Иоланда Якоби Комплекс. Архетип. Символ.

А Р Х Е Т И П

Разобраться в сложной и основательной существенности комплекса в юнгианской психологии, не лишив ее всего внутреннего смысла, уже само по себе непростая задача, однако любая попытка обрисовать концепцию архетипа становится заданием поистине рискованным. Невозможно дать точное определение архетипа, и лучшее, на что мы можем надеяться, это описать его общие характеристики, “говоря вокруг да около” него. Ведь архетип представляет собой фундаментальную загадку, превосходящую способности нашего рационального суждения: “Содержимое архетипа выражает себя, в первую очередь, посредством метафор”, всегда его часть остается непознанной и неформулируемой. Соответственно, некоторый элемент “как будто” должен быть подвергнут какой-либо интерпретации. Невозможно дать прямой ответ на вопрос, откуда происходит архетип или является ли он приобретенным.

“Архетипы, по определению, являются факторами и мотивами, которые упорядочивают психические элементы в отдельные образы, характеризуемые как архетипические, но так, что их можно распознать только по влиянию, которые они оказывают. Они существуют предсознательно, и, предположительно, формируют структурные доминанты психики в целом… В качестве a priori формирующих факторов они представляют собой особые психологические случаи биологического “образа поведения”, дающего всему свои специфические качества. Так же, как проявления этого биологического приземленного уровня могут измениться в течение развития, могут измениться и проявления архетипа. Тем не менее, с учетом практического опыта, архетип никогда не появлялся как феномен органической жизни, но выходил на сцену вместе с самой жизнью”.

“Зарождалась” ли когда-либо эта психическая структура и ее элементы, архетипы, — вопрос метафизического характера, и, следовательно, не имеет ответа”.

Происхождение архетипов остается неясным, а его природа — непостижимой; она живет в этом таинственном царстве теней, коллективном бессознательном, к которому у нас никогда не будет прямого доступа, и о чьем существовании и деятельности мы можем знать лишь опосредованно, а именно через встречи с архетипами, а точнее, с их воплощениями в душе. “Невозможно, — пишет Юнг, — объяснить один архетип другим; то есть, невозможно сказать, откуда он происходит, так как не существует архимедовой точки опоры вне условий a priori, которые архетип представляет”.

Однако, даже попытка оценить его феноменологию и описать его в этом свете представляет собой беспрецедентную попытку взглянуть вглубь психики древнего человека, который все еще живет в нас, и чье эго, как и в мифические времена, присутствует лишь в виде зерна, без определенных границ, и остается вплетенным воедино с миром и природой.

Манера наблюдения и описания психологических феноменов, присущая Юнгу, всегда отличалась нестандартностью. Благодаря его экстраординарной открытости новому опыту, он всегда был готов корректировать себя и развиваться. Соответственно и его концепция архетипа, как формально, так и функционально, претерпела определенные изменения и развитие, при том, что его фундаментальные взгляды оставались неизменными. В 1917 году он впервые заговорил о “доминантах коллективного бессознательного”, подчеркнув важность этих “узловых точек”, в особенности заряженных энергией, чье множество составляет коллективное бессознательное, и описывая их доминантный функциональный характер. До тех пор, уже в 1912 году5a он использовал термин “первобытный образ” (Urbild или urtuemliches Вild), термин, на который его вдохновил Якоб Буркхардт.5b

Под “первобытными образами” тогда Юнг понимал все мифологемы, все легендарные или сказочные мотивы и т.д., которые концентрируют универсально человеческие модели поведения в образы, в ощущаемые паттерны. В течение истории эти повторяющиеся мотивы принимали бесчисленные формы, от самых отдаленных концепций примитивных народов до религиозных идей всех наций и культур, до снов, видений, фантазий современного человека. Хотя есть какая-то правда в теории, что мотивы рассеивались “миграцией”, есть бесчисленные случаи, когда контакт был невозможен и “автохтонное” проявление оказывается единственным возможным объяснением.

Термин “архетип”, введенный в обращение в 19196 и сегодня широко употребимый, был взят Юнгом из Corpus Hermeticus [Герметический Корпус] (Бог — это “архетипический свет”) и от Дионисия Ареопагита: “То, что печать не есть едина со всеми ее отпечатками… не из-за самой печати, …но разница субстанций, разделяющих ее, делает отпечаток одного, целого, идентичного архетипа иным”. “О Боге говорят, что он… Архетипический камень…” Термин также встречается у Иринея Лионского: “Создатель мира создал их не прямо по своему образу и подобию, но копировал их с архетипов вовне себя”.6a

В форме дремлющего потенциала, а также биологических и исторических факторов, архетипическое содержимое является частью психической структуры человека. Архетип, отвечающий на внешнюю или внутреннюю жизнь человека, актуализируется и, принимая форму, предстает перед камерой сознательного разума — “воображается” (Юнг).

Поначалу понятие архетипа применялось Юнгом в основном к психическим “мотивам”, которые выражаются в образах. Но со временем оно было расширено до всевозможных паттернов, конфигураций, происшествий, и т.д., то есть до динамических процессов и их статических представлений. В конце концов оно стало покрывать все психические манифестации биологического, психобиологического или мыслительного характера, при том условии, что они были более-менее универсальны и типичны.

Для дополнительной ясности Юнг провел более четкое разделение между терминами “архетип”, “первичный образ” и “доминанта”, которые поначалу он использовал взаимозаменяемо. В особенности в статье “Дух психологии”7 он настаивал на необходимости отделения “архетипа как такового [an sich]”, то есть, неощутимого, только потенциально присутствующего архетипа, от ощутимого, актуализированного, “представленного” архетипа. Другими словами, мы всегда четко должны различать между архетипом и архетипическим представлением или “архетипическим образом”. Пока архетип остается “невидимой узловой точкой” бессознательного, он принадлежит не психике, но к области “психоидного”.

“Архетип как таковой является психоидным фактором, который принадлежит, как известно, невидимому, ультрафиолетовому сектору психического спектра. …Необходимо не забывать, что то, что мы имеем в виду под “архетипом”, само по себе непредставимо, но оказывает влияние, которое позволяет нам визуализировать их, а именно, архетипические образы”.8

Только когда архетип выражается личным психическим материалом и принимает форму, он начинает относиться к области психического и входит в область сознательного. Соответственно, когда нам встречается термин “архетип” в любых работах Юнга, мы лишний раз задумаемся о том, имеется ли в виду “архетип как таковой”, все еще скрытый и непредставимый, или уже представленный архетип, выраженный в сознательном психическом материале, архетип, ставший “образом”.

На понятие архетипа можно взглянуть под разными углами. Юнг дал нам практически неисчерпаемый запас высказываний касательно его разнообразных аспектов. Из них мы можем выделить лишь немногие, проливающие свет на его основополагающие характеристики.

“… Бессознательное как множество всех архетипов, является банком всего человеческого опыта от самых его ранних времен. В действительности, не заброшенный банк, этакая забытая свалка мусора, но живая система реакций и способностей, которые определяют жизнь человека незримыми путями — тем более эффективные оттого, что незримые. Это не только гигантское историческое предубеждение, скажем так, a priori историческое условие; но также и источник инстинктов, ведь архетипы — лишь формы, принимаемые инстинктами”.9

“Так же, как мы были склонны определять концепцию инстинкта, определяющего или регулирующего наши сознательные действия, так для учета единства формы и регулярности нашего восприятия, мы должны обратиться к связанной концепции фактора, определяющего способ понимания. Именно этот фактор я называю архетипом или первобытным образом. Первобытный образ можно подходяще описать как ощущение инстинктом самого себя, автопортрет инстинкта”.10

“Архетипы распространяются не только через традиции, язык и миграцию, но … могут вновь проявляться спонтанно, в любое время, в любом месте, без внешнего влияния. …Это утверждение… означает, что в каждой психике присутствуют бессознательные, и тем не менее активные, формы — живые диспозиции, идеи в платоновском понимании, которые предформируют и постоянно влияют на наши мысли, чувства и действия.11

Эти утверждения Юнга поднимают вопрос о том, насколько близко, по его мнению, архетип связан со “структурой мозга”. Так как существует много неопределенности вокруг этого невероятно коварного и важного вопроса, мы процитируем еще несколько параграфов из работ Юнга:

“… Архетип [является] структурным качеством или условием, специфичным для психики, которое каким-то образом связано с мозгом”.12

“Архетипы – это не причудливые придумки, но автономные элементы бессознательной психики, которые присутствовали в ней еще до изобретения любых изобретений. Они представляют собой неизменную структуру психического мира, чья “реальность” доказывается определяющим влиянием, оказываемым им на сознательный разум”.13

“Архетипы можно считать фундаментальными частями сознательного разума, спрятанными в глубинах психики. …Это системы готовности к действию, и в то же время образы и эмоции. Они унаследованы вместе со структурой мозга — в самом деле, они являются его психическими аспектами”.14

Архетип — не только образ сам по себе, но еще и “динамизм, который ощущается в нуминозности и в невероятной силе архетипического образа. Осознание и ассимиляция инстинкта никогда не происходит… через внедрение в инстинктивную сферу, но через тщательное объединение с образом, который означает и в то же время порождает инстинкт, хоть и в форме, отличной от того, что мы встречаем на биологическом уровне… Он [инстинкт] обладает двумя аспектами: …он переживается как физиологический динамизм, но с другой стороны его многообразные формы входят в сознание как образы и группы образов, где они обретают мистические аспекты, которые предлагают (или кажется, что предлагают), наибольший контраст с инстинктом, рассматриваемым физиологически… Психологически… архетип как образ инстинкта — это духовная цель, к которой стремится все человеческое существо…”.15

Мы, таким образом, вынуждены предположить, что так как структура мозга не обязана своей необычной природой влиянию окружающих условий, но также в той же степени необычным и автономным качествам живой материи, т. е. закон, вплетенный в жизнь саму по себе. Данный состав организма, таким образом, с одной стороны является продуктом внешних условий, а с другой — определяется внутренней природой живой материи. Соответственно, первобытный образ в той же степени связан с некоторыми ощутимыми, самовоспроизводящимися и таким образом постоянно действующими природными процессами, как и с внутренними определителями психической жизни и жизни в целом”.16

Но в своих самых последних работах Юнг развил еще более далеко идущие и революционные взгляды на эту проблему:

“Если мы правы в этом предположении, тогда нам необходимо спросить себя, есть ли в нас еще какая-либо состоящая из нервов подложка, кроме головного мозга, способная мыслить и чувствовать, или процессы, происходящие в нас в моменты потери сознания, являются синхронистическими феноменами, т. е., событиями, не имеющими каузальных связей с органическими процессами… Таким образом, мы приведены к выводу, что состоящая из нервов подложка, такая, как симпатическая система, радикально отличающаяся от центральной нервной системы в точке происхождения и функционалу, может, по всей видимости, производить мысли и ощущения с такой же легкостью, как и сама центральная нервная система…

Во время комы симпатическая система не парализована и таким образом может считаться переносчиком психических функций. Если это в действительности так, тогда стоит задать вопрос, можно ли рассматривать нормальное состояние бессознательного во сне, а также потенциально сознательные сны, которые оно содержит, в одинаковом свете — иными словами, производятся ли сны скорее активностью спящей коры головного мозга, или неспящей симпатической системой, и таким образом имеют ли они трансцеребральный характер”.17

Из-за того, что архетип обладает одним аспектом, ориентированным “вверх” к миру образов и идей и другим, направленным “вниз” к природным, биологическим процессам — инстинктам, он имеет некоторые сходства с животной психологией.

“Ничто не мешает нам предположить, что некоторые архетипы существуют даже у животных, что они основаны на особенностях живого организма как такового”.18

Сегодня этот ход рассуждения был развит настолько, что Адольф Портман, написавший множество интересных работ по этой теме, говорит о проблеме “первобытных образов, наследственно сформированных в опыте человека и животного”19 и наблюдает: “…Биологические исследования центральной нервной системы животного проливает свет на структуры, упорядоченные по образцу Gestalten и могут спровоцировать действия, типичные для данного вида…”.20 И далее говорит: “Многие люди забыли, как сознательно переживать то, что удивительно во всех живых организмах — соответственно они удивляются, что качество внутренних переживаний животного должно предопределяться, упорядочиваться и формироваться фиксированными структурами”.21

Построение гнезда такой же типичный процесс для вида, как и ритуальный танец пчелы, защитный механизм осьминога, или разворачивание хвоста павлином. Здесь Портман отмечает: “Это упорядочение внутренней жизни животного контролируется формирующим элементом, чье действие человеческая психология ощущает в мире архетипов. Весь ритуал животных высшего порядка обладает этим архетипическим отпечатком в максимальной степени.Биологу он кажется организационной отметкой инстинктивной жизни, который обеспечивает сожительство представителей вида, синхронизирует их поведенческие паттерны, и мешает соперникам поставить вид под угрозу, уничтожая друг друга в бою. Ритуальное поведение проявляется как надиндивидуальный порядок, важный для сохранения вида”.22

Х. Хедигер в важном исследовании предпринял попытку выявить действия архетипов в инстинктивном поведении животного.23 Как кажется, свободное животное не “свободно”, но встроено в пространственно-временную систему, в которой его жизнь проходит по жестко определенному порядку. Если оно вырывается из привычной пространственно-временной системы и искусственно перенесено в новое “пространство”, где оно не ощущает себя “как дома”, включаются тяжелые симптомы оторванности. Биологический и социальный порядок побуждает животное оставаться в домашней среде, если оно не хочет утерять свою жизнеспособность. “Чудесная свобода животного, — отмечает Хедигер, — это проекция человеческого желания”. Это справедливо как для рыбы, так и для позвоночных высшего порядка. В этот контекст вписываются миграция млекопитающих, рыб, птиц, тысячелетние переходы некоторых диких животных, и т. д. Миграция животных, ритм и ритуалы ежедневной жизни человека связаны. Следование запечатленным поведенческим паттернам и опыту – это защита, за отклонение от которой нужно заплатить волнением и неопределенностью. Животное покинет эту защиту только под влиянием извне; человек, через относительную свободу сознания, способен отойти от нее по своему желанию; таким образом он подвергается двойной опасности — гордыни и изоляции. Ведь удаляясь от изначального архетипического порядка, он отделяет себя от своих особых исторических корней.

В дополнение к Хедигер и Портману, К. Лоренц и Ф. Альвердес24 среди других, показывают, что юнгианская теория архетипов может стать подходящим фундаментом для общего понимания человеческой и животной психологии. Лоренц пишет о “врожденных схемах”25 (то есть, неких формах “врожденных реакций на характерные стимулирующие ситуации); эти схемы “независимы от опыта”,26 и в них “формальная схожесть на некоторые человеческие отношения, основанные на врожденных схемах, может наблюдаться также и в животном поведении”.27 Он подчеркивает, что тем самым он не подразумевает “врожденный образ”, но только “предоформленный потенциал” такого образа, и объявляет, что это “опыт, наполняющий форму сущности”, а также что “некоторые типы человеческих реакций нельзя объяснить специфической адаптацией или необходимостью сохранения расы, но являются прямыми проявлениями законов, которые прикреплены ко всем живым существам как таковым… и которые, как кажется, даются a priori”.28 Хотя Лоренц не признавал все достоинства юнгианской теории архетипов и пренебрежительно называл ее “обобщением специальных законов”, несложно установить некоторые параллели. Также и поведенческие паттерны, которые Альвердес определил как “архетип дома”, “архетип строения”, “архетип спаривания”, “архетип родительства”, и т. д., являются типичными формами опыта и в животном, и в человеческом мире. Они представляют собой определенные конфигурации существования, действия и реакции, неся структурный отпечаток в своем “оригинальном паттерне”, но не в своих индивидуальных манифестациях.

“Термин [архетип] не должен означать унаследованную идею, но скорее унаследованный вид психического функционирования, соответствующий врожденному способу появления цыпленка из яйца, построения птицей гнезда, тому, как определенный вид осы жалит моторный центр гусеницы, а угорь находит путь к Бермудам. Иными словами, это “поведенческий паттерн”. Этот аспект архетипа — биологический. …Но картина меняется сразу же, если взглянуть изнутри, то есть, из области субъективной психики. Здесь архетип представляется мистическим, то есть, проявляется как опыт фундаментальной важности. В тот момент, когда он облекает себя в подходящие символы, что не всегда происходит именно так, он ставит человека в состояние одержимости, последствия которой предугадать невозможно”.29

Здесь биологическая, психологическая, и даже в каком-то смысле “метафизическая” области лежат вблизи друг к другу. Таким образом разделение Хедигером животного поведения на типичные категории — на “архетопы”30 термин, являющийся психологическим аналогом “биотопу” (в основном топографическая единица)31 вполне имеет место быть.

Другая область, в которой была проведена значительная работа по проблеме предоформленных психических структур, в особенности в последние двадцать лет, это детская психология. Примеры исследований Р. А. Шпица в сотрудничестве с К. Вольфом32 и труды Э. Кайла,33 которые показали, что у ребенка в возрасте от трех до шести месяцев, социальное проявление в виде улыбки необходимо рассматривать как ответ на Gestalt-действие живого лица человека, которое “высвобождает” врожденные архетипические реакции. Работы Р. Келлога34 об архетипической структуре развития эго в детях от двух до четырех лет, проявляющееся в их записках и рисунках, дают нам интересные подсказки.

Юнг пишет, “Ошибочно предполагать, что психика новорожденного младенца – это tabula rasa (чистый лист — лат.) в том смысле, что в ней абсолютно ничего нет. Поскольку ребенок рождается с конкретным мозгом, предопределенным наследственностью и таким образом индивидуализированным, он встречает внешние чувственные символы не c какой бы то ни было склонностью, а конкретной. Можно продемонстрировать, что эти склонности являются унаследованными инстинктами и предоформленными паттернами, последние из которых существуют a priori и в качестве формальных условий апперцепции, они основаны на инстинкте”.35 “Все те факторы, следовательно, которые являлись жизненно важными для наших дальних и ближних предков, будут являться таковыми и для нас, так как они встроены в унаследованную органическую систему”.36

Это во многом подтверждается и наблюдениями за новорожденными младенцами, проведенными педиатром Ф. Штирниманом.37 Согласно Штирниману, психика младенца уже сформирована на момент его рождения. “Предвосхищения”, т. е. образы поведения, принадлежащие к более поздней стадии развития и проявляющиеся заранее, ясно показывают этот структурированный характер. “Не существует послеродового психогенеза, — пишет Штирниман, — только развитие. … Это не только унаследованная структура тела, но и унаследованные инстинкты. Психика новорожденного как фотографическая пластина, снятая в предыдущих поколениях. Когда она проявляется, отдельные фрагменты картины появляются тут и там, до тех пор, пока вся картина не проявит себя целиком”.38 Мнение, что все это происходит от рефлексов, не выдерживает критики. Хотя архетипы и ведут себя, подобно рефлексам, автономно, в отличие от рефлексов, они обладают и осмысленным характером, связанным с сознанием, и способны проявляться во всех психических и духовных областях.

В то время как у животных физическое и психическое образуют неразрывную пару, части которой, как кажется, сфокусированы и едва различимы,39 в человеке эти две области стали представлять возможность наблюдаемого параллелизма, а вскоре после этого — и отдельной “индивидуальности”. По мнению Юнга, “изначальные структурные составляющие психики обладают не меньшим единством, чем составляющие видимого тела. Можно сказать, что архетипы подобны органам предрациональной психики”.40 “Ведь архетип является элементом нашей психической структуры, и, следовательно, необходимым компонентом нашей психической экономики”.41

“Так же, как живое тело со всеми его особыми характеристиками является системой функций адаптации ко внешнему миру, так и психика должна содержать органы или функциональные системы, соответствующие обычным физическим событиям. Под этим я понимаю не виды ощущения, зависимые от органов, но скорее психическую параллель для обычных физических событий”.42

С незапамятных времен ежедневное движение небесных светил и смена дня ночью выражались в серии образов — таких, как миф об умирающем и воскресающем герое — и эти образы запечатлелись в человеческой психике. Здесь можно говорить об “аналогии образов” физическим процессам и предположить, что психика имеет структурно определенную способность транслировать физические процессы в архетипические формы или “образы…, которые едва ли имеет сколько бы то ни было распознаваемую связь с объективным процессом… Нет никаких оснований судить о психике как о чем-то вторичном, побочном симптоме чего-то другого; напротив, все указывает на то, что это фактор sui generis (уникальный, самобытный — лат.) ”43

Потребность человека в понимании мира и его переживаний в нем как символически, так и фактически можно заметить в ранних периодах жизни многих детей.44 Символический, образный взгляд на мир — такая же естественная часть жизни ребенка, как и восприятие мира посредством органов чувств. Он представляет собой естественное и спонтанное стремление, добавляющее к биологической связи человека параллельную и эквивалентную ей психическую, таким образом насыщая жизнь дополнительным измерением — она во многом делает его тем человеком, которым он является. Архетип является источником любой творческой деятельности, и питается он не сдерживанием (как считалось в психоанализе), но силой изначально неощущаемых архетипов, работающих из глубины психики и создающих область духовного. Таким образом, например, миф о солнечном герое — это спонтанный “перевод” психики солнечного движения, и оно отражает формирующееся осознание человеком психических процессов, сопутствующих физическим процессам. “Архетип не следует из физического, но описывает то, как психика переживает физическое”,45 то есть архетип делает возможным перевод физического в психическое. Слово “перевод” подразумевает те спонтанные действия психики, которые мы до сих пор не могли описать в материалистических или биологических терминах, они свидетельствуют о его духовном и “нематериальном” характере.46

“Организм воспринимает свет новой структурой, глазом, а психика воспринимает естественный процесс символическим образом, обрабатывающим процесс так же, как глаз обрабатывает свет. И таким же образом, как глаз становится свидетелем необычной и независимой творческой деятельности живой материи, первобытный образ есть выражение уникальной и безусловной творческой силы разума”.47

Таким образом, архетип нужно рассматривать в первую очередь как магнитное поле и энергетический центр, лежащий в основе трансформации психических процессов в образы. Пока он все еще в утробе коллективного бессознательного, это всего лишь “структура, чья форма поначалу неопределима, но наделенная способностью проявляться в определенной форме посредством проекции”.48 Даже этимология слова “архетип” указывает на эти характеристики. “Первая часть “архи” означает “начало, исток, причину, первоисточник и принцип”, но также обозначает “позицию лидера, верховной власти и государства” (другими словами, “доминанта”); вторая часть “тип” означает “удар, а также то, что удар порождает, отпечаток монеты … форма, образ, копия, прототип, модель, порядок и норма”, в фигуральном, современном смысле — “паттерн, первоосновная, первобытная форма (форма, например, общая для людей, животных и растений).49 Эти значения подразумевают процесс “запечатления” через повторяющиеся типичные переживания и в то же время говорят о “силах” и “тенденциях”, которые опытным путем приводят к повторениям похожих переживаний. Они проясняют нам, что “в действительно подобной Протею области психики существуют формирующие принципы — доминантные функции, иными словами, “архетипы” — и что в этой области можно говорить о действиях несформированного и формирующего фактора (forma), на формируемый элемент (formatum), и что эти действия происходят на различных уровнях.50

Частичная взаимосвязь между архетипом и платоновской “идеей” очевидна, так как архетипы “формируют эмпирическую основу под платоновскими идеями”.51 Оба они означают что-то сформированное, “образоподобное”, “зримое”, но Идеи, в отличие от архетипов, “по определению неизменны”,52 и, следовательно, должны рассматриваться как трансцендентные, вечные формы, существовавшие до всевозможных переживаний. Здесь важно не забывать об отделении Юнгом “архетипа как такового” (невоспринимаемого) и “представленного”, или уже воспринимаемого архетипа,53 так как архетип сам по себе “трансцендентен” по отношению к области психики, он непознаваем, “психоид”. Подобно платоновской Идее, он предшествует сознательным переживаниям. Здесь, конечно, слово “трансцендентный” надо понимать не в метафизическом смысле, а эмпирическом, означая “за рамками сознания”. Если, с одной стороны, “Идея” находится внутри категорий времени и пространства в творческой области, то есть в области сознательной психики, в форме “эйдолона”, и этот эйдолон, подобно “представленному архетипу”, совмещает безвременный элемент (идею) и пространственно-временной (способ проявления). Другими словами, выражается биполярность, парадокс. В этом смысле мы совместно с Юнгом можем сказать, что вечные Идеи Платона, “хранящиеся в наднебесном пространстве”, являются философским выражением психологических архетипов”.54 В противопоставление ясности Идеи, архетип обладает преимуществом динамизма. Он — “живой организм, наделенный созидательной силой”.55

Психика постоянно создает эти фигуры и формы из архетипов, позволяющие происходить познанию. Не существует важной идеи или взгляда, не уходящего корнями в первобытные архетипические формы. Эти формы появились во времена, когда сознательный разум еще не думал, но лишь ощущал, когда мысль, по сути, все еще являлась открытием; не изобретенной, но открытой разуму источником извне, они убедительны благодаря их непосредственности.56 Таким образом архетипы — ни что иное, как типичные формы восприятия и перцепции, переживаний и реакции, активного и пассивного поведения, образы самой жизни, “которые с удовольствием создают формы, растворяют их, и создают их вновь с отпечатком предыдущей версии: процесс, происходящий в материальной, психической и духовной областях”.57

Часто используемое сравнение архетипа с эйдосом Платона, и неспособность отделить неощутимый “архетип как таковой” от ощутимого, “представимого”, привело к пониманию архетипа как, скажем, унаследованного “готового образа”. Это породило бесчисленные ошибки и излишнюю полемику.

Много уже раз было сказано о том, что, с точки зрения имеющихся на сегодняшний день знаний, приобретенные характеристики или воспоминания невозможно унаследовать. Те, кто придерживался этой точки зрения, истово закрывали глаза на тот факт, что юнгианские архетипы — структурное условие психики, которое при определенных сочетаниях внешних и внутренних условий могут проявлять некоторые “паттерны” — и что это не имеет ничего общего с унаследованием определенных образов. Они отказывались понять, что эти “первобытные образы”, которые похожи только лишь их внутренним паттерном, основаны на принципе формы, который был по умолчанию заложен в психике; они “наследованы” только в том смысле, что структура психики, согласно сегодняшнему пониманию, включает в себя универсальное человеческое наследство и несет в себе способность проявляться в определенных и специфических формах. Вероятно, человек, живущий на другой планете — если такой существует — обладал бы психикой, отличной от нашей, которая бы обладала отличающейся структурой и абсолютно иными первобытными формами, или архетипами.

По этой причине нужно подчеркнуть, что архетипы — не унаследованные представления, а унаследованная склонность к представлениям. “Они появляются только в законченном или оформленном материале, как и управляющие принципы, их формирующие”.58 Они – предрасположения, каналы, устья рек, в которые углубляется вода жизни. Эти “каналы” формируют психическую смесь с “узловыми точками”, соответствующими, как мы уже видели, структуре комплексов психики с ее “смысловыми ядрами”. Мы должны предположить в них скрытых организаторов представлений; они — “первобытный паттерн”, лежащий за незримым порядком бессознательной психики; сквозь тысячелетия их неудержимая сила формировала вновь и вновь вечное значение содержимого, попавшего в бессознательное, таким образом поддерживая в этом содержимом жизнь. Они формируют “потенциальную осевую систему” и — подобно кристаллической решетке в растворе — прообраз которой, как мы говорили, уже существует в бессознательном. Они не обладают материальной формой; они подобны éternels incréés (вечный прирост — фр. — Юнг иногда пользовался этим Бергсоновским термином, говоря о нем), которые сначала должны обрести твердость и ясность, облаченные сознательным разумом, прежде чем они смогут проявиться в качестве “материальной реальности”, в качестве “образа”, и, в каком-то смысле, быть “рождены”. Даже когда мы сталкиваемся с ними “внутри нас” (например, во снах), архетипы, как только мы их осознаем сознательным разумом, принимают участие в конкретном внешнем мире, так как из него они берут материю, в которую ихи “облачают”. “Архетипы, можно сказать, — “вечное” присутствие”, пишет Юнг,59 и до какой степени он воспринимается сознательным разумом, зависит только от состояния60 в моменте.

“Архетип как таковой” – это непредставимый элемент, предрасположенность, которая начинает действовать в конкретный момент развития человеческого разума, размещающая содержимое сознательного в определенные формы. “Ни один архетип нельзя упрощать до простой формулы. Он — сосуд, не бывающий пустым или наполненным. У него есть потенциал к существованию только тогда, когда он принимает форму через материю, он перестает быть тем, чем он был до этого. Он сохраняется через века и каждый раз требует новой интерпретации”.61 Его “фундаментальный паттерн” неизменяем, но его способ воплощения постоянно меняется. Это создает определенный предел его анализу, интерпретации и определению. “Ни на единый момент, — пишет Юнг, — мы не можем поддаться иллюзии, что архетип может быть окончательно объяснен и таким образом разобран. Даже наилучшие попытки объяснения — лишь более или менее успешные попытки перевода его в другой метафорический язык”.62

Так как архетипы – это унаследованные “формы”, поначалу не охарактеризованные конкретным содержимым, возможно провести аналогию между ними и так называемой “Gestalt-теорией”, говоря, что “унаследованная” часть как раз и является Гештальтом, т.е. способность психики переживать в Гештальтах и создавать Гештальты как в буквальном понимании, так и в верном целостном понимании.63

“Гештальт-критерий”,64 сформулированный Христианом фон Эренфельсом (1859-1932), основателем Гештальт-психологии, также допускает некоторые аналогии. Критерии следующие: а) Гештальты вместе составляют больше, чем простая сумма их элементов; б) Гештальты сохраняют свои характеристики и типичные качества, даже если их основы некоторым образом меняются. Таким образом они представляют собой “целостность” (как и архетипы), их нельзя определить, но лишь описать в общих чертах или пережить. “Целостность означает структуру, определенную значением”.65 Но будучи целостностью, она может быть изменяема, но то, что остается неизменным и узнаваемым, константа — это и есть Гештальт как таковой.66 Простая мелодия, например, сохранит свою фундаментальную форму (Гештальт), вне зависимости от того, в какой тональности ее играть, и каждый, кому она знакома, распознает ее даже среди самых сложных вариаций. Базовый план в виде креста облачен любым видом храма, будь то готический, мавританский стиль, барокко, модерн — он сохранит в себе основной паттерн распятия. Подобно этому и архетип, например, архетип, выражающий “создание отношений” между двумя областями — может позаимствовать способ воплощения из диаметрально противоположных сфер реальности и категориального созерцания и все также сохранить свою смысловую сущность. В этом случае, мост, радуга, врата, горный перевал, компромисс, связующее звено могут означать одно и то же, или, по крайней мере, нести фундаментально однообразные значения, при этом, при рассмотрении порознь, сохранять в себе отличающий его аспект.

Для Гештальт-психолога действительно Гештальт – это чисто формальная концепция; ей не хватает богатства смыслов, которое является ключевым элементом архетипа. Хотя “значение” в Гештальт-психологии означает “внутренний Гештальт-порядок”67, его нужно понимать в чисто формальном смысле, как “первичный паттерн”; в нем нет коннотации содержимого такой же, какую может выразить архетип с помощью образов, возбужденных эмоциональным зарядом. При этом, “свойство целостности” и “способность изменяться” — основные характеристики и архетипа, и Гештальта. “Гештальт – это целостность, чье поведение не определяется поведением его элементов, но внутренней природой целого” (Вертехаймер). Здесь снова необходимо подчеркнуть, что ни “избранные Гештальты” (т.е. наполненные смыслом), ни архетипы не являются “готовыми к использованию”, как платонические Идеи; и те, и другие происходят от игры психических сил, необходимых следствий законов порядка, унаследованного психикой.68

Каждый архетип имеет потенциал бесконечно развиваться и дифференцироваться; подобно крепкому дереву, он разрастается ветвями с тысячами цветов. Вопрос о том, существует ли одна или несколько первобытных форм, кажется бессмысленным. В конце концов, их можно упростить до возможностей типичного и основного опыта, и, предположительно, до единства первичных противоположностей — свет-тьма, рай-земля, и т. д, основ бытия.

Чем глубже область бессознательного, из которой произрастает архетип, тем более простым будет его базовый образ, но тем больше возможностей развития будет содержаться в нем, и более осмысленными будут его смыслы. Это иллюстрируется генеалогией богов: “Сущность бога раскрывается в его потомках. Чем выше, т. е. раньше, порождающие божественные фигуры стоят в генеалогическом древе, чем большее количество существ оно включает, тем богаче и разнообразней их значения. И так же, как в логической системе верхнеуровневая концепция остается качественно и количественно неизменной, даже когда из нее было выведено большое число концепций, также родительские фигуры сохраняют свое неизменное множество проявлений и сущностей даже после того, как их некоторые модификации были выделены из них в виде их детей”.69

В мире архетипов мы можем аналогично выстроить некоторый иерархический порядок. Мы определяем в качестве “первичных” архетипы, не подверженные дальнейшему разбору, которые представляют, скажем так, “прародителей”; мы именуем следующее поколение, их “детей”, “вторичными”, их “внуков” — “третичными” и т. д., пока не доберемся до тех высокодиверсифицированных архетипов, которые находятся ближе всего к знакомой области нашего сознания и поэтому обладают наименьшей насыщенностью смыслом и нуминозностью энергитического заряда. Такая иерархическая цепь может, например, формироваться из архетипов, проявляющих базовые черты целой человеческой семьи, или только женского пола, белой расы, европейцев, северных народов, британцев, лондонцев или семьи Браун и т. д. Неоспорим тот факт, что наряду с архетипами, присущими человеческой расе в целом, лондонцы будут обладать еще и другими, свойственными только жителям Лондона. Второе, однако, необходимо рассматривать как вариацию первого. Базовая структура выстроена, но ее индивидуальные пространственно-временные конкретизации запечатлены во временном и пространственном сочетании, в котором они проявляются. Так же как в генеалогии богов, эти архетипы — “дети”, удаленные от “первообразной семьи”, и, соответственно, они проявляют самые разнообразные аспекты. Первичные, в сущности, неизменные потребности, типичные, постоянно повторяющиеся основные переживания человечества позволяют бесконечно продолжаться и архетипам, и в то же время создают те “магнетические трения” в глубине психики, пробуждающие архетипы вновь и вновь, в самых разнообразных вариациях и формах.70

Подобно тому, как формирование кристаллов основано на относительно простых принципах, так же и архетипы проявляют некоторые основные характеристики, позволяющие отнести их к определенным группам.71 “Существуют, — пишет Юнг, — типы ситуаций и типы фигур, часто повторяющихся и обладающих связанными значениями. Поэтому я пользуюсь термином “мотив” для определения этих повторений”.72 Типичные мотивы коллективного бессознательного подобны морфологическим и функциональным повторениям в системе биологии. “Это формы, существующие a priori, “отпечатки”, или биологические нормы психической деятельности”.73 Но архетипы не только формируют “первичный паттерн” для персонификаций частичных аспектов психики, и, таким образом, всевозможных фигур; они могут представлять собой “базовый принцип” для абстрактных отношений и законов.74

Психические проявления духа сразу же означают, что они архетипической природы — другими словами, феномен, который мы называем духом, зависит от существования автономного первобытного образа, универсально присутствующего в предсознательной структуре человеческой психики”.75

Даже если мы будем верить, что самостоятельная манифестация, явление духа – это обычная галлюцинация, она будет оставаться психическим происшествием (неподвластным нашей воле). В любом случае это “автономный комплекс”. Факт, что психика каждого человека в ходе его естественного роста развивается в целостность, представляющую собой такие различные компоненты, как эго, бессознательное, персона, тень и т.п., это архетипический феномен. Кристаллизация более или менее стабильного эго, например, является естественным ходом развития и характерен для человеческого вида. Подобно семени, психика носит в себе предрасположенность к полной зрелости, и реализует эту предрасположенность в форме архетипических процессов. Таким образом индивидуация, потенциальное развитие человека в уникальную личность, содержится в зародышевой форме в каждой психике, актуализировано оно или нет. И так как вся психическая жизнь полностью основана на архетипах, и мы можем говорить не только об архетипах как таковых, но и архетипических ситуациях, переживаниях, действия, чувствах, откровениях и т.п., любое узкое ограничение этой концепции лишь умалит ее богатство смыслов и возможные следствия. Конечно, наше умозрительное суждение всегда ищет пути определить архетип в недвусмысленных терминах и, таким образом, упускает самую его сущность, ведь его характерной чертой, про которую нам нужно помнить, является неоднозначность.76

Коллективное бессознательное — это сверхиндивидуальная матрица, бесконечная сумма фундаментальных психических событий, накопленных за миллионы лет, это царство неизмеримой ширины и глубины. С самого начала ее развития оно является внутренним эквивалентом Создания, внутренняя вселенная, такая же безбрежная, как и внешняя. Широко принятая идея коллективного бессознательного как “слоя”, расположенного под сознательным разумом, таким образом, несостоятельно и вводит в заблуждение. Эта широко распространенная склонность, особенно часто встречающаяся среди философов и теологов, — определять бессознательное как что-то негативное, нечистое, аморальное, и таким образом приписывать его к нижайшему уровню психики, произрастает из неспособности различить личное и коллективное бессознательное; так же, как и в учении Фрейда, все бессознательное воспринимается лишь как “резервуар для подавленного”. Но коллективное бессознательное состоит не из индивидуального опыта; оно — внутренняя связь с миром в целом. Упускают то, что коллективное бессознательное имеет совершенно иную природу, включая все содержимое психических переживаний человечества, самое ценное наряду с самым бесполезным, самое прекрасное с самым отвратительным; и что еще упускают — что коллективное бессознательное во всех возможных смыслах “нейтрально”, что его содержимое получает ценность только во время встречи с сознательным.

Этот “нейтральный” характер коллективного бессознательного привело Юнга к определению его как “объективное” в противоположность сознанию, которое, если только его не затягивают бессознательные потоки, всегда принимает личную точку зрения, руководствуясь персональным выбором и позицией, и к изобретению подходящего термина “объективное психическое”. Ведь из нее посредством архетипов, говорит неподражаемый голос природы, недоступный суждению сознательным разумом и игнорирующий приказы и запреты внешней среды, которое вносит свой вклад в личное бессознательное.77 Топографическое определение, разделяющее “верхние” и “нижние” слои, может в некоторой степени быть применено к “личному бессознательному” как вместилищу содержимого, тесно связанного с инстинктивной жизнью и подавленной в ходе личной жизни человека. Но в отношении коллективного бессознательного, можно с таким же успехом представить его над, вокруг, под или в стороне от сознательного, при том условии, что эта эвристическая концепция в принципе подвергается “представлению”. “По моему опыту, — пишет Юнг, — сознательный разум может занимать лишь относительно центральную позицию и должен мириться с тем фактом, что бессознательное находится вовне, и, соответственно, окружает его со всех сторон. Бессознательное содержимое сзади соединяет его с психологическими состояниями с одной стороны, и архетипическими данными с другой. Но в то же время оно протягивается вперед интуицией, которая формируется отчасти архетипами, и отчасти подсознательными процессами, зависящими от относительности пространства и времени в бессознательном”.78

Он пишет и более конкретно: “Мы должны… приучить себя к мысли, что сознательное и бессознательное не имеют между собой четких границ, одно не начинается как раз там, где завершается другое. Скорее, психика является сознательно-бессознательным целым”.79

Феномен, иногда называемый “чудом”, а иногда — “простым совпадением”, когда внутренние ощущения (предчувствия, видения, сны, и т.д.) проявляют ощутимое совпадение с внешними переживаниями, вне зависимости от того, находятся ли они в настоящем, прошлом или будущем — например, феномен, определенный как телепатия80 — больше не принадлежат к этой “центральной области” сознательного разума, но к “пограничной зоне”, в которой сознательное и бессознательное касаются или пересекаются, как бывает в моменты, когда снижается порог сознания и бессознательное содержимое спонтанно прорывается в область сознательного. Таким образом, они могут переживаться и быть замечены единовременно, так как беспричинность и относительность пространства и времени, превалирующие в бессознательном одновременно входят и действуют в области сознательного. Здесь мы имеем связанные не события причинно-следственного характера, а стремления к другому принципу объяснения.81 Их первоисточником, несомненно, являются архетипы.

Изучения и исследования, которые Юнг давно уже посвятил этим феноменам, в последние годы привели его к предположению о существовании нового естественного принципа, проявляющегося в особых психических условиях. “Пространство, время и причинно-следственная связь, триада классической физики, — пишет он, — дополняется при таком раскладе фактором синхроничности, составляя таким образом тетраду”. Для отделения от термина “синхронизма” (одновременности), он ввел понятие “синхроничности”.82 Таким образом он хотел определить “совпадение по времени двух или более несвязанных причинно событий, имеющих схожий смысл”; это применимо ко всем “факторам a priori”, или “актов созидания во времени”.83 “Как бы ни непредставимо это могло бы показаться, мы наконец вынуждены признать, что в бессознательном существует что-то вроде a priori знания или “моментальности” событий, не имеющих между собой причинной связи”,84 но которое проявляется везде, где такое сочетание является подходящим. В связи с этим Юнг возвращается к древней, так и не решенной удовлетворительно проблеме психофизического параллелизма, рассматривая его с новой точки зрения и придавая ему новый смысл.

Синхроничность, пишет он, “обладает свойствами, способными помочь в разрешении проблемы тела и души. В первую очередь, именно факт беспричинного порядка, или, скорее осмысленной упорядоченности, могут пролить свет на психофизический параллелизм”.85 Физику и психику можно рассматривать как два аспекта одного и того же, упорядоченного согласно осмысленному параллелизму; они, скажем так, “накладываются” друг на друга; они “синхронны”; и, в их содействии, не могут быть поняты как причинно-следственная связь. Однако эта “беспричинная упорядоченность”,86 как Юнг называл бессознательные факторы, ничто иное, как архетипическая структура коллективного бессознательного; архетип, когда он становится обнаружимым сознательным разумом, “является интроспективно распознаваемой формой a priori психической упорядоченности».87 Своим увеличенным зарядом энергии или нуминозным влиянием оно пробуждает повышенную эмоциональность, которая является отправной точкой для появления и переживания синхронистичных феноменов.88 По его мнению, архетипы, вдобавок к их роли в качестве формообразующего фактора в индивидуальной психике, приобретают более широкий смысл высшего “порядка”, которому “и психика человека, и объект перцепции подчиняются”.89 Его можно рассматривать как организатора представлений, работающего из бессознательного как некий “регулятор и организующий фактор”.90 В сравнение с нашей индивидуальной временностью, жизнь архетипа безвременна и беспредельна.

“Наша жизнь действительно такая же, какой была всегда. В любом случае, в нашем понимании слова, она является непреходящей; ведь физиологические и психологические процессы, присущие человеку, сохраняются сотнями тысячелетий, вырезая в самой глубине наших сердец эту фундаментальную интуицию “вечного” продолжения жизни. Но самость, как термин, заключающий в себе весь живой организм, не только содержит в себе целостность всей прошлой жизни, но также является и отправной точкой, плодородной почвой, из которой произрастает вся будущая жизнь. Это предзнаменование будущего также ясно отражено на наших глубочайших чувствах, как и исторический аспект. Идея бессмертия обоснованно следует из этих психологических предпосылок”.91

Таким образом архетип, как все, что является психологически живым, обладает фундаментальным свойством биполярности. Как голова Януса, она повернута и “вперед”, и “назад” объединяя в осмысленное целое всё возможное, что было, и что будет. На основании этой биполярности его “целительный аспект” может рассматриваться как фрагмент предвосхищающего психологического развития и использован в психотерапии.

“Так же, как все архетипы обладают положительной, благосклонной, светлой стороной, указывающей вверх, также имеется и сторона, указывающая вниз, частично негативная, неблагоприятная, частично хтоническая…”92 В бессознательном архетипы не изолированы друг от друга, но находятся в состоянии контаминации, полного взаимопроникновения и слияния.93 Часто это “почти безнадежное предприятие — вырвать один архетип из живой ткани психики;но несмотря на их переплетенность они образуют единицы смысла, которые можно осознать интуитивно”.94

Изменения, которые могут произойти с человеком, не бесконечно изменчивы; они являются вариациями некоторых типичных событий, ограниченных в числе. В момент, когда проявляется бедственная ситуация, соответствующий архетип формируется в бессознательном. Так как это архетип нуминозен, т.е. обладает особой энергией, он будет привлекать к себе содержимое сознания — сознательные идеи, которые делают его ощутимым и таким образом позволяют его осознать. Его переход в сознательное ощущается озарением, откровением, или “спасительной идеей”.95

Только когда архетипы входят в контакт с сознательным разумом, то есть, когда свет сознания падает на них, и их контуры прорисовываются из тьмы и наполняются личным содержимым, только тогда сознание может их различить. Только тогда сознание может разобрать, понять, обработать и ассимилировать их. “Психическая сущность может стать сознательным содержимым, то есть, может быть представлено, только если оно обладает качеством образа, и, таким образом, представимо”.96 Только тогда оно может быть ассимилировано в ходе анализа и переведено в форму сознательного. Этот процесс совершенно необходим, так как содержимое коллективного бессознательного как раз и является “заряженными энергией ядрами значения”. Они зачастую обладают магической и завораживающей силой и — подобно богам, требующим умилостивления, — они должны быть лишены своей реальности и автономности “изменением имен”,97 т.е. переведены в понятный язык, если им предстоит исполнить свое предназначение в психической экономике. Соответственно, Юнг пишет:

“Психология, таким образом, переводит архаичную речь мифа в современную мифологему — конечно, еще не осознанную в качестве таковой — составляющую единое целое с мифом “наука”. Это, как кажется, безнадежное предприятие — живой и живший миф, удовлетворительный для людей соответствующего темперамента…”.98

Если такой перевод успешен, в анализе, например, инстинктивная энергия, присутствующая в бессознательном содержимом, изливается в сознательный разум, где оно становится новым источником энергии.99 Создается новая связь между нашим личным сознательным миром и первобытными переживаниями людей, и “исторический человек в нас держится за руки с новорожденным, индивидуальным человеком”,100 то есть, запертые ворота к корням и источникам психической жизни открываются вновь. Это объясняет освобождающее влияние, которое может проявиться в больной психике, оторванной от естественного порядка вещей, когда она встречается и примиряется с архетипами.

Когда человек обнаруживает себя в тяжелой, и, как кажется, безрезультатной психической ситуации, могут появляться архетипические сны, означая потенциал продвижения вперед, который бы при другом раскладе не проявил себя. Вообще, именно такие ситуации вызывают архетип, если не снами, то через переживания, возмущающие бессознательное. В таких случаях психотерапевт, если он понимает и знает, как воспользоваться языком бессознательного, обязан найти новое решение проблемы, рациональный подход к которой невозможен. Когда с пациентом проводится работа именно под таким углом, “глубинные слои бессознательного, первобытные образы активируются, и трансформация личности имеет возможность начаться”.101 “Обыватель, не имея возможности наблюдать за поведением автономных комплексов, часто склонен в соответствие с общей тенденцией приписывать происхождение психического содержимого внешней среде. Это ожидание, конечно, обосновано до тех пор, пока речь идет об категориальном созерцании в содержимом сознания. Вдобавок к ним, однако, существуют и иррациональные, импульсивные реакции, проистекающие из бессознательного, организующие содержимое по архетипическому порядку. Чем более четко проявляется архетип, тем сильнее будет впечатление, и психологические заявления будут формироваться как “демонические” или “божественные”; … такие заявления означают одержимость архетипом. Идеи, свойственные им, обязательно антропоморфны и, таким образом, отделимы от организующего архетипа, которые сами по себе непредставимы, так как бессознательны. При этом, они доказывают, что архетип был активирован… Высока вероятность, что активация архетипа зависит от изменения сознательной ситуации, что требует новой формы компенсации”.102 Эта компенсация, в свою очередь, приводит к перераспределению психической энергии и соответственной упорядоченности психической ситуации. В таким случаях, “мы должны следовать за природой как за проводником, и доктор в таком случае занимается скорее не лечением, а развитием творческих возможностей, дремлющих в самом пациенте”.103

Часто архетип является человеку в качестве, как кажется, мелочи, чего-то, что едва ли привлекает внимание; и это справедливо как для образов внешнего, так и внутреннего мира. И все же, как точно заметил Юнг, он обладает “судьбоносной силой… Архетипы обладают этой особенностью наряду с миром атомов, который являет нашему взору, что чем более глубоко исследователь погружается в микровселенную, тем более взрывоопасные силы он обнаруживает закованными в ней. Наибольшее влияние происходит от мельчайших причин, что становится очевидно не только в физике, но и в области психологических исследований. Как часто в самые критические моменты жизни кажется, что все висит на волоске!”104

По этой причине, согласно Юнгу, “раньше или позже ядерная физика и психология бессознательного будут сближаться, так как и та, и другая, независимо друг от друга, из противоположных направлений, подталкивают нас к области трансцендентного, один концепцией атома, а другой — архетипа”.105

Следующий сон может служить иллюстрацией возможной роли и действия архетипа. Он пришел к французскому терапевту, врачу общей практики, тридцати пяти лет, и большому рационалисту. Склонность этого человека к превосходным формулировкам, его интеллектуальная мощь привели его к мнению, что он был выдающимся врачом, и что если его пациенты выздоравливали, это была его заслуга; что его воле была присуща экстраординарная сила. Благодаря такой инфляции эго, он полностью упустил, что его творческие дарования, свойственные ему в молодости, были сдавлены, а его эмоциональные силы были также парализованы, больны. Бессознательное стремилось посредством невероятно архетипического сна исправить и компенсировать эту односторонность его сознательного разума, которая начала угрожать его психическому балансу. Вот его сон:

Комментарии к этому сну излишни. Он говорит сам за себя. Не предположительно всезнающий человек, человек воли, исцеляет, но сила, “находящаяся” за ним и “проходящая” через него, принадлежащая “архетипу духа”. Если он скромно “позволяет ей течь”, до сих пор жесткий и больной женско-эмоциональный аспект спящего насыщается новой жизнью, становится более здоровым и жизнерадостным; его парализованный творческий дар восстанавливается.106 Так как герой (спящий) находится в безнадежной ситуации и по внутренним и внешним причинам не может самоисцелиться, появляется необходимое озарение, компенсирующее его недостаточность в форме персонифицированной идеи107 “Мудрого Старца”, помогающего советом.

Для любого человека, чей сознательный разум все еще обладает искрой жизни, долей восприимчивости, было бы сложно игнорировать “послание” такого сна или рационалистически причислить его к области “фантазии”. Этот сон располагается в сознательном разуме, принуждает обратить на себя внимание, и таким образом появляется возможность изменить мироощущение. Но если ему отказать, если архетип, который говорит через него не признать, “тогда он появляется сзади в своем “смертоносном” обличии, как темный “сын хаоса”, злодей, Антихрист вместо Спасителя, что более чем ясно демонстрируется современной историей”.108 И это действительно не только для человечества, но и для отдельных личностей, составляющих человечество. Это также справедливо и для всех тех, кто, проявляя “наилучшую добрую волю”, неосознанно втягивают себя и все вокруг себя в зловещие пропасти бессознательного: многие люди, пораженные психозом или неврозом, убежденные, что зло никогда не бывает внутри них самих, но только в других, кого, соответственно, нужно осудить и уничтожить.

* *

“В реальной жизни мы никогда не сможем освободиться от нашего архетипического фундамента, не заплатив неврозом, подобно тому, как мы не можем избавить свое тело от органов, не совершив самоубийства”.109

Архетипы, как глас человечества, — великие упорядочивающие элементы, а игнорирование или попытки нарушить их создают путаницу и разрушение. Их можно рассматривать как “безошибочную причину невротических или психопатических расстройств, ведущих себя подобно запущенным или поврежденным органам или органически функционирующим системам”.110 Происходя из психоидной области, архетипы обладают упорядочивающим влиянием на психические процессы, равно как и на содержимое сознательного, ведя его лабиринтами к потенциальной целостности, так как они “определяют природу конфигурационного процесса и пути прохождения, как будто зная заранее, или как будто архетипы уже обладают целью быть описанными окружностью центростремительного процесса”.111 Таким образом, они — защитники и спасители, способные превозмочь любой блок и проложить осмысленный мост через любой разлом. Тот, кто говорит “первобытными образами”, говорит “тысячами голосов; он захватывает и пересиливает, и в то же время он поднимает идею, которую пытается выразить, из области временного и преходящего в область вечного. Он превращает нашу личную судьбу в судьбу человечества, тем самым пробуждая в нас те благородные силы, которые во все времена позволяли человеку найти убежище от любой беды и пережить самые продолжительные ночи”.112