Глава 8. Мерлин

Мэтью Мазер

Алхимический Меркурий

Глава 8. Мерлин

В ВСР мы читаем, что выгравированный камень в Боллингене представлял для Юнга «объяснение башни» и «проявление обитателя, который остается непонятым», и, кроме того, у него возник соблазн написать слова «Le Cri de Merlin» («Стенания Мерлина» фр.- прим. перев.) на стороне камня, выходящей на башню (Jung 1963/1995: 255).

В общем, Юнг очень мало писал о Мерлине и легенде Грааля, так как это был главный проект его жены Эммы. Хотя Эмму часто просили дать лекции по этой теме, ей так и не удалось структурировать огромное количество материала в книжную форму (Hannah 1976: 259). Ханна пишет, что причиной этого было то, что она еще не проработала «тернистую проблему Мерлина» (там же). После смерти Эммы Юнг попросил Мари-Луизу фон Франц выполнить эту задачу. По-видимому, он был «очень доволен результатом» (там же).

Кроме фон Франц и Эммы Юнг, о сильной взаимосвязи Юнга и Мерлина начали говорить и в эзотерических кругах:

В течение последних тридцати лет мы видели поразительное развитие глубинной психологии, в особенности у К.Г.Юнга, у которого было так много общего с Мерлином, что одна эзотерическая группа с Нормандских островов даже считает его реинкарнацией Мерлина, и как и Мерлина, пророком эпохи Водолея (Begg and Rich 1991: 36).

Однако, в пост-юнгианской литературе эту тему немного развили.

В этой главе я поспорю, что Юнг проявлял сильные сходства с этим образом. В качестве преамбулы я начну с короткого комментария к Мерлину (включая несколько слов о Фаусте), затем уточню отношения между этим образом и Меркурием. После я сформулирую ряд симметрий между историческим Юнгом и мифическим Мерлином и закончу краткой контекстуализацией в рамках культурной среды.

Размышления о Мерлине

Образ Мерлина появился в западном воображении с публикацией бестселлера Монтема 12-го века Historia Regum Brilanniae («История королей Британии»). По-видимому, Монмут получил базу для своего повествования из «очень древней книги», которую так и не нашли (Thorpe, in Monmouth 1966: 15). Несколько лет спустя Монмут опубликовал свою «Vitae Merlini» («Жизнь Мерлина»), написанную для более богатой аудитории. Другие известные ранние работы, содержащие стихи о Мерлине, включают «Черную Книгу Кармартена» (приблизительно 1200 гг.) и «Красную книгу Хергеста» (около 1400 гг.).

Принято считать, что Мерлин появился в V — первой половине VI века н.э. Были попытки конкретизировать эту фигуру как историческую личность. В целом, однако, это было проблематично — например, Гудрич (1988), Толстой (1985) и Филлипс (2005) соотносят Мерлина как трём разным людям. Подводя итог: «Доказательства фактическогосуществования Мерлина ограничены поздними письменными текстами, в лучшем случае косвенными и, вероятно, они и останутся такими» (Goodrich 2005: 3). В конечном счете, многие ученые, вероятно, согласятся с Гудричем, что «Мерлин более интересен и сложен как текстовая традиция и многогранный литературный характер, чем как единый, гипотетический индивидуум» (там же, с. 66). Помимо истоков и историчности, полезно также кратко противопоставить волшебника Мерлина и мага эпохи Возрождения Фауста.

Магия Фауста полностью эгоцентрична, используется только в мирских целях. Поэтому мотив магии связывает архетипические образы Мерлина и Фауста, но функция этой магии весьма своеобразна: магия первого формирует царство, общество, магия последнего, напротив, создаёт личность.

(Singer in Spivack (ed.) 1992: 96-7)

Можно сказать, что линейная траектория фаустовского духа породила автоматизированный техно-мир индустриальных стран: «Американскую мечту». Он очень отличается от духа Мерлина, чье «сотрудничество со временем (не говоря уже о природе) может также мешать ему в прогрессивном мире эпохи пост-Просвещения». Время Мерлина естественное: круговое, анагогическое, относительное» (Goode, in Spivack (ed.), 1992: 30).

Актуальность такого напряжения между духами в нашем современном мире улавливается интуитивным вопросом, поставленным Спиваком: «Какой из двух провокационных магов выигрывает в нашей культуре: утонченный средневековый волшебник или целеустремленный мастер эпохи Возрождения? Привлекательный круг целостности или манящая прямая линия стремления?» (Spivack 1992: iii). Здесь следует осторожно относиться к упрощению. Например, «Мерлина Мортлейка» Джона Ди можно считать и магом, и волшебником, помогающим открыть эпоху технологий, но также защищающим сакрализованное мировоззрение. На данный момент, однако, я склоняюсь к таким более широким вопросам и прогрессу, проясняющим связь между Мерлином и Меркурием, о чем говорится в «Легенде о Граале» фон Франц и Эммы Юнг.

Мерлин и Меркурий

По словам фон Франца и Эммы Юнг, «расцвет литературы о Мерлине совпал по времени с популярностью Западной алхимии, а в последней мы находим олицетворение тайного вещества, которое имеет поразительное сходство с Мерлином- а именно алхимический Меркурий (Emma Jung and von Franz 1970/1998: 368). Они также отмечают, что сами алхимики сравнивали Мерлина с алхимическим Меркурием (там же: 371). Укрепляя такую идентичность, мы читаем далее:

Замечательно, как много черт Мерлина и Меркурия алхимиков сходятся. Оба способны к бесконечным преобразованиям. Обоих сравнивают с Христом и Антихристом. Оба служат аналогами вдохновенного дыхания Святого Духа или высмеиваются как лжепророки. Оба имеют природу трикстера, оба скрыты, оба являются таинственным агентами трансформации за спиной «Короля» и связаны с богами любви. Оба связаны с Сатурном, и оба они порождают безумие или сами становятся безумны. Наконец, оба представляют тайну «божественного сосуда», который служит объектом поиска людей. Оба связаны с опытом божественного в природе или в бессознательном.

(Emma Jung and von Franz 1970/1998: 367-8)

Комментируя исторический фон, в котором эти две фигуры появились, авторы далее отмечают:

Удивительно, что такой образ Самости появляется почти одновременно как Меркурий в Западной алхимии, и как Мерлин в легенде Грааля. Это указывает на то, насколько глубокой в то время была психическая потребность в неразделенной персонификации воплощенного Божества, которая должна была исцелить противоположность Христа-Антихриста.

(Эмма Юнг и фон Франц 1970/1998: 372)

Они также предполагают, что имя Меркулинус, появившееся в популярном Rosarium Philosophorum XVI века, является гибридизацией Мерлина и Меркурия (там же: 371)[i].

Помимо Меркурия Мерлин также был связан с кельтскими божествами Кернунном и Лугом (Tolstoy 1985: 246; see also Emma Jung and von Franz 1970/1998: 375). По словам Толстого, «рогатый хозяин леса» более подробно описывает дикого Мерлина из леса, а мастер-на-все-руки и волшебный герой Луг связан с культурным Мерлином как магом и советником короля (там же.:246).

Теперь, после введения, я приступаю к определению ряда биографических симметрий между Мерлином и Юнгом. Это также поможет уточнить, что можно считать типичными мерлинистскими чертами.

Юнг и Мерлин

«Ван дер Пост» особенно касался рыцарского аспекта личности Юнга: «Мир рыцарей Святого Грааля, начиная с пятнадцати лет, был его миром в самом глубоком смысле» (van der Post 1976/1985: 150- 1). Будучи молодым человеком, это, по-видимому, представляло собой страстный общий интерес между Юнгом и его будущей женой (Bair 2004: 78). Во время его взрослой жизни также были резонансы с рыцарским поиском, как у Парсифаля.

Однако, переход от Парсифаля к Мерлину, казалось бы, только зарождался в более поздней жизни, но несомненно, что это происходило под влиянием исследований его жены. Фон Франц фиксирует интенсивность такой идентичности: «Когда … Юнг познакомился с деталями саги Мерлина, он был потрясен. Не зная о ней, он сделал и испытал очень многое из того, что напоминает Мерлина» (von Franz 1998: 279). Однако из биографии фон Франц неясно, когда именно это «откровение» снизошло на него[ii]. Ключ можно увидеть в его «Ответе Иову» (опубликовано в 1952 году):

Миф — не вымысел: он состоит из фактов, которые постоянно повторяются и могут наблюдаться снова и снова. Это то, что происходит с человеком, и тогда у людей появляются мифические судьбы так же, как и у греческих героев… Это совершенно реально психологически, что бессознательное или архетип полностью овладел человеком и определил его судьбу до мельчайших деталей. В то же время могут возникать объективные, не психические параллельные явления, которые также представляют собой архетип. Это не только кажется так, это на самом деле так: что архетип воплощает себя не только психически в личности, но и объективно вне индивидуума.

(Jung 1952a: 409)

Если мы читаем этот фрагмент как имеющий личную актуальность, то может показаться очевидным, что он отождествлял себя здесь с библейским Иовом в своей личности №1, напоминающей его «противостояние бессознательному» середины жизни. Однако, с более широкой точки зрения и в свете того, что он недавно завершил «Эон» и был погружен в Mysterium Coniunctionis[iii], более вероятно, что он размышлял о сверхъестественном сходстве между своей жизнью и жизнью Мерлина.

Однако при более пристальном рассмотрении буквальное сравнение Мерлина и Юнга неубедительно. Нам достаточно только рассмотреть следующее: рождение от девы и дьявола; способность к трансформации, маскировке, невидимости; магические подвиги сдвига гор, вызов наводнений и грозовых бурь; участие в битвах; пророчествование, включая грядущих королей Англии; жизнь в лесу с волком; разговор с поросенком; тройная смерть от повешения, ранения и утопления; был заперт в стеклянном замке; перемещение Стоунхенджа из Ирландии и т. д.

Действительно, исследование Мерлина очень сложно. Комментарии Спивак:

Чтобы исследовать и определить эту архетипический образ, я начинаю со сложной биографии Мерлина, основанной на амальгаме различных средневековых источников. Однако, если рассматривать этот огромный объем материалов с точки зрения логики и преемственности, то их вопиющие несоответствия неизбежно сбивают с толку, их отсутствие прогрессии и цикличность. Тем не менее, для более глубокого анализа центральное мифическое событие видно чётко.

(Spivack 1992: 2)

Именно это «центральное мифическое событие» я сейчас попытаюсь осветить, выбрав несколько наиболее заметных характеристик Мерлина. В каждом случае я рассмотрю биографию Юнга через такую линзу и используя преимущественно символический тематический подход.

Необычное рождение и детская одарённость

Мерлин родился от девственницы и дьявола (инкуба). «Поэтому чудесный ребенок имеет сверхъестественные силы, унаследованные от своего инфернального отца, но из-за добродетели матери и собственного крещения эти силы не послужат дьявольским целям. Мерлин не станет антихристом» (Spivack 1992: 3).

Необычно, что и отец и мать Юнга были тринадцатыми детьми в своих семьях. Поэтому рождение Карла Юнга, ребенка двух тринадцатых детей, считалось «очень хорошим знаком» (Bair 2004: 7)[iv].

Отец Карла и его дяди также были священниками. Поэтому он родился в глубоко укоренившейся христианской традиции. Однако его мать производила гораздо более «языческое» впечатление на молодого Карла. Видя её по ночам, он описывает её как «странную… она была как один из тех провидцев, который в то же время является странным животным, как жрица в медвежьей пещере» (Jung 1963/1995: 67). Для молодого Карла такая «языческая» природа резко контрастировала с внешним лоском её христианской личности (там же: 110).

«Ван дер Пост» затронул эти отношения: «Как будто «ведьма» в ней (в смысле идиомы предартурианского мира, в котором она имела положительный смысл) признавала, что в «Мерлин » в её сын нуждался в защите магии, которую она чувствовала в Фаусте» (van der Post 1976/1985: 88).

В детстве родители Юнга также спали в отдельных спальнях (1963/1995: 33). Иногда он мог думать, что действительно был сыном девственницы. Более убедительно мы можем сказать, что его родительская среда олицетворяла язычно-христианскую двойственность: тему, которая пронизывает легенду о Мерлине.

Мерлин также повсеместно считался одарённым ребёнком, будучи одновременно мудрым и знающим, как старик и юноша. Юнг, несомненно, был вундеркиндом. Ещё в молодом возрасте он проявлял ненасытный аппетит к знаниям, например, посещал библиотеку своего отца. Взаимодействие между теми, что он называл своими личностями № 1 и № 2 в детстве, также резонирует с идеей быть одновременно молодым и мудрым стариком. Мы могли бы также вспомнить здесь прозвище «Отец Авраам», данное ему его одноклассниками.

Два Мерлина

Тема двойственности пронизывает многие аспекты природы Мерлина. Она происходит из работ Монмута.

Чтобы быть Амвросием, служить Артуру, принять участие в битве при Арфдэридде и жить в каледонском лесу пятьдесят лет этому Мерлину понадобилось бы три долгих жизни … Абсурдность такого жизненного пути была сразу очевидна читателям Джеффри, которые пришли к выводу, что должно быть как минимум два Мерлина — это различие, которое еще больше укрепило двойственную природу Мерлина и подготовило путь к будущим преобразованиям.

(Goodrich 2005: 5)

Два Мерлина жили очень по-разному. Более ранний Мерлин, советник королей, сыграл важную роль в создании нового королевства короля Артура и Камелота. Он также отлично изучили в магическом и ораторском искусствах. В этой роли его описывали как «блестящего алхимика и астролога» (Zumthor, Goodrich and Thompson, 2005: 146).

Критическим моментом, который считается катализатором его ухода из светского мира, как правило, считается битва при Арфрдериде в Шотландии. Некоторые исследователи рассматривали эту битву как исторический момент продвижения христианства во главе с королем Риддерхом и уходящим в небытие язычеством во главе с королем Гвенддолау (см. Jarman, Goodrich and Thompson, 2005: 112). Кроме того, чудовищная резня и страдания, которые она вызвала, свели Мерлина с ума, побудив его отказаться от общества и вести одинокое и животное существование в лесу. Только спустя много лет в лесу он, в конце концов, восстановил здравомыслие и вновь вернулся в мирскую жизнь, по крайней мере, в некоторой степени.

Это, вкратце, описывает тех, кто стал известен как «два Мерлина». Толстой прослеживает исторические прошлое этих персонажей, утверждая о мифических корнях Мерлина в кельтском боге света, Луге[v] и кельтском боге леса, Кернунне. Фон Франц и Эмма Юнг занимают аналогичную позицию, но используют мифический «эквивалент»- Вотана, а не кельтского Луга:

В Мерлине, вероятно, воскрешён более древний образ Бога, образ, в котором аспекты Вотана смешиваются с элементами архетипически связанного Кернунна, образом внутренней целостности, который давит на его всё ещё неудовлетворённые требования к человеку.

(Эмма Юнг и фон Франц 1970/1998: 375)

Тема противостояния культурного городского и дикого сельского образа жизни пронизывала всю жизнь Юнга с детства до самой старости. ВСР рассказывает, что первая часть его жизни двигалась к урбанистическому образу жизни. Однако после смерти его матери произошёл сдвиг, после которого он больше открылся для дикой сельской стороны своей сущности в форме своего отшельничества в Боллингене. Его поездки в Африку описывали восстановление связи с так называемым «естественным человеком».

Такая дихотомия примитивной и цивилизованной жизни характеризует большую часть юнгианского мировоззрения. Например, Хоманс находит эту функцию центральной в своей работе: «Я вижу психологию Юнга… как попытку интегрировать традиционные и современные направления в жизнь. Это социологический ключ к его системе» (Homans 1979/1995: 140). Ван дер Пост описывает более широкий смысл этого:

Не последней заслугой Африки Юнгу было то, что она подтвердила и подчеркнула реальность его собственной первобытной природы, которая уже вызвала большой конфликт внутри него в его студенческие годы. Он говорил о борьбе между его «сельским или естественным мышлением» и «городским мышлением» в своих столкновениях с профессорами и сокурсниками в 1890-х годах в университете Базеля. Мне показалось, что этот огонь, необходимый для преодоления двух крайностей долгое время горел в нём, не без участия Африки, но дома в своей привычной среде.

(van der Post 1976/1985: 54)

Битва и безумие

До своего сумасшествия Мерлин участвовал во многих военных сражениях. Однако особый ужас и опустошение в битве при Арфдериде стал поворотным моментом, повернувшим его жизнь в сторону изолированного лесного существования.

Аспект битвы также можно найти в воспоминаниях Юнга о себе. Например, Ханна вспоминает: «Он писал, что часто чувствовал себя как на поле боя, говоря: «Теперь ты пал, мой добрый товарищ, но я должен бороться дальше» (Hannah 1976: 91). Ван дер Пост отмечает название «Воспоминания, сны, размышления» как «встречу со старым великим солдатом, вспоминающим о сражениях, в которых он участвовал» (van der Post 1976/1985: 172).

Ван дер Пост также отмечает, что в 1914 году Юнг под большим давлением опубликовал статью в Шотландии, так как думал, что сошел с ума: «Мне пришлось столкнуться с серьезным риском безумия» (там же: 156). На обратном пути из Шотландии он услышал, что объявили войну. По его словам, это событие «подтвердило ощущение, что всё из того, что со мной произошло, в каком-то смысле, также происходило и с моей эпохой» (там же). По сути, он допустил то, что назвал бы мистическим соучастием со своим временем. Возможно, это синхронистичность, что безумие Юнга усилилось из-за того, что эта новость застала его в Шотландии, где Мерлин якобы сошел с ума.

Помимо Первой мировой войны, такое было также после разрыва с Фрейдом и перед его последующем столкновении с безумием, или как он его называл «творческим недугом» или «конфронтацией с бессознательным». В это время он также отступил от активной общественной жизни.

Жизнь в лесу, шаман, пророк

Фон Франц и Эмма Юнг интерпретируют безумие Мерлина и его жизнь в лесу следующим образом:

Его безумие … следует рассматривать как посвящение, посредством которого он вступает в более тесный контакт с потусторонними силами. В результате лечения он добровольно посвящает себя, как и многие шаманы, изолированному существованию в лесу на службу божественному.

(Эмма Юнг и фон Франц 1970/1998: 360)

Без сомнения, они подразумевали отшельничество Юнга в Боллингене. Легенда также рассказывает о руднике, который появился рядом с обителью Мерлина, воды которой, как говорили, могли излечить безумие (Stewart 2009: 324). В своей биографии фон Франц уточняет

Возле башни Юнга, как у Мерлина, сначала не было родника; Юнг вынужден был брать воду из озера. Однако через несколько лет он всё-таки появился совсем рядом с башней; Юнг получил его в свою собственность и использовал. Правда, он не исцелял сумасшествие, но родник, который Юнг обнаружил в своей психике, несомненно, исцелил его.

(фон Франц, 1998: 280)

Мы должны добавить, что сам Мерлин также порождал безумие. Соответственно, известно, что метод Юнга, используемый без осторожности, может развиться в скрытый психоз. Таким образом, чтобы исправить более оптимистичную позицию фон Франц, мы можем сказать, что метод Юнга может как вылечить, так и породить безумие.

Безумие Мерлина и его способность разговаривать с животными и «читать язык природы» обычно рассматриваются как связанные со способностью предсказывать будущее. Действительно, в практике Юнга как аналитика мы сталкиваемся с аналогичным «чтением языка природы», т.е. с теоретической основой в его концепции синхронистичности. Следующий пример показательный:

Например, когда Юнг занимался анализом в ««зимнем саду», который был маленькой квадратной комнаткой в углу его сада, прямо на озере», он мог принимать в расчёт, — рассказывает Ханна, исходя из исследований фон Франц,- что каждое естественное событие, такое как насекомые, влетающие в сад или озеро, которое шумит громе обычного и т. д. как синхронно относящееся к тому, что было сказано в анализе».

(Hannah, cited in Aziz 1990: 85)

Идея о способности Мерлина предсказывать будущее через знаки природы, возможно, коррелирует с предсказательной функцией Юнга применительно к интерпретации не только снов, но и связанных с природой синхронистичностей.

Мерлинов смех

Смех Мерлина традиционно ассоциируется с пророчеством и интуитивным пониманием человеческой природы:

Этот смех особый, неудержимое ликование освобождённого существа, которому видны невежество, откровенность или близорукость всего человечества… его смех — не светлый смех веселого существа. Он имеет более темное происхождение и значение.

(Micha, Goodrich and Thompson, 2005: 301)

Это «более темное происхождение и значение» усиливается Люпаком[1]:

Нигде Мерлин так не близок Сатане, …, как в своём маниакальном смехе … Леденящий смех, который длится до смерти, настолько ужасен, потому что это смех над всеми нашими человеческими иллюзиями, что прогресс может улучшить мир, и смех над мечтой, что мы можем изменить состояние человечества и тем самым переделать мир. Это смех издевательский, и напоминает нам о наших людских недостатках, которые препятствуют всем нашим попыткам истинного прогресса.

(Lupack, Goodrich and Thompson, 2005: 240)

Что касается Юнга, то нельзя сказать, что его смех был знаменит: «Даже когда ему было далеко за восемьдесят, когда Юнг действительно забавлялся, у него был естественный и заразительный смех, который, казалось, исходил от всего его существа и едва ли был шёпотом» (Hannah 1976: 41-2). Ван дер Пост пишет о его «долгой любви к смеху» и о том, что он смеялся «так чудесно» (van der Post 1976/1985: 48). Принимая во внимание многих людей, которые подтвердили свою сверхъестественную интуицию, возможно, что временами его смех имел какое-то отношение к пророчеству[vi]. Его идея, что сон, имеющий предсказательную функцию, может поддержать такое заявление. Как критик современной культуры, я также предполагаю, что его смех иногда мог включать в себя демонический элемент.

Любовник

По-видимому, «есть два женских персонажа более или менее постоянно связанные с Мерлином, хотя и под разными обликами» (Berthelot, Goodrich and Thompson, 2005: 165). Эти две женщины — его жена Моргана и Леди Озера, известные под именами как Нивия, Ниниан, Вивиан и Нимуэ. Личности этих двух женщин очень разные: «Моргана — более стабильный персонаж, особенно в ее отношениях с Мерлином, чем Леди озера» (там же: 167).

Ниниан, его молодая «волшебная возлюбленная» заманила и подкупила Мерлина, чтобы он научил её своей магии (там же: 166). После его согласия на эту просьбу, она затем применила магию против него, навечно зачаровав его. Согласно разным версиям этой истории эта ловушка находится в кустарнике боярышника, пещере, каменной гробнице или волшебном замке из стекла.

Юнгианские ученые легко узнают здесь параллели с его женой Эммой и его молодой любовницей Тони Вульф. Вероятно, Юнг «очаровал Тони» и познакомил ее с «магическими искусствами» своей аналитической психологии. Сон Юнга примерно в 1913 году, после завершения анализа Тони, изображает её в качестве женщины-феи, напоминающей «Ниниан» Мерлина[vii]:

…ему приснилось, что он и Вульф вместе забирались на скалу в Альпах. Они были в окружённой скалами долине. Когда они приблизились к горе, они услышали пение эльфов. К его ужасу она вошла в эту гору и исчезла. Он проснулся в панике.

(Noll 1997: 94)

Возвращаясь к Мерлину, мы обнаруживаем версии более неразборчивого волшебника: «Каждая девица, которая хочет узнать какую-то магию, должна прийти и предложить себя Мерлину. Предположительно, в этом повествовании «мудрейший человек на Земле» собрал вокруг себя своего рода школу сверхъестественного искусства, в основном пророчеств и (черной) магии» (Goodrich 2005: 11-14).

Хорошо известна любовь Юнга к женщинам. Согласно утверждению Нолла (возможно, преувеличению), что «по крайней мере с 1909 года он прямо рекомендовал центральный принцип философии Гросса — многоженство — своим пациентам-мужчинам» (Noll 1997: 91). Он также создал вокруг себя круг женщин, известный как Юнгфрауэн (Anthony 1990: 72). Такая популярность также была связана с созданием школы или, что более противоречиво, по словам Нолла, с «культом». Нолл уточняет:

Я убежден в том, что Юнг считал себя религиозным пророком с необычайными способностями. Я также верю… что он сознательно посвятил свою жизнь религиозному сообществу, сосредоточенному на его личности и его учениях. Это было его призвание, и многие из его раннего круга учеников в Цюрихе во время первой мировой войны следовали за ним, потому что считали, что он «новый свет», харизматичный пророк новой эпохи.

(Noll 1997: xiv)

Интересной особенностью отношений Мерлина с его женским кругом является то, что «хотя [он] делился своей магией с женщинами, он скрывал свои пророческие и библейские способности» (Micha, Goodrich and Thompson, 2005: 71, 181). Юнг, конечно, обучал «магии» своей аналитической психологии. Однако он никогда не преподавал «пророческие способности» как часть своего метода. Это несмотря на его собственный опыт «пророческих способностей» (например, его видение «волн крови» перед Первой мировой войной, Вотана и нацистской Германии перед Второй мировой войны, его гравюры в Боллингене).

Башня

В конечном итоге Мерлин скомпрометировал свое суровое существование, согласившись, что башня будет построена в самом сердце леса. В разных версиях его башня также упоминается как Эсплюмуар[2] («линяющая клетка»), замок и обсерватория для астрологических предсказаний. Эмма и фон Франц интерпретируют его башню-обсерваторию:

Благодаря этой любопытной жизни в его лесной обсерватории Мерлин как бы сливается с unus mundus, в союз с источниками всего космического и психического существа, единство которого наиболее четко знаменуется в феномене синхронистичности, частью которого также являются астрологические совпадения.

(Emma Jung and von Franz 1970/1998: 366)

В этом описании легко распознается башня Болингена. Большая часть magnum opus Юнга (включая «Эон» и «Mysterium Coniunctionis») была написана в основном в Боллингене. Кроме того, «Эон» — это историческое описание платонического месяца Рыб, с астрологической точки зрения совпадающего с христианским эоном. Мы также должны помнить, что Юнг выгравировал то, что считал пророческими видениями на стенах своего убежища в Боллингене (Hannah 1976: 341 ).

Королевский советник и «тайная трансформация короля»

Мерлин был не только направляющей силой в зачатии и судьбе Артура, но и его советником и доверенным лицом с момента создания нового королевства. Его также описывают как «тайную трансформацию короля» (Emma Jung and von Franz 1970/1998: 367—8). Мотив «советника короля» упоминается в связи с Юнгом во время обеих мировых войн. Ханна рассказывает:

Однажды он рассказал мне об очень любопытном опыте, который он испытал в середине Первой мировой войны (должно быть, около 1916 года). У него была целая серия снов, в которой он пытался убедить немецкого кайзера заключить мир! Но кайзер всегда отказывался, и, наконец, как сказал Юнг, бессознательное сдалось. Он сказал, что сны выглядели странно объективными, и он иногда задавался вопросом, были ли такие попытки в бессознательном самого кайзера .

(Hannah 1976: 132)

Во время Второй мировой войны были, по-видимому, схожие сны, но на этот раз они включали Уинстона Черчилля (там же, 293). Если рассматривать проект Юнга в широких масштабах, то он свидетельствует о теме «трансформации короля». Полезно помнить, что слово «король» в аналитической психологии часто интерпретируется как «доминирующая система ценностей культуры или цивилизации». Достаточно лишь рассмотреть название «Цивилизация в переходный период»[viii], чтобы оценить степень исключительности этой идеи мысли Юнга.

Создание нового мира

Мерлин также представляет собой творческий динамизм и руководящую силу, лежащую в основе создания нового мира. Он эффективно ведет человечество сквозь хаос и тьму перехода к новому порядку цивилизации. Поэтому получается, что тема Мерлина приобретает господство в периоды драматического культурного перехода.

Самое сильное литературное и научное увлечение Мерлином совпало с историческими периодами величайшей силы и величайшего мрака в истории Великобритании — Столетней войны и войны Роз, создания Елизаветинской и Викторианской империй и двух мировых войн — и в периоды, когда наши парадигмы науки и самой реальности пересматриваются.

(Goodrich 2005: 68)

Гарет Найт усиливает эту тему: «[Мерлин] — архетипический волшебник или мастер мудрости, чья функция состоит в том, чтобы направлять эволюцию человека и устанавливать модели цивилизации. Таким образом, он появляется в разные моменты, чтобы направлять, предупреждать, советовать или принимать меры в критические моменты» (Knight, Spivack 1992: 95). Драматический культурный переворот и обновление были темами, которые занимали Юнга в соответствии с его астрологическим мировоззрением. По словам Ханны:

[Он] уже некоторое время говорил на семинаре в 1929 году о великих изменениях и потрясениях, которые следовало ожидать к окончанию эпохи Рыб, и перехода знака Весны в знак Водолея, водоносца. Поскольку очень немногие люди прислушались к предупреждению в «Вотане», он не надеялся или почти не надеялся, что его услышат.

(Ханна, 1976: 337)

Язычник или христианин?

Мерлин воплощает «динамичное диалектическое взаимодействие между язычеством и христианством» (Spivack 1992: v). Эта напряженность религий ставит фигуру Мерлина в переходный исторический и культурный контекст: «Понимание Батлера того, что магические соревнования представляют собой «форму борьбы новой религии над старой», делает Мерлина единственным выжившим старой религии» (Spivack 1992: 30).

В свете этого Мерлин, по-видимому, был темным присутствием более старой религии, которая «оглядывается на таинственный Золотой век отношений человека к природе» (Goode, Spivack, 1992: 32). С этой точки зрения образ Мерлина появляется как компенсация и вызов преобладающему ортодоксальному мировоззрению и ценностям средневековой Европы:

Монмут… представляет средневековую христианскую точку зрения на то, что древние божества англичан, которые к тому времени уже скукожились до демонов, хотели привести в мир Антихриста и сына девственницы, чтобы он мог восстановить их силу в борьбе против царства Спасителя.

(Zimmer, in Goodrich and Thompson 2005: 266)

Здесь нам нужно только подумать о том, что Юнг отстаивал обновление христианства, чтобы включить в него языческий дух. Например, его описание Парацельса отражает его собственную личность: «Христианин и примитивный язычник в нем жили вместе странным и чудесным образом, чтобы сформировать противоречивое целое» (Юнг, 1942: 189). Как и Мерлин, Юнг защищает «третий путь», включающий как язычество, так и христианство. Фон Франц красноречиво описывает это:

Жестокость [этого] христианского морального дуализма требует tertium quod non datur[3]; для символического решения, посредством которого жизнь может продолжить своё течение. Один из первых таинственных примирительных символов появился в средневековой литературе в образа Мерлина.

(von Franz 1998: 25)

Смерть Мерлина

Есть несколько версий смерти Мерлина: «Две версии [его] «смерти» напоминают Христа: в одной его связывают в гробу; в другой на него бросают огромный камень, чтобы он обратно превратился в него» (Guerber, cited by Goode, in Spivack 1992: 27 ). Другие версии включают так называемую тройную смерть и погребение заживо в подземной могиле. Я рассмотрю последние два варианта.

По словам Толстого, тройная смерть Мерлина возникла в древнем кельтском ритуале, когда его повесили с ног на голову, утопили и пронзили сердце. В этой версии, в момент смерти через повешение, посажения на кол и утопления в море, у Мерлина было видение обновлённого мира на дне океана. В этом видении он также понимает связь между нашим феноменальным миром и миром вечности (Blackburn, in Goodrich and Thompson 2005: 354). В некоторых версиях истории он превращается в рыбу в качестве воскресшей жизни.

Эти мотивы могут быть связаны с околосмертным опытом Юнга 1944 года. Последовательность событий включала (а) сломанную малоберцовую кость (лодыжку), (б) сердечный приступ и (в) инфаркт легкого. Эти три травмы значат тройную ритуальную смерть[ix]: сломанная лодыжка (повешение вверх ногами), сердечный приступ (пронзение) и инфаркт лёгкого (утопление). Кроме того, в этом «опыте смерти» Юнг рассказывает о необычных видениях, напоминающих прозрение Мерлина на дне океана. Мы также можем сказать, что это видение дало ему обновленную творческую жизнеспособность и вдохновение. Кроме того, мотив воскрешения в качестве рыбы после этой «тройной смерти» также проявляется в его околосмертном опыте на ранних стадиях выздоровления. Ханна рассказывает:

Юнг, должно быть, все еще пребывал в глубинах бессознательного, потому что он сказал Мари-Луизе фон Франц, что впервые переосмыслил свое тело, как у большой рыбы. Это был такой реалистичный опыт, что в течение некоторого времени, когда его кормили супом, он чувствовал беспокойство о том, не вытечет ли он снова через его жабры.

(Hannah 1976: 284)

Можно также утверждать, что эта идентификация с рыбой символически переносилась в его творческую жизнь. Его последующее написание «Эона» было психо-историческим трактатом о платонической эпохе Рыбы.

Теперь я рассмотрю погребение Мерлина в подземной могиле. Этот мотив был истолкован анимистически: «чтобы обозначить тотемическое качество Мерлина как существа, имманентного по своей природе, но в то же время единосущного с человеческой жизнью» (Watanabe, Spivack, 1992: 143). Некоторые воспоминания о Боллингене Юнга обладают таким анимическим качеством, как ощущение вездесущности повсюду в природе (Jung 1963/1995: 252).

Хотя он не был «похоронен заживо в подземной гробнице», мы можем сказать, что его идеи и предполагаемые опыты третьей конъюнкции (союза с unus mundus) коррелируют с этой парадоксальной идеей сохранения индивидуальности, но все же имманентной к природе и миру. Мы должны помнить, что к концу своей жизни он говорил о «другом Боллингене», подразумевая сохранение личной идентичности, по крайней мере, в смысле поглощения его личности № 2. Отрывок из его последнего записанного сна перед смертью также изображает мерлинистское поглощение имманентностью природы: « …четырехугольник деревьев, корни которых … и обволакивали [меня], а среди корней сверкали золотые нитки» (von Franz 1998: 287).

* * *

Объединив контекст этого заключительного записанного сна с фрагментом из «Легенды о Граале», было бы ясно, что фон Франц считала Юнга homo quadratus или homo altus алхимии: не чем иным, как воплощением легенды о Мерлине, отвечающей времени и культуре, в которой он жил.

Мотивы легенды о Граале выходят за пределы средневековья в наше время и, возможно, ещё дальше. Таким образом, Мерлин становится легендарным образом целостного человека, homo quadratus или homo altus алхимии, в котором обычный человек стал единым с целостностью, которая превосходит его.

(Emma Jung and von Franz 1970/1998: 365)

На языке аналитической психологии утверждение «стал единым с целостностью, которая превосходит его», коррелирует с идеей достижения третьей конъюнкцией как союза с unus mundus.

Юнг, Мерлин и переход эпох

Одна из ролей Мерлина, как советника короля, заключалась в том, чтобы пророчествовать о следующих королях Англии (психологически это можно рассматривать как «коллективные доминанты»). Как астролог, Мерлин также связан с круглой зодиакальной «таблицей». Он воплощает циклы и качества времени. Как уже упоминалось, его рассматривают как фигуру, которая существует за пределами ограниченных временных рамок эпохи Артура; типичный шаман и пророк, который появляется во времена разрыва и перехода.

В мировоззрении Юнга каждая астрологическая эпоха является уникальной доминантой, выражающей качество трансформирующего божественного образа. В частности, для него травматические переходы между такими эрами — это моменты, когда наиболее необходимо пророческое и духовное руководство; когда появляется Мерлин. В этом контексте жизненный проект Юнга можно рассматривать как интенсивную концентрацию и творческое выражение «архетипа Мерлина», возникающего в момент, возможно, во время транзита от эпохи Рыб в эпоху Водолея. «Архетип Мерлина», как внутреннее качество естественного мира и олицетворение его, также воплощает уникальное мировоззрение, которое можно было бы назвать как целостным, так и герметическим.