Индуизм и Юнгианская Психология (Дж. Марвин Шпигельман, Арвинд У. Васавада)
Часть 1, Глава 1 – Индия и Юнгианская Психология: Личное Отношение(1985) — Дж. Марвин Шпигельман
Перевод: Агнесса Ермакова
Во времена усиливающегося взаимопроникновения Востока и Запада мне кажется важным, чтобы те, кто обращаются к проблемам, вызванным этим столкновением, особенно его духовной составляющей, делились личным опытом этого взаимодействия. И в литературе, относящейся к изучению восточной духовности западными исследователями, и в книгах о западной науке и технологии общей является попытка достичь универсальности на общем уровне «истины» так, как это удается ведущим представителям обеих цивилизаций.
На Востоке представлена внутренняя, духовная истина, а также способ ее обретения при помощи технических методов йоги. На Западе же это внешняя, материальная истина, достигаемая техническими методами науки и инженерии. Обе претендуют на объективность, но в то же время обе по большому счету не включают в себя индивидуальный аспект.
Восток действительно показывает путь достижения просветления и самореализации человеком, но его особый опыт, как правило, корректируется и подчиняется общим методам ради достижения преследуемой цели. Запад, разумеется, хоть и интересуется человеком исключительно в абстрактном смысле, но ставит целью улучшить его материальное и интеллектуальное благополучие.
Короче говоря, индивидуальному, личному измерению не хватает такого благополучия, и именно глубинная психология, а в особенности юнгианская психология, придает этому измерению особое значение. Аналитическая психотерапия – это искусство, основанное на науке, «субъектом» которого является человек, совершающий свое путешествие в компании аналитика, чьи собственные предрасположенности, характер и опыт влияют на результат. Именно благодаря такой работе символы и переживания, долгое время находившиеся в центре восточной духовности, стали проявляться в душах людей на Западе. Это было потрясающей находкой Юнга, позволившей окончательно объединить восточную и западную точки зрения.
Юнг также обнаружил, что можно «потеряться» в очаровании противоположностью своей традиции, будь она скрыта в восточной духовности или в бессознательном. Так как он открыл и высоко ценил процесс индивидуации, было важно, чтобы человек, выбравший такой путь в своей душе, не забывал кто он и откуда пришел. Его личное Эго было таким же важным, как и его Самость, а союз Эго и Самости был скорее эмпирическим вопросом, а не вопросом целесообразности.
Юнгу очень хотелось быть понятым коллегами учеными и представить общие принципы в большинстве своих работ. Поэтому он довольно объективен и беспристрастен. Тем не менее, его величайшими трудами, по моему мнению, являются как раз те, в которых Юнг старается представить и личное, и объективное, а именно «Ответ Иову» (1) и его автобиографическая книга «Воспоминания, сновидения, размышления» (2). Как один из первооткрывателей встречи Востока и Запада и фактически главный ее исследователь, он показал возможность принятия «иного» без утраты собственной точки зрения. Как упоминается в предисловиях к этому изданию и к родственной ему книге «Буддизм и юнгианская психология» (7), Юнг очень осторожно относился к слепому принятию восточной духовности, равно как и не восторгался он достижениями западной цивилизации. Он показал нам значимость человека. Я бы сказал, что это было достигнуто, и следующим шагом для многих ставших на путь индивидуации становится сообщение о результатах их работы. Это может предоставить своего рода дополнительные доказательства, которые станут основой для приближения желаемого единства науки и духовности. Как понятие «эффекта наблюдателя» стало центральным, если не важнейшим, в западном научном наблюдении, так же оно должно стать ключевым для тех, кто занимается восточными практиками.
С этими размышлениями я обратился к своему коллеге, профессору Арвинду Васаваде, чтобы он прояснил как Восток и Запад встретились в его собственной душе. Я преследовал ту же задачу в своей предыдущей книге — «Буддизм и юнгианская психология», написанной совместно с профессором Мокусеном Миюки, моим буддистским другом и коллегой. Я чувствовал важность продолжения этого пути в моей последующей книге – «Современный еврей в поисках души» (8) и придерживаюсь его в настоящей книге. Благодаря этому не только читатель сможет получить некоторое представление о моем «эффекте наблюдателя», но и я, автор, смогу поразмышлять на эту тему и таким образом стану лучше осознавать то, что со мной происходит.
Разъяснения и апология завершены, и теперь я расскажу, как Индия и ее философия вошли в мою душу и постепенно стали требовать встреч на разных уровнях моего бытия.
В начале старшей школы, перед тем как мне исполнилось четырнадцать и примерно в то же время, когда моя восточная Анима проявилась благодаря общению с японскими одноклассниками, я стал узнавать больше об Индии и богатствах ее философии. Мой друг примкнул к оккультной группе розенкрейцеров, располагавшейся в моем родном штате Калифорния, и стал посещать лекции и читать книги на эту тему. Я побывал с ним на одной-двух таких лекциях и отнесся к ним скептически, так как был склонен к научному подходу в таких вещах. Особенно мне запомнилось, как я был поражен, услышав там об идее реинкарнации. Я почувствовал, будто во мне пробудилось смутное знание, но стал спорить об этом с лектором, пожалуй, довольно по-дилетантски (обычные доводы вроде роста численности населения и т.п.), так как это знание не было научным. На следующей встрече лектором и двумя его ассистентами была дана демонстрация ауры. Несмотря на свой скептицизм, я смог ясно увидеть фиолетово-голубой цвет вокруг лектора и одного из ассистентов (но не второго), и не существовало ни одного очевидного способа подделать такое. Я не знал, как к этому относиться и раздумывал, могла ли романтичная и загадочная музыка, которую включили ранее, ввести меня в гипнотическое состояние. Но нет: я видел то, что видел. Из двух друзей, присутствовавших со мной при этом, один также видел ауру, а второй не увидел ничего.
Затем я прочел несколько книг об этом Ордене Розенкрейцеров, включая «Обители души» Харви Спенсера Льюиса (3), и еще одну о Лемурии (4). Эти книги, наряду с книгами Ричарда Хэллибертона о приключениях и путешествиях, и о мореходах, плававших на маленьких лодках, зародили во мне страстное желание побывать на Востоке. Я также ставил эксперименты, упоминавшиеся тем розенкрейцерским орденом. Например, сидел в темноте перед зеркалом, освещенным всего двумя свечами, и какое-то время пристально вглядывался в свое отражение. Спустя несколько минут передо мной один за другим предстали два образа. Первым было видение молодого человека начала 19го века, похожего на поэта, а вторым – мужчины постарше, европейца, напоминавшего философа. Слегка напуганный этими видениями, я оставил экспериментальную часть и вернулся к чтению, причем не только религиозному и оккультному.
Мое нынешнее сознание удовлетворено тем, что моими первичными видениями в зеркале оказались архетипы Вечного Мальчика (pueraeternus) и Мудреца, которые несомненно сформировались из моих стремлений к религиозному, а затем были конкретизированы моими духовными, терапевтическими и литературными поисками. Я должен добавить к этому, что шесть лет спустя, когда я служил в торговом флоте и был на первом корабле союзников, зашедшем в Копенгаген в конце Второй Мировой Войны, я пережил кое-что, заставившее меня содрогнуться и вспомнить то видение Мудреца.
Я прогуливался по городу с датским другом, которого встретил. Он привел меня к старому замку, и мы собирались открыть дверь, ведущую в главную комнату. Остановив своего друга, я сказал, что у меня только что возникло сверхъестественное ощущение. Я «увидел» интерьер комнаты и знал, что в ней находится трон с двумя львами по каждую сторону. Я сказал, что бывал там, и был кем-то вроде философа. Мой друг был поражен, так как знал, что я дал точное описание комнаты, в чем мне пришлось убедиться самому, когда я в нее вошел. Эта встреча с историей стала моим первым европейским духовным переживанием, и так же, как и мой первый азиатский духовный опыт, случившийся в Индии (речь о нем пойдет далее), явилось очень мощным переживанием божественного. В каком-то смысле эти два события составили мой первый внешний опыт Востока и Запада; каждое глубоко меня тронуло, хотя между ними не было ничего общего помимо их воздействия.
Возвращаясь к более ранним событиям, я могу сказать, что дух Индии не касался моего сознания (не считая чтения запоем) примерно до моего девятнадцатого дня рождения в начале 1945 года. Я прошел много месяцев предварительной подготовки на кадета-мичмана в Торговом Морском Кадетском Корпусе и был назначен на корабль, чтобы получить практическую часть обучения, а также вступить в «настоящую войну». Этот корабль назывался «С.С. Тексаркана Виктори», он должен был отплыть из Калифорнии и обойти вокруг света. Для меня настало время приключений, ведь теперь я исполнял свою давнюю мечту о путешествиях по миру, отправляясь в путь как в рассказах Джека Лондона. Я даже завел дневник с намерением написать в дальнейшем книгу.
После месяца плавания с остановкой на одну ночь в Мельбурне (Австралия) наш корабль отправился к реке Хугли, притоку Ганга, чтобы прибыть в Калькутту. Это была действительно опасная часть пути, как из-за обычной процедуры инициации моряков, которые пересекают линию перемены дат (настоящая дедовщина, скажу я вам), так и из-за двух торпед, которые были в нас запущены, но не смогли поразить. Всё это, включая приключение на море, было ничем по сравнению с впечатлением от Калькутты. С момента, что я сошел на берег и до отплытия через месяц я ходил и смотрел на всё будто во сне.
Я вспоминаю работу Юнга «Призрачный мир Индии» и могу свидетельствовать, что для меня так оно и было. Не только толпы людей, нищета, контрастирующая с великолепной красотой и богатством, но и жара, запахи, интенсивность красок — всё это способствовало потрясающему ощущению такой яркой реальности, что она казалась нереальной. С моей нынешней точки зрения я могу понять опыт Юнга, когда он убежал и спрятался за деревом, постигая стремление индусов к отречению от внешнего мира. Я также по-своему могу понять озабоченность индийцев противоположностями, так как мир там выглядит загруженным ими всевозможными способами: от коров, блуждающих по базарам, до классических британских викторианских зданий, древних индуистских и джайнистских храмов, обращающих на себя внимание сикхов и любых других проявлений материального и духовного существования. И каждый западный человек, побывавший в Индии, согласится, что всё вокруг кажется происходящим во сне.
Тем не менее, переломные духовные моменты, приключившиеся со мной за этот месяц, были связаны как с искусством, так и с религией. Пугающая и гипнотическая музыка, сопровождавшая выразительные движения танцоров в масках, не просто завладела мной, но и погрузила меня в транс, из которого мне не хотелось выбираться. Я слышал индийскую музыку и раньше, но это новое непосредственное восприятие ритуальной музыки и раг, медитативного концертного выступления, открыло во мне неведомые ранее грани эмоциональности. Мне понравилась и поп-музыка, я приобрел несколько записей знаменитой Манты Санти. Но даже выражая тоску и страдания, популярная музыка несла духовный посыл.
Это высокодуховное качество индийской музыки еще больше усилилось для меня, когда я провел много часов в храме Кали, находящемся в Калькутте в районе Калигат. Как гласит легенда, это место почитания Великой Богини было построено, чтобы хранить палец её ноги, упавший на землю в этом месте, когда она была разрублена на куски на небесах. Когда я бесконечно слушал молитву и пение эпической поэмы «Махабхарата» верующими людьми в сопровождении музыкальных инструментов, я определенно ощущал небо и землю. Просто находиться в этом месте было достаточно для того, чтобы убедиться в индийском видении, в духовности, которая охватывает всё и ничего не отвергает, даже если она отказывается от эгоцентрической привязанности к бытию. Я с трепетом наблюдал за тем, как в этом столь духовном и столь продвинутом пространстве был проведён обряд жертвоприношения животного и долго смотрел на глаз этого козла, который смотрел на меня. Тридцать два года спустя я попробовал описать это переживание и его значимость в рассказе под названием «Араб». Вместе с девятью другими историями об инициации он был опубликован в книге «Древо: сказки в психомифологии» (6). Этот «Араб» был моряком и плавал по миру, чтобы постичь и трансформировать свои животные желания, а свою духовную природу подпитывал посещением всех святых мест по ходу своих путешествий. Так же было и со мной в юности: я пожизненно в долгу перед богиней Кали за её дар трансцендентного переживания высочайшего и низменного в едином духовном / физическом пространстве. Калькутта, равно как и Назарет, и как мой родной Лос-Анджелес, как правило, не считается особо значимым духовным центром, но и там рождается божественное.
До конца войны мне больше не довелось испытать индийские или восточные переживания, да и после того, как я вернулся и возобновил учебу в университете тоже. Разумеется, я продолжал читать, но мое внимание сфокусировалось на карьере, а психология откладывалась на случай, если мои работы не опубликуют.
Только когда я стал заниматься психоанализом в 1950 году, Восток снова проявился в форме снов и видений. Я уже упоминал в книге «Буддизм и юнгианская психология», что в первое Рождество после начала этой работы у меня случился сон о рождении божественного дитя, которого посетили три мудреца – иудейский раввин, христианский церковнослужитель и буддистский священник. Примечательно, что среди них не оказалось индуса. Меня призывали буддизм и Япония.
Несмотря на это, в следующем году мне приснился ещё один сон, в котором появился индус-мудрец. В этом сне я находился в Индии посреди большой группы людей, некоторые из них жадно внимали этому гуру. У меня было двойственное отношение к нему, не знаю почему, но он сердито указал на меня и произнёс слова, которые я не смог понять. Я понял этот сон только спустя годы, когда прочитал Юнга и обнаружил, что и у него было двойственное отношение к индийской духовности. Я полагаю, что это связано с притяжением к той же духовности, но и с нежеланием подчиняться гуру, предписанному пути. Мне кажется, что гуру из моего сна отчитывал меня потому, что я не хотел принимать его в качестве своего учителя. Скоро я перейду к этому, как только доведу повествование до настоящего времени.
В годы между войной и моим обучением в Цюрихе я был очень расположен ко всему индийскому и восточному, часто слушал индийскую музыку в записях и на концертах. Иногда я посещал лекции про Индию или слушал гуру, которые стали появляться в Калифорнии, но в лучшем случае оставался просто не впечатлен ими. Тем не менее, мне всё-таки понравился Кришнамурти, и мы с будущей женой даже поехали в Охай, чтобы его послушать. Однажды на раннем этапе моих занятий психоанализом мне послышался мощный голос (будто из Ветхого Завета), вещавший белым стихом. Он произнёс такие строки:
Holyman, hollowman(святой человек, пустой (полый) человек)
Soloman, Solomon(один человек, Соломон).
Я сделал вывод, что все святые люди являются «пустыми» в двух смыслах: они соприкасаются с Пустотой и являются всего лишь общими руководствами для коллективных духовных путей, то есть «полыми». Для меня самый «мудрый» путь – это идти своим путем. Полагаю, это также способствовало взаимной подозрительности в моем сне об индийском гуру.
Боюсь, что для меня стало упущением не воспользоваться возможностью учиться у Йогананды, который прибыл в Лос-Анджелес незадолго до того, как я окончил школу. Однако мое последующее чтение и опыт работы с другими гуру, даже самыми лучшими из них, всегда отталкивали меня по тем же причинам. Многие из них были великими, зачастую добрыми, определенно мудрыми и духовными, но всегда оставался вопрос «подчинения», который мне, как и Юнгу, было трудно принять от любого внешнего авторитета.
Не так давно, не более двух лет назад, меня пригласили провести выходные в центре Ошо. Я прочёл несколько томов «Книги тайн» (5) и был очень впечатлён его знанием путей Востока и Запада, его духовностью, здравым смыслом и способностью так много охватить. Мне также понравилась медитация и оригинальные способы преодоления западной «нервозности», которые я практиковал в то посещение. Тем не менее, спустя какое-то время, когда состоялись обсуждения с ведущими (это были западные люди, но придерживались они восточного подхода), стало понятно, что подчинение является главным, что истинное просветление не может произойти без этого обязательства. Что касается меня, я уже давно посвятил себя личному процессу, Самости, проявляющейся изнутри, поэтому я не мог этого сделать. Еще раз подчеркну, что это определенно стало потерей, но мой опыт общения с пациентами, которые прошли различные духовные школы с их безудержным авторитаризмом, в свою очередь убеждает меня, что выбранный путь был правильным для моей души.
Теперь я возвращаюсь к своей работе в Цюрихе и тому, как я заново открывал для себя Восток. Так как это по большей части было связано с буддизмом и Японией, я уже излагал это в главе «Восток и Запад: личный опыт» в книге по буддизму и юнгианской психологии, упомянутой ранее. Но и тут Индия оказала свое влияние. Во время моего первого семестра в Институте К. Г. Юнга в 1956 году мы с женой снимали дом на той же улице – Платтенштрассе. Там я встретил своего однокурсника, приехавшего из Индии, соавтора настоящей книги, доктора Арвинда Васаваду.
В то время доктор Васавада заканчивал свое обучение и готовился вернуться к преподаванию и своей частной практике в Индии. Я же был занят обустройством на новом месте, учился, осваивался и т.п., поэтому мы с ним не общались так часто, как хотелось бы. Тем не менее, я был очень впечатлен его знаниями и особенно его мужеством, ведь он оставил свою работу и семью, чтобы приехать в Цюрих и искать собственный путь примирения Востока и Запада. Насколько я видел, он справлялся со всем довольно успешно, даже с критикой одного преподавателя в институте, сомневавшемся в том, что Васаваде следует становиться юнгианским аналитиком, так как тот «строго придерживался своей религии». Я считаю, что это звучит немного оскорбительно и узколобо, но мысль, стоящая за этим высказыванием, не так уж и нелепа. По мнению этого преподавателя те, кто полностью поглощен своей религией, уже находятся в единстве с архетипами и не нуждаются в них. Также эти люди не могут справиться с сознательным процессом индивидуации, который обычно активируется именно тогда, когда человек больше не может веровать или полностью отдаваться религии, предписанной его происхождением. Это безусловно верно для большинства юнгианцев, но также ясно, что сейчас есть много людей, даже среди духовенства, которые могут оставаться верны своей религии и в то же время предпринимать шаги в направлении психологии.
Для меня это требование преподавателя было похоже на то, что, как я понял, требовали гуру и большинство религиозных учителей Запада – а именно подчинение единственной точке зрения. По моему мнению, великий дар юнгианской психологии – это дать нам всем свободу следовать своим путем, на который нас изнутри направляет наше собственное духовное начало и поэтому неважно, являемся ли мы адептами какого-то учения или нет.
После нашего общения в Цюрихе я получил известие от доктора Васавады. Он предлагал мне приехать в Индию и преподавать там, в том числе и методику Роршаха. В то время я работал на факультете в Калифорнийском университете, занимаясь именно этим. К сожалению, в то время у меня не было никакой финансовой поддержки, и я со своей женой и двумя маленькими детьми не мог воспользоваться этой чудесной возможностью. Так в очередной раз возник барьер между мной и возможностью усиления моей связи с духовностью Индии.
Прошло много лет, прежде чем возобновилось мое общение с доктором Васавадой. Это случилось в 1980 году на Международном Конгрессе Аналитической (Юнгианской) Психологии в Сан-Франциско. Тогда я снова стал общаться с юнгианским обществом после моего ухода из него в 1966 году. Я был приглашен выступить с докладом, и это привело к восстановлению старых связей. Тем временем доктор Васавада приехал в Соединенные Штаты за несколько лет до этого и стал практиковать в Чикаго. Наше общение снова было недолгим из-за множества событий и дел на Конгрессе, а также процесса возобновления моих контактов. И все же я был глубоко тронут его статьей о деньгах и тем, как этот духовный, потрясающе целостный человек, усиленно боролся в своей душе за то, чтобы оставаться верным своей традиции среди западных соблазнов быть иным. Эта статья опубликована в настоящем издании, и я уверен, что она будет оценена по достоинству.
В 1983 году я предложил своему издателю в Фалькон Пресс книгу о Востоке и Западе, буддизме и юнгианской психологии, и он с готовностью согласился. Я работал над ней с моим другом и коллегой доктором Мокусеном Миюки. Книга вышла в мае 1985 года и была очень хорошо принята. В то же самое время (и теперь я возвращаюсь к настоящему времени и старому сну, о котором я упоминал ранее), мне приснился ещё один сон о том самом гуру, который впервые явился мне много лет назад. Теперь этот мудрец был очень доброжелателен ко мне, отнесся тепло и поддерживал меня. Мне дали понять, что то, что я делал все эти годы, было верным путем для меня, и теперь он вернулся, чтобы осуществить то, что казалось правильным. У меня сразу возникла идея написать книгу, похожую на мой труд о буддизме, но которая на этот раз будет об индуизме и религиозной мысли Индии, а также о юнгианской психологии. Я сразу подумал о докторе Васаваде и написал ему, не желает ли он стать моим соавтором в этом издании. Он любезно ответил сразу же, сказав, что с большим удовольствием поучаствует в этом совместном труде и отправил несколько своих работ, как опубликованных, так и неопубликованных, в которых поднималась эта тема.
Со своей стороны я мог предложить только формат предыдущей книги, мой собственный опыт, желание и глубокий интерес. Главным среди них было мое знакомство с Кундалини-Йогой, о которой я упоминаю в своей главе на эту тему в настоящем издании. Я познакомился с этой темой и замечательными фотографиями о ней на лекции, прочитанной в Цюрихе моим психоаналитиком доктором К. А. Майером. Они произвели на меня такое же сильное впечатление, как и мое переживание в храме Кали в Калькутте и мой более поздний опыт знакомства с изображениями десяти быков дзен.
Когда я жил в Цюрихе, я приобрёл классическую книгу на эту тему — «Змеиную Силу» сэра Джона Вудроффа (написанную под псевдонимом Артур Авалон), (9), но смог прочесть и внимательно изучить её только годы спустя, во время написания своего рассказа «Йогини Майя», который, как и вышеупомянутый «Араб», вошёл в сборник психологической фантастики «Древо: сказки в психомифологии» (6). В этой истории, также включенной в настоящее издание, женщина из Индии следует внутреннему гуру по пути образов Кундалини навстречу собственной индивидуации и просветлению.
И теперь, с возвращением внутреннего гуру, который отверг меня когда-то, потому что я не признавал его, я рад представить наш совместный труд в этой книге. Это самый настоящий выполненный долг и, как и в случае моей книги о буддизме, шанс завершить то, что началось в моем детстве, обогатило мою юность и подпитывало мою взрослую жизнь.
Осталось попытаться понять, что же в общем происходит с психикой в таких столкновениях Востока и Запада. Мой собственный опыт этого влияния, несомненно, случился рано, и мне повезло пройти классический путь приключений и путешествий в юности, за которым последовали внутренняя работа и глубина, но это взаимное обогащение не уникально. У меня было несколько пациентов, очень увлеченных восточными религиями и путями, что вынуждало их примирять эти два направления в своих душах. Помимо такого типа людей, которые часто ищут юнгианских терапевтов, считая тех людьми, которые поймут их дилемму и борьбу, есть большое количество западных людей, которые, к счастью (а иногда и к несчастью) с готовностью вступали на различные восточные пути и получали от этого пользу. И это не считая множества людей, которые в той или иной степени занимаются разными формами йоги.
С восточной точки зрения то, что можем предложить мы на Западе — это наша наука и технология. Это, а не наши религии, интересует искателей из Азии. Я полагаю, что так и должно быть, если учесть огромную бедность, нехватку свободы и материальных благ, с которыми сталкиваются люди за пределами демократических западных стран. Тем не менее, некоторые из них, такие как профессор Васавада и профессор Мокусен Миюки (соавтор моей книги о буддизме), так же нашли свой путь в западную духовность через Юнга. Сейчас число таких людей начинает увеличиваться, по крайней мере, в Японии, так что можно надеяться на значительное развитие с этой стороны.
Однако традиционные западные религии — иудаизм, христианство и ислам — не утратили своей жизнеспособности, и последние две, безусловно, насчитывают достаточное количество приверженцев на Востоке. Можно предположить, что имеет место синкретизм, сходный с тем, что происходил на Ближнем Востоке в течение столетий накануне Эры Рыб и далее после её начала.
Если допустить, что наука и техника по своей значимости являются экстравертным духовным эквивалентом восточных йоги и медитации, то мы, вероятно, на правильном пути. Это не должно сбрасывать со счетов религии Запада, поскольку наука по праву является дочерью западного духа исследования и покорения.
По моему мнению, юнгианская психология в духовном смысле даёт более совершенное сочетание всего лучшего с Востока и Запада, но делает это на своих собственных условиях и следуя собственному внутреннему пути, не отрицая ни один альтернативный метод поиска. Поэтому, на мой взгляд, важно, чтобы как можно больше духовных мужчин и женщин Востока проходили такое особое психологическое обучение, чтобы продолжать этот путь изучения и реализации «всемирно» и творчески. Миюки и Васавада, так же как Каваи и другие, безусловно, показывают такой путь с его существенным требованием, чтобы человек был верен своему внутреннему учителю. Это, как мне кажется, является необходимым противовесом всех изменений, происходящих вокруг нас — в науке и технике, в обращении в религию.
Мой собственный извилистый и экуменический путь привел меня к самым ценным друзьям, Востоку и Западу, и наши синхроничные встречи, безусловно, должны иметь какое-то значение в происходящих более масштабных взаимодействиях. Мне нравится думать, что такой акцент на ценности человека и его / её внутреннего духовного процесса особо подчеркивается и поддерживается. Это и в самом деле достойная компенсация за все внешние коллективные взаимообмены и происходящие события.
Ссылки
1. Jung, C.G. Answer to Job in Collected Works, Volume 11.
2. Jung, C.G. Memories, Dreams, Reflections, Pantheon Books, Random House, New York, 1961.
3. Lewis, H. Spencer, Mansions of the Soul: The Cosmic Conception, Rosicrucian Press, San Jose, California, 1938.
4. Lewis, H. Spencer, Lemuria, The Lost Continent of the Pacific, Rosicrucian Press, San Jose, California, 1935.
5. Rajneesh, Shree, The Book of The Secrets, 5 Vol. Harper & Row, New York, 1977. (Lectures 1972-73).
6. Spiegelman, J. Marvin, The Tree: Tales in Psycho-mythology, Falcon Press, Phoenix, Arizona, 1982 (original 1974).
7. Spiegelman, J. Marvin & Miyuki, Mokusen, Buddhism and Jungian Psychology, Falcon Press, Phoenix, Arizona, 1985.
8. Spiegelman, J. Marvin and Jacobson, Abraham, A Modem Jew in Search of a Soul, Falcon Press, Phoenix, Arizona, 1985.
9. Woodroffe, Sir John (Arthur Avalon), The Serpent Power, Ganesh & Co., Madras, India, 1953 (original 1918).