Карл Густав Юнг
Письма от 1943 г.
Анониму, 6 января 1943 г.
Дорогой доктор N.,
Позвольте мне сделать несколько замечаний по содержанию вашего письма от 25 декабря 42 г. Похоже, у вас очень много мнений. Но если человек хочет что-то понять, желательно не иметь мнений и учиться тщательно взвешивать факты. Например, в случае сновидений вы полностью упускаете из виду тот факт, что это вопрос не чистой феноменологии, а действительных определяющих факторов, которые можно обнаружить, только тщательно подняв весь контекст сна. Вы также полагаете, что известное вам о сновидении – это, все, что о нем можно узнать. Но это совершенно не так. Есть очень много разных вещей, которые нужно знать, чтобы понять сон должным образом. Между прочим, можете с самого начала прекратить попытки понять собственные сны, потому что везде будете натыкаться на слепое пятно. Возможно, вы считаете, что у вас его нет, но я бы посоветовал отбросить это убеждение, что хоть к чему-то прийти. Возможно, вы никуда и не хотите, и потому эти убеждения для вас так дороги. Человек может глубоко обманывать себя в этом отношении. Во всяком случае, ваша ментальная ситуация крайне благоприятна для снов о ночных ворах. У человека всегда появляются такие сны, когда есть что-то снаружи, пытающееся попасть внутрь, и это нечто с великим хитроумием туда не пускают.
Сны не «перемешивают личности». Напротив, все на своем месте, просто вы этого не понимаете.
Что касается сна об альпинисте,[1] я знал одного коллегу. Он тоже придерживался собственных мнений и постоянно строил свои произвольные расчеты. В его случае не нужно было быть пророком, чтобы понять – он парит в воздухе и может рухнуть в любой момент, что и случилось, потому что он принял мое предупреждение за простое мнение, которое можно заменить бесчисленными другими мнениями. К сожалению, мое мнение было на стороне фактов, а его – нет.
Конечно, телепатия – это явление, обусловленное пространством и временем. Но оно демонстрирует относительно пространства и времени, и этого я не выдумывал. Можете обратиться к своему соотечественнику, профессору Джордану[2] из Ростока, по этому вопросу.
У вас, похоже, очень странные представления о религии. Правота – это категория, к религии неприменимая. Религия состоит из психических реальностей, о которых нельзя сказать, правильные они или неправильные. Кто между вшами и слонами прав, а кто не прав? Достаточно того, что они существуют. Здесь вы показываете свое весьма несовершенное чутье фактов, которое компенсируете множеством мнений. У меня есть научная подготовка, и потому совершенно иная точка зрения, которая очевидно чужда вашей во всех отношениях. Так что для меня религиозные утверждения – это не мнения, а факты, которые можно рассматривать, как ботаник рассматривает растения. Критерий тут древнее высказывание: Quod semper quod ubique quod ab omnibus creditor.[3] Наука о религии, включающая в себя психологию религии, должна согласиться с этим фактом. Никакое мнение над этим не доминирует.
Вопрос о психологии сновидения – это очень сложная тема, которую можно обсуждать с какой-то надеждой на успех, только если есть необходимые зачатки знания наряду с глубоким практическим опытом. Одного факта, что вам снятся сны, и близко недостаточно. У вас, кроме того, есть пищеварительная система, но это не делает вас химиком-физиологом.
Преданный вам, К.Г. Юнг
□ Германия.
1. В этом сне сновидец, страстный альпинист, «шагнул в пространство с вершины горы». Детали случая см. в “Child Development and Education”, CW 17, pars. 117ff.
2. Ср. Джордан, 10 нояб. 34 г.
3. «Чему верили повсюду, всегда, все». Из Винсент Леринский, Commonitorum, 2: «В самой же кафолической Церкви особенно должно заботиться нам о том, чтобы содержать то, чему верили повсюду, всегда, все».
Арнольду Кюнцли, 4 февраля 1943 г.
Дорогой герр Кюнцли,
Большое спасибо за любезно присланный доброжелательный обзор моей небольшой книги.[1] Веря, что вы стремитесь воздать должное моим концепциями, я отважусь обратить ваше внимание на один спорный предмет, который часто был объектом моего любопытства и, время от времени, исследований. Я, конечно, не могу считать, что последние увенчались успехом. Потому позвольте мне досадить вам вопросами. Они связаны с той общей придирчивостью к моему научному подходу, которая привычна в Швейцарии.[2] Полагая, что мой подход действительно проявляет такие легко заметные промахи, как вы согласуете это с тем фактом, что я увенчан по меньшей мере семью почетными степенями доктора наук над моей ненаучной и/или отсталой головой? Я, уж простите, почетный член Академии немецких ученых и врачей, член Королевского Общества, доктор наук Оксфордского и Гарвардского университетов и был одним из четырех почетных гостей и представителей швейцарской науки на трехсотлетии последнего университета. Неужели эти величественные учреждения действительно состоят из одних простаков, неспособных на здравое суждение, а философский факультет Цюрихского университета – мозговой центр мира?
Я был бы искренне благодарен, если бы вы просветили меня, как получается, что концепция науки, доминирующая в Германии, Англии, Америке и Индии[3], благодаря которым я был награжден степенью ученого, не удовлетворяют научным и теоретическим требования философского факультета Цюриха? И тем более был бы обязан за любезно предоставленную информацию, что мне никак не удавалось обнаружить, каким образом мои теории или методы противоречат природе эмпирической науки и потому должны быть осуждены непререкаемым авторитетом упомянутого почтенного учреждения.
Я отвергаю термин «романтическая» для моей концепции бессознательного, поскольку она эмпирическая, а нисколько не философская концепция. И ничего не меняет тот факт, что я разделяю инициалы «К.Г.» с Карусом[4] и, как он, пользуюсь термином «бессознательное». Он был философом, а я нет. Я не «утверждаю» бессознательного. Моя концепция – это nomen, покрывающий эмпирические факты, которые можно проверить в любое время. Если, например, я утверждал архетипы, то был бы не ученым, а платоником. Философски я достаточно старомоден, чтобы не выходить за рамки Канта, так что не пользуюсь романтическими ипостасями и строго «не у себя дома» среди философских мнений. Люди могут только доказать мне, что определенных фактов не существует. Но я все еще жду доказательств.
Поскольку из вашего обзора очевидна добрая воля, я бы хотел выразительно подчеркнуть, что не взваливаю на вас лично подход философского факультета. Ваш обзор был только косвенной причиной обновленного возбужденного любопытства, сочетающегося с надеждой услышать что-то, что поможет противостоять моему очевидно униженному местному научному положению. С благодарностью,
Искренне ваш, К.Г. Юнг
□ (Письмо написано от руки.) Арнольд Кюнцли, тогда студент, теперь приват-доцент политической философии в университете Базеля.
1. Обзор “On the Psychology of the Unconsciousness”, CW 7 в Der Zürcher Student, январь 1943 г.
2. К. написал в своем обзоре, что «многое в Юнге – это все еще романтическое видение творческого духа, иногда за счет научного эмпиризма». В другом обзоре, опубликованном в том же выпуске Der Zürcher Student, на книгу D. Brinkmann, Probleme des Unbewussten (1943), К. говорил о «романтическом характере бессознательного у К.Г. Юнга».
3. Юнг также получал почетные степени в университетах Варанаси, Аллахабада и Калькутты.
4. Карл Густав Карус (1789-1869) – немецкий врач и философ. В свое работе Психика (1846) он использовал термин «бессознательное», основываясь на романтической Naturphilosophie Шеллинга.
Арнольду Кюнцли, 13 февраля 1943 г.
Дорогой герр Кюнцли,
Большое спасибо за дружеский ответ.[1] Его определенно следует наделить предикатом «здравый смысл». Теперь я яснее вижу терминологические возможности вавилонского смешения языков, когда человека начинает изучать науку вместо того, чтобы практиковать ее.
Не стоит и говорить, что в каждом веке свои исходные посылки, которые тем труднее ухватить, чем больше человек старается прыгнуть выше головы. Я не верю в такое тщетное философское предприятие. Даже Кант со всей своей критикой постоянно пользовался представлениями, типичными для своего столетия. Размышляя над такой работой будущая эпоха найдет много развлекательного в прошлой. Потому я предпочитаю держаться дела, того, что мы можем достигнуть своими руками. Если позже окажется, что эти средства были не так хороши, как те, что у нас будут через сотни лет, это не причина для разочарования сегодня, поскольку мы хорошо знаем, что грядущее лучшее не появилось бы на свет, если бы мы не зародили его с помощью того лучшего, которое возможно сейчас, неважно, насколько оно несовершенно. Я считаю все спекуляции, выходящие за пределы наших возможностей, бесплодным рысканием, и в то же время предлогом скрыть собственное бесплодие. Такой критицизм ведет только к овладению запутанными банальностями, идеальный пример чего представлен для меня в философе Хайдеггере. С наилучшими пожеланиями,
Искренне ваш, К.Г. Юнг
1. К. указал на невозможность «научного» толкования сновидений, поскольку тут наука достигает точки, в которой ей на помощь должны прийти «иррациональные силы, творческая интуиция и вдохновенное сотрудничество».
Арнольду Кюнцли, Айнзидельн, 28 февраля 1943 г.
Дорогой герр Кюнцли,
Ваше любезное письмо добралось до меня в темном лесу, куда я отправился на несколько дней подышать воздухом. Я не возражаю против ваших взглядов, если критический анализ, которым вы хотите заняться, судит, не только исходя из предположений прошлого, но и принимает в расчет факты, которые выяснились в настоящем. Философский критицизм должен, по моему мнению, начинаться с максимума фактического знания, чтобы не зависнуть в воздухе обреченным на бесплодие. Я справлюсь с любой критикой, пока она основана на фактах или реальном знании. Но то, с чем я столкнулся с области философской критики, например, моей концепции коллективного бессознательного, характеризовалось прискорбным невежеством с одной стороны и интеллектуальными предрассудками с другой. Книга Бринкмана[1] о бессознательном – исключение. Работа вроде этой – и здесь я полностью согласен с вами – это долгожданное прояснение концепций и потому краеугольный камень будущего. Я нисколько не возражаю против объективных исследований такого рода, поскольку они согласуются со всеми требованиями научного подхода. Они отвергают бессознательные субъективные предрассудки, тогда как Хайдеггер изобилует ими, тщетно пытаясь скрыться за напыщенным языком. Тут он показывает свое подлинное лицо. Просто прослушайте семинар по психиатрии и поймете, где еще можно услышать такой язык. На лекции Бринкмана в SGPP[2] контраст между обычным языком и чепухой, которую он зачитал из Хайдеггера, был решительно комичным. Это поразило не только меня, но и моих коллег-психиатров. Суть того, что он прочитал, была невыразимо дрянной и банальной, и Бринкман мог сделать это, чтобы выставить Хайдеггера в нелепом свете. В любом случае, именно такой получился эффект. Modus philosophandi Хайдеггера насквозь невротичен и, в конечном счете, коренится в его психической чудаковатости. Его родственные души, близкие или далекие, сидят по лечебницам для душевнобольных, одни как пациенты, а другие как психиатры в философском угаре. Несмотря на все свои ошибки, девятнадцатое столетие заслуживает большего, чем Хайдеггера как своего последнего представителя. Более того, все это интеллектуальное извращение – немецкое национальное установление. Англия обязана только Джеймсу Джойсу, а Франция – сюрреализму. Италия покорена своим Бенедетто Кроче, которому самое место в 1850 г. Несмотря на весь критический анализ, философия так и не избавилась от своих психопатов. На что нужны психиатрические диагнозы? Этот нытик Кьеркегор тоже с этой galère [зд.: лодка – фр.] Философии еще предстоит научиться, что она создана людьми и в тревожной степени зависит от их психического уклада. В критической философии будущего будет глава о «Психопатологии философии». Гегель несется сломя голову с самонадеянностью и тщеславием, Ницше сочится разъяренной сексуальностью и так далее. Нет мышления qua [как – лат.] мышления, временами это просто ночной горшок бессознательных дьяволов, как и всякая другая функция, утверждающая свою гегемонию. Зачастую то, что думается, не так важно, как то, кто это думает. Но это прилежно упускают из виду. Невроз уродует мозги каждого философа, потому что он не в ладах с собой. Тогда его философия ничто иное, как систематизированная борьба с собственной неуверенностью.
Простите мне эти кощунства! Они проистекают из моих гигиенических пристрастий, поскольку я терпеть не могу, когда столько юных умов заражаются Хайдеггером. С наилучшими пожеланиями,
Искренне ваш, К.Г. Юнг
□ (Письмо написано от руки.)
1. Ср. Кюнцли, 4 фев. 43 г., прим. 2.
2. Schweizerische Gesellschaft für Praktische Psychologie, Цюрих, где Бринкман 9 фев. Читал работу, озаглавленную “Das Gerücht als massenpsychologisches Phänomen”.
Арнольду Кюнцли, 16 марта 1943 г.
Дорогой герр Кюнцли,
То, что Кьеркегор[1] был вдохновляющей и новаторской силой именно из-за своего невроза, неудивительно, поскольку он начал с концепции Бога, которая имела особую протестантскую основу, общую для великого множества протестантов. Для таких людей его проблемы и нытье полностью приемлемы, поскольку для них все это служит той же цели, что и для него: нужно просто разрешить все в исследовании и ничего не делать в жизни. Тут вещи склонны становиться неприятными.
Я, конечно, врач, но прежде всего я забочусь над сохранением лучшего в человеке, потому что я еще и психиатр. Я бы сказал Кьеркегору прямо: «Не важно, что ты говоришь, важно, что оно говорит в тебе. Этому ты должен направить свои ответы. Бог рядом с тобой, и это его голос внутри. Выясняй отношения с этим голосом». Чем бы ни был набит Кьеркегор, тогда это легко было бы увидеть. Изменившийся человек, конечно же, но цельный, а не бренчание раздражающих расколотых душ. Подлинный творческий гений не позволит анализу испортить себя, он освобождается от ограничений и искажений невроза. Невроз не порождает искусство. Он не творческий и враждебный жизни. Это неудача и бездарность. Но современники принимают болезненность за творческое рождение, это часть всеобщего сумасшествия нашего времени.
Конечно, невозможно ответить на вопрос, что создал бы художник, не будь он невротиком. Сифилитическая инфекция Ницше, без сомнения, оказала сильное невротическое воздействие на его жизни. Но можно представить себе здорового Ницше, одержимого творческими силами без перенапряжения – это что-то вроде Гете. Он бы написал примерно то же, что написал, но менее резкое, менее визгливое, т.е. менее немецкое, более сдержанное, более ответственное, более разумное и почтительное. Якоб Буркхардт мог бы с ним подружиться.
Невроз – это оправданное сомнение в себе, и он постоянно поднимает важнейший вопрос доверия человеку и Богу. Сомнение может быть творческим, только если за ним следуют дела, и точно так же невроз, если он приводит к высвобождению, будучи лишь фазой – кризисом, который патологичен, только если становится хроническим. Невроз – это затянувшийся кризис, выродившийся в привычку, повседневную катастрофу, что всегда под рукой.
Что касается вопроса о том, чем служит тревога философам – субъектом или объектом, могу только ответить: тревога не может быть объектом, если она не была сначала субъектом. Иными словами, тревога, как аффект, всегда обладает нами, по каковой причине мы говорим – lucus a non lucendo[2] и эвфемистично! – «У меня тревога».[3] Философ начинает с тревоги, которая завладевает им и затем, посредством размышления, превращает свое субъективное состояние одержимости в восприятие тревоги. Вопрос: это объект, стоящий тревоги, или малодушие обделавшегося эго? (Сравните Фрейда: «Эго – это место тревоги»[4] с Иов. 28:28: «Страх Господень есть истинная премудрость»). Что такое «тревога эго», эта «наискромнейшая» самонадеянность и самоуверенность оловянного божка, по сравнению со всемогущей тенью Господа, которая страхом наполняет небеса и землю? Первая ведет к апотропной защитной философии, вторая к γνωσις θεου.[5]
Не будет ли у вас времени и желания написать обзор на работу Уолтера Эрлиха Der Mensch und die numinosen Regionen (Chur, 1943)? Это философ, который оставляет «бутафорскую» науку психологию далеко внизу и с богоподобной ловкостью мчится по радужному мосту ипостасей, не пораженный приступом головокружения. Мы, эмпирические черви, глазеем на вершины, раскрыв рот.
Я могу отправить вам книгу, если вы займетесь ею. Обзор будет для нового Zeitschrift für Psychologie (не больше 3-4 машинописных страниц, предпочтительно меньше).[6] С наилучшими пожеланиями,
Искренне ваш, К.Г. Юнг
1. В письме от 27 фев. 69 г. К. писал редактору: «Должно быть, я спросил Юнга в письме, копии которого не сохранилось, его мнение о различных проблемах психологической природы, с которыми я столкнулся, изучая Кьеркегора». Он в то время работал над докторской диссертацией по проблеме тревоги (Angst) у Кьеркегора. В 1948 г. он опубликовал Die Angst als abendlandische Krankheit. Dargestellt am Leben und Denden Sören Kierkegaards.
2. Букв.: «[слово] лес [происходит] оттого, что он не светлый» — знаменитый пример нелепой этимологии (см. Квинтиллиан, De institutione oratoria, I, 6, 34), когда смысл слова заимствуется от его противоположности.
3. Эта немецкая конструкция здесь неизбежна, чтобы сохранить игру слов, которая, похоже, непереводима иначе. “Ich habe Angst” можно перевести как «Мне страшно».
4. “The Ego and the Id”, Standard Edn. 19, p. 57.
5. = «познание Бога».
6. Обзор К. был опубликован в Schweizer Zeitschrift für Psychologie, II (1944).
Карлу Кереньи, 2 мая 1943 г.
Дорогой профессор Кереньи,
По возвращении с отпуска в сельской местности, где я посвятил себя работе на земле, я обнаружил вашу книгу о Лабиринте,[1] которую начал читать с величайшим интересом. Ваше любезное посвящение[2] доставило мне много удовольствия. Пожалуйста, примите мою благодарность.
Немалым сюрпризом для меня было узнать, что прибыли, так сказать, с официальной миссией в Швейцарию и пробудете здесь какое-то время.[3] Должен поздравить вас с этим, ведь насколько велика честь для Швейцарии принимать вас как представителя венгерской интеллигенции, настолько же должно быть и вам лично приятно какое-то время пожить в стране, не участвующей в войне.
Пожалуйста, передайте мои комплименты жене. С наилучшими пожеланиями и благодарностью,
Искренне ваш, К.Г. Юнг
□ (Письмо написано от руки.)
1. Labyrinthos, Der Linienreflex einer mythologiscgen Idee (1941).
2. “Munus auctoris Kerényi” (дар автора, Кереньи).
3. К. был отправлен в Швейцарию венгерским премьер-министром Маклосом Каллаи, который тайно пытался установить контакт с союзниками, несмотря на нацистское доминирование. (Из общения К. с редактором.)
Иоланде Якоби, Боллинген, 26 августа 1943 г.
Дорогой доктор Якоби,
…
Ошибка, которую вы совершаете, состоит в том, что вы слишком сильно вовлекаетесь в невротическую проблему Х. Это очевидно из того факта, например, что ваш анимус, как безумный, пытается толковать там, где толковать нечего. Зачем он говорит, что у него другие отношения? И действительно, зачем! Будто кто-то знает. Он просто это говорит. С его стороны это очень мило, необдуманно, искренне, бестактно, необдуманно, откровенно и т.д. и т.п. Если бы вы знали настоящую причину, то знали бы, кем был Х. при рождении и при смерти. Но это мы узнаем только в потустороннем мире. У него нет абсолютно никакой причины, которую он мы бы утверждать, все просто случилось и без всякой пользы может быть истолковано сотней разных способов, и ни одна интерпретация не будет основательной, оставаясь просто настоянием, которое только подтолкнет его к другим причудливым и непостижимым реакциям. В реальности его иррациональное поведение представляет осознанную и бессознательную стороны анимы и абсолютно необходимо, чтобы постигнуть ее, как и в целом ему нужна компания женщин, чтобы понять сущность этой чарующей фигуры. Конечно, он все еще слишком наивен, чтобы заметить это. Но вы столь же наивно вторглись как фигура анимы на это шабаш ведьм и потому вовлеклись в танец, в котором вы не более, чем анима. Куда бы вы ни ткнули пальцем из «любви» или намеренного соучастия, вы обожжетесь, потому что от вас требуется не вовлеченность, а объективное, развоплощенное наблюдение, и если вы хотите выхватить из этого что-то сердечное, а против этого возражать нельзя, то придется заплатить кровью, как всегда было и всегда будет. По крайней мере, голову нужно держать подальше от всего этого, чтобы вас не сожрал эмоциональный пещерный человек. Там, где есть эмоциональные узы, человек всегда разочарованный разочарователь. Это нужно знать, если хочется или приходится соучаствовать должным образом.
…
С сердечными приветствиями,
Искренне ваш, К.Г. Юнг
Аниэле Яффе, 3 сентября 1943 г.
Дорогая фрау Яффе,
Ваше письмо было очень интересным. В ситуации с Золотым горшком[1] похоже, что мужское и женское начала, дух и жизнь, находятся в состоянии бессознательного конфликта, исключенного из сознания.
Макрокосмические отношения представляют огромную трудность. Они проявляются симптоматически сначала в форме жажды сделать микрокосмические отношения объективными, внешними, вещественными. Coniunctio мужской и женской половин самости необходимо для того, чтобы одолеть индивидуума и принудить к физическому, т.е. космическому проявлению. Вы хотите осветить мир как Луна (я как Солнце). Но каждый архетип, прежде чем будет осознанно интегрирован, хочет проявиться физически, поскольку пытается втиснуть субъекта в собственную форму. Самость в своей божественности (т.е. архетип) не осознает себя. Она может стать осознанной только в нашем сознании. И это возможно, только если эго устойчиво. Самость должна стать такой же маленькой, и даже еще меньше, чем эго, хотя это океан божественности: «Бог так же мал, как я», — говорит Ангелус Силезиус.[2] Она должна стать мальчиком-с-пальчик в сердце.[3] Hierosgamos происходит в сосуде. В принципе, вы не богиня, а я не бог, иначе человек исчез бы, а Бог не родился. Мы можем только протянуть руки друг другу и познать внутреннего человека. Сверхчеловеческие способности не для нас.
Я борюсь как раз с этой проблемой coniunctio, которую должен разработать для введения к Aurora Consurgens.[4] Это невероятно трудно. Сердечно приветствую,
Всегда искренне ваш, К.Г. Юнг
P.S. Тот, кто скрывается за моим лицом (мужская часть самости) обращается к вашей «Элизабет»,[5] женской половине. В этом мире оба они ростом с пальчик (гомункулы). Величайший Бог становится в человеке малейшим и невидимым, иначе человек его не вынес бы. Только в этой форме самости Бог обитает в макрокосме (которым сам и является, хотя и в самой бессознательной форме). В человеке Бог видит себя «снаружи» и потому осознает себя.
Все это, чтобы поддержать вас в трудной работе над Золотым горшком!
□ (Письмо написано от руки.)
1. Сказка Гофмана «Золотой горшок». Ср. Яффе, 22 дек. 42 г., прим. □.
2. Ангелус Силезиус (Иоганн Шеффлер; 1624-1677) – немецкий мистик. Цитата из Cherubinischer Wandersmann (1657-1674), Книга I (The Cherubinic Wanderer, tr. W.R. Trask, 1953). Ср. Psychological Types, par. 432.
3. Катха-упанишада, 4.13: «Этот человек в сердце, он не больше пальца, пылает, как огонь без дыма, творец прошлого и будущего, неизменный сегодня и завтра, это Самость». Цит. В Symbols of Transformation, par. 179; ср. также par. 178 со схожей цитатой из Шветашвара-упанишады, 3.13.
4. Это «введение» превратилось в необъятно расширившуюся работу Mysterium Coniunctionis, CW 14. Aurora Consurgens, под редакцией и с комментариями Марии-Луизы фон Франц, была издана в 1957 году как третий том этой работы; в отдельном переводе в 1966 г.
5. Я. сообщала о сновидении, в котором мужская фигура, стоящая за лицом Юнга, обращалась к женской фигуре, скрывающейся за лицом сновидицы, по имени Элизабет.
Анониму, 6 сентября 1943 г.
[Оригинал на английском]
Моя дорогая миссис N.,
Ваши отношения с миссис Х., похоже, нарушены «волчьей душой». Как вы указали, между вами появились зависть, соревнование, чувства неполноценности и т.д. В моем отношении также присутствует фактор ревности, весьма элементарного рода. Человеку – увы – никогда не избавиться от этого, похоже, бесконечного звериного хвоста, который нельзя отрезать, можно только примириться или страдать. Миссис Х. осознает это в меньшей степени и принимает то, что знает, легче, тогда как вы воспринимаете все слишком серьезно, по крайней мере, со всей весомостью факта. Однако, это «относительный» факт. Для интроверта – из-за его подчиненного Эроса – он весит больше и кажется более важным. Но экстраверт должен научить его смотреть слегка в сторону. Как сказал лорд Бэконсфилд: «Важные вещи не настолько важны» и т.д. Она, естественно, констеллирует вашу тень, и это порождает прекрасное чувство неполноценности, пока вполне здоровое. Только не воспринимайте это слишком серьезное и не думайте, что у миссис Х. нет своего личного ада. Он у каждого есть, но особенная игра экстраверта заключается в том, чтобы выказывать меньше всего проблем и вызывать больше всего. Не слишком опирайтесь на свой неполноценный Эрос и сохраняйте даже более болезненные отношения. Вы многому в них учитесь. Если ваш анимус расшалился, вы не пользуетесь чувствами. Социальные чувства никогда не бывают на 100% из чистого золота, они на 40% состоят из позолоты. Это не обман, а альтруистическое стремление, порождающее хорошую совесть, которую не нужно недооценивать.
Не слишком беспокойтесь (волчье отношение к себе). Беспокойте миссис Х. Так лучше.
Сердечно ваш, К.Г. Юнг
Анониму, 10 сентября 1943 г.
Дорогой N. N.,
Здесь я посылаю только приветствие, чтобы сообщить, что понял ваше письмо. Я много думал о молитве. Она – молитва – необходима, потому что делает потусторонне, о котором мы строим догадки и думаем, непосредственной реальностью, перенося нас в дуальность эго и темного Иного. Человек слышит свои слова и больше не может отрицать, что обращался «к Тому». Возникает вопрос: Что станет с Тобой и Мной? с трансцендентным Тобой и имманентным Мной? Раскрывается путь неожиданного и нежданного, пугающий и неизбежный, с надеждой на благоприятный конец или вызывающее «Я не погибну по воле Бога, если только сам не захочу». Только тогда, кажется мне, воля Божья исполняется в совершенстве. Без меня это только всемогущая воля, пугающая фатальность, даже в своей благодатности, лишенная зрения и слуха, лишенная знания именно по этой причине. Я сочетаюсь с ней, чрезвычайно весомый миллиграмм, без которого Бог создал свой мир зря. С наилучшими пожеланиями,
Всегда ваш, К.Г. Юнг
□ (Письмо написано от руки.)
Эмилю Эгли, 15 сентября 1943 г.
Дорогой доктор Эгли,
Большое спасибо за любезно присланную книгу Der Schweizer in der Landschaft.[1] Я полностью согласен с помеченными вами страницами. Тем более, что часто сам думал в том же направлении. Однажды я связал особенности Парацельса[2] с его ранним окружением, а также проронил похожие указания в своем ответе на описание Швейцарии Кайзерлингом.[3] Я глубоко убежден в до сих, к сожалению, весьма таинственной связи между человеком и ландшафтом, но воздерживаюсь что-то об этом говорить, потому что не могу обосновать рационально. Я уверен, что если на несколько сотен лет поселить сибирское племя в Швейцарии, в конце концов получатся обычные жители Аппенцеля. Возможно, это связано с чем-то вроде психической мимикрии.
В общем, ваша книга была очень интересным и приятным чтением. С благодарностью,
Искренне ваш, К.Г. Юнг
1. Берн, 1943 г.
2. Ср. “Paracelsus”, CW 15, pars. 2-4.
3. “The Swiss Line in the European Spectrum”, CW 10.
Карлу Гамбургеру, 9 октября 1943 г.
Дорогой коллега,
Цвета – это только частность в вопросе ясности в целом. Как сознание во многом сужается в сновидениях, так и целостность образа. Потому есть много снов, которые полностью абстрактны. Эйдетическая ясность – это функция интенсивности остаточного сознания во сне. Точно так же, как и в состоянии пробуждения, когда с ограниченным сознанием ясность образа тоже угасает. Потому цвета ни в коем случае не отсутствуют во снах полностью, а только когда воспринимающее сознание на относительно низком уровне. С приветствиями коллеге,
Искренне ваш, К.Г. Юнг
□ Кантон Во, Швейцария.
Пастору Г. Вегманну, 19 декабря 1943 г.
Дорогой пастор Вегманн,
Ваш обзор книги доктора Эппли в NZZ[1] не только доставил мне удовольствие, но и заинтересовал, особенно потому что обзор Кёлера последней книги Эппли[2] был столь прискорбно половинчатым. Я восхищаюсь вашим обзором за отвагу, мужественность и честность, этих качества нам так часто отчаянно не хватает, но они жизненно важны для «протестантизма» (в лучшем смысле этого неудачного термина). Действительно неправильно для «реформированной Церкви» стремиться действовать во всех отношениях, как католическая. Последняя обладает всем богатством традиции, первая бедна и должна быть бедна, потому что должна снова и снова высвобождаться от каждого «вчера», чтобы жить в вечно творческом духе, который и является ее истинным основанием. Она всегда отбрасывает katholicon,[3] и находит присутствие Бога в живом человеке, в единственном месте, где Бога можно встретить помимо случайности. И если это не ecclesia spiritualis, то это ничто иное, как католическая память, в пользу которой можно сказат многое, иначе не было бы столько людей, довольных одним анамнезисом. Ее высочайший и уникальный смысл, как мне кажется, в том, что она живет в творческом духе и разделяет с ним приключения, трагедии, бедствия и триумфы. Католическая церковь упорядочивает кодификацию памяти и уроков истории намного лучше. Сохранение столь многого от классического язычества имеет неизмеримую ценность. Потому католическая церковь – христианская par excellence. Но исповедание веры в Святого Духа выходит за пределы Христа (за что я прошу у вас прощения) и потому, мне кажется, более полезно для достижения спасения (которое не материализовалось), чем эта вечно оглядывающаяся назад память о прообразе Богочеловека, подготовившего путь для Утешителя. Именно Утешитель представляет откровение Бога в индивидууме-как-он-есть, в только-человеке.
Это лишь знак моей благодарности вам за то, что своим обзором дали возможность почувствовать то, что человек так часто хочет услышать и так редко слышит – признание живого присутствия духа.
Искренне ваш, К.Г. Юнг
□ (Письмо написано от руки.)
1. “Begegnung mit dem Traum”, Neue Zürcher Zeitung, 17 дек. 1943 г., обзор работы швейцарского психотерапевта Эрнста Эппли (Ernst Aeppli) Der Traum und seine Deutung (1943).
2. Людвиг Кёлер, профессор теологии в Цюрихе, под псевдонимом Гуго Ратмих написал обзор на книгу Эппли Lebenskonflikte (1932) в Neue Zürcher Zeitung, 12 дек. 42 г.
3. Универсальное средство или формула.