Марвин Шпигельман

Юнгианская психология и страсти души

Глава 7

Иисус I

Кто этот Бог Любви, которого христиане называют «Господь», «Сын Божий», но и «Брат»? Этот ли образ страдания, распятия, бытия, раздираемого на части между противоположностями, – портрет Любви? И Любви как Господа? Конечно, это правда. И, конечно, я, будучи не меньшим христианином, чем мой дед, Рыцарь, или отец, Сын Рыцаря, конечно, я знал, что это правда. Потому что я знал крест страданий любви, крест конфликта между любовью как заботой и долгом и любовью как страстью и желанием. Я глубоко и близко познал все состояния любви Дона Жуана, Синей Бороды и Муз. И я познал так же духовную любовь, агапе, братскую любовь христиан. Так что, пусть я не больший христианин, чем мои дед и отец, но и не меньший, чем они! Разве они не знали глубин христианского опыта? Разве не знал мой дед, что он настолько же христианин в своем сердце, насколько язычник и иудей? Разве не знал того же и мой отец?

Не был ли мой отец другом Бога, который был свидетелем коронации Иисуса терниями? Не мой ли отец нашел свою мать и бабушку, которые присутствовали при Распятии? Не он ли видел и знал признаки Христа в других формах? Я думаю, да. Более того, я знаю, что это правда, потому что он был другом и слугой Ланцелота и Артура, Гвиневры, как матери, так и дочери, Бога. И так он знал Христа через них.

Но я, все же, из другого поколения, и, кажется, моя задача – иная. Благодаря Музе я – Рыцарь III, и теперь я должен увидеть Христа по-другому, по-своему. Итак, позвольте мне, в изменить направление в продолжение дела отца и деда, изменить путь моего собственного искупления, позвольте мне следовать христианским путем Стояний крестного пути. Позвольте мне медитировать, как христиане, на Страсти, на Via Dolorosa, на то значение, что заключено во фразе «Бог Любви страдает».

Я начну с молитвы, как это делают христиане. Я попрошу, как и они, не быть отделенным от тебя, и об избавлении от грехов и зла, чтобы «прильнуть к твоим заповедям». Какова была заповедь его, этого Бога Любви? Что сказал он в это время еврейской Пасхи, зная, что умрет?

«Сия есть заповедь Моя», – сказал он, – «да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».*

Такова была любовь этого человека. Так Францисканцы служили ему своим братским, духовным путем. Такова любовь агапе. Брат Христос, я принимаю тебя, я обнимаю тебя. Дух братской любви и сострадания, дух самопожертвования, сопровождай меня, не покидай меня, пока я размышляю и пытаюсь понять, принять, стать одним с твоей Страстью, как принять Причастие, Евхаристия для того, кто не христианин, но познает его любовь. Это моя молитва к тебе, когда я начинаю свой Крестный Путь.

* от Иоанна, 15:12-13

Иисус II: Крестный Путь

Первое стояние: Иисус осужден на смерть.

Иисус был несправедливо осужден римлянами, подстрекаемыми евреями. Я знаю, каково это, Иисус, быть несправедливо осужденным ограниченными и жесткими людьми: это старый след нашей истории. Я знаю, каково это, когда узкие рамки негативного сознания, жесткие правила закона, могут осудить, не способные допустить, что Бог стал Человеком, что любовь может быть человечной, что человек может провозглашать божественность изнутри. Мы, иудеи, можем делать это, и с собой, и с другими. И христиане тоже. И делали. Как несправедливы они были к иудеям и во имя Твое! Осуждение во имя совести, справедливости, во имя истины! Как ужасно! Прости меня, Господи, за осуждение. Прости меня, Господь, за праведность и осуждение других, чей путь, чья мораль отличаются от моих собственных. Пусть мои суждения быть мягкими, пусть мой внутренний судья будьте добрым, пусть мои собственные авторитеты позволят Богу Любви, Богу-Человеку жить во мне, в моем сердце, и в Человечестве.

Но, Господи, ты все же был осужден римлянами. То был Пилат, слуга Кесаря, кто осудил тебя, умыл руки. Что это был за Рим, что осудил тебя? Не был ли это снова Вавилон? Место похоти и страсти без любви, в котором жили лишь жестокость, зверства, эксплуатация? Не был ли это конец той эпохи, а времени без любви, когда больное животное обитало в сердцах людей? Да. И не был ли Цезарь таким ревнителем собственной власти, восприятия себя как Бога, как единственного Бога на земле, что он не мог выносить тебя? Я думаю, да. Божество Римской власти: жестокое, эксплуатирующее, больное животное. Оно осудило тебя.

И так, Иисус осуждаем слева и справа. Распинаем больным животным и мстительной моралью. Любви нет. Неудивительно, что ты позволяешь себе умирать между ними. Неудивительно, что ты провозгласил человеческую любовь, Божественную любовь, братскую любовь, но в человеке! Неудивительно, что ты провозгласил самопожертвование как любовь, ведь на это не способны ни больное животное, ни жесткая совесть. Иисус, Господь, я приветствую тебя. Я приветствую тебя как брата, как того, кто попытался, как говорят христиане, принести «доброту и добрые дела (как) наш ответ несправедливости и ненависти». Да будет так и во мне.

Но не дай мне больше позволить себе быть осужденным другими. Не дай мне быть пасхальным агнцем, жертвой во имя других или во имя того судьи или римлянина во мне! Время для этого истекло. Если, действительно, ты живешь во мне, то ты должен быть почитаем как Богочеловек, а не распят вновь! Отныне, о, Богочеловек, я – тоже Богочеловек! Ни больное римское животное, ни больная фарисейская совесть не должны больше овладевать мной. Двое должны быть как одно: нравственность любви, здоровье животного, едины как одно – не подлежат более осуждению, не распинаются более! Конец осуждению.

Второе стояние: Бичевание, коронование терновым венцом, принятие креста.

«И одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него. И начали приветствовать Его: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему. Когда же насмеялись над Ним, сняли с него багряницу, одели Его в собственные одежды Его. И повели Его, чтобы распять Его».*

О, Господи! Я сказал, что приветствую тебя. Не дай мне приветствовать тебя, как римские солдаты. Не дай мне глумиться и презреть любящего Богочеловека в себе и в других. Не дай мне насмехаться над слабостью во мне, не дай мне унизить того во мне, что не сильно, не может постоять за себя. Не дай мне притворно раздавать багряницу, пурпурный плащ царственно-страстно-мистического цвета так легко.

* от Марка, 15:17-20

Пурпурный плащ: в нем красный, страстно-чувственно-животный, сочетан с синим духовного сознания: позволь мне истинно дать его тебе, Бог Любви, тот, кто объединит их в своем бытии.

Иисус, я тоже был унижен. Все мои убеждения, принципы и любовь были оттеснены моим собственным грубым и жестоким обращением, равнодушным воином – частью меня, которая служит суровому судье и жестокой власти лишь ради их денег, энергии, которую она получает.

Но довольно, Иисус, довольно, Бог Любви. Больше не стану я глумиться над своей любовью, моим собственным Богочеловеком, который объединит красный и синий! Больше не будет моя собственная сила служить саморазрушению! Больше не стану я издеваться над другими или собой, кто пытается служить своему собственному Богу-покровителю. Господь, молитва говорит, что мы можем разделить славу Иисуса, разделив его крест. Но я говорю, вслед за тобой, что буду следовать за тобой, взяв свой собственный крест, каждый день, и с внутренней гордостью, что я тоже Богочеловек. Иисус, мой брат, я боготворю тебя и благословляю тебя.

Третье стояние: Иисус падает в первый раз.

Боже мой, как я падал, когда я пытался нести мой крест! Сколько раз я падал и кричал от боли, восклицая в против Бога за мою судьбу! Сколько раз я совершал более дурное, чем это, ибо я ранил и обижал тех, кого я любил. Я, в своей вине и боли, бичевал невинных; я оскорблял чувства и ранил сердца тех, кто мне близок. И я падал от отсутствия смирения. Я падал от высокомерной убежденности, что я – избранный Богочеловек, особенный, больше, чем другие.

И я таков, Господь. Я таков. Я тоже Богочеловек. Но Боголюди – сыновья Бога, служащие тому же Отцу, тому же всеобъемлющему духу, который превосходит всех нас и становится нами в каждом поступке повседневной жизни. Что я узнал от отца, Сына Рыцаря? Что Бог становится человеком, а человек есть Божественная сущность? Так же я верю в это. И так же я верю в вечно превосходящего Бога Отцов, который живет за пределами Богочеловека. Так же, как сейчас я верю в вечно сущего Сына Богочеловеческой сущности, впервые явившегося в нашей истории с Иисусом Богочеловеком, Иисусом – Богом, который пал! Он упал, Господь, как и я. Он упал, его ноша была слишком велика, слишком болезненна. Даже Бог может упасть, даже Бог не может выносить свою полноту, двойственную природу своего божественно-человеческого бытия!

Так, Господь, я поклоняюсь тебе и благословлю тебя. Ибо своим святым крестом, своим несением его и падением ты искупил мир. И как искупил, Господь? Показав нам путь. Мы должны нести наш собственный крест божественного-человеческого, и падать, и снова подниматься, чтобы идти вперед.

Четвертое стояние: Иисус встречает свою мать.

Каково это, Иисус, встретить мать на пути, полном боли? Не ужаснуло ли тебя это? Не было ли это худшим бременем – видеть ее страдания из-за твоих страданий? Но не был ли ты переполнен нежностью к ней? И ты не жаждал ли ты – признайся же сейчас, если ты – мужчина, — не жаждал ли ты положить свой крест? Припасть к ее стопам, укрыться под ее юбками? Ощутить себя полностью укрытым ее существом, защищенным ею от боли и страданий? Так бы я чувствовал, Иисус. И так, без сомнения, ты чувствовал тоже. Пусть даже ты и сказал, что все, кто принял свой крест, были твоим отцом и братом, и матерью. Ибо Богочеловек, в конце концов, нуждается в матери. Особенно когда он исполняет такую большую задачу, он должен нуждаться в том, чтобы быть очень маленьким. Он также должен чувствовать ребенка в себе, испуганного, глупого, не способного выносить, не способного терпеть боль, глупого. Не было ли это первым падением, Иисус? Я думаю, да.

И что чувствовала Мария? Не было ли это еще хуже для нее? Не было ли ей даже трудней от того, что видела плод ее чрева, ее любимого ребенка, ее Божественного ребенка, борющимся и страдающим от унижения, и ничего не могла с этим поделать? Не всегда ли так было? Страдания женщины в ее бессилии? Ужас от того, что делают люди друг с другом и с ней? Не пронзил ли меч и ее душу? Не говорится ли об этом в Писании?

Во истину, говорится, Господи! Но помимо Марии и Иисуса, Господи, помимо матери и сына, за пределами мужского и женского: не в этом ли агония жизни – человеку дать рождение от своего духа Богочеловеку, ощущать проникновение Духа Божьего, обладать бытием человека как местом для рождения божественного, и ощущать его страдания, его ожоги и муки, будучи бессильным облегчить их! Таков Бог-Ребенок внутри и снаружи. Таков Богочеловек внутри и снаружи! И такова душа, мать Бога, что должна переносить все это в терпении, молчании, преданности, любви. Любовь преданности. Любовь иная, Господи, но такая же великая, как твоя. И ты знаешь это. Я знаю это.

Пятое стояние: Симон помогает Иисусу нести его крест.

Когда они шли с тобой, Иисус, они наткнулись на простого человека, Симона Киринеянина, и он вынужден был помогать нести твой крест.

Что за глумление над тобой, Господь, и что за глумление над ним. «Принудили» ему нести твой крест. Худшее унижение из всех. Господу, Царю Иудейскому, нужна была помощь в несении креста его, и какого-то другого, простого человека, должно было принудить сделать это. Сколькие помогли бы с радостью! Сколькие сейчас помогли бы с благодарностью! Многие, Господи, многие. Но я знаю, что это означало. Я знаю, что должен был узнать позор, когда другой несет мой крест за меня. Я нуждался в брате, не только чтобы он нес свой крест, а не обременял меня им, но и для того мне нужен был брат, чтобы помог мне с моим крестом. Как трудно было мне в моей жизни сказать «помоги мне!» Как тяжело было для Царя, Спасителя, униженного Богочеловека просить. Но ты так просил. И они, римляне, даже заставили другого помочь. Грубые силы заставляют нас бросить наше бремя и заставить другого нести его. Я знаю. Когда я пал, как я сказал, я бичевал, я винил другого, я заставил других нести ношу моих собственных конфликтов. И это было жестокое бремя, чрезмерное для меня, что вызвало его. Но я благодарен, что есть братья и сестры, которых я могу позвать. Позволь мне звать легко, когда я нуждаюсь в этом, позволь мне быть братом в беде, а не жестоким обманщиком. Позволь мне просить заботы и позволь мне давать ее без тягости. Ибо, как сказал Павел, мы – многие части одного Мессии. Мы нужны друг другу. «Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, – так и Христос. Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены. И вы — тело Христово, а порознь – члены».

Так говорил Павел, хотя он, в итоге, отверг тело. Мы нужны друг другу, отдельные люди в сообществе, так же, как и части одного человека в единстве человека. Я признаю это, я провозглашаю это, я принимаю это.

Шестое стояние: Вероника вытирает кровь с лица Христа.

Я знаю, что ты чувствовал Иисус, идя по своему пути, не зная, был ли он безнадежным и глупым или нет. Думая, что ты Сын Божий, но сейчас полностью осознавая свою беспомощность, свою нужду. Ты сказал, говорил Матфей: «Ибо алкал я, и вы дали мне есть; жаждал, и вы напоили меня; был странником, и вы приняли меня; был наг, а вы одели меня; был болен, и вы посетили меня; в темнице был, и вы пришли ко мне»*. Я знаю, что ты сказал, что тот, кто утешает и кормит, одевает и посещает ничтожнейших из людей, делает то же для Христа. Я знаю и понимаю, и ценю это. Ведь, поступая таким образом, человек кормит, утешает и одевает Христа в другом. Это Христос кормит Христа. Я знаю.

* от Матфея, 25:35-36

Но я думаю о тебе, Господь. Я думаю о тебе как о человеке, Богочеловеке в страдании. Мать Мария стояла, глядя на это в параличе агонии. Мать Бога страдала от мук беспомощного бессилия уменьшить боль. А теперь Вероника; не мать, а сестра. Сестра утешает, она прикасается, она вытирает лицо, и легенда гласит, что этот образ остается вечным, нерукотворный самопроявившийся лик, отпечатавшийся на ткани. Настолько ли это удивительно? Не сохраняет ли свой образ лик божественного на ткани наших душ? Не носим ли мы его всегда?

Но эта женщина, Господь, она заботилась о тебе. Она любила тебя, прикасалась к тебе, успокаивала тебя. Бог нуждается в женщине. Бог нуждается в материнской заботе, в прикосновении сестры. Ему нужна женщина присутствующая и женщина деятельная. Господи, научи меня! Но я знаю. Я знаю, потому что ты показал мне. Я поклоняюсь тебе.

Седьмое стояние: Иисус падает во второй раз.

«И отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты».*

«Еще, отошед в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя».**

Иисус падает вновь. Боже мой, сколько раз я просил, чтобы мои страдания отняли у меня; сколько раз я падал? Ты показываешь мне, Иисус, ты показываешь мне своим смирением. Вы не держался за свою Божественность. Ты не держался так же и за свою боль. Ты просил, чтобы тебя освободили от нее, но ты так же и принял ее. Ты принял этого Высшего Бога в себе. Ты признал этого Отца, Сыном которого ты был. Иисус Христос, брат мой, ты указал мне путь. Помоги мне подражать тебе на этом пути. Помоги мне быть человеком, каким был ты. Потому что здесь ты показал себя как великого человека, а не Богочеловека. Здесь ты показал себя

* от Матфея, 26:39

** от Матфея, 26:41

смертным, нуждающимся, терпящим боль, готовым отказаться от своей задачи, но предающимся. Если бы я мог сделать это. Если бы я мог подражать тебе в этом. Иисус, Сын Божий, я верю в тебя, я надеюсь на тебя.

Восьмое стояние: Иисус говорит женщинам Иерусалима.

Теперь ты меняешься, Иисус. До этого, такой человечный, такой нуждающийся, такой сломленный духом, поэтому готовый пройти свой путь смиренно. Но теперь, теперь. После страданий от вида матери, умирающей от боли, вызванной твоей болью, ощутив нужду и утешение женщины, вытирающей тебе лицо, теперь ты говоришь плачущим женщинам, дочерям Иерусалима, не в боли, не в нужде, но в гордости. Ты говоришь:

«Дщери Иерусалимские, не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших; Ибо приходят дни, в которые скажут: «блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!» Тогда начнут говорить горам: «падите на нас», и холмам: «покройте нас». Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?»*

Иисус, так сказал ты. Ты также сказал: «Я есмь Лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают».**

Как ты силен, Иисус! Теперь ты говоришь от Христа в тебе, ты говоришь от Мессии, великого света, мощной силы, которую знает большая часть творения. Творение там, где Христос, говорит Иисус. Он говорит, также, возможно, что даже он, Иисус человек, должен умереть и не должен быть оплакиваем. Человек должен оплакивать свое бесплодие, свою сухость, собственное отсутствие творчества.

* от Луки, 23:28-31

** от Иоанна, 15:5-6

Надо плакать, когда человек отрезан от Господа Творения. «Не плачьте обо мне», – говорит Иисус. Говорит ли он это опять из гордости? Или из чувства, что он сейчас только ветвь, сухая кость, которая тоже должна умереть? Я думаю, что верно и то, и другое. Ведь теперь он восстановил свою гордость, свое чувство благодати, свою убежденность в том, что милость Бога должна и будет приносить свои плоды.

Так и я тоже верю, дорогой Иисус. Так и я вверяю себя тому же Богу, что и ты. И я так же выступаю за рост лозы и сжигание сухих веток. Дай мертвому во мне быть поглощенным страстным огнем! Пусть новое и зеленое процветает и растет, и несет завет благодати Бога. Позволь Музам служить Христу так же, как они служили Эросу!

Девятое стояние: Иисус падает в третий раз.

Господи, сколько раз мы должны упасть? Сколько раз наши бедные смертные кости должны заставить нас изнемогать? С высоты гордости, ты снова падаешь. Случилось ли это тогда, когда ты сказал: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?»* Традиция говорит, что да. И я в это верю. Не Псалмопевец сказал об этом лучше всех?

«Голосом моим к Господу воззвал я, голосом моим к Господу помолился;

Излил перед Ним моление мое; печаль мою открыл ему».**

… и снова:

«Я воззвал к Тебе, Господи, я сказал: Ты прибежище мое и часть моя на земле живых.

Внемли воплю моему, ибо я очень изнемог; избавь меня от гонителей моих, ибо они сильнее меня».***

* от Марка, 15:34

** Пс. 141:1-2

*** Пс. 141:5-6

Ты знал это, Иисус. Это правда, что без страданий мы не можем помочь в работе любви и искупления? Не было ли уже достаточно страданий? Не достаточно ли ты уже падал? Я устал, Иисус. Я больше не хочу падать. Я хочу мягко идти по земле, скромно идти по земле, честно идти по земле. Я не хочу больше падать. Я хочу садиться, а не падать; ложится, а не быть брошенным. Иисус, помоги мне принять «легкое бремя», как ты говорил. Господи, помоги мне. Иисус, не взывал ли ты к своему отцу? Не сетовал ли на то, что был оставлен? Помни меня и не покидай.

Десятое стояние: Иисуса лишают одежды.

Они подняли тебя на Голгофу, это «лобное место», место мертвых, и там они распяли тебя. Они дали тебе пить вина, смешанного с желчью, но ты не захотел его пить. Но тогда солдаты разделили твою одежду на четыре части, «каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, – да сбудется реченное в Писании: «разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий».*

Так ты был раздет, Иисус. Так ты был лишен последнего человеческого достоинства, сделан окончательный козлом отпущения и носителем порока. Как и твой крест состоит из четырех частей, все твои облачения делятся между четырьмя враждующими частями. Насколько хорошо я знаю, что одно делится на два, а потом – на четыре, и каждая часть хочет все. Но твою целостность они не могли разделить, Иисус. Туника, хитон, единственная вещь, которая осталась, была без швов, сотканная одним куском, что не может быть поделен. И что это было, Иисус? Я думаю, что это была твоя позиция, целостность и бытие единым целым, осознание себя Богочеловеком, целостным и единым, божественным и человеческим, сыном Христа, что жил внутри тебя. И так, ты был раздет и позволил себе терпеть унижения, но, слава Богу, ты не пил вина, смешанного с желчью! Ты не сделал этого! Те,

* от Иоанна, 19:23-24

кто говорят об Иисусе как о глупце, о жертве и козле отпущения, что допустил все, что случилось с ним, ошибаются. Ты не пил духа, смешанного с желчью жалобы, унижения, деградации. Ты, Иисус, я знаю, сохранил свой образ цельности без желчи! Потому я взываю к тебе, приветствую тебя, славлю тебя и желаю быть подобным тебе. Желаю больше не нести кресты, но держать и носить несшитую тунику целостности, которая не может быть разорвана, не может быть разделена между сражающимися частями моей души. Больше всего я не хочу более попробовать желчи сражения, не иметь более прекрасной сути вина и крови эмоций жизни, превратившихся в желчь недовольства, горечи! Иисус, Я приветствую тебя. Ибо это делает все остальное, о чем ты говоришь, доступным для понимания, принятия.

Лука говорит нам, что ты просил нас любить своих врагов, делать добро ненавидящим нас, благословлять проклинающих нас, молиться за тех, кто оскорбляет нас. «Ударившему тебя по щеке, — говоришь ты, — подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад. И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними».* Так ты говорил.

Я думаю, я понимаю, Иисус. Я не могу следовать всему, что ты говоришь, например, предлагать другую щеку или давать всем, кто просит или ворует у меня, я не могу этого сделать. Но я понимаю. Ведь ты также, Иисус, отказался принять желчь! Ты отказался быть униженным в собственном духе, ты отказался дать враждующим частям разорвать тебя на куски. Ты отдал все свое, за исключением твоей глубокой идеальный гордости за свой дух, свою собственную целостность, которая давала тебе знание о том, что ты был Богочеловеком. С этим знанием ты мог отказаться от всего остального. Всего. Великолепно. Я не могу этого сделать, по крайней мере, пока. И я не хочу. Ведь в твое время было столько надменности духа,

* от Луки, 6:29-31

материализма и ожесточения сердца, что твой пример был правильным. Я думаю, что сейчас все иначе. Я полагаю, что человеку должно, как и ты делал, уважать себя, любить себя, даже любить что-то из своего имущества, по крайней мере, то, в чем он нуждается, или думает, что нуждается. Это не ошибка делать так. И более того, более того. В тот день, когда все будут иметь то, в чем нуждаются, твой пример будет правильным.

Прежде всего, о, Христос, я, вместе с тобой, буду стараться больше не глотать желчь. Я не позволю себе быть горьким, быть обманутым, провести себя и, вместо истинного духа, настоящего вина, действительной крови жизни и эмоций, получить их смешанными с желчью, с горечью не знания моего собственного совершенства, моей собственной Божественности-человечности! За это, Иисус, благодарю тебя. За это, Иисус, за то, что указал путь, я преклоняюсь перед тобой и славлю тебя.

Одиннадцатое стояние: Иисус пригвожден ко кресту.

Пригвожден к кресту между двумя разбойниками; за пределами возможности изменений; вынужденный оставаться в противоречии конфликта целиком, полностью и мучительно. Бедный Иисус, никто не может спасти тебя сейчас. Никто кроме тебя в этот момент не может знать, что означает быть пригвожденным к кресту между противоположностями неба и земли, между божественным и человеческим, быть одновременно Богом и человеком, быть одновременно вечным и временным, быть гордым и смиренным, быть… двумя в одном или четырьмя в одном. Одним во многих и многим в одном: о, Бог Любви, я знаю тебя и кланяюсь тебе. Ибо ты предался Христу, Богу, который пребывал внутри тебя. И теперь я понял, когда ты сказал: «Отче, прости им, ибо не знают, что делают».* Это правда. Они не знали, что ты добровольно принял крест божественности-человечности, что ты был Богочеловеком и желал, чтобы и они стали тоже. Они не знали.

* от Луки, 23:34

Не поняли они и того, что ты сказал: «Я есмь Царь Иудейский». Иудеи, конечно, отрицали, что ты – их Царь, и, в страхе, говорили, что только Цезарь был их царем. Но там, на кресте, к которому ты были пригвожден, было написано на иврите, на греческом, на латыни: «Сей есть Царь Иудейский». И это было так: Христос в тебе был царем, и откровением и развитием духа Израиля, Греции, Рима! Христос был Царем. Иудеи, конечно были правы, ибо только Цезарь, страшный тиран, был их внешним царем. Иудеи так же были правы, ибо настоящий Царь Иудейский – это всегда Бог; более того, каждый иудей, как и ты, его собственный Царь! Но они не знали, что ты был первым из иудеев, кто принял свое собственное Мессианство, свое собственного Царствование, своего собственного внутреннего Бога-духа. Так что, они были правы… и ошибались. Они не знали. И еще, это было так: ты, Иисус, потомок душ иврита, греческого и латыни: Царь духовный, указавший путь западному духу, как найти Бога, Христа, Мессию, Спасителя внутри.

Это лишь слова, Иисус. Лишь слова. Молись о том, чтобы я мог понять без слов. Чтобы я мог быть среди тех, кому не нужно будет прощение, чтобы я мог принять твое божественное царствование, и в каждом человеке, и, наконец, во мне самом.

Двенадцатое стояние: Иисус умирает на кресте.

Ты умер, Иисус. Человек, которым ты был, смертный, которым ты был, ты умер. Лука говорит нам:

«Было же около шестого часа дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: И померкло солнце, и завеса в храме раздралась по середине. Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой! И сие сказав, испустил дух».*

* от Луки, 23:44-46

Когда ты умираешь, Иисус, солнце темнеет. Ибо ты – свет, солнце, несущий сознание, помощник, что указывает нам, как нужно жить и умирать, и следовать Христу внутри нас. Когда ты умираешь, наше святое единство обращается в двойственность, наши старые формы поклонения так же умирают. Ибо сейчас мы брошены на самих себя, на наш собственный дух, на нашего собственного Христа. В этом мы более не едины ни с храмом как Иудеи, ни с Иисусом, как Христиане, мы вновь отброшены внутрь себя. И ты, Иисус, показал нам просто, ибо ты сказал твоему Отцу, Христу, что жил внутри и вне тебя, что Ему ты отдаешь свой дух. Ты покорился и умер, отказавшись от защиты эго, своего человеческого, смертности, ради божественности.

Но нам говорят, Господи, что ты положил свою жизнь за всех нас, овец, ибо должно быть одно стадо и один пастырь; что Бог отдал своего сына ради искупления грехов людей; что он добровольно стал их козлом отпущения. Кто так говорил? Иисус, или Христос? Или были эти двое неразделимы? Иисус умер ради Христа, человек умирает ради Бога. Но Бог говорит нам, что Бог умирает для человека. Так что многие должны стать Единым. Услышь, о, Израиль, Господь Бог наш, Господь Един. Он неразделим. Таково воззвание, когда он прочувствовано, когда прожито. Но это не всегда так. Мы и Бог часто разделены. Мы отрезаны друг от друга, расколоты, разделены, в отчаянии. И это должно быть так. Ибо, не сказано ли, что человек должен умереть для того, чтобы снова родиться? На каждом уровне бытия?

Иисус, я принимаю твою смерть, и мою собственную. «Ибо святым Своим крестом ты искупил мир». Ты показал нам путь Богочеловека, ты показал нам путь к служению Богу внутри нас и превосходящего нас по всем параметрам. И ты должен умереть, чтобы мы могли найти Христа внутри нас. Указав нам путь, ты искупил мир. Я поклоняюсь тебе, Иисус, и я благословляю вас.

Тринадцатое стояние: Иисус снят с креста.

Когда солдаты пришли к тебе, Иисус, они не переламывали тебе голени, как уже сделали с ворами. Они пронзили ему ребра, чтобы вышла кровь и вода. И Иосиф из Аримафеи, твой тайный ученик, забрал твое тело.

Им не нужно было ломать твои ноги, Иисус, ибо ты был уже сломлен, ты уже позволил себе быть сломленным на кресте. Но кровь, кровь и вода от копья! Почему? Лука рассказывает нам об этой последней Пасхе, последнем же празднике Освобождения:

«И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается».*

Так Иисус говорит в этот последний Песах, праздник освобождения. Так он преломляет Мацу и становится ею, и это есть тело в Евхаристии. И то же с вином, последняя чаша которого есть его кровь. Это Христос в нем, что говорил, Божественность, которая вела евреев из Египта, Божественность, которая принесла тело и душу, дух, превзошедший себя и создавший, и нашедший свое бытие в хлебе и вине, теле и душе. Так мы принимаем Бога; таковы мы, человеческие существа, людоеды духа, ибо мы поглощаем божественность-человечность Богочеловека, в нем и в нас самих, когда мы храним чудо духа, воплощающегося в тело и душу. Иисус, я понимаю. Я понимаю таинство!

И не понял ли того же мой отец, Сын Рыцаря? Не мой ли отец был свидетелем и не слышал ли он Рыцаря, Ланцелота? Он Ланс**, что чувствовал в себе человек, любящее плоть, боль тела и кровь? Мой отец знал это от Ланцелота, но теперь, Иисус, я знаю, это от тебя и твоего распятия,

* от Луки, 22:19-20

** Lancelot – от англ. lance – «копье»

напрямую. Так, Иисус, Пасхальное освобождение продолжается: от освобождения многие евреев к освобождению одного Богочеловека и к освобождению многих Боголюдей. Да будет так. Аминь!

Четырнадцатое стояние: Иисус положен во гроб.

Так они обернули твое тело в плащаницу с благовониями и поместили тебя в новый гроб в саду. И привалили большой камень к входу и ушли.

Покинутый, мертвый. Завернутый в саван лишь для тебя, и пропитанный сладкими ароматами к тому же. Один. Что это значит?

Твой Апостол Павел сказал нам, что все, кто были крещены в Иисусе Христе (означает ли это, что в той же воде, что текла из его внутренностей, когда их прокололи, та же вода жизни, которая исходит от Христа к Иисусу и к нам?), также были крещены в его смерти. Святой Павел говорит, что мы погребены с ним, так что мы тоже можем воскреснуть, восстать из мертвых славою Отца, «ходить в обновленной жизни»*. Так говорит Павел. Подобно тому, как Иисус и Христос суть одно, так же христиане и Иисус – одно через Христа. Так говорит Святой.

То, что Павел говорит, имеет смысл для меня. Но меня больше тронула молитва священника, который обращался на этом стоянии к Отцу, Христу:

«Всемогущий и вечный Боже, на краю печали, когда казалось, что все потеряно, Ты вернул нам Спасителя, которого мы полагали побежденным и покоренным. Помоги нам, умоляем Тебя, так очистить себя от забот о себе, чтобы мы могли увидеть руку Твою в каждой неудаче и побед Твою в каждом поражении. Мы просим об этом во имя Сына Твоего, Иисуса Христа, кто живет и царствует вовеки с Тобой в единстве Святого Духа».

Я могу сказать на это «аминь», Господи. Этот священник просит для нас очищения от самих себя, от личности. Как буддисты. Дай нам стать пустыми, чтобы Христос, Будда, Божественное могли наполнить нас! Да будет так. Так пусть наше эго умрет. Пусть наше человеческое умрет, чтобы навечно возродиться, чтобы навечно быть заполненным божественностью, возродившейся во плоти и крови это жизни. Вечно божественности наполнять нашу жизнь так, чтобы она полностью освящалась. Навсегда. Аминь!

* Римлянам, 6:4

Иисус III

Иисус, для большинства нет пятнадцатого стояния, но есть «заключение» в молитве или указание на воскресение. Воскресший Христос является ученикам своим, они говорят, и он возносится на небеса. Говорят, что женщины пришли к его гробу и нашли камень отваленным. Юноша сказал им, чтобы они не боялись, потому что Иисуса из Назарета, который был распят, не был там, но воскрес. И говорят, что Иисус явился многим из учеников, сказав им:

«Так написано, и так надлежало пострадать Христу и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима; Вы же свидетели сему; И Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше».*

Так вывел учеников своих из города а затем стал отдаляться от них и вознесся на небо. И они поклонились ему и возвратились в Иерусалим с великой радостью, и пребывали всегда в храме, благословляя Бога.

Это история Иисуса. Я знаю это, потому что для христианина ты Воскрессышей Христос, и ты появляешься в священных таинствах, литургии мессы и Священном Писании. И я, хоть и не формальный христианин, верю им, ибо слово Божие продолжает разворачиваться, дух продолжает воплощаться в плоть, в кровь, в творческое слово благочестивых мужчин и женщин.

Я знаю также эту историю, Иисус, от своего отца, Сын Рыцаря, и его матери и бабушки. Ибо они, мать и дочь, были там, на распятии, и они были там, у гроба, у входа в мрачное подземное царство, в ад, куда отправился Спаситель. Они были там, страдали, и были освящены. Это я знаю от моего отца, моей бабушки и прабабушки. Но сам я не знаю.

* от Луки, 24:44-49

Иисус, я совершил эти размышления о стояниях крестного пути. Я прошел твоим священным путем. Я пребывал здесь, в этой святой церкви, высоко над облаками. Я пришел к вершине этого перевернутого конуса, основанием которого является большой круг Муз и вершина которого – твоя постая церковь. Я испытал любовь в глубоко по-древнееврейски, глубоко по-буддистски. Я испытал любовь в христианском смысле. Но покажи мне сейчас, Господи, покажи себя мне. Я идентифицировался с тобой, страдал, как ты страдал, разотождествился с тобой и пытался узнать для тебя. Покажи мне себя как Иисуса, как Христа. Поговори со мной, дорогой Иисус. Позволь мне услышать твои слова, а не только мне изливать слова из своего рта!

Я вижу тебя, Иисус, я вижу тебя. Так же, как художники видели тебя, я вижу тебя. Как Дюрер, Грюнвальд, Рембрандт увидели тебя. Как сильного человека, глубокого человека, доброго, но непоколебимого человека. Не сентиментальным, «слащавым» мужчиной, не утратившим маскулинность скопцом, но тем, кого коснулась божественность. Поговори со мной, Иисус, и расскажи мне.

«Что ты хочешь знать, сын мой?»

«Ты говоришь обо мне как о сыне, Иисус. Так же, как твой отец был Господь, Христос, ты явился мне как Отец. Кто ты есть тогда: Христос или Иисус, человек?»

«Я есть Христос и никто иной. Того пучка костей, плоти и крови, что был Иисусом, больше нет. Он существует лишь в качестве образов и фантазий тех живых. Так же, как и я, явившийся тебе, есть набор образов и фантазий, которые обитают в твоем воображении».

«Тогда являешься ли ты всего-навсего лишь этим, Иисус? Лишь конгломератом моих фантазий? Моих желаний? Моих намерений и собирательств?»

«Только этим, сын мой, только этим. Ибо что еще есть Христос? Что еще есть божественность, помимо несформированного видения, объединения образов потенциальных и реальных, и ожидающих воплощения в творении, человеке? Ты есть Бог, мой Отец сказал мне, и я осознал. Теперь ты понимаешь, и многие теперь также поймут. Воплоти меня в себе. Проживи меня в себе. Поступая так, ты будешь воплощать меня и себя. Ибо что еще может воплотиться из человеческой души, чем то, кем он должен быть? Что еще может делать дух, кроме как одухотворять собой душу и создавать образы? А что еще может делать душа, кроме как сплетать эти образы в формы и реализовываться во плоти изображений, во плоти тела, во плоти слова, во плоти крови? И, когда оно умирает, это изображение, этот образ, это слово, это тело, оно не умирает, а возвращается к своему источнику, духу, и снова ждет воплощения. Христос везде и нигде, в Одном человеке и во множестве людей. Но ты уже все это знаешь, Внук Рыцаря, ты все это знаешь».

Я знаю это, Иисус, но мне помогает то, что я слышу это от тебя. Ведь эти слова пришли ко мне из других мест, от иудаистских, буддистских и, даже, языческих образов.

«Чего же тогда ты хочешь от меня, Внук Рыцаря? Чего же тогда ты хочешь?»

«Ты говоришь о хотении, Иисус, ты говоришь о моих желаниях. Как это отличается от слов, приписываемых Иисусу древности: отказаться от желания, отказаться от плоти, отказаться от мирского. Только теперь я, конечно, понимаю, что отказаться от желаний эго и служить желаниям Христа. Но теперь Христос хочет знать, что хочет эго!.. Ты смеешься. Это хорошо – знать, что Христос может смеяться. Это хорошо – знать, что он, тот, что понес крест, принял крест, охотно прошел страдания, теперь может смеяться. Ибо я понимаю, что мы братья, что братья должны помочь удовлетворить потребности других, я понимаю это. Ибо отцы приносят жертву ради сыновей, а сыновья – ради отцов.

«Ах, Иисус, твой смех принес мне осознание, понимание того, что означает, что Христос теперь будет братом, то это будет религия братьев и сестер, а не только отцов и сыновей. Ибо, как я сказал себе, религия отцов и детей – это религия жертвы одну ради другого, а также исполнения, реализация одного в другом. Но эта религия – религия братьев, взаимности, где оба помогают друг другу. Братья во Христе тогда будут иметь новый смысл, не так ли? И сестры тоже, и сестры. Сестры и братья во Христе также будут иметь новое значение, значение любви, значение помощи, значение союза: брат с братом плечом к плечу, брат с сестрой лицом к лицу! Да!

«Но ты спрашиваешь, чего я хочу, Иисус, что я хочу? Я хочу, чтобы Христос жил во мне. Хочу, чтобы Христос жил во мне с легким бременем, как ты обещал. Я хочу чувствовать себя целостным, чувствовать себя единым, знать что отец, сын и брат едины во мне, и что я проживаю свою жизнью и свою любовь, и свой смысл. Не без некоторого страдания, ибо я знаю, что некоторое страдание необходимо для роста, для искупления, но из необходимой целостности. Вот чего я хочу. Я хочу, чтобы моя жизнь была полна напряженности, разнообразия, единства и спокойствия. Ты слышишь? Напряженности и спокойствия, разнообразия и единства. Всех этих противоположностей, как твой крест. Но я хочу их в гармонии потока, таким образом, чтобы приносить наименьшие страдания тем, кого я люблю, и хочу, чтобы у других они тоже были. Ведь один на горе я – ничто, и мне нужны мои братья и сестры, мне нужны мои любовники и друзья, мне нужны мои отцы и сыновья, матери и дочери, мои соседи и незнакомцы. Все это мне нужно».

«И все это будет у тебя. И все они должны быть у тебя, потому что ты даешь им. Блаженны дающие, я говорил, ибо им дано будет. И именно так, ибо они получают то, что они дают. Ты давал напряженность и спокойствие, разнообразие и единство, и ты получишь их. Ты давал свою целостность, ты получишь ее. Потому блаженнее давать, нежели получать, обо человек получает плоды своих лучших даров. Просто это так, это не нравственная силы, не закон, который нужно соблюдать, а естественная мораль души, естественная мораль потока жизни».

«Но это не всегда так, Иисус. Нечестивые получают хорошее, а праведные несправедливо наказаны».

«В жизни так оно и есть, Внук Рыцаря, в жизни это так. Но есть другая жизнь, другие поступки, другие тела. В доме моего Отца обителей много, я сказал, и это правда. Есть многие жизни, и единство бытия. Ищи возможность исправить несправедливость, ищи возможность исцелять раненых, но уповай на Бога. Ибо с теми, кто исправляет и исцеляет, будут обращаться справедливо, и они будут исцелены».

«Я понимаю, Иисус. Но как же любовь, Иисус, что на счет любви? Я любил многих и одну, в духе, в душе и во плоти. Я любил как человек. Что ты скажешь о любви? Ты, кто не познал женщину? Ты, кто не знал детей? Ты, кто не знал жену или любовниц?»

«Так ли это, Внук Рыцаря? Так ли это? Ты так уверен? Разве вся моя жизнь известна? Разве нет историй о том, как я отправился на Восток учиться у мудрецов? Разве не приходили мудрецы с востока, с юга и севера? Не была ли их кожа всех цветов? И только ли лишь звезда вела их? И не было ли так, что я тоже путешествовал и учился? И ты так уверен, что я не знал женщины? Возможно, что лишь в современные Писания это не было включено. Ибо, не было ли это время, когда важнее было любить духовно? Любить все человечество? Любить и обнимать, но не плотски «знать»? Не было ли это ответом больному животному времени? Ты знаешь, что это правда. Так была провозглашена истина. Но должен ли ты предположить, что если истина была провозглашена, вся правда была в ней? Не бывает ли истин, к которым готов человек? Не существуют ли истин, которые разворачиваются? Не было ли это открытием твоего Деда, Рыцаря?»

«Это правда, Иисус, правда. Мы знаем о тебе только то, что написано, и то, что написано, оставляет много свободного места для другого твоего опыта. Я не спрошу, я лишь приму то, что христианский Бога Любви мог не только проповедовать любовь, но испытать ее!

«Но если ты знаешь, Иисус; если ты знаешь, каково это для человека любить, любить глубоко и страстно, во плоти, и быть отвергнутым, потерять свою любовь, потерять смысл своей жизни, своего бытия – если ты знаешь это, то скажи, ответь мне, как человеку подставить «другую щеку», любить своих врагов, пережить боль потери любимого человека, переносить ужас одиночества, быть обманутым, чувствовать себя глупцом? Ты можешь ответить на это?»

«Я могу ответить, Внук Рыцаря, могу ответить. Но тебе не понравится мой ответ, ты не будешь соблюдать это. Тебе будет нужно узнать больше, будет нужно узнать моего брата, Эроса глубин, ты не будешь удовлетворен моим ответом!»

«Испытай меня, Иисус».

«Что ж, тогда выслушай меня. Когда мы любим во плоти, когда мы любим плотски, мы любим целиком, полностью. И, когда мы любим, мы требуем, мы жаждем, мы хотим, мы не можем отпустить. Все, кто любит так – люди, и это естественно для них. И эта любовь тоже основана на божественном, потому что Бог тоже любит так, как Христос втянут и вовлечен в плоть человечества. Но не путай одно с другим. Стремление к союзу сильно; стремление к воплощению интенсивно; потребность в любви является острой; опыт любви на всех уровнях интенсивный. Все они суть напряженность, как ты и просил. Но так же и боль утраты очень сильна, так и боль разочарования, отсутствия удовлетворения. А вот та болевая точка, которую ты не примешь. Любви к любому конкретному человеку никогда не будет достаточно для любви Бога. Любовь Христа никогда не будет воплощена в любви, к какому бы то ни было мужчине, какой бы то ни было женщине, какому бы то ни было ребенку. Любой из них, и все они, мужчина, женщина, ребенок – те, в ком Христос; но, в конце концов, Христос внутри, и этот союз не может быть обретен в мире. Так я говорил «откажись от отца и матери и следуй за мной, откажись от этого мира и следуй за мной». «Я», от лица которого я говорил есть Христос, Бог, который возвышает каждое воплощение, каждую любовь, каждую частичку бытия».

«Я слышу тебя, Иисус, и понимаю. Но ты также говорил о любви в плоти, как о любви человека, и общности любвей. И я уверовал во Христа «из» тебя, так же как во Христа «внутри» тебя. Что на счет этого?

«Я знал, что ты ни примешь этого, ни поймешь. Ведь ты страдаешь от боли потери, а это всегда мешает пониманию, принятию. Знай только, что я люблю тебя, сын мой, что все будет хорошо».

«Я верую, Иисус. Я не понимаю, я не принимаю, но я верую. Я совершаю действо веры, я верую».

«Тогда ты – христианин, сын мой. Вера в Бога – вот что есть христианский прорыв, это то, что я сделал, когда я предался своему духу, это то, что я сделал, когда я испустил дух. Я тоже не зная, я только верил. Итак, добро пожаловать в сообщество благоверных верующих! Ты обладаешь не всем, но у тебя есть вера. Ты можешь странствовать по земле, как ты хотел, скромно, мужественно. У тебя есть не все, но ты имеешь веру. Восстань же тогда, Внук Рыцаря! Восстань, Рыцарь III, возродись же и познай христианский дух Артура и Ланцелота, Рыцарей также. И познай, наконец, христианский дух Гвиневра, открой его в себе. Твоему отцу было дано узнать это от них, разделить с ними. Теперь ты знаешь этот дух в себе. Ты благословлен».

Так я неожиданно получил благословение от Иисуса Христа. Так я спокойно и милосердно принимал христианский дух: Веру. Я знал иудаистскую любовь преданности, «продолжения». Я знал буддийскую любовь принятия, опустошения себя, позволения демонам терзать человека, оставаясь без движения или желаний. Теперь я познавал христианский дух веры, принятия, доверия. И я вдруг почувствовал, что иудаистская преданность, буддистское принятие и христианская вера были одним и тем же. Три Бога и три духа, на самом деле, были одним и тем же: Бог-Отец, Бог-Сын, и Бог-Святой Дух; Отцы Израиля: Авраам, Исаак и Иаков, и тройсвенное сострадание Будды. Один дух преданности, принятия, веры. Это было очень красиво.

Но этого также было недостаточно. Как предвидел Иисус, я не был удовлетворен. Этого не было достаточно. И так с неба я опустился вниз. С небес я упал, медленно и тяжело, вниз внутрь конуса, я падал вниз, пролетев весь путь обратно к земле, я упал туда, где были Музы, потому что все, что я услышал иудаистского, буддийского, христианского, не примирило меня с моим собственным опытом. Потому что Богини оставались за пределами всего этого. Я узнал Бога, но этого было недостаточно. Я ждал Богиню – Афродиту, повелительницу Муз, мужчин. «Афродита», – молился я, – «помоги мне; приди и расскажи мне; приди и покажи мне свою любовь».