был противоположностью его отца,
Юнг никогда не мог принять формулировки Фрейда основных по-
нятий психоанализа как ex cathedra[1] утверждений установленной
мудрости. Он должен был проверить их, сначала с помощью словес-
ного ассоциативного теста, а затем с помощью наблюдения за ши-
зофрениками и изучения мифологии.
вать вопросы. Несмотря на глубокое увлечение Фрейдом, который
во всех важных отношениях был противоположностью его отца,
Юнг никогда не мог принять формулировки Фрейда основных по-
нятий психоанализа как ex cathedra[1] утверждений установленной
мудрости. Он должен был проверить их, сначала с помощью словес-
ного ассоциативного теста, а затем с помощью наблюдения за ши-
зофрениками и изучения мифологии.
Несмотря на крайнее неудовольствие Фрейда, он поставил под
сомнение две фундаментальные гипотезы психоанализа, а именно:
1) что либидо является исключительно сексуальным (Юнг так
не считал) и 2) что бессознательное полностью личностно и свой-
ственно индивиду (Юнг пришел к выводу, что бессознательное
гораздо больше, и что все человеческие существа имеют общую пси-
хическую структуру).
сомнение две фундаментальные гипотезы психоанализа, а именно:
1) что либидо является исключительно сексуальным (Юнг так
не считал) и 2) что бессознательное полностью личностно и свой-
ственно индивиду (Юнг пришел к выводу, что бессознательное
гораздо больше, и что все человеческие существа имеют общую пси-
хическую структуру).
Открытие Юнгом того, что шизофренические галлюцинации
имеют мифические параллели, стало для него интеллектуальным
водоразделом. Это убедило его в том, что взгляд Фрейда был на-
столько узко персонализированным, что он заслонил от него суще-
ствование надличностной психики, разделяемой всеми нами в силу
нашей человечности.
имеют мифические параллели, стало для него интеллектуальным
водоразделом. Это убедило его в том, что взгляд Фрейда был на-
столько узко персонализированным, что он заслонил от него суще-
ствование надличностной психики, разделяемой всеми нами в силу
нашей человечности.
Юнг называл его природным разумом, динамическим и универ-
сальным субстратом, на котором построен наш личный мир. Опре-
делить и установить эту основу, на которой растет личное сознание,
было задачей, которая занимала всю его оставшуюся жизнь, и его
гипотезы об архетипе и коллективном бессознательном были « фик-
ционным финализмом » (по выражению Адлера), и после разрыва
с Фрейдом позволили ему продолжить свой путь.
сальным субстратом, на котором построен наш личный мир. Опре-
делить и установить эту основу, на которой растет личное сознание,
было задачей, которая занимала всю его оставшуюся жизнь, и его
гипотезы об архетипе и коллективном бессознательном были « фик-
ционным финализмом » (по выражению Адлера), и после разрыва
с Фрейдом позволили ему продолжить свой путь.
Когда Юнг утверждал, что архетипы — фундаментальные еди
ницы естественного разума- по сути непознаваемы, что именно он
имел в виду?
ницы естественного разума- по сути непознаваемы, что именно он
имел в виду?
Он имел в виду, что они недоступны прямому знанию. Для
Юнга личный опыт, внутреннее знание, гнозис, были первичны.
Все остальное было логичным, поскольку о существовании архетипа
можно было судить только по его проявлениям в мифах, психоти-
ческих галлюцинациях и снах, особенно в «больших» сновидениях,
или «культурных образцовых снах», как их называют антропологи.
Юнга личный опыт, внутреннее знание, гнозис, были первичны.
Все остальное было логичным, поскольку о существовании архетипа
можно было судить только по его проявлениям в мифах, психоти-
ческих галлюцинациях и снах, особенно в «больших» сновидениях,
или «культурных образцовых снах», как их называют антропологи.
Собственный «эксперимент Юнга с бессознательным», прове-
денный между 1914 и 1918 годами в нейтральной Швейцарии, был
впоследствии подтвержден и интерпретирован в свете его экспеди-
ций к Эль — Гоньи в Восточной Африке и индейцам Нью-Мексико.
денный между 1914 и 1918 годами в нейтральной Швейцарии, был
впоследствии подтвержден и интерпретирован в свете его экспеди-
ций к Эль — Гоньи в Восточной Африке и индейцам Нью-Мексико.
Эти исследования подтвердили для него справедливость трех
важнейших гипотез: (1) что психика является первичным данным
—не только психологии, но и нашей жизни; (2) что она объектив-
на, поскольку мы не конструируем свою психику и не хотим, чтобы
она существовала: она существует априори, продукт природы или
эволюции.; и (3) что основной единицей объективной психики яв-
ляется архетип —архетип коллективного бессознательного. Он хо-
реограф паттернов танца нашей жизни. Именно архетип, а не наше
сознательное эго, которое платит скрипачу и заказывает мелодию,
как понял Мэтью Арнольд:
важнейших гипотез: (1) что психика является первичным данным
—не только психологии, но и нашей жизни; (2) что она объектив-
на, поскольку мы не конструируем свою психику и не хотим, чтобы
она существовала: она существует априори, продукт природы или
эволюции.; и (3) что основной единицей объективной психики яв-
ляется архетип —архетип коллективного бессознательного. Он хо-
реограф паттернов танца нашей жизни. Именно архетип, а не наше
сознательное эго, которое платит скрипачу и заказывает мелодию,
как понял Мэтью Арнольд:
Рождаясь, мы с собой
Пристрастность в мир приносим.
И здесь, затрагиваемые мира новизной
Мы приближаемся к тому звучанию,
Которое не звали сами,
Но которым должно звучать наше существо.
Эмпедокл на Этне, 1852 год
Архетипы коллективного бессознательного
Как основная концепция юнгианской психологии, архетип имеет
сопоставимое значение с гравитацией в ньютоновской физике, отно-
сительностью в эйнштейновской физике или естественным отбором
в Дарвиновской биологии. Это квантовая теория психологии: одна
из самых важных идей, появившихся в XX веке, имеющая далеко
идущие последствия как для социальных, так и для естественных
наук, хотя практикующие эти науки не спешат признавать этот факт.
сопоставимое значение с гравитацией в ньютоновской физике, отно-
сительностью в эйнштейновской физике или естественным отбором
в Дарвиновской биологии. Это квантовая теория психологии: одна
из самых важных идей, появившихся в XX веке, имеющая далеко
идущие последствия как для социальных, так и для естественных
наук, хотя практикующие эти науки не спешат признавать этот факт.
Однако, как мы увидим, и они начинают это подхватывать.
Как справедливо заметил Гераклит, «подлинное строение каждой
вещи имеет обыкновение скрывать себя». Точно так же, как физик
исследует частицы и волны, а биолог — гены, так и психолог должен
исследовать архетипы: ибо архетипы-это функциональные единицы,
из которых состоит коллективное бессознательное, и вместе они со-
ставляют «архаическое наследие человечества». Юнг описывал их
как «живую систему реакций и склонностей, которые невидимым
образом определяют жизнь индивида». [3]
вещи имеет обыкновение скрывать себя». Точно так же, как физик
исследует частицы и волны, а биолог — гены, так и психолог должен
исследовать архетипы: ибо архетипы-это функциональные единицы,
из которых состоит коллективное бессознательное, и вместе они со-
ставляют «архаическое наследие человечества». Юнг описывал их
как «живую систему реакций и склонностей, которые невидимым
образом определяют жизнь индивида». [3]
Проблема с этой формулировкой заключалась в том, что она
слишком смаковала дарвинизм, чтобы социологи и академический
истеблишмент могли ее принять. В результате изложение Юнгом
своей теории архетипов так и не получило должного внимания и при-
знания.
слишком смаковала дарвинизм, чтобы социологи и академический
истеблишмент могли ее принять. В результате изложение Юнгом
своей теории архетипов так и не получило должного внимания и при-
знания.
Почему это должно быть так?
Чтобы понять причины такого пренебрежения, мы должны крат-
ко обратиться к истории идей со времен Дарвина. К сожалению,
ранние социологи слишком рьяно принимали Дарвина, неправиль-
но применяя такие понятия, как борьба за существование и выжи-
вание наиболее приспособленных, к политическим явлениям, что
привело к возникновению сомнительного движения, известного как
социальный дарвинизм. Нет сомнения, что социал-дарвинизм был
использован во зло. Империалисты использовали его для оправда-
ния уничтожения первобытного населения, марксисты использовали
его для подстрекательства к массовым убийствам на службе классо-
вой борьбы, Гитлер использовал его для подпитки своих фантазий
о мировом господстве и оправдания геноцида славян и евреев, кри-
минологи использовали его как аргумент в пользу смертной казни
и кастрации, евгеники использовали его как оправдание индивиду-
альной эвтаназии, а милитаристы использовали его повсюду как
оправдание войны.
ко обратиться к истории идей со времен Дарвина. К сожалению,
ранние социологи слишком рьяно принимали Дарвина, неправиль-
но применяя такие понятия, как борьба за существование и выжи-
вание наиболее приспособленных, к политическим явлениям, что
привело к возникновению сомнительного движения, известного как
социальный дарвинизм. Нет сомнения, что социал-дарвинизм был
использован во зло. Империалисты использовали его для оправда-
ния уничтожения первобытного населения, марксисты использовали
его для подстрекательства к массовым убийствам на службе классо-
вой борьбы, Гитлер использовал его для подпитки своих фантазий
о мировом господстве и оправдания геноцида славян и евреев, кри-
минологи использовали его как аргумент в пользу смертной казни
и кастрации, евгеники использовали его как оправдание индивиду-
альной эвтаназии, а милитаристы использовали его повсюду как
оправдание войны.
С этим перечнем преступлений, дискредитирующих его, нетруд-
но понять, почему должно было возникнуть отвращение ко всем
аспектам социального дарвинизма и что это должно было приве-
сти к отказу от биологических концепций в изучении человеческой
психологии. Таким образом, маятник резко качнулся в противо-
положном направлении, и «врожденное» стало запретной темой
на университетских кафедрах по всему миру. Либерализм означал
экологизм, бихевиоризм и апофеоз tabula rasa-чистого листа, на ко-
тором жизнь каким-то бестелесным чудом ухитрилась записать все
свои уроки без всякой помощи эволюционного прошлого.
но понять, почему должно было возникнуть отвращение ко всем
аспектам социального дарвинизма и что это должно было приве-
сти к отказу от биологических концепций в изучении человеческой
психологии. Таким образом, маятник резко качнулся в противо-
положном направлении, и «врожденное» стало запретной темой
на университетских кафедрах по всему миру. Либерализм означал
экологизм, бихевиоризм и апофеоз tabula rasa-чистого листа, на ко-
тором жизнь каким-то бестелесным чудом ухитрилась записать все
свои уроки без всякой помощи эволюционного прошлого.
Как качнулся маятник, так и часы повернулись вспять — назад
к тому до-дарвиновскому эмпиризму, столь любимому нашей англо-
саксонской интеллектуальной традицией: представлению, что все
понятия выводятся из опыта и что «врожденное» вообще не играет
никакой роли в этом вопросе.
к тому до-дарвиновскому эмпиризму, столь любимому нашей англо-
саксонской интеллектуальной традицией: представлению, что все
понятия выводятся из опыта и что «врожденное» вообще не играет
никакой роли в этом вопросе.
Каким образом человеческий ум получает «тот огромный запас,
который отпечатала на нем деятельная и безграничная фантазия че-
ловека?» — спросил Джон Локк, архи-эмпирик, который ответил
сам себе: «одним словом, из опыта». [4]
который отпечатала на нем деятельная и безграничная фантазия че-
ловека?» — спросил Джон Локк, архи-эмпирик, который ответил
сам себе: «одним словом, из опыта». [4]
В такой атмосфере Юнг вряд ли добился бы справедливого при-
знания, что и произошло. Напрасно он пытался возразить, что не от-
стаивает врожденных идей.
знания, что и произошло. Напрасно он пытался возразить, что не от-
стаивает врожденных идей.
Архетипы, говорил он, это не унаследованные идеи, а унаследован-
ные возможности идей —утверждение, которое любой биолог счел бы
приемлемым, но до недавнего времени не принимал ни один психолог.
ные возможности идей —утверждение, которое любой биолог счел бы
приемлемым, но до недавнего времени не принимал ни один психолог.
Вместо того чтобы получить благожелательное восприятие своих
идей, Юнг был обвинен в том, что он фашист, антисемит и симпа-
тизирует нацистам, в то время как бихевиористы с чистой совестью
и на службе либеральной демократии продолжали разрабатывать
свои «законы обучения», по-видимому, не подозревая, что каждый
тиран в мире быстро присвоит себе эти самые законы, чтобы пытать,
промывать мозги и запугивать своих несчастных подданных.
идей, Юнг был обвинен в том, что он фашист, антисемит и симпа-
тизирует нацистам, в то время как бихевиористы с чистой совестью
и на службе либеральной демократии продолжали разрабатывать
свои «законы обучения», по-видимому, не подозревая, что каждый
тиран в мире быстро присвоит себе эти самые законы, чтобы пытать,
промывать мозги и запугивать своих несчастных подданных.
— Конечно, бихевиоризм работает! М — фыркнул У. Х. Оден. —
Как и пытки. Дайте мне серьезного, приземленного бихевиориста,
несколько лекарств и простых электроприборов, и через полгода
я заставлю его публично декламировать Символ Веры. [5]
Как и пытки. Дайте мне серьезного, приземленного бихевиориста,
несколько лекарств и простых электроприборов, и через полгода
я заставлю его публично декламировать Символ Веры. [5]
Хотя мало кто, казалось, осознавал это, гипотеза Юнга об архети-
пе фактически превзошла дебаты о природе и воспитании и излечила
картезианский раскол между телом и умом. Он предположил не толь-
ко то, что архетипические структуры являются фундаментальными
для существования и выживания всех живых организмов, но и то, что
они неразрывно связаны со структурами, управляющими поведением
неорганической материи. Архетип был не просто психической сущно-
стью, но «мостом к материи вообще». Именно этот» психологический
« аспект архетипа был подхвачен физиком Вольфгангом Паули, ко-
торый считал, что он внес большой вклад в нашу способность понять
принципы, на которых была создана Вселенная. [6]
пе фактически превзошла дебаты о природе и воспитании и излечила
картезианский раскол между телом и умом. Он предположил не толь-
ко то, что архетипические структуры являются фундаментальными
для существования и выживания всех живых организмов, но и то, что
они неразрывно связаны со структурами, управляющими поведением
неорганической материи. Архетип был не просто психической сущно-
стью, но «мостом к материи вообще». Именно этот» психологический
« аспект архетипа был подхвачен физиком Вольфгангом Паули, ко-
торый считал, что он внес большой вклад в нашу способность понять
принципы, на которых была создана Вселенная. [6]
Поскольку архетипы предопределяют все существование, они
проявляются в духовных достижениях искусства, науки и религии,
а также в организации органической и неорганической материи. Та-
ким образом, архетип обеспечивает основу для общего понимания
данных, полученных из всех наук и всех видов человеческой дея-
тельности — не в последнюю очередь из-за его значения для эпи-
стемологии, изучения знания как такового.
проявляются в духовных достижениях искусства, науки и религии,
а также в организации органической и неорганической материи. Та-
ким образом, архетип обеспечивает основу для общего понимания
данных, полученных из всех наук и всех видов человеческой дея-
тельности — не в последнюю очередь из-за его значения для эпи-
стемологии, изучения знания как такового.
Манифестация архетипа
Поскольку архетипы как таковые непознаваемы, их существова-
ние можно вывести только из их проявлений. Психологи в первую
очередь интересуются теми типично человеческими качествами,
которые архетипы порождают в ходе жизненного цикла— анало-
гичными мыслями, образами, мифологемами, чувствами и моделя-
ми поведения, которые встречаются у людей повсюду, независимо
от их класса, вероисповедания, расы, географического положения
или исторического времени.
ние можно вывести только из их проявлений. Психологи в первую
очередь интересуются теми типично человеческими качествами,
которые архетипы порождают в ходе жизненного цикла— анало-
гичными мыслями, образами, мифологемами, чувствами и моделя-
ми поведения, которые встречаются у людей повсюду, независимо
от их класса, вероисповедания, расы, географического положения
или исторического времени.
«Хотя изменяющиеся жизненные ситуации должны казаться
бесконечно различными нашему образу мышления, — писал Юнг, —
их возможное число никогда не превышает определенных естествен-
ных пределов; они попадают в более или менее типичные паттерны,
которые повторяются снова и снова. Архетипическая структура бес-
сознательного соответствует среднему ходу событий. Изменения,
которые могут произойти с человеком, не бесконечно изменчивы;
это вариации некоторых типичных явлений, число которых ограни-
чено. Поэтому, когда возникает тревожная ситуация, соответству-
ющий архетип констеллируется в бессознательном. Поскольку этот
архетип нуминозен, то есть обладает специфической энергией, он
будет притягивать к себе содержание сознания—сознательные идеи,
которые делают его воспринимаемым и, следовательно, способным
к сознательной реализации.» [7]
бесконечно различными нашему образу мышления, — писал Юнг, —
их возможное число никогда не превышает определенных естествен-
ных пределов; они попадают в более или менее типичные паттерны,
которые повторяются снова и снова. Архетипическая структура бес-
сознательного соответствует среднему ходу событий. Изменения,
которые могут произойти с человеком, не бесконечно изменчивы;
это вариации некоторых типичных явлений, число которых ограни-
чено. Поэтому, когда возникает тревожная ситуация, соответству-
ющий архетип констеллируется в бессознательном. Поскольку этот
архетип нуминозен, то есть обладает специфической энергией, он
будет притягивать к себе содержание сознания—сознательные идеи,
которые делают его воспринимаемым и, следовательно, способным
к сознательной реализации.» [7]
О том, насколько архетипическая концепция необходима
на практике, можно судить по тому, как исследователи многих
других дисциплин продолжают заново открывать эту гипотезу
и переосмысливать ее в своей собственной терминологии. При-
меры этого так многочисленны, что здесь можно рассмотреть
только часть из них. Я ограничусь примерами архетипического
функционирования, которые можно найти в антропологии, пове-
денческой биологии, психологии сновидений, психиатрии и пси-
холингвистике.
на практике, можно судить по тому, как исследователи многих
других дисциплин продолжают заново открывать эту гипотезу
и переосмысливать ее в своей собственной терминологии. При-
меры этого так многочисленны, что здесь можно рассмотреть
только часть из них. Я ограничусь примерами архетипического
функционирования, которые можно найти в антропологии, пове-
денческой биологии, психологии сновидений, психиатрии и пси-
холингвистике.
Антропология: культурные универсалии
и архетипическое общество
и архетипическое общество
Существует принцип, который, по моему мнению, должен быть
возведен в ранг фундаментального закона антропологии, и я рад со-
общить, что, незадолго до его смерти, мне удалось убедить великого
антрополога Виктора Тернера в справедливости этого закона. [8]
возведен в ранг фундаментального закона антропологии, и я рад со-
общить, что, незадолго до его смерти, мне удалось убедить великого
антрополога Виктора Тернера в справедливости этого закона. [8]
Это можно сформулировать следующим образом: всякий раз,
когда обнаруживается, что какой-либо феномен характерен для всех
человеческих сообществ, независимо от культуры, расы или исто-
рической эпохи, он является выражением архетипа коллективного
бессознательного.
когда обнаруживается, что какой-либо феномен характерен для всех
человеческих сообществ, независимо от культуры, расы или исто-
рической эпохи, он является выражением архетипа коллективного
бессознательного.
Дело в том, что все культуры, независимо от их географического
положения или исторической эпохи, демонстрируют большое коли-
чество социальных характеристик, которые сами по себе являются
абсолютно диагностическими для конкретной человеческой культу-
ры. Они были каталогизированы независимо Джорджем Мердоком
и Робином Фоксом. Согласно этим антропологам, ни одна известная
человеческая культура не испытывает недостатка в законах о соб-
ственности, процедурах разрешения споров, правилах ухаживания,
брака и супружеской неверности, табу, касающихся еды и кровосме-
шения, правил этикета, предписывающих формы приветствия и спо-
собы обращения, изготовления инструментов и оружия, совместного
труда, посещения, пиршества, гостеприимства, дарения подарков,
выполнения похоронных обрядов, веры в сверхъестественное, рели-
гиозных ритуалов, декламации мифов и легенд, танцев, психических
заболеваний, исцеления верой, толкования снов и т. д. [9]
положения или исторической эпохи, демонстрируют большое коли-
чество социальных характеристик, которые сами по себе являются
абсолютно диагностическими для конкретной человеческой культу-
ры. Они были каталогизированы независимо Джорджем Мердоком
и Робином Фоксом. Согласно этим антропологам, ни одна известная
человеческая культура не испытывает недостатка в законах о соб-
ственности, процедурах разрешения споров, правилах ухаживания,
брака и супружеской неверности, табу, касающихся еды и кровосме-
шения, правил этикета, предписывающих формы приветствия и спо-
собы обращения, изготовления инструментов и оружия, совместного
труда, посещения, пиршества, гостеприимства, дарения подарков,
выполнения похоронных обрядов, веры в сверхъестественное, рели-
гиозных ритуалов, декламации мифов и легенд, танцев, психических
заболеваний, исцеления верой, толкования снов и т. д. [9]
Все эти универсальные паттерны поведения свидетельствуют
о действии архетипов. Дело в том, что то, что каждый из нас пере-
живает в жизни, определяется не только нашей личной историей.
Она также в своей основе руководствуется коллективной историей
человеческого рода в целом. Эта коллективная история биологически
закодирована в коллективном бессознательном, и код обязан сво-
им происхождением столь отдаленному прошлому, что оно окутано
первобытным туманом эволюционного времени.
о действии архетипов. Дело в том, что то, что каждый из нас пере-
живает в жизни, определяется не только нашей личной историей.
Она также в своей основе руководствуется коллективной историей
человеческого рода в целом. Эта коллективная история биологически
закодирована в коллективном бессознательном, и код обязан сво-
им происхождением столь отдаленному прошлому, что оно окутано
первобытным туманом эволюционного времени.
Архетипическая наследственность, с которой каждый из нас
рождается, направляет и контролирует жизненный цикл нашего
вида — рождение и материнство, изучение окружающей среды,
проявление настороженности по отношению к незнакомцам, игра
в группе сверстников, инициация в качестве взрослого члена сооб-
щества, установление места в социальной иерархии, связь между
мужчинами для охоты и внешней враждебности, ухаживание, же-
нитьба, воспитание детей, участие в религиозных ритуалах, при-
нятие социальных обязанностей зрелого возраста и подготовка
к смерти. Юнг суммировал все это в памятном афоризме: «в ко-
нечном счете, каждая индивидуальная жизнь есть в то же время
вечная жизнь вида.» [10]
рождается, направляет и контролирует жизненный цикл нашего
вида — рождение и материнство, изучение окружающей среды,
проявление настороженности по отношению к незнакомцам, игра
в группе сверстников, инициация в качестве взрослого члена сооб-
щества, установление места в социальной иерархии, связь между
мужчинами для охоты и внешней враждебности, ухаживание, же-
нитьба, воспитание детей, участие в религиозных ритуалах, при-
нятие социальных обязанностей зрелого возраста и подготовка
к смерти. Юнг суммировал все это в памятном афоризме: «в ко-
нечном счете, каждая индивидуальная жизнь есть в то же время
вечная жизнь вида.» [10]
Кросс-культурные свидетельства завораживают и ошеломляют
своими выводами.
своими выводами.
Но на протяжении большей части этого столетия антропологи
проявляли мало интереса к культурным универсалиям, предпочитая
подчеркивать различия между культурами и связывая эти различия
не с биологическими факторами, а с практикой воспитания детей
и географическими, климатическими и экономическими характери-
стиками. Это опять-таки пример академического предубеждения
в пользу окружающей среды и враждебности к эволюционной био-
логии. Однако были и заметные исключения. В те годы, когда Юнг
рос в Кляйн-Хайнингене, а затем учился в университете в Базеле,
немецкий этнолог по имени Адольф Бастиан путешествовал по все-
му миру, изучая мифы, фольклор и обычаи самых разных народов.
Что особенно поразило Бастиана, так это сходство, которое он от-
мечал между темами и мотивами, встречавшимися ему повсюду.
проявляли мало интереса к культурным универсалиям, предпочитая
подчеркивать различия между культурами и связывая эти различия
не с биологическими факторами, а с практикой воспитания детей
и географическими, климатическими и экономическими характери-
стиками. Это опять-таки пример академического предубеждения
в пользу окружающей среды и враждебности к эволюционной био-
логии. Однако были и заметные исключения. В те годы, когда Юнг
рос в Кляйн-Хайнингене, а затем учился в университете в Базеле,
немецкий этнолог по имени Адольф Бастиан путешествовал по все-
му миру, изучая мифы, фольклор и обычаи самых разных народов.
Что особенно поразило Бастиана, так это сходство, которое он от-
мечал между темами и мотивами, встречавшимися ему повсюду.
Он заметил, однако, что эти универсальные темы, которые он
называл Elementargedanken (элементарные идеи), неизменно про-
являлись в локальных формах, свойственных группе людей, которую
он изучал в то время. Их он называл этническими идеями. [11]
называл Elementargedanken (элементарные идеи), неизменно про-
являлись в локальных формах, свойственных группе людей, которую
он изучал в то время. Их он называл этническими идеями. [11]
Открытие Бастиана совпадает с выводом Юнга о том, что архе-
типы составляют основные темы, на основе которых разные люди
и разные культуры вырабатывают свои индивидуальные вариации.
Большую часть времени мы пребываем в блаженном неведении о су-
ществовании этих основных тем, полагая, что наши индивидуальные
выражения полностью созданы нами самими.
типы составляют основные темы, на основе которых разные люди
и разные культуры вырабатывают свои индивидуальные вариации.
Большую часть времени мы пребываем в блаженном неведении о су-
ществовании этих основных тем, полагая, что наши индивидуальные
выражения полностью созданы нами самими.
Французский структурный антрополог Клод Леви-Стросс так-
же посвятил свою жизнь изучению культурных универсалий и ле-
жащих в их основе бессознательных процессов. »Если, как мы
полагаем, бессознательная деятельность ума состоит в наложении
форм на содержание, и если эти формы в основе своей одинаковы
для всех умов —древних или современных, примитивных или ци-
вилизованных«, — то мы можем вывести принцип интерпретации,
который справедлив для всех институтов и обычаев. Главная забота
Леви-Стросса и школы антропологии, с которой он связан, — это «
бессознательная природа коллективных явлений.»
же посвятил свою жизнь изучению культурных универсалий и ле-
жащих в их основе бессознательных процессов. »Если, как мы
полагаем, бессознательная деятельность ума состоит в наложении
форм на содержание, и если эти формы в основе своей одинаковы
для всех умов —древних или современных, примитивных или ци-
вилизованных«, — то мы можем вывести принцип интерпретации,
который справедлив для всех институтов и обычаев. Главная забота
Леви-Стросса и школы антропологии, с которой он связан, — это «
бессознательная природа коллективных явлений.»
В основе этих коллективных феноменов лежит то, что Леви-
Стросс называет бессознательными инфраструктурами. Они
настолько тесно связаны с архетипами Юнга, что не требуют даль-
нейших комментариев. Однако, как ни странно, Леви-Стросс всегда
делал вид, что отвергает теории Юнга.
Стросс называет бессознательными инфраструктурами. Они
настолько тесно связаны с архетипами Юнга, что не требуют даль-
нейших комментариев. Однако, как ни странно, Леви-Стросс всегда
делал вид, что отвергает теории Юнга.
Поступая таким образом, он полностью исказил позицию Юнга,
на что указывали и Юджин Д’Аквили, и Пол Куглер. [12]
на что указывали и Юджин Д’Аквили, и Пол Куглер. [12]
Например, Леви-Стросс обвиняет Юнга в биологической наи-
вности в отождествлении архетипа с психическим содержанием,
а не с бессознательными формами, лежащими в его основе. На са-
мом деле позиция Юнга прямо противоположна той, за которую его
обвиняет Леви-Стросс. Как писал Юнг еще в 1935 году: «Необхо-
димо еще раз подчеркнуть, что архетипы определяются не в отно-
шении их содержания, а только в отношении их формы, и то лишь
в очень ограниченной степени. Изначальный образ определяется
по своему содержанию только тогда, когда он становится созна-
тельным и потому наполняется материалом сознательного опыта…
Архетип сам по себе пуст и чисто формален, не что иное, как facultas
praeformandi[2].» [13]
вности в отождествлении архетипа с психическим содержанием,
а не с бессознательными формами, лежащими в его основе. На са-
мом деле позиция Юнга прямо противоположна той, за которую его
обвиняет Леви-Стросс. Как писал Юнг еще в 1935 году: «Необхо-
димо еще раз подчеркнуть, что архетипы определяются не в отно-
шении их содержания, а только в отношении их формы, и то лишь
в очень ограниченной степени. Изначальный образ определяется
по своему содержанию только тогда, когда он становится созна-
тельным и потому наполняется материалом сознательного опыта…
Архетип сам по себе пуст и чисто формален, не что иное, как facultas
praeformandi[2].» [13]
Как выразительно замечает Куглер: «Описание Юнгом фор-
мальных отношений в бессознательном опережает структурную ан-
тропологию Леви-Стросса почти на пятнадцать лет!»
мальных отношений в бессознательном опережает структурную ан-
тропологию Леви-Стросса почти на пятнадцать лет!»
Как французский структурализм, так и юнгианская психология
утверждают, что «основная функция бессознательного состоит в том,
чтобы навязывать формы (инфраструктуры, символические функции
или архетипы) содержанию, особенно мифам, сновидениям, соци-
альным институтам, психопатологии и языку.» [14]
утверждают, что «основная функция бессознательного состоит в том,
чтобы навязывать формы (инфраструктуры, символические функции
или архетипы) содержанию, особенно мифам, сновидениям, соци-
альным институтам, психопатологии и языку.» [14]
Среди американских антропологов практически единственны-
ми сторонниками эволюционного подхода являются Робин Фокс
и Лайонел Тайгер из Ратгерского университета. Они с презрением
относятся к культурному релятивизму, которым была одержима ан-
тропология на протяжении большей части этого столетия.
ми сторонниками эволюционного подхода являются Робин Фокс
и Лайонел Тайгер из Ратгерского университета. Они с презрением
относятся к культурному релятивизму, которым была одержима ан-
тропология на протяжении большей части этого столетия.
«Как мы можем изучать переменные без констант?» Фокс
утверждает: «Разве антропологи раз за разом в одном за другим
обществе не сталкиваются с одними и теми же процессами, осущест-
вляемыми под различными символическими масками?»
утверждает: «Разве антропологи раз за разом в одном за другим
обществе не сталкиваются с одними и теми же процессами, осущест-
вляемыми под различными символическими масками?»
Позиция Фокса очень близка к позиции Бастиана; он утвержда-
ет: «Как только мы оказываемся за пределами поверхностных
проявлений, единообразие человеческих социальных механизмов
становится поразительным». Подобно Юнгу, Фокс рассматривает
человека не как tabula rasa, а как «совокупность потенциальных воз
можностей». Эти потенциальные возможности, предрасположенно-
сти или предубеждения являются конечными продуктами процесса
естественного отбора, присущего человеческому виду. Далее: «Че-
ловек обладает теми культурами и обществами, которые у него есть,
потому что он является тем видом, которым он является.» [15]
ет: «Как только мы оказываемся за пределами поверхностных
проявлений, единообразие человеческих социальных механизмов
становится поразительным». Подобно Юнгу, Фокс рассматривает
человека не как tabula rasa, а как «совокупность потенциальных воз
можностей». Эти потенциальные возможности, предрасположенно-
сти или предубеждения являются конечными продуктами процесса
естественного отбора, присущего человеческому виду. Далее: «Че-
ловек обладает теми культурами и обществами, которые у него есть,
потому что он является тем видом, которым он является.» [15]
Утверждения Фокса кажутся мне аксиомами, но они не при-
несли ему ничего, кроме презрения со стороны его коллег. Однако,
как и Юнг в своей жизни, Фокс продолжает упорно плыть против
академического течения, что делает его еще более интересным как
личность и как мыслителя. В конце концов, только мертвая рыба
постоянно плывет вместе с приливом.
несли ему ничего, кроме презрения со стороны его коллег. Однако,
как и Юнг в своей жизни, Фокс продолжает упорно плыть против
академического течения, что делает его еще более интересным как
личность и как мыслителя. В конце концов, только мертвая рыба
постоянно плывет вместе с приливом.
Когда будет написана интеллектуальная история XX века, я ду-
маю, станет ясно, что социальные и поведенческие науки, к сожа-
лению, не оправдали своих первоначальных надежд. Это почти
наверняка объясняется тем, что они стремились построить теорети-
ческое здание на основе политической идеологии, а не эволюционной
биологии. Для меня отрадно, что Юнгианская психология может
претендовать на более прочную научную основу, чем социальная
наука, которая постоянно высмеивала ее, поскольку Юнгианская
психология основана на биологической гипотезе: коллективное бес-
сознательное. Архетипы, из которых состоит коллективное бессоз-
нательное, являются биологическими сущностями; они развились
в результате естественного отбора. Это факт величайшей важности,
ибо в архетипе мы обладаем теоретической ориентацией, способной
революционизировать не только психологию, но также психиатрию
и антропологию.
маю, станет ясно, что социальные и поведенческие науки, к сожа-
лению, не оправдали своих первоначальных надежд. Это почти
наверняка объясняется тем, что они стремились построить теорети-
ческое здание на основе политической идеологии, а не эволюционной
биологии. Для меня отрадно, что Юнгианская психология может
претендовать на более прочную научную основу, чем социальная
наука, которая постоянно высмеивала ее, поскольку Юнгианская
психология основана на биологической гипотезе: коллективное бес-
сознательное. Архетипы, из которых состоит коллективное бессоз-
нательное, являются биологическими сущностями; они развились
в результате естественного отбора. Это факт величайшей важности,
ибо в архетипе мы обладаем теоретической ориентацией, способной
революционизировать не только психологию, но также психиатрию
и антропологию.
Мне кажется, что нам следует расширить работу Юнга до такой
степени, чтобы мы могли с некоторой уверенностью сказать, какими
могут быть фундаментальные параметры нашего архетипического
потенциала и какие экологические и социальные условия требуются
этому потенциалу для достижения оптимального личностного разви-
тия (или, как выразился бы Юнг, для продолжения индивидуации).
Сопоставление данных из других дисциплин является необходимым
средством для достижения этой цели. Еще одна интригующая иро-
ния заключается в том, что самая сильная научная поддержка архе-
типической гипотезы Юнга пришла из самой удивительной области:
поведенческой биологии — или этологии, как ее стали называть. Те-
перь мы должны обратиться к этому свидетельству.
степени, чтобы мы могли с некоторой уверенностью сказать, какими
могут быть фундаментальные параметры нашего архетипического
потенциала и какие экологические и социальные условия требуются
этому потенциалу для достижения оптимального личностного разви-
тия (или, как выразился бы Юнг, для продолжения индивидуации).
Сопоставление данных из других дисциплин является необходимым
средством для достижения этой цели. Еще одна интригующая иро-
ния заключается в том, что самая сильная научная поддержка архе-
типической гипотезы Юнга пришла из самой удивительной области:
поведенческой биологии — или этологии, как ее стали называть. Те-
перь мы должны обратиться к этому свидетельству.
Поведенческая биология
В 1951 году этолог Нико Тинберген опубликовал книгу, которую
я без колебаний могу назвать одной из самых важных книг века.
я без колебаний могу назвать одной из самых важных книг века.
Она называлась «Изучение инстинкта». В ней он предположил,
что каждый вид животных обладает репертуаром поведения. Этот
поведенческий репертуар зависит от структур, которые эволюция
встроила в центральную нервную систему вида. Тинберген назвал
эти структуры врожденными высвобождающими механизмами,
или ВВМ. Каждый ВВМ инициируется, чтобы стать активным,
когда соответствующий стимул-называемый знаковым стимулом-
встречается в окружающей среде. Когда появляется такой стимул,
врожденный механизм высвобождается, и животное реагирует ха-
рактерным паттерном поведения, который эволюционно адаптиру-
ется к ситуации. [16]
что каждый вид животных обладает репертуаром поведения. Этот
поведенческий репертуар зависит от структур, которые эволюция
встроила в центральную нервную систему вида. Тинберген назвал
эти структуры врожденными высвобождающими механизмами,
или ВВМ. Каждый ВВМ инициируется, чтобы стать активным,
когда соответствующий стимул-называемый знаковым стимулом-
встречается в окружающей среде. Когда появляется такой стимул,
врожденный механизм высвобождается, и животное реагирует ха-
рактерным паттерном поведения, который эволюционно адаптиру-
ется к ситуации. [16]
Когда я работал над своей докторской диссертацией в 1960-х
годах, однажды вечером меня внезапно осенило, что, если принять
во внимание большую адаптивную гибкость нашего вида, позиция
Тинбергена была очень близка взгляду Юнга на природу архетипов
и их способ активации. Утка-кряква становится влюбленной при
виде селезня-кряквы (зеленая голова-это знаковый стимул, который
высвобождает в ее центральной нервной системе врожденный меха-
низм, ответственный за характерные паттерны поведения, связанные
с ухаживанием у утки), и овца привязывается к своему ягненку, ког-
да она облизывает его морду, очищая от родовых оболочек. Точно
так же человеческая мать, увидев своего новорожденного ребенка,
осознает его беспомощность и потребность в заботе, и в последую-
щие часы и дни ее переполняют чувства любви, привязанности и от-
ветственности. Все такие модели реагирования были подготовлены
природой. Как утверждал сам Юнг, архетип «означает не унаследо-
ванную идею, а скорее унаследованный способ функционирования,
соответствующий врожденному способу, которым цыпленок выхо-
дит из яйца, птица строит свое гнездо, определенный вид осы жалит
моторный ганглий гусеницы, а угри находят свой путь к Бермудам.
Другими словами, это «модель поведения». Этот аспект архетипа,
чисто биологический, является предметом собственно научной пси-
хологии. [17] Оригинальные идеи Тинбергена были значительно
расширены социо-биологами Чарльзом Ламсденом и Эдвардом Уи-
лсоном, которые утверждают, что все поведение, как человеческое,
так и нечеловеческое, зависит от того, что они называют эпигенети-
ческими правилами, управляющими психосоциальным развитием ин-
дивида. Эта идея сама по себе является продолжением более раннего
предположения биолога С. Уоддингтона, что развитие всех живых
организмов определяется эпигенетическими путями.
годах, однажды вечером меня внезапно осенило, что, если принять
во внимание большую адаптивную гибкость нашего вида, позиция
Тинбергена была очень близка взгляду Юнга на природу архетипов
и их способ активации. Утка-кряква становится влюбленной при
виде селезня-кряквы (зеленая голова-это знаковый стимул, который
высвобождает в ее центральной нервной системе врожденный меха-
низм, ответственный за характерные паттерны поведения, связанные
с ухаживанием у утки), и овца привязывается к своему ягненку, ког-
да она облизывает его морду, очищая от родовых оболочек. Точно
так же человеческая мать, увидев своего новорожденного ребенка,
осознает его беспомощность и потребность в заботе, и в последую-
щие часы и дни ее переполняют чувства любви, привязанности и от-
ветственности. Все такие модели реагирования были подготовлены
природой. Как утверждал сам Юнг, архетип «означает не унаследо-
ванную идею, а скорее унаследованный способ функционирования,
соответствующий врожденному способу, которым цыпленок выхо-
дит из яйца, птица строит свое гнездо, определенный вид осы жалит
моторный ганглий гусеницы, а угри находят свой путь к Бермудам.
Другими словами, это «модель поведения». Этот аспект архетипа,
чисто биологический, является предметом собственно научной пси-
хологии. [17] Оригинальные идеи Тинбергена были значительно
расширены социо-биологами Чарльзом Ламсденом и Эдвардом Уи-
лсоном, которые утверждают, что все поведение, как человеческое,
так и нечеловеческое, зависит от того, что они называют эпигенети-
ческими правилами, управляющими психосоциальным развитием ин-
дивида. Эта идея сама по себе является продолжением более раннего
предположения биолога С. Уоддингтона, что развитие всех живых
организмов определяется эпигенетическими путями.
Уоддингтон даже прямо подтвердил значимость для биологии
«понятия архетипов … идея состоит в том, что существует лишь
определенное число основных паттернов, которые могут принимать
органические формы». [18]
«понятия архетипов … идея состоит в том, что существует лишь
определенное число основных паттернов, которые могут принимать
органические формы». [18]
Все эти концепции — врожденные механизмы высвобождения,
паттерны поведения, эпигенетические правила и эпигенетические
пути — явно совместимы с архетипической гипотезой, предложен-
ной Юнгом десятилетиями ранее ко всеобщему осмеянию. Таким
паттерны поведения, эпигенетические правила и эпигенетические
пути — явно совместимы с архетипической гипотезой, предложен-
ной Юнгом десятилетиями ранее ко всеобщему осмеянию. Таким
образом, огромное количество наблюдений, собранных этологами
и социо-биологами, дает нам бесценный ресурс для расширения ар-
хетипической гипотезы и расширения границ нашего невежества.
Изучая весь этот материал, мы можем извлечь свидетельства, ука-
зывающие на то, как на самом деле эволюционировали архетипы,
ответственные за важнейшие паттерны поведения, повсеместно при-
сутствующие в их различных формах у всех видов млекопитающих
и приматов. Ибо в ходе человеческой эволюции мы никогда не пе-
реставали быть млекопитающими или приматами. Действительно,
как показал нейробиолог Пол Маклин, человеческий мозг включает
в себя все еще функционирующий и гораздо более ранний мозг мле-
копитающих и даже рептилий (см. рис) [19]
и социо-биологами, дает нам бесценный ресурс для расширения ар-
хетипической гипотезы и расширения границ нашего невежества.
Изучая весь этот материал, мы можем извлечь свидетельства, ука-
зывающие на то, как на самом деле эволюционировали архетипы,
ответственные за важнейшие паттерны поведения, повсеместно при-
сутствующие в их различных формах у всех видов млекопитающих
и приматов. Ибо в ходе человеческой эволюции мы никогда не пе-
реставали быть млекопитающими или приматами. Действительно,
как показал нейробиолог Пол Маклин, человеческий мозг включает
в себя все еще функционирующий и гораздо более ранний мозг мле-
копитающих и даже рептилий (см. рис) [19]
Как верно подмечено, пациент, входя в кабинет, приводит с собой
толпу людей. Маклин показал, что пациент также приносит лошадь
и крокодила!
толпу людей. Маклин показал, что пациент также приносит лошадь
и крокодила!
Рисунок. Триединый мозг, любезно предоставленный Полом Маклином
Этология, таким образом, позволяет нам претендовать на наше
древнее наследие не только от наших гоминидов, но и от нашего
гораздо более древнего позвоночного прошлого. Установить для
архетипа такое священное происхождение — значит поставить его
на неопровержимую научную основу.
древнее наследие не только от наших гоминидов, но и от нашего
гораздо более древнего позвоночного прошлого. Установить для
архетипа такое священное происхождение — значит поставить его
на неопровержимую научную основу.
Теперь я хотел бы обратиться к другому источнику понимания ар-
хетипического функционирования, а именно к изучению сновидений.
хетипического функционирования, а именно к изучению сновидений.
Психология сновидений
Фрейд считал, что сновидения сотканы из остатков памяти
из двух источников: из событий предыдущего дня и из детства.
Юнг согласился с этим, но пошел гораздо дальше, утверждая, что
сновидения опираются на третий, гораздо более глубокий источник,
относящийся к эволюционной истории нашего вида. Поразительное
и оригинальное открытие Юнга заключалось в том, что наши сны
на самом деле открывают нам доступ к этому древнему субстрату
опыта — что в наших снах мы участвуем в нашей филогении. Или,
говоря иначе, в наших снах мы говорим с видом, и вид отвечает нам.
из двух источников: из событий предыдущего дня и из детства.
Юнг согласился с этим, но пошел гораздо дальше, утверждая, что
сновидения опираются на третий, гораздо более глубокий источник,
относящийся к эволюционной истории нашего вида. Поразительное
и оригинальное открытие Юнга заключалось в том, что наши сны
на самом деле открывают нам доступ к этому древнему субстрату
опыта — что в наших снах мы участвуем в нашей филогении. Или,
говоря иначе, в наших снах мы говорим с видом, и вид отвечает нам.
Эта идея считалась фантастической, когда ее предложил Юнг,
но теперь она оказывается более приемлемой. Открытие, что все
виды млекопитающих видят сны и что все человеческие зародыши
проводят большую часть своего времени во сне, неизбежно породи-
ло предположения о том, о чем на земле они могут сновидеть. С тех
пор как Юджин Асерин — Скай и Натаниэль Клейтман опублико-
вали свое революционное открытие о том, что сновидения надежно
коррелируют с БДГ (быстрым движением глаз), в лабораториях сна
были найдены важные ключи.
но теперь она оказывается более приемлемой. Открытие, что все
виды млекопитающих видят сны и что все человеческие зародыши
проводят большую часть своего времени во сне, неизбежно породи-
ло предположения о том, о чем на земле они могут сновидеть. С тех
пор как Юджин Асерин — Скай и Натаниэль Клейтман опублико-
вали свое революционное открытие о том, что сновидения надежно
коррелируют с БДГ (быстрым движением глаз), в лабораториях сна
были найдены важные ключи.
В частности, один исследователь, француз по имени Мишель
Жуве, сделал два выдающихся вывода: (1) что сны возникают
из всплесков активности в биологически древних частях мозга и (2)
что и животные, и люди встают и разыгрывают свои сны, когда моз-
говые центры, ответственные за торможение движений (эти центры
обычно активны во время сна и держат нас практически парализо-
ванными) повреждены или выведены из строя.
Жуве, сделал два выдающихся вывода: (1) что сны возникают
из всплесков активности в биологически древних частях мозга и (2)
что и животные, и люди встают и разыгрывают свои сны, когда моз-
говые центры, ответственные за торможение движений (эти центры
обычно активны во время сна и держат нас практически парализо-
ванными) повреждены или выведены из строя.
Например, спящие кошки, у которых эти центры были удалены
хирургическим путем, будут во сне «выслеживать» воображаемую
добычу, «набрасываться» на нее, «убивать» ее и начинать «есть»
ее. [20]
хирургическим путем, будут во сне «выслеживать» воображаемую
добычу, «набрасываться» на нее, «убивать» ее и начинать «есть»
ее. [20]
Еще до того, как Жуве опубликовал свои открытия в 1970-х
годах, биологи были согласны с тем, что сны являются неотъемле-
мой частью нашего биологического наследия. Они объявили сны
древним средством адаптации, которое развилось 140 миллионов
лет назад. Наличие быстрого сна у столь многих видов и в течение
столь многих миллионов лет устанавливает по всем эволюционным
критериям, что сновидения выполняют функцию выживания у всех
млекопитающих. Чтобы объяснить это, было высказано предполо-
жение, что сновидения являются средством, с помощью которого
животные обновляют свои стратегии выживания путем переоценки
текущего опыта в свете стратегий, сформированных и испытанных
в прошлом. Эта жизненно важная работа выполняется, когда живот-
ное спит, потому что только тогда мозг свободен от своих внешних
забот — подобно тому, как банковские клерки делают свои расчеты
после того, как публика закрыта и шторы опущены.
годах, биологи были согласны с тем, что сны являются неотъемле-
мой частью нашего биологического наследия. Они объявили сны
древним средством адаптации, которое развилось 140 миллионов
лет назад. Наличие быстрого сна у столь многих видов и в течение
столь многих миллионов лет устанавливает по всем эволюционным
критериям, что сновидения выполняют функцию выживания у всех
млекопитающих. Чтобы объяснить это, было высказано предполо-
жение, что сновидения являются средством, с помощью которого
животные обновляют свои стратегии выживания путем переоценки
текущего опыта в свете стратегий, сформированных и испытанных
в прошлом. Эта жизненно важная работа выполняется, когда живот-
ное спит, потому что только тогда мозг свободен от своих внешних
забот — подобно тому, как банковские клерки делают свои расчеты
после того, как публика закрыта и шторы опущены.
Жуве продвинул эту идею еще на шаг вперед. Он выдвинул гипо-
тезу о том, что в сновидческом сне животное обновляет свою страте-
гию выживания не только в свете своего собственного предыдущего
опыта, но и в свете опыта своего вида. Другими словами, сновиде-
ние — это средство, с помощью которого весь поведенческий репер-
туар вида интегрируется с недавним опытом индивида, способствуя
тем самым его способности пережить требования и потребности сле-
дующего дня. Что так увлекательно в гипотезе Жуве, так это то, что
это Юнгианская теория в биологическом костюме. Это в точности
соответствует идее Юнга о том, что сновидения компенсируют од-
носторонние установки сознательного эго, мобилизуя архетипиче-
ские компоненты из коллективного бессознательного.
тезу о том, что в сновидческом сне животное обновляет свою страте-
гию выживания не только в свете своего собственного предыдущего
опыта, но и в свете опыта своего вида. Другими словами, сновиде-
ние — это средство, с помощью которого весь поведенческий репер-
туар вида интегрируется с недавним опытом индивида, способствуя
тем самым его способности пережить требования и потребности сле-
дующего дня. Что так увлекательно в гипотезе Жуве, так это то, что
это Юнгианская теория в биологическом костюме. Это в точности
соответствует идее Юнга о том, что сновидения компенсируют од-
носторонние установки сознательного эго, мобилизуя архетипиче-
ские компоненты из коллективного бессознательного.
Таким образом, есть веские научные основания предполагать, что
сновидения-это в некотором смысле живые ископаемые, в которых
мы прослеживаем первобытные заботы нашего вида. Они связывают
палеолит с современностью. Они являются воплощением био-исто-
рии, вновь вызывая вневременную реальность, скрытую в феноме-
нологическом мире, как мы его воспринимаем.
сновидения-это в некотором смысле живые ископаемые, в которых
мы прослеживаем первобытные заботы нашего вида. Они связывают
палеолит с современностью. Они являются воплощением био-исто-
рии, вновь вызывая вневременную реальность, скрытую в феноме-
нологическом мире, как мы его воспринимаем.
Таким образом, теперь справедливо заключить, что сновидения
не являются, как утверждал Фрейд, хранителями сна; они не яв-
ляются преимущественно замаскированными проявлениями пода-
вленных сексуальных желаний; и они не являются главным образом
реакциями на внешние стимулы. Напротив, они, как независимо
предположили Юнг и Жуве, являются результатом спонтанной
активности центральной нервной системы и трансперсональным
выражением паттернов, связанных с важнейшими жизненными со
бытиями —то есть архетипическими выражениями.
не являются, как утверждал Фрейд, хранителями сна; они не яв-
ляются преимущественно замаскированными проявлениями пода-
вленных сексуальных желаний; и они не являются главным образом
реакциями на внешние стимулы. Напротив, они, как независимо
предположили Юнг и Жуве, являются результатом спонтанной
активности центральной нервной системы и трансперсональным
выражением паттернов, связанных с важнейшими жизненными со
бытиями —то есть архетипическими выражениями.
Поэтому то, что эти архетипические выражения порождают уни-
версальные символы, не должно вызывать удивления. Не то чтобы
Фрейд отрицал существование универсальных символов. Он призна-
вал повсеместность некоторых символов не только в различных обла-
стях мысли, но и среди различных цивилизаций? и в разные времена.
версальные символы, не должно вызывать удивления. Не то чтобы
Фрейд отрицал существование универсальных символов. Он призна-
вал повсеместность некоторых символов не только в различных обла-
стях мысли, но и среди различных цивилизаций? и в разные времена.
Поэтому, когда Фрейд и Юнг поссорились, разница между их
взглядами заключалась не в том, встречаются ли универсальные
символы в сновидениях, но в том, что означали эти универсальные
символы? То, что Фрейд свел их к основным сексуальным формам,
показалось Юнгу искусственным и слишком догматичным. В то вре-
мя Юнгу было трудно доказать свою точку зрения.
взглядами заключалась не в том, встречаются ли универсальные
символы в сновидениях, но в том, что означали эти универсальные
символы? То, что Фрейд свел их к основным сексуальным формам,
показалось Юнгу искусственным и слишком догматичным. В то вре-
мя Юнгу было трудно доказать свою точку зрения.
Ему не хватало данных, чтобы привести убедительные доводы
в пользу своей архетипической гипотезы. С тех пор бесчисленные
сны были собраны у представителей различных культур в большин-
стве регионов мира. Эта обширная коллекция материала указывает
на истинность утверждения Юнга о том, что символы сновидения
связаны со всеми фундаментальными паттернами человеческого су-
ществования и, что они простираются гораздо дальше в своих значе-
ниях, чем просто сексуальность. Прежде чем рассмотреть некоторые
из этих свидетельств, я хотел бы рассмотреть значение архетипиче-
ской теории для современной психиатрии.
в пользу своей архетипической гипотезы. С тех пор бесчисленные
сны были собраны у представителей различных культур в большин-
стве регионов мира. Эта обширная коллекция материала указывает
на истинность утверждения Юнга о том, что символы сновидения
связаны со всеми фундаментальными паттернами человеческого су-
ществования и, что они простираются гораздо дальше в своих значе-
ниях, чем просто сексуальность. Прежде чем рассмотреть некоторые
из этих свидетельств, я хотел бы рассмотреть значение архетипиче-
ской теории для современной психиатрии.
Архетипическая психиатрия
В первой книге своей знаменитой Этики Аристотель постули-
ровал три уровня жизни: 1) гедонистическую жизнь, управляемую
удовольствием; 2) политическую жизнь, посвященную чести и осу-
ществлению власти; и 3) созерцательную жизнь, посвященную му-
дрости и истине. Первые два из них экстравертны и приближены
к руководящим занятиям фрейдистской и Адлеровской психоло-
гии, в то время как третий интровертен и соответствует юнгианской
ориентации. По-видимому, в этих трех областях человеческой де-
ятельности есть нечто фундаментально важное, и Аристотель был
не единственным мыслителем, предвосхитившим троицу великих
аналитиков XX века.
ровал три уровня жизни: 1) гедонистическую жизнь, управляемую
удовольствием; 2) политическую жизнь, посвященную чести и осу-
ществлению власти; и 3) созерцательную жизнь, посвященную му-
дрости и истине. Первые два из них экстравертны и приближены
к руководящим занятиям фрейдистской и Адлеровской психоло-
гии, в то время как третий интровертен и соответствует юнгианской
ориентации. По-видимому, в этих трех областях человеческой де-
ятельности есть нечто фундаментально важное, и Аристотель был
не единственным мыслителем, предвосхитившим троицу великих
аналитиков XX века.
Например, Сэмюэл Батлер заметил более ста лет назад, что наи-
более важными вещами человека являются его религия, его деньги
и его интимные части — опять же, опередив Юнга, Адлера и Фрейда!
более важными вещами человека являются его религия, его деньги
и его интимные части — опять же, опередив Юнга, Адлера и Фрейда!
Как он сформулировал, архетипическая гипотеза Юнга возник-
ла как фундаментально интровертная концепция: ее экстравертные
следствия были исследованы, как мы уже отмечали, антропо-
логами и бихевиористами (этологами). Кроме того, некоторая
жизненно важная работа была проделана в этом направлении
небольшим числом этологически ориентированных психиатров,
которых я буду называть этопсихиатрами, для краткости. Наибо-
лее одаренными членами этой избранной группы являются Брандт
Венеграт и Рассел Гарднер в Соединенных Штатах, и Пол Гил-
берт и Джон Прайс в Великобритании. Каждый из них открыл
и объявил о существовании нейропсихических структур, неотли-
чимых от юнгианских архетипов, обозначив их своим собствен-
ным жаргоном таким образом, чтобы они звучали более научно
и современно.
ла как фундаментально интровертная концепция: ее экстравертные
следствия были исследованы, как мы уже отмечали, антропо-
логами и бихевиористами (этологами). Кроме того, некоторая
жизненно важная работа была проделана в этом направлении
небольшим числом этологически ориентированных психиатров,
которых я буду называть этопсихиатрами, для краткости. Наибо-
лее одаренными членами этой избранной группы являются Брандт
Венеграт и Рассел Гарднер в Соединенных Штатах, и Пол Гил-
берт и Джон Прайс в Великобритании. Каждый из них открыл
и объявил о существовании нейропсихических структур, неотли-
чимых от юнгианских архетипов, обозначив их своим собствен-
ным жаргоном таким образом, чтобы они звучали более научно
и современно.
Венеграт, например, заимствует социально-биологический тер-
мин «генетически передаваемые стратегии реагирования». Эти стра-
тегии считаются ответственными за важнейшие, видо-специфичные
паттерны поведения, которые развились для того, чтобы макси-
мизировать приспособленность организма к выживанию в среде,
в которой он эволюционировал—то, что биологи называют средой
эволюционной адаптации. Эти стратегии присущи всем представи-
телям вида, независимо от того, здоровы они или больны. Психопа-
тология вмешивается, когда эти стратегии нарушаются в результате
внешних повреждений или недостатков на критических стадиях
развития — этот процесс я назвал «фрустрацией архетипического
намерения». [21]
мин «генетически передаваемые стратегии реагирования». Эти стра-
тегии считаются ответственными за важнейшие, видо-специфичные
паттерны поведения, которые развились для того, чтобы макси-
мизировать приспособленность организма к выживанию в среде,
в которой он эволюционировал—то, что биологи называют средой
эволюционной адаптации. Эти стратегии присущи всем представи-
телям вида, независимо от того, здоровы они или больны. Психопа-
тология вмешивается, когда эти стратегии нарушаются в результате
внешних повреждений или недостатков на критических стадиях
развития — этот процесс я назвал «фрустрацией архетипического
намерения». [21]
Точно так же Пол Гилберт в Англии называет архетипы «паттер-
нами психо-биологических реакций», а Рассел Гарднер в США на-
зывает их «глубоко гомологичными нейронными структурами». Все
понимают эти архетипические компоненты как зависимые от генов,
действующих как транспортеры человеческого потенциала, обеспе-
чивая индивидов первичными мотивами и целями, типичными для
человеческих существ. Эти генетические факторы достигают здоро-
вого или нездорового выражения в ответ на изменения в социальной
или физической среде, способствующие или патогенные, в зависи-
мости от обстоятельств.
нами психо-биологических реакций», а Рассел Гарднер в США на-
зывает их «глубоко гомологичными нейронными структурами». Все
понимают эти архетипические компоненты как зависимые от генов,
действующих как транспортеры человеческого потенциала, обеспе-
чивая индивидов первичными мотивами и целями, типичными для
человеческих существ. Эти генетические факторы достигают здоро-
вого или нездорового выражения в ответ на изменения в социальной
или физической среде, способствующие или патогенные, в зависи-
мости от обстоятельств.
Важность этой работы заключается не только в распространении
архетипической теории на психиатрическую этиологию, но и в том
историческом факте, что она представляет собой первую системати-
ческую попытку признать филогенетический элемент в психиатрии
и поставить психопатологию на прочную эволюционную основу.
архетипической теории на психиатрическую этиологию, но и в том
историческом факте, что она представляет собой первую системати-
ческую попытку признать филогенетический элемент в психиатрии
и поставить психопатологию на прочную эволюционную основу.
Хотя некоторые этнопсихиатры признают связь с Юнгом, боль-
шинство, тем не менее, подчеркивает их экстравертную биосоциаль-
ную ориентацию, настаивая на том, что социальные цели являются
ключевыми для психопатологии. Почти все психические расстрой-
ства, по их мнению, вызваны трудностями, испытываемыми Само-
стью по отношению к другим. Мы еще вернемся к рассмотрению
этой работы, но здесь я хотел бы рассмотреть значение архетипиче-
ской гипотезы для изучения языка и речи.
шинство, тем не менее, подчеркивает их экстравертную биосоциаль-
ную ориентацию, настаивая на том, что социальные цели являются
ключевыми для психопатологии. Почти все психические расстрой-
ства, по их мнению, вызваны трудностями, испытываемыми Само-
стью по отношению к другим. Мы еще вернемся к рассмотрению
этой работы, но здесь я хотел бы рассмотреть значение архетипиче-
ской гипотезы для изучения языка и речи.
Архетипическая лингвистика
Задумывались ли вы, когда-нибудь, над той удивительной лег-
костью, с которой все дети повсюду начинают говорить — в необы-
чайно раннем возрасте-на языке, диалекте или наречии, на которых
говорят окружающие их люди в их окружении?
костью, с которой все дети повсюду начинают говорить — в необы-
чайно раннем возрасте-на языке, диалекте или наречии, на которых
говорят окружающие их люди в их окружении?
Бихевиористы объясняют это обучением, подкрепленным возна-
граждением за понимание и наказанием за неспособность попросить
то, что вы хотите. Но вам не нужно много раздумий, чтобы понять,
что это гораздо больше, чем просто обучение. Как объяснить, на-
пример, поразительный скачок лингвистического прогресса, кото-
рый наблюдается у детей в возрасте от восемнадцати до двадцати
восьми месяцев? Почему последовательность, в которой развива-
ются языковые функции, одинакова у всех детей во всех культурах?
Почему малыши, играющие вокруг вашего кресла в садах Тюильри
в Париже, виртуозно владеют французским словарем, идиомами
и интонациями, в то время как вы, после многих лет учебы в классах
и лингафонных лабораториях, испытываете трудности с тем, чтобы
попросить марку?
граждением за понимание и наказанием за неспособность попросить
то, что вы хотите. Но вам не нужно много раздумий, чтобы понять,
что это гораздо больше, чем просто обучение. Как объяснить, на-
пример, поразительный скачок лингвистического прогресса, кото-
рый наблюдается у детей в возрасте от восемнадцати до двадцати
восьми месяцев? Почему последовательность, в которой развива-
ются языковые функции, одинакова у всех детей во всех культурах?
Почему малыши, играющие вокруг вашего кресла в садах Тюильри
в Париже, виртуозно владеют французским словарем, идиомами
и интонациями, в то время как вы, после многих лет учебы в классах
и лингафонных лабораториях, испытываете трудности с тем, чтобы
попросить марку?
Ответ, предложенный специалистами в области лингвистики,
заключается в том, что дети рождаются с мозгом, полностью осна-
щенным способностью к речи—с тем, что Ноам Хомский называет
устройством для овладения языком, которое заставляет их развивать
умение использовать слова и строить предложения. Иными сло-
вами, овладение речью архетипически детерминировано как часть
плана развития, генетически закодированного в коллективном бес-
сознательном. Хотя грамматики различаются, их основные формы,
которые Хомский называет глубинными структурами (еще одно на-
звание архетипов), универсальны. Иными словами, на глубочайшем
нейропсихическом уровне существует универсальная грамматика,
на которой основаны все индивидуальные грамматики. [22]
заключается в том, что дети рождаются с мозгом, полностью осна-
щенным способностью к речи—с тем, что Ноам Хомский называет
устройством для овладения языком, которое заставляет их развивать
умение использовать слова и строить предложения. Иными сло-
вами, овладение речью архетипически детерминировано как часть
плана развития, генетически закодированного в коллективном бес-
сознательном. Хотя грамматики различаются, их основные формы,
которые Хомский называет глубинными структурами (еще одно на-
звание архетипов), универсальны. Иными словами, на глубочайшем
нейропсихическом уровне существует универсальная грамматика,
на которой основаны все индивидуальные грамматики. [22]
Это приводит нас к парадоксу, присущему архетипической тео-
рии: она соединяет всеобщее с частным. В этом отношении архетипы
напоминают идеи Платона. Для Платона идеи были ментальны-
ми формами, которые существовали над и вне объективного мира
явлений. Они были коллективными в том смысле, что воплощали
в себе общие характеристики групп индивидов, а не специфические
особенности одного из них. Например, у вашей собаки есть каче-
ства, которые она разделяет со всеми собаками, что позволяет нам
классифицировать ее как собаку. Но кроме того, у нее есть свои осо-
бенности, которые позволяют вам выбрать свое из десятков других
четвероногих на выставке собак. Так же и с архетипами: они прису-
щи всему человечеству, но все мы переживаем их по-своему.
рии: она соединяет всеобщее с частным. В этом отношении архетипы
напоминают идеи Платона. Для Платона идеи были ментальны-
ми формами, которые существовали над и вне объективного мира
явлений. Они были коллективными в том смысле, что воплощали
в себе общие характеристики групп индивидов, а не специфические
особенности одного из них. Например, у вашей собаки есть каче-
ства, которые она разделяет со всеми собаками, что позволяет нам
классифицировать ее как собаку. Но кроме того, у нее есть свои осо-
бенности, которые позволяют вам выбрать свое из десятков других
четвероногих на выставке собак. Так же и с архетипами: они прису-
щи всему человечеству, но все мы переживаем их по-своему.
Поэтому разумно провести различие, как это делается во фран-
цузской лингвистике, между langue (языком) и parole (словами).
Дело в том, что язык подобен пресловутой реке: мы можем прихо-
дить и уходить, но он продолжается вечно. Язык-это устойчивый,
коллективный, социальный институт; но каждый говорящий на язы-
ке привносит в него личные особенности речи; и каждый писатель
использует язык с личным стилем. Это и составляет стиль.
цузской лингвистике, между langue (языком) и parole (словами).
Дело в том, что язык подобен пресловутой реке: мы можем прихо-
дить и уходить, но он продолжается вечно. Язык-это устойчивый,
коллективный, социальный институт; но каждый говорящий на язы-
ке привносит в него личные особенности речи; и каждый писатель
использует язык с личным стилем. Это и составляет стиль.
Таким образом, овладение языком зависит от архетипической
предрасположенности к овладению им и от наличия в окружающей
среде языка, которым необходимо овладеть. Выражаясь современ-
ным жаргоном, если устройство для овладения языком-это компью-
тер, то культура предоставляет лингвистические данные, которые
компьютер запрограммирован обрабатывать.
предрасположенности к овладению им и от наличия в окружающей
среде языка, которым необходимо овладеть. Выражаясь современ-
ным жаргоном, если устройство для овладения языком-это компью-
тер, то культура предоставляет лингвистические данные, которые
компьютер запрограммирован обрабатывать.
Цель этого экскурса в лингвистику состоит в том, чтобы пролить
свет на то, что происходит в сновидениях, ибо сновидения имеют
свой собственный язык, который позволяет нам говорить с биоло-
гическими видами, а видам — отвечать нам. Подобно вербальному
языку, символы языка сновидений являются продуктами архетипи-
ческой ассимиляции опыта. Мы можем представить это так:
свет на то, что происходит в сновидениях, ибо сновидения имеют
свой собственный язык, который позволяет нам говорить с биоло-
гическими видами, а видам — отвечать нам. Подобно вербальному
языку, символы языка сновидений являются продуктами архетипи-
ческой ассимиляции опыта. Мы можем представить это так:
Архетип + опыт = символ.
Отсюда следует, что каждый символ — это сгущение (используя
термин Фрейда) личного и коллективного, индивидуального и все-
общего. Относительный вклад каждого из них отличается от символа
к символу: некоторые символы настолько индивидуальны, что труд-
но распознать какой-либо архетипический вклад; другие настолько
архетипичны, что невозможно вызвать к ним какие-либо «свобод-
ные» ассоциации.
термин Фрейда) личного и коллективного, индивидуального и все-
общего. Относительный вклад каждого из них отличается от символа
к символу: некоторые символы настолько индивидуальны, что труд-
но распознать какой-либо архетипический вклад; другие настолько
архетипичны, что невозможно вызвать к ним какие-либо «свобод-
ные» ассоциации.
Картина Нэнси Берсон под названием «андрогин», составленная
из двенадцати фотографий, шести мужчин и шести женщин, иллю-
стрирует то, что я пытаюсь сделать.
из двенадцати фотографий, шести мужчин и шести женщин, иллю-
стрирует то, что я пытаюсь сделать.
В нем есть что-то навязчиво знакомое, как будто это может быть
кто-то, кого мы знаем, но не можем точно определить. Это набор
из двенадцати вариаций на архетипическую тему человеческого
лица, сведенных к одному образу. Это своего рода сгущение между
архетипом и его многочисленными возможными пробуждениями,
которое происходит каждую ночь в наших снах. [23]
кто-то, кого мы знаем, но не можем точно определить. Это набор
из двенадцати вариаций на архетипическую тему человеческого
лица, сведенных к одному образу. Это своего рода сгущение между
архетипом и его многочисленными возможными пробуждениями,
которое происходит каждую ночь в наших снах. [23]
Сновидения — это необычайно богатая коммуникация: они име-
ют дело с чувствами, интуицией и ощущениями, а также с мыслями.
А сновидения показывают, что сложные способы апперцепции могут
передаваться в образах так же хорошо, как и в словах. Действитель-
но, образы должны иметь приоритет над словами, поскольку, как по-
казывает любой аналитический сеанс, образы сновидений неизменно
отражают больше, чем сновидец ранее понимал или когда-либо пы-
тался выразить вербально. Вот почему анализ сновидений занимает
центральное место в классической юнгианской терапии.
ют дело с чувствами, интуицией и ощущениями, а также с мыслями.
А сновидения показывают, что сложные способы апперцепции могут
передаваться в образах так же хорошо, как и в словах. Действитель-
но, образы должны иметь приоритет над словами, поскольку, как по-
казывает любой аналитический сеанс, образы сновидений неизменно
отражают больше, чем сновидец ранее понимал или когда-либо пы-
тался выразить вербально. Вот почему анализ сновидений занимает
центральное место в классической юнгианской терапии.
Таким образом, аналитическая практика ставит под сомнение
утверждения исследователей лабораторных сновидений, которые
настаивают на том, что мы можем представить только то, что мы
уже знаем. Существует множество примеров научных открытий
и литературных произведений, порожденных визуальными обра-
зами сновидений: открытие Августом Кекуле бензольного кольца,
изобретение Хоу швейной машины и сочинение Робертом Льюи-
сом Стивенсоном «Странной истории доктора Джекила и мистера
Хайда», вероятно, являются наиболее известными примерами. Пре-
образующая сила сновидений-это работа внутреннего мага, вообра-
жения. Наша изобретательность никогда не бывает более острой,
чем в создании образов. Образы — это игра воображения, и оно
играет с восторгом и изобретательностью шумного ребенка. Образы
могут подсказывать вещи, о которых эго никогда бы не подумало.
Отсюда и Совет Кекуле: «Учись мечтать.»
утверждения исследователей лабораторных сновидений, которые
настаивают на том, что мы можем представить только то, что мы
уже знаем. Существует множество примеров научных открытий
и литературных произведений, порожденных визуальными обра-
зами сновидений: открытие Августом Кекуле бензольного кольца,
изобретение Хоу швейной машины и сочинение Робертом Льюи-
сом Стивенсоном «Странной истории доктора Джекила и мистера
Хайда», вероятно, являются наиболее известными примерами. Пре-
образующая сила сновидений-это работа внутреннего мага, вообра-
жения. Наша изобретательность никогда не бывает более острой,
чем в создании образов. Образы — это игра воображения, и оно
играет с восторгом и изобретательностью шумного ребенка. Образы
могут подсказывать вещи, о которых эго никогда бы не подумало.
Отсюда и Совет Кекуле: «Учись мечтать.»
Теперь мы видим, насколько неадекватным было понимание
Фрейдом языка бессознательного как по существу примитивного
и инфантильного. С другой стороны, для Юнга это был язык самой
природы. В соответствии с прозрением Юнга, Пол Куглер в своей
блистательной книге «Алхимия дискурса» стремится создать новую
дисциплину архетипической лингвистики, которую он определяет,
как «лингвистику поэтического воображения». В своем манифесте
он заявляет: «архетипическая лингвистика — это речь души.» [24]
Фрейдом языка бессознательного как по существу примитивного
и инфантильного. С другой стороны, для Юнга это был язык самой
природы. В соответствии с прозрением Юнга, Пол Куглер в своей
блистательной книге «Алхимия дискурса» стремится создать новую
дисциплину архетипической лингвистики, которую он определяет,
как «лингвистику поэтического воображения». В своем манифесте
он заявляет: «архетипическая лингвистика — это речь души.» [24]
Язык сновидений -это, как сказал бы Джордж Оруэлл, язык
природы, ибо природа непосредственно говорит с нами в сновиде-
ниях и мифах. В наших снах мы входим в естественный мир нашего
вида: это архетипический мир. Архетипический мир — это есте-
ственный мир сновидящего. Во сне мы входим в палеолитические
пещеры наших предков и, да поможет им Бог, вводим их в курс дела.
природы, ибо природа непосредственно говорит с нами в сновиде-
ниях и мифах. В наших снах мы входим в естественный мир нашего
вида: это архетипический мир. Архетипический мир — это есте-
ственный мир сновидящего. Во сне мы входим в палеолитические
пещеры наших предков и, да поможет им Бог, вводим их в курс дела.
Что наши предки думают о современном мире? Многое из этого,
я подозреваю, им скорее нравится —доступность готовой еды, пи-
тья, комфорта, развлечений и сексуального удовлетворения. Но они
упускают из виду тесные узы родства, интимность жизни малых
общин, общие обязанности по охоте, собирательству и обороне, ра-
бочее взаимодействие с природой, обряды и ритуалы, мифы и леген-
ды о героях, богах и богинях, а также магическое ощущение жизни
в одушевленном мире. Иногда несоответствие между их миром и на-
шим больше, чем они могут вынести, и они ломаются и заболевают.
Мы еще вернемся к этой теме.
я подозреваю, им скорее нравится —доступность готовой еды, пи-
тья, комфорта, развлечений и сексуального удовлетворения. Но они
упускают из виду тесные узы родства, интимность жизни малых
общин, общие обязанности по охоте, собирательству и обороне, ра-
бочее взаимодействие с природой, обряды и ритуалы, мифы и леген-
ды о героях, богах и богинях, а также магическое ощущение жизни
в одушевленном мире. Иногда несоответствие между их миром и на-
шим больше, чем они могут вынести, и они ломаются и заболевают.
Мы еще вернемся к этой теме.
Вхождение в доисторическую эпоху
Собственные антропологические исследования Юнга в 1920-е
годы, его поездки в Алжир и Тунис, Кению и Уганду, а также к ин-
дейцам Пуэбло в Нью-Мексико были гораздо большим, чем ин-
теллектуальный туризм. Они были частью его потребности достичь
самореализации бессознательного, и они привели его в контакт с тем,
что он называл двумя миллионами лет внутри. О своем визите в Се-
верную Африку он писал: «точно так же, как воспоминание детства
может внезапно овладеть сознанием с такой живой эмоцией, что
мы чувствуем себя полностью перенесенными в исходную ситуа-
цию, так и кажущаяся чуждой и совершенно другая Арабская среда
пробуждает архетипическую память о слишком хорошо известном
доисторическом прошлом, которое, по-видимому, мы полностью за-
были. Мы вспоминаем о потенциальной возможности жизни, кото-
рая была вытеснена цивилизацией, но которая в некоторых местах
все еще существует». [25]
годы, его поездки в Алжир и Тунис, Кению и Уганду, а также к ин-
дейцам Пуэбло в Нью-Мексико были гораздо большим, чем ин-
теллектуальный туризм. Они были частью его потребности достичь
самореализации бессознательного, и они привели его в контакт с тем,
что он называл двумя миллионами лет внутри. О своем визите в Се-
верную Африку он писал: «точно так же, как воспоминание детства
может внезапно овладеть сознанием с такой живой эмоцией, что
мы чувствуем себя полностью перенесенными в исходную ситуа-
цию, так и кажущаяся чуждой и совершенно другая Арабская среда
пробуждает архетипическую память о слишком хорошо известном
доисторическом прошлом, которое, по-видимому, мы полностью за-
были. Мы вспоминаем о потенциальной возможности жизни, кото-
рая была вытеснена цивилизацией, но которая в некоторых местах
все еще существует». [25]
К сожалению, число мест, в которых она все еще существует,
сократилось до такой степени с тех пор, как Юнг посетил их, что их
осталось очень мало.
сократилось до такой степени с тех пор, как Юнг посетил их, что их
осталось очень мало.
Войдя в архетипическую сферу во время конфронтации с бессоз-
нательным между 1914 и 1918 годами, он стремился в 1920-е годы
подтвердить свои интровертные исследования извне, проливая объ-
ективный свет на доисторические слои коллективного опыта и по-
тенциала: «Я бессознательно хотел найти ту часть моей личности,
которая стала невидимой под влиянием и давлением европейца». [26]
нательным между 1914 и 1918 годами, он стремился в 1920-е годы
подтвердить свои интровертные исследования извне, проливая объ-
ективный свет на доисторические слои коллективного опыта и по-
тенциала: «Я бессознательно хотел найти ту часть моей личности,
которая стала невидимой под влиянием и давлением европейца». [26]
Помимо того, что эти путешествия дали ему ценное понимание
вековых моделей человеческой жизни, они дали ему точку зрения,
с которой он мог более объективно взглянуть на западную циви-
лизацию. Это подтвердило его впечатление, что европейцы стали
отчужденными от своей собственной человечности. Поскольку их
рационализм был завоеван ценой их жизнеспособности, более при-
митивная природа европейцев была «приговорена к более или менее
подземному существованию».
вековых моделей человеческой жизни, они дали ему точку зрения,
с которой он мог более объективно взглянуть на западную циви-
лизацию. Это подтвердило его впечатление, что европейцы стали
отчужденными от своей собственной человечности. Поскольку их
рационализм был завоеван ценой их жизнеспособности, более при-
митивная природа европейцев была «приговорена к более или менее
подземному существованию».
Путешествия заставили Юнга глубоко осознать свое родство
с людьми, с которыми он столкнулся, и он пришел к убеждению,
что европейцы презирают примитивные народы, чтобы защитить
себя от осознания того, насколько духовно бедны, насколько им
недостает животной жизненной силы по сравнению с ними. «Знание
не обогащает нас», — писал он.; — «оно все больше и больше отда-
ляет нас от мифического мира, в котором мы когда-то жили по праву
рождения». [27]
с людьми, с которыми он столкнулся, и он пришел к убеждению,
что европейцы презирают примитивные народы, чтобы защитить
себя от осознания того, насколько духовно бедны, насколько им
недостает животной жизненной силы по сравнению с ними. «Знание
не обогащает нас», — писал он.; — «оно все больше и больше отда-
ляет нас от мифического мира, в котором мы когда-то жили по праву
рождения». [27]
В частности, он был охвачен сильным чувством дежавю по при-
бытии в Кению, когда он ехал из Момбаса в Найроби и увидел ту-
земца, стоящего на скалистом мысу в лучах раннего утреннего солнца.
бытии в Кению, когда он ехал из Момбаса в Найроби и увидел ту-
земца, стоящего на скалистом мысу в лучах раннего утреннего солнца.
Когда первый луч солнца возвестил о наступлении дня, я про-
снулся. Поезд, окутанный красным облаком пыли, как раз делал
поворот вокруг крутого красного утеса. На зубчатой скале над нами
неподвижно стояла стройная коричневато-черная фигура, опершись
на длинное копье и глядя вниз на поезд. Рядом с ним возвышался
гигантский кактус-канделябр.
снулся. Поезд, окутанный красным облаком пыли, как раз делал
поворот вокруг крутого красного утеса. На зубчатой скале над нами
неподвижно стояла стройная коричневато-черная фигура, опершись
на длинное копье и глядя вниз на поезд. Рядом с ним возвышался
гигантский кактус-канделябр.
Я был очарован этим зрелищем-это была картина чего-то совер-
шенно чуждого и находящегося вне моего опыта, но, с другой сто-
роны, самого сильного чувства дежавю.
шенно чуждого и находящегося вне моего опыта, но, с другой сто-
роны, самого сильного чувства дежавю.
У меня было чувство, что я уже пережил этот момент и всегда
знал этот мир, который был отделен от меня только расстоянием
во времени. Мне казалось, что в этот миг я возвращаюсь в страну
своей юности и как будто я знаю этого темнокожего человека, кото-
рый ждал меня пять тысяч лет.
знал этот мир, который был отделен от меня только расстоянием
во времени. Мне казалось, что в этот миг я возвращаюсь в страну
своей юности и как будто я знаю этого темнокожего человека, кото-
рый ждал меня пять тысяч лет.
Чувственный тон этого любопытного переживания сопровождал
меня на протяжении всего моего путешествия по дикой Африке.
меня на протяжении всего моего путешествия по дикой Африке.
Юнг заключил: «Я не мог догадаться, какая струна внутри меня
оборвалась при виде этого одинокого темного охотника. Я знал
только, что его мир был моим на протяжении бесчисленных тыся-
челетий.» [28]
оборвалась при виде этого одинокого темного охотника. Я знал
только, что его мир был моим на протяжении бесчисленных тыся-
челетий.» [28]
Он отправился на север от Найроби к склонам горы Элгон, что-
бы остаться среди Эльгоний. Там он испытал полное счастье.
бы остаться среди Эльгоний. Там он испытал полное счастье.
Наша лагерная жизнь оказалась одной из самых прекрасных ин-
терлюдий в моей жизни. Я наслаждался «божественным покоем»
еще первобытной страны… Мои освобожденные психические силы
блаженно хлынули обратно в первобытные просторы.» [29]
терлюдий в моей жизни. Я наслаждался «божественным покоем»
еще первобытной страны… Мои освобожденные психические силы
блаженно хлынули обратно в первобытные просторы.» [29]
Он вернулся домой. Это был его мир. Когда пришло время уез-
жать, Юнг с трудом оторвался от него и поклялся, что вернется при
первой же возможности. Когда он в конце концов вернулся, десять
лет спустя, он обнаружил, что этот ранее нетронутый Эдем превра-
тился в золотую жилу. Вневременной мир красоты, страсти и духа
больше не был доступен. [30] Таковы калечащие и уродующие раны,
которые наш век повсюду нанес.
жать, Юнг с трудом оторвался от него и поклялся, что вернется при
первой же возможности. Когда он в конце концов вернулся, десять
лет спустя, он обнаружил, что этот ранее нетронутый Эдем превра-
тился в золотую жилу. Вневременной мир красоты, страсти и духа
больше не был доступен. [30] Таковы калечащие и уродующие раны,
которые наш век повсюду нанес.
Юнг никогда не забывал своего разговора с эльгонским знаха
рем, который сказал ему, что Эльгоньи всегда уделяли большое вни
мание своим снам, которые направляли их во всех важных решениях
их жизни.
рем, который сказал ему, что Эльгоньи всегда уделяли большое вни
мание своим снам, которые направляли их во всех важных решениях
их жизни.
Но теперь, печально добавил старик, его народ больше не нужда-
ется в своих снах, потому что англичане, которые правили землей
(это были 1920-е годы, помните), знали все, и поэтому сновидения
больше не нужны.
ется в своих снах, потому что англичане, которые правили землей
(это были 1920-е годы, помните), знали все, и поэтому сновидения
больше не нужны.
Юнг видел параллели в культурных моделях народов, где бы он
ни путешествовал. В Америке, например, он был очарован тем, как
церемонии посвящения американских студенческих братств прямо
напоминали церемонии посвящения американских индейских пле-
мен; что смертельная серьезность, с которой современные американ-
цы играли в свои спортивные игры, воплощала героический идеал
коренных американцев; и что ритуалы тайных обществ, таких как
Ку-Клукс-Клан и Рыцари Колумба, напоминали практику тайных
религий американских индейцев.
ни путешествовал. В Америке, например, он был очарован тем, как
церемонии посвящения американских студенческих братств прямо
напоминали церемонии посвящения американских индейских пле-
мен; что смертельная серьезность, с которой современные американ-
цы играли в свои спортивные игры, воплощала героический идеал
коренных американцев; и что ритуалы тайных обществ, таких как
Ку-Клукс-Клан и Рыцари Колумба, напоминали практику тайных
религий американских индейцев.
Юнг считал, что на американцев-иммигрантов традиции корен-
ного населения оказали гораздо более глубокое влияние, чем они
предполагали. Христианская наука не только повторяла шаманизм
ного населения оказали гораздо более глубокое влияние, чем они
предполагали. Христианская наука не только повторяла шаманизм
|
| |
американских индейцев в своих верованиях и способах исцеле
мов, громоздящихся башнями к центру», были точно такими же, как
у индейских Пуэбло на юго-западе. «Без сознательного подража-
ния, — комментировал Юнг, — американец бессознательно заполняет
призрачный контур ума и темперамента краснокожего человека». [31]
| |
американских индейцев в своих верованиях и способах исцеле
мов, громоздящихся башнями к центру», были точно такими же, как
у индейских Пуэбло на юго-западе. «Без сознательного подража-
ния, — комментировал Юнг, — американец бессознательно заполняет
призрачный контур ума и темперамента краснокожего человека». [31]
Экспедиции Юнга были не только полевыми, но и символиче-
скими путешествиями. Это был еще один спуск в подземный мир
в поисках труднодоступного сокровища. Для Юнга, как совершенно
ясно показывают все его труды, бессознательное было не просто кон-
цепцией, которую можно изучать в Академическом уединении: это
был демон, обладающий огромной властью и собственной подавляю-
щей энергией. Это было нечто, с чем нужно было бороться, бороться
и сдерживать. Отсюда его определение процесса индивидуации как
opus contra naturam. Бессознательное — это природа, но мы должны
противостоять его содержанию, если хотим осознать его.
скими путешествиями. Это был еще один спуск в подземный мир
в поисках труднодоступного сокровища. Для Юнга, как совершенно
ясно показывают все его труды, бессознательное было не просто кон-
цепцией, которую можно изучать в Академическом уединении: это
был демон, обладающий огромной властью и собственной подавляю-
щей энергией. Это было нечто, с чем нужно было бороться, бороться
и сдерживать. Отсюда его определение процесса индивидуации как
opus contra naturam. Бессознательное — это природа, но мы должны
противостоять его содержанию, если хотим осознать его.
Его собственная конфронтация с бессознательным привела его
лицом к лицу с двумя архетипическими фигурами: анимой (Саломея)
и мудрым старцем (Филимон). Хотя позднее он потратил много
времени на изучение обеих этих фигур в литературе по мифологии,
религии и алхимии, для него характерно, что его первичное знание
о них было получено из непосредственного личного опыта: гнозиса.
Остальное было просто подтверждением. Для Юнга истинное зна-
ние было и должно было быть откровением.
лицом к лицу с двумя архетипическими фигурами: анимой (Саломея)
и мудрым старцем (Филимон). Хотя позднее он потратил много
времени на изучение обеих этих фигур в литературе по мифологии,
религии и алхимии, для него характерно, что его первичное знание
о них было получено из непосредственного личного опыта: гнозиса.
Остальное было просто подтверждением. Для Юнга истинное зна-
ние было и должно было быть откровением.
Итак, как знал Юнг, мы можем углубить наше интеллектуальное
понимание архетипа, изучая все различные источники знаний о нем,
но, если мы хотим испытать его оживляющую энергию, тогда мы
должны рискнуть сделать себя уязвимыми для влияния первобытной
души в нашей собственной жизни.
понимание архетипа, изучая все различные источники знаний о нем,
но, если мы хотим испытать его оживляющую энергию, тогда мы
должны рискнуть сделать себя уязвимыми для влияния первобытной
души в нашей собственной жизни.