Карл Кереньи
Прометей
Архетипический образ человеческого бытия.
2.
Есть определенная схожесть с ролью мифологии среди Маори Новой Зеландии и у Греков, даже если мы будем брать во внимание только ее литературное значение. Те из нас, кто изучал гуманитарные науки, помнят то же самое ощущение, как у Британского Генерала Губернатора (Индии); чтобы понять древних греков нам необходимо не только выучить их язык, но также познакомиться с их мифологией. В своей лекции “Фрейд и Будущее”, Томас Манн ( Thomas Mann, Freud und die Zukunft, p 33 (Cf. Ortega y Gasset, The Revolt of the Masses), p. 173 ) метко характеризует жизнь, в те дни, когда мифология была еще жива как “цитатная жизнь”. “Древняя жизнь и ее осознание себя “ , писал он “были отличными от нашего, менее обособленными, не так остро разделенным. Жизнь была, как некоторые могут сказать, более открыта к прошлому, вбирая в себя много прошлых событий, которые она повторяла в настоящем, так что они были как бы “опять здесь”. Испанский философ Ортега-и-Гассет выразил это говоря, что древние, прежде чем делать что-либо, отступали назад, как тореадор, который готовится к смертельному удару. В прошлом, говорит Ортега-и-Гассет, он искал структуру, в которую можно было бы проскользнуть как в водолазный колокол (* средство транспортировки водолазов в водолазном снаряжении на глубину к объекту работ и обратно, с последующим их переводом в декомпрессионную камеру — вики) прежде чем броситься, уже защищенным и искаженным, в проблемы настоящего. Жизнь в таком ключе вполне можно себе представить; древняя история хранит много подобных типичных случаев и мы можем с уверенностью раскрыть это как предварительную стадию и премьеру литературы и искусства, наполненных мифологическими “цитатами”. Это только потому что классические науки (classical scholarship) с самого начала основывались на литературе, так что это очевидное озарение было не так уж и широко принято.
Но если мы хотим показать значимость Греческих мифов конкретными примерами и восстановить их экзистенциальное измерение и таким образом их прозрачность для человеческого существования, мы не можем довольствоваться лишь общими знаниями, вне зависимости от того, насколько они самоочевидны. Мы должны применить также этнологические наблюдения, чтобы определить природу соответствий между мифом и бытием, четко и точно, а затем цитировать примеры из Греческой мифологии. Этот подход основан на работах среди индейцев племени Кора такими исследователей как К.Т.Прейс (K.T. Preuss, Der Reliogiöse Gehalt der Mythen), который суммировал свои исследования в работе о религиозном содержание мифов, поскольку эти данные применяются к соответствию мифов и ритуалов. Формулируя это соответствие в рамках того, как оно относится к “бытию”, к жизни человека, на самом деле к жизни человеческой вообще, он не ограничивал себя обрядами, но говорил о “нынешних условиях и постоянно повторяющемся феномене”, которые были проверены “уникальным событием в первозданной эре”. Более точным и дотошным является формулировка Бронислава Малиновски в его маленькой книге “Миф в Примитивной Психологии”, в который он записывает свои наблюдения на Тробрианских островах, к северу от Новой Гвинеи. Я цитировал его в предисловие книги о науке мифологии (стр. 7), написанной вместе с Юнгом, но здесь я хотел бы процитировать его еще раз более развернуто:
“ Миф в своем существовании в сообществе дикарей, то есть в своей живой примитивной форме, не просто рассказанная история, но и реальность, которая проживается. Это не фикция, наподобие романа, а это живая реальность, которая по поверью происходила в первобытные времена, и продолжает влиять на мир и человеческие судьбы с тех самых пор. Этот миф для дикаря тоже что и для очень верующего христианина, библейская история Создания, Падения и искупления Христом на кресте. Так как наша священная история живет в ритуале, в нашей морали, так как она управляет нашей верой и контролирует наш образ действий, то же делает миф для дикаря… ” (стр 21)
“Я полагаю, что существует особенный класс историй, которые считаются священными, которые воплощены в ритуале, морали и социальной организации, и которые формируют интегральную и активную часть в примитивной культуре. Эти истории живут не только пассивным интересом, не как фиктивный или даже реальный нарратив, а являются для аборигенов утверждением первобытной, великой и более актуальной реальности, которая определяет жизнь в настоящем, судьбу и деятельность человечества; знания, которой снабжает человека мотивацией для ритуального и морального действия, так же как и показаниями к тому, как их выполнять. ” (стр 39)
Таким образом, для выражения соответствий между “первобытной, великой и более актуальной реальностью”, и “нынешней жизнью, судьбой и деятельностью человечества” между “мифом” и “бытием”, язык английских последователей Платона владел терминологией, которая была частично представлена трендами в современной психологии : архетипическое для исконного и вечного; и эктипальное, соответствующее нашему временному миру. Согласно Словарю Века, эктипальный мир это феноменологический мир, мир чувств, который отличается от архетипического … мира.” Выбор К. Г. Юнгом термина “Архетип” в своей психологической теории, имеет свои корни в нашей Западной культуре и ее гуманистической традиции. В моем собственном выборе термина “архетипический”, психологическая интерпретация этого слова Юнгом не была единственным фактором. Конечно, используя этот термин, я устанавливаю связь между моими исследованиями и современной психологией. Но я хотел бы напомнить читателю, что в моем эссе про “Священное дитя” , написанное до моей встречи с К. Г. Юнгом, я добился довольно многого без термина “архетипический”. Мое фактическое название было “Первозданный Ребенок в Первозданное Время”. Это было довольно длинное название; “Архетипический” гораздо короче. Даже в этом случае, мне не следовало использовать этот термин здесь, если он использовался только в психологии. К счастью — и для это было своего рода решающим фактором — термин “архетипический” был уже в использовании в языках Западных наций, обозначая феномен, с которым работает любое эмпирическое исследование мифологии. Историческая основа параллелей, примеченная этнологами между миром богов и “эктипального мира” представлена Греческой традицией. Атрибуты и действия некоторых Греческих богов представлены в четко очерченных реалмах бытия — или наоборот, последние отображены в божественных фигурах и образах и образности мифологии.
Таким образом, я говорю о “архетипических образах ” основываясь не на какой-либо объяснительной теории, но феноменологически, описывая мифологию и отслеживая ее основы в Греческом бытие (existence). Но здесь бы мне хотелось четко обозначить, что я не беру термин “экзистенциальный” из экзистенциальной философии, так как я не использую это слово в строго экзистенциальном смысле, но как “архетипичный” через наш язык, который я верю общий для всех нас в западной цивилизации. Эта работа не более экзистенциальна, чем “Боги Греков” и “Герои Греков” являются частью (работ по) юнгианской мифологией. Мое исследование не ограничено никакой психологической теорией, и ни в коем случае, не является односторонне вдохновленным теориями о древней религии Сэра Джеймса Фрейзера и других классических ученых. Я оформил мою интерпретацию религии Греков и Римлян в особенной работе, опубликованной в 1940, обработанная английская версия которой появилась в 1962 году.