Натан Шварц Салант
Таинство человеческих отношений
Глава 8.
Алхимическое отношение к трансформации отношений.
Глубинная мудрость алхимической трансформации
Ядро алхимического процесса трансформации раскрывается в историях и образах, обеспечивающих понимание преобразующих динамик, казалось бы, непримиримых состояний противоположностей. Конфликтующие пары противоположностей, такие как любовь и ненависть, отчаяние и страсть, или смелость и трусость, могут быть пережиты внутри индивида или между двумя людьми как бессознательная пара. Если такие противоположности разделить и соединить плодотворным путем, освобождая энергию и создавая сознание, эго или элемент, можно столкнуться с противоречивыми состояниями ума и тела, которые приводят к застою и регрессии, и через которые они утрачивают энергию и сердце. Например, у анализируемого мужчины интенсивное и почти автоматическое послушание коллективным идеалам или общепринятым стандартам нравственности, но и в равной степени интенсивная страсть разыгрывать запретные энергии. По сути дела, он ведет двойную жизнь: образцовый гражданин в течение дня, навязчивые идеи, связанные с проститутками и детской порнографией ночью. Как могут эти противоположности когда-либо объединиться в «третье», так чтобы у него не было постоянно принужденной тяги сначала к одному, а затем к другому? Как может его расщепленная внутренняя структура исцелиться, чтобы эти противоположности более не управляли им? Даже если противоположности в обсуждаемом вопросе крайне разделены внутри психотической области, изменение всегда происходит через их союз. Но союз – это только начало алхимического процесса трансформации. Для изменения во внутренней структуре, для стабилизации, требуются смерть союза и объятия последующего nigredo. C помощью этой последовательности coniunctio—nigredo, алхимический процесс работает над созданием новой и прочной формы.
Цель процесса, как это показано в двадцатой гравюре Rosarium Philosophorum (Рисунок 30) – это не менее чем трансцендентность таких циклов смерти-единения. В последних образах серии, воскресшая фигура Христа символизирует стабильность и постоянство фигуры Самости, даже в фоновом режиме (как это показано в других вариантах этой гравюры), и даже в то время, когда еще происходят диссоциирующие и интенсивные процессы. Тем не менее, в этом состоит цель opus — достижении трансформации сознания и структуры, что есть способность веры в воскресение, не только воскресения умершей Самости, как в случае Христа, или Египетской параллели бога Осириса, но также воскрешение внутренней структуры, в той форме, которая необходима для продолжения индивидуации. Такая вера лежит в основе поставленной цели, и эта вера достигается благодаря тому, что зачастую кажется бесконечным циклом смерти и возрождения, союзов и их смерти.
Аналитик, в частности, должен отметить, что в любом процессе единение может произойти без бессознательного и подавляющего nigredo. Релятивизация nigredo требует высокого уровня сознания от обоих людей, и особенно сознательно выстраданной утраты физического союза. Переживание этой боли, представляющей собой часть алхимической образности «убийства дракона» или «отсечения лап льва», может привести к состоянию единения, которое не улетучится в отчаяние и замешательство. Но такое сознательное постижение и минимизация силы nigredo встречаются редко, поскольку в другое время, в процессе между этими людьми, последовательность coniunctio—nigredo, вероятно, появится еще раз, с nigredo в качестве могущественного и изначально бессознательного состояния.
Три метафорические сказки воплощают алхимическую мудрость трансформации интерактивного поля: «Аксиома Марии Пророчицы», «Аксиома Останеса» и «Изида Пророчица своему Сыну Гору».
Подобно «Аксиомы Марии Пророчицы», проанализированной ранее, «Аксиома Останеса» — это алхимическое учение, имеющее дело с путем изменения внутренней структуры объекта. В частности, загадочная форма «Аксиомы Останеса» обращается к сложностям единения, смерти и создания устойчивой структуры:
Природа очаровывается другой природой, природа преодолевает другую природу, природа господствует над другой природой.
Троичная формула Останеса во многом поддерживает алхимическое мышление, от его ранней формы в виде Болоса Демокрита (около 200 до н.э. ) до шестнадцатого века. Вероятно, слияние Иранских и Греко-Египетских идей в Болосе из Мендеса, вызвала к жизни легенды о сотрудничестве Демокрита и Останеса – легенды, которые, вне сомнения, принимали различные формы, одна из которых – это история об открытии столпа и троичной формуле (Lindsay 1970, 158).
Болос Демокрит подробно излагает своё путешествие в Египет для обучения знаниям оккультных добродетелей, «так чтобы вы могли подняться выше множественного [рассеянного] любопытства и материалов [или материи], hyle»:
После изучения этих вещей с мастером по имени Останес и осознания многообразия материи, я направил себя к созданию комбинации сущностей. Но, поскольку наш мастер скончался перед завершением нашей инициации, и мы были еще всецело заняты изучением материи, это было из Преисподней, согласно рассказам о том, что я пытался вызвать его. Я занялся этой задачей, и, как только он появился, я обратился к нему с речью в этих терминах: «Вы ничего не собираетесь дать мне взамен того, что я сделал для вас?».
Напрасно я говорил. Он хранил молчание.
Однако когда я обратился к нему, а также я смог и спросил его, каким образом мне следует сочетать сущности, он сказал, что ему трудно говорить; даймон не допустит этого. Он только сказал, что «Эти книги находятся в храме».
Обернувшись, далее я пошел искать в храме возможность обрести способность возложить свои руки на книги… Но, вопреки всем поискам, мы ничего не нашли; и поэтому мы доставили себе массу неприятностей, пытаясь узнать, как субстанции и сущности соединялись и комбинировались в единое содержание. Ну, когда мы поняли синтез материи, миновало некоторое время, и фестиваль был проведен в храме. Все из нас приняли участие в банкете.
Тогда, когда мы были в храме, внезапно колонна нашего собственного созвучия раскрылась посередине. Но на первый взгляд, казалось, что ничего нет внутри. Однако, [сын] Останес рассказал нам, что именно в этой колонне были помещены книги его отца. И, взяв на себя ответственность за ситуацию, он принес вещь к открытию. Но когда мы изогнулись, чтобы посмотреть, мы с удивлением увидели, что ничто не избегло нас, кроме этой всецело ценной формулы, которую мы обнаружили там. «Природа очаровывается другой природой, природа преодолевает другую природу, природа господствует над другой природой». Как же велико было наше восхищение тем, что он сосредоточил в этих нескольких словах всё Писание.
(цитируется по Lindsay 1970, 102)
Линдсей замечает:
Направляющий принцип качественного изменения, формирующий принцип, был реализован внутри унитарного процесса… То, о чем говорили алхимики, было вездесущим формообразующим движением, которое разделялось и людьми, и органическими/неорганическими объектами природы.
(1970, 144 — 45)
Как Линдсей далее поясняет:
Два материала, которые от первичной материи… и которые от сплавленного и преобразующего дополнения, должны иметь нечто общее, некоторый элемент гармонии. Т.е. они восхищены друг другом. Но если это было всё, создалось состояние равновесия и ничего не произошло; первый уровень не был превзойден. Таким образом, одна природа должна победить другую. Акт покорения был моментом трансформации, когда нарушается равновесие и устанавливаются новые взаимоотношения. Новая слитая субстанция существовала на высшем уровне и предусматривала создание нового качества, что раскрывало себя в изменении цвета. Но этого не было достаточно. Новое состояние должно было стабилизироваться, так чтобы оно могло обеспечить базис для еще одного восходящего движения. Следовательно, третья часть формулы: одна природа должна господствовать над другой. Затем могут быть определены три стадии алхимического действа: смешение на исходном уровне, внедрение динамического фактора, изменяющего первоначальные отношения и создающего новый качественный уровень, и далее – стабилизация этого уровня. В Арабском тексте… процесс описывался как три бракосочетания двух субстанции, действующих одна на другую, именуемых мужской и женской.
(Lindsay 1970, 116)
Аксиома Останеса, как она функционирует в клинической практике, может быть проиллюстрирована анализируемой женщиной, которая, ссылаясь на предыдущую сессию, вспомнила об обнаруженном нами способе зависти, свойственному ей, а также зависти других, склонных портить вещи и бросать тень на её жизнь. Она рассказала мне, как в этот день, во время пребывания в комнате ожидания, она захотела сказать мне: «Как же так, что у меня теперь есть эти необычные, творческие отношения с моей дочерью? Что из произошедшего позволило это?». Пока она говорила, я чувствовал напряжение в теле, желание уйти, и было чувство, что всё произносимое ею было странным. Я разрывался между двумя вариантами – отвечать ей или же не отвечать ей. Мне хотелось ответить так, чтобы ушли болезненные чувства. Но я не мог дать честный ответ на вопрос без отщепления себя от моих чувств. Как только я почувствовал это поле более полно, пытаясь соединить свой разум с телом и эмоциональным реакциями (так чтобы я смог получить некоторый образ, выдающий чувство взаимодействия), я признал, что она искренне просила понимания и исследования. Тем не менее, она также сообщала противоположное состояние, по поводу которого она не желала никаких размышлений с моей стороны, но лишь наслаждения в великолепии её переживания, всецело оборачивая его назад к себе.
Аксиома утверждает, что «природа очаровывается другой природой», подходящая метафора для связи, имеющей место между нашими психе, где я ощущал мучительность и раскол. Данное состояние сигнализировало о том, что наши бессознательные психе встречались друг с другом и «очаровывались» очень неприятным способом. Таким образом, явилось состояние слияния.
Я чувствовал конфликтующую природу противоположностей в психотической области в такой степени, что попытка сформулировать некоторый вопрос быстро превращалась в чувство опустошенности и отсутствие ответа. В состоянии единства я мог бы дать ответы. Я мог бы сказать что-то вроде: «Вы достигли столь многого, так тяжело работая над взаимоотношениями с ней, и это приносит плоды». Другими словами, я мог бы отразить её потребность быть увиденной в качестве особой и важной; и, несмотря на то, что такое отражение могло бы удовлетворить её (при этом, вероятно, мог бы пройти и дискомфорт, ощущаемый мною), я не смог бы сопереживать всецело воплощено и подлинно.
Вместо этого, по мере того, как я намеренно вовлекал поле (чувствуя эти изменчивые состояния и позволяя себе использовать поле как объект (как в активном воображении), рассматривая и чувствуя его и далее переживая себя самого в нем), появилось моё восприятие аннигилирующих противоположностей. Эти противоположности не приходят к осознанию подобно решению проблемы или подобно пониманию стабильности. Скорее восприятие было мимолетным и трудным для удержания, и я смог в достаточной мере сообщить восприятие ей, объясняя, почему для меня невозможно ответить на её вопрос.
Как правило, аналитик не «выводит» противоположное качество из какого-либо состояния своего опыта. Например, аналитику не свойственно глубокое постижение посредством переживания любви и сознательного интереса к ненависти или агрессии. Такая противоположность зачастую может присутствовать, но такой познавательный подход – это не путь к раскрытию противоположности. Вместо этого, аналитик должен идти, несмотря на состояние «незнания», которое подобно состоянию хаоса, где он воистину чувствует потерянность и отсутствие ориентации. В данном состоянии, аналитик может обнаружить путь, коим его ум и эмоции перебирают различные состояния и затем распознают их противоположности. Но состояния обычно не будут явно различными, такими как любовь и ненависть. Скорее, как в данном примере, они будут уникальны в рамках отдельной встречи.
Анализируемая и я чувствовали изначальный хаос, состояние замешательства, которое, в дополнение к «Аксиоме Останеса» может быть отражено посредством «Аксиомы Марии». Я не мог испытать чувство порядка, но только конфликтующие состояния ума и тела, без какого-либо значения. Боль, недостаток мышления и желание избежать подавления. Ужасно конфликтующие состояния не производили никакого чувства порядка, как это и характерно для алхимических определений хаоса. Посредством сознательного очарования этим хаотическим качеством поля, Единым, и с помощью обнаружения контейнера для этих состояний в колеблющейся природе поля, в котором я был альтернативным объектом и субъектом, дифференцируются противоположности: «Одно становится Двумя», утверждает «Аксиома Марии». «Два» здесь – это очень неустойчивое состояние. В других процессах, «Два» может быть более стабильно; но в данном случае, разделение противоположностей создаёт состояние Двойственности, мелькающее внутри и за пределами осознания.
С Самостью в качестве содержащего средства, связывающего противоположности (и того же самого связывающего «видения» в поле), познается новая природа, как в следующем этапе «Аксиомы Останеса», «природа преодолевает природу». В этом процессе, новая природа приняла форму ужасающего фонового объекта анализируемого. Она постоянно находилась под атакой этой фоновой формы, которую она распознавала в качестве своего вездесущего материнского опыта.
«Присутствие» негативного фонового объекта (полная противоположность позитивному переживанию удерживающей окружающей среды, от «того, что было сохранено») было хроническим в анализируемой. Существование таких передне-задних расщеплений представляет собой архетипическое структурирование психики. Многие медитативные системы пытаются констеллировать позитивный фоновой объект. По мере того как я мог «видеть» этот фоновой объект (и она также могла распознать его), возникла новая и более стабильное укрепление. Эта «новая природа» преодолела предыдущую природу. До тех пор пока фоновой объект мог «видеться», не было других форм расщепления. Но это состояние имагинального осознания было крайне нестабильным; следовательно, последняя фаза, «природа господствует над другой природой» все еще не имела место. Вместо этого, анализируемая и я неоднократно прошли через первые два этапа, во многом другом жизненном опыте и переносе, надеясь добиться большей стабильности, такой, какой она достигла в случае своей дочери. В таком процессе зачастую примечательно то, что, несмотря на нестабильность появляющегося скоротечного порядка вещей, происходит процесс изменения структуры, который, как правило, довольно неожиданный и который определенно удивил обоих из нас.
Основные и древние принципы трансформационного процесса связываются в истории «Исида Пророчица своему Сыну Гору», где Исида раскрывает тайну алхимии. Согласно Линдсею, «Исида играла лишь небольшую роль в алхимической литературе, за исключением [этой] одной работы… Существует две версии, которые существенно не отличаются. Отрывки из второй были добавлены в скобках»:
1. Ты, сын мой, решил отправиться на бой с Тифоном за царство твоего отца, что же касается меня, то я вернулась в Ормануфи, где тайно занимаются священным искусством Египта. Я пробыла там довольно долго.
По воле случая и согласно необходимому расположению звёзд случилось так, что один из ангелов, пребывающих на первом небосводе, узрев меня сверху, возжелал соединиться со мной в любовной связи.
Однако я не поддалась ему, хотя он был уже близок к достижению своей цели, но я потребовала от него, [чтобы он рассказал] мне тайну получения золота и серебра.
Когда я спросила его об этом, он сказал, что ему не позволено давать разъяснения на этот счёт, ибо таинство сие превосходит все описания, но что на следующий день ко мне прибудет Амнаэль, ангел более важный, чем он, и что тот сможет ответить на мой вопрос.
2. Он добавил, что у этого ангела будет на голове его собственный знак, и что он покажет сосуд, не смазанный смолою, наполненный прозрачной водою. И он отказался открыть мне истину.
3. Когда наступил следующий день и Солнце прошло половину своей дороги, ангел, более важный, чем предыдущий, Амнаэль, спустился ко мне, охваченный тем же любовным желанием по отношению ко мне, и, не в состоянии удержать своё нетерпение, он поспешил к свершению, ради которого он прибыл. Но я была не менее озабочена тем, чтобы расспросить его о тех вещах.
4. Он не переставал приставать ко мне и искушать меня, но я не отдавалась, а играла с его вожделением до тех пор, пока он не показал мне знак, который был у него на голове, и пока он щедро и ничего не скрывая, не открыл мне желанные таинства.
5. Он решился, наконец, показать мне знак и начал изложение таинств. И, дойдя до признаний и клятв, он сказал:
Я заклинаю тебя небом и землёй, Светом и Тьмой. Я заклинаю тебя огнём, водой, воздухом и землёй. Я заклинаю тебя высотою неба и глубиной Тартара. Я заклинаю тебя Гермесом и Анубисом, рёвом Цербера и змеем Уроборосом. Я заклинаю тебя этим знаменитым челном и кормчим Ахероном. Я заклинаю тебя Тремя Богинями Судьбы, их хлыстами и их мечём.
6. Когда он заставил меня поклясться этими словами, он присоединил к этим словам мою клятву не сообщать это откровение никому иному, кроме тебя, мой дорогой сын, и того, кто возляжет со мной, чтобы он был тобою, а ты им.
Поди же, посмотри, и спроси крестьянина Ахараса, и научись от него, что он сеет и что он жнёт, и ты узнаешь, что тот, кто сеет пшеницу, пожнёт тоже пшеницу, а тот, кто сеет рожь, пожнёт рожь.
7. Услышав эту речь, сын мой, постигни полное сотворение и рождение этих вещей, и знай, что человеку присуще рождать человека, льву — льва, собаке — собаку, и если случится, что одно из этих существ будет рождено вопреки природному порядку, оно будет уродом и не сможет продолжать своё существование.
Ибо одна природа соединяется с другой природой, и одна природа побеждает другую природу.
8. Итак, принимая участие в этом божественном могуществе и будучи награждёнными этим божественным присутствием, также просвещённые вследствие просьбы Исиды, выполнив свои приготовления с помощью одних только минералов, без использования иных веществ, [алхимики] достигли цели, так как добавленная материя была той же самой природы, что и то, что было приготовлено. Ибо, как я уже сказала, так же, как пшеница рождает пшеницу, а человек рождает человека, так же и золото собирает золото, подобное порождает подобное.
Вот тебе и открыто таинство.
(1970, 195)
Сражение между Гором и Сетом — это древняя борьба этих Египетских богов, в которой Гор отрывает яички Сета, тогда как Сет вырывает один глаз Гора. В мужчине, эта битва представлена классическим «теневым боем» между альтернативными позициями: одна – эмоциональная и яростная, и зачастую Злая, представленная Сетом; другая — духовная и родственная, и Благая, представленная Гором. В женщине, битва между Гором и Сетом представлена в конфликте между внутренними отношениями — духовной, улучшающей жизнь позицией и демонической силой смерти. Согласно Огдену, конфликт воплощает динамики проективной идентификации:
Проективная идентификация – это концепция, которая рассматривает, каким образом чувствуемые состояния, соответствующие бессознательным фантазиям одной личности (проектора), порождаются и обрабатываются другой личностью (получателем), т.е. способ, которым одна личность используют другую для переживания и сдерживания своего же аспекта. У проектора имеется главным образом бессознательная фантазия избавления от нежелательных или угрожаемых частей самого себя (включая внутренние объекты) и отлагаемой части в другой личности путем сильного контроля. Спроецированная часть себя ощущается частично потерянной и обитающей в другом человеке. В связи с этой бессознательной проективной фантазией имеет место межличностное взаимодействие, посредством которого получатель вынужден думать, чувствовать и вести себя в соответствии с исторгаемыми чувствами и селф-представлениями, воплощенными в проективной фантазии. Другими словами, получатель вынужден вовлечься в идентификацию с характерным, отвергаемым аспектом проектора.
(1982, 1-2)
Процесс проективной идентификации может быть ужасным: объект проекции может ощущаться, как если бы его (или её) глаз был вырван, при этом глаз бы символически олицетворял бессознательное. В ответ, объект склонен «кастрировать» с эмоциональной реактивностью, особенно реактивностью рациональности, защитной реакции и решении проблем. К примеру, один терапевт пожаловалась, что была беспокойна с определенным анализируемым. Когда терапевт и я глубже исследовали ситуацию, она, казалось, боится того, что клиент откажется от неё. Клиент также требовал, чтобы терапевт решала его проблемы с тревогой. Она беспокоилась под напряжением этого требования и неявной угрозы отказа. Таким образом, она не смогла иметь дело с этими фактами, требованием всемогущества и страхом оставления. Вместо этого, она искала решений.
Аналитик не смогла «увидеть», что в анализируемом активизировался маленький ребенок, и что эта часть была под страшной внутренней атакой и сбегала во всемогущество. Анализируемый побуждал аналитика быть всемогущей, и аналитик пыталась исполнить это. В этом напыщенном состоянии, её глаза вырывались, и она делала «собаку из кошки»; она предоставляет решение, становясь жертвой принуждения поля, а не остаётся с констеллированным полем и его вопросами тревожности и заброшенности.
Таким образом, эмоциональный процесс анализируемого продуктивно вырывал её глаз. Но предоставляя ему его желание всемогущества, она даровала ему «решение», которое мало могло сделать, но кастрировало его: «Я буду решать это за вас, вы — идиот». Её «решение» не было его собственным, и, кроме того, оно требовало, чтобы он функционировал на уровне, за пределами своих способностей, поскольку он – субъект угрозы оставления. Таким образом, в метафоре рассказа, её глаз вырывался, а его яички выдирались.
Но внутри такого поведения между аналитиком и пациентом существуют Изида и Ангел, потенциальное coniunctio, в серной или компульсивной форме. После того, как Изида воспротивится его побуждению, ангел раскроет центральную мистерию алхимии «подобное создаёт подобное», с предписанием никогда не создавать посредством разнородности.
Во всех человеческих встречах заманчиво отрицать эту мудрость. Каждый раз, когда существует хаотическое состояние, особенно когда психотические области оживлены, существует склонность переключаться на нечто известное. Как правило, также заманчиво отразить чью-либо потребность быть увиденным и отступить в сторону других чувств от большого дискомфорта. Этот акт обхода делает «собаку из кошки». Быстрые интерпретации могут, кроме того, попрать этот рассказ, особенно когда они повышают уровень комфорта аналитика. Из «Исида Пророчица своему Сыну Гору» аналитик и анализируемый далее узнают как ни воздействие, ни говорение о чувствуемом желании, не может привести к раскрытию глубинной мудрости. Они оба могут знать тайну личности в интерактивном поле, в котором может возникнуть коронная фраза рассказа: «Я есть Ты».
В алхимии преобразующий процесс зависит от следования мудрости этих трех притч. Вдохновленный данной мифологией, алхимик Ренессанса создал в Rosarium Philosophorum сокровище образов динамик поля. Процесс трансформации влечет за собой восприятие/осмысление бессознательной диады из изначального хаоса, где отсутствует чувство порядка или памяти, и в котором психотический процесс может быть prima materia.
Образность Rosarium Philosophorum
Серия из двадцати гравюр наиболее известного алхимического текста, Rosarium Philosophorum (1550), может рассматриваться как процесс вхождения в поле между двумя людьми, переживающих его динамики, и работа над трансформацией самого поля. Цель – это создание как внутренне-отдельного, так и внешне-соединенного качества поля, которое выстоит сквозь любую ментальную, эмоциональную, соматическую или окружающую травму, посредством союза тела-ума, который столь тонок, что составляет источник истинного, имагинального восприятия. Тогда как такой вид стабильности цель явно недостижимая, тем не менее, он указывает на систему ценностей этого тела мысли, и это также подразумевает, что данный вопрос не достигает совершенства, но находится на пути трансформации.
Первые десять гравюр Rosarium хорошо подходят для описания интерактивного поля, поскольку они непрерывно работают с образом пары и с десятой гравюрой, «Ребис» (Рисунок 18), гермафродитом, представляющим союз противоположностей. Стадия, изображаемая завершением первых десяти гравюр, именуется «Императрица» или «Белый Камень», которая представляет создание структуры Самости, соединяющей разум и тело. Наиболее важно то, что структурные приобретения, представленные «Белым Камнем» — это способность или выстоять, или восстановиться посреди атак тревоги заброшенности, паники и страха, которые могут ощущаться индивидом как психическая смерть. Ребис может быть интерактивным, полевым качеством между двумя людьми, или может быть образом внутренней Самости. Ребис стоит на луне, представляющей мир тонкого тела — показатель того, что данный вид воплощенного видения, осознание союза состояний и их перемен (в последующих переживаниях nigredo) — теперь существует и не будет уничтожен.
Однако алхимики признают это создание «водянистым», еще не имеющим прочности, характеризующей результат следующих десяти гравюр фазы rubedo. В albedo, поле и чувство Самости зачастую потеряны для осознания, особенно под влиянием страсти. Поле может быть восстановлено в связи с существенным элементом веры, достигнутым в albedo, но в rubedo алхимики пытаются привнести своего рода жизнь или кровь к «камню», который теперь имеет более глубинное постоянство и присутствие посреди интенсивных эмоций и телесных состояний. В albedo, согласно Юнгу:
Индивид не живет в истинном смысле этого слова. Это своего рода абстрактное, идеальное состояние. Чтобы сделать его живым, необходима «кровь», должно быть то, что алхимики называют «rubedo», «покраснение» жизни. Только полный опыт бытия может трансформировать это идеальное состояние в полностью человеческий способ существования.
(McGuire and Hull 1977, 229)
В алхимии, работа с «покраснением» должна быть основана на предшествующей иллюминации или солнечной фазе. «И поэтому он, который не ведает, который не достигает конца, и он, который не знает того, что он ищет, также невежественен в отношении того, что должен найти» (McLean 1980, 19). Эта иллюминация нисходит в тело, и в результате может быть создан «Белый Камень», благодаря работе с противоположностями, как в опыте соединенных полей и бессознательной диады. Rosarium утверждает:
Тогда как сказано, что Луна содержит в себе белую Серу…до сих пор, форма огня сокрыта в белизне. Поэтому возможно для всего Серебренного сделаться Золотым. После чего Философ говорит, «Это не Золото, если оно прежде не было сделано Серебром».
(McLean 1980, 80)
Это напряжение при создании Серебра, «Белого Камня», прежде золота, существенно для алхимического пути, ибо пока телесное осознание и имагинальный мир тонкого тела не восстановятся, духовный путь rubedo приведет лишь к еще большему расщеплению сознания-тела.
Десять гравюр rubedo не предоставляют себя для интерпретации в рамках поля так легко, как первые десять, хотя некоторые из них, особенно одиннадцатая гравюра, «Ферментация» (Рисунок 21) может рассматриваться как представляющие возможные динамики поля. Стадия rubedo, однако, идёт за пределы связанного и имагинального видения лунной, женственной жизни, и, в конце концов, восстанавливает солнечное, духовное видение, бывшее предпосылкой. Первоначально это видение было бесплотным, результатом unio mystica, и довольно невежественной воплощенной жизнью и женскими мистериями coniunctio. Дух все еще опасен для «Белого Камня», ибо дух может быть использован для избавления от связанности и воплощения тех приносимых ими опасностей слияния и потери идентичности. Эти состояния сопровождают уровни вовлечения с «Другим», которые алхимики намереваются преодолеть, особенно невероятную страсть, описанную в мифе об Аттисе и Кибеле. Урегулирование этого состояния страсти вполне может быть смыслом наиболее загадочного образа всей серии, восемнадцатой гравюры, в котором зеленый лев поедает солнце (Рисунок 28).
Таким образом, не только дух, но также опасности страсти могут вызвать процесс регресса прочь от воплощения. Страсть, наиболее заметно представленная в одиннадцатой гравюре, «Ферментация», представляет собой фокус стадии rubedo. В двенадцатой гравюре, «Просвещение» (Рисунок 22) и в восемнадцатой гравюре, «Укрощение Небесной Свадьбы», солнечная жизнь постоянно жертвуется на службу новой структуры личности, которая не убегает от тела и которая также стабильна под воздействием страстей и духовного видения.
Особенно важна девятнадцатая гравюра, в которой душа увенчана большими фигурами (Рисунок 29), тогда как в других изображениях Rosarium корона слишком велика для души. Значение данного образа состоит в том, что человеку следует признать, что источник просвещения лежит за пределами его бытия (McLean 1980, 129), важный вопрос в терминологии путей переживания numinosum. Numinosum всегда обладает трансцендентный аспектом, Самостью, которая не может быть воплощена, прочувствована изнутри, хотя она также способна быть пребывающей и создающей личность. Эти два аспекта личности, имманентный и трансцендентный, не путаются в алхимической традиции. Тогда как эти источники благословения и значения обладают существенным сходством, они переживаются в реальностях, имеющих очень разные масштабы. С этим знанием, алхимик никогда не потерпит неудачу в познании своего места в Космосе, и инфляция более не подведёт его.
В целом, Rosarium, на стадии rubedo, укрепляет личность, которая может жить без слияния с другими и которая переживает страсть по связанности (с другими и сама с собой), чтобы не отказываться от одного дня к другому в страхе поглощения и загрязнения.
Трансформация интерактивных процессов способствует этому результату, в котором каждый обретает чувство себя и для «лунного», и для «солнечного» режимов связанности и переживания numinosum, ибо послания об этом образе «Коронации» гласят:
Истинно, луна – это мать; и отец создаётся сыном; чей-то отец – это сын. Дракон не умирает, кроме как с братом и сестрой; и не в одиночку, но с ними обоими.
Трансформация дракона, образа смерти поля, характеризуемого конкретизацией мыслей и проекций и бессодержательностью видения, реализуется через имагинальную работу над бессознательной парой, «братом и сестрой», постигаемых внутри тонкого тела поля. Таким образом, хотя Rosarium излагает переживания трансцендентности, выходящие за рамки понятий соединенного поля, они достигаются благодаря работе с бессознательной диадой.
Бессознательные диады существуют в срединном, тонком теле, которое является центральным для алхимических путей мышления. Юнг подчеркивал эту роль посредника проекций: «Это срединное, тонкое тело, которое соединяет дух и тело, посредством которых психе может обладать очень реальными влияниями, благодаря которым известна психическая реальность» (1988, 432). Воздействия одной личности на другую столь сильны, что объект часто предпочитает «не замечать» их. Далее Юнг заявляет:
Если у кого-нибудь есть интуиция по поводу определенной мысли, то вы, наиболее вероятно, совершите мышление этой мысли. Интуиция, кажется, работает посредством симпатической системы, и, будучи полубессознательной функцией, интуиция также выявляет бессознательное воздействие в объекте интуиции. Имея дело с интуитивами, вы замечаете, что они могут интуитивно постигать вещь таким путём, который «выстреливает» в ваш позвоночник, в ваш спинной мозг, и вы должны признать, что вы обдумывали это, хотя впоследствии вы осознаете, что мысль, конечно, была не вашей собственной…
(1988, 616 — 17)
И Юнг также замечает:
Проекция – это очень ощутимая вещь, своего рода полусубстанциальная вещь, которая формирует нагрузку, как если бы обладала реальным весом. Это точно как примитивное её понимание, тонкое тело… Интересно, что алхимики описывали создание камня как проекцию. Т.е. это то, что отдельно от единого; вы отделяете нечто и устанавливаете это в качестве независимого существования, помещая это вне себя. Теперь, это может быть вполне законным, поскольку это вопрос объективизации психических содержаний; или это может быть простой проекцией, где вы избавляетесь от чего-либо…
(1988, 1495 — 96)
Данная способность «объективировать психические содержания», а не «избавляться от них» представляет собой часть таинства проекции и лежит в основе способности чувствовать определенные состояния ума и воображать их частью интерактивного поля. Можно себе представить «выбрасывание» их в поле.
Поле затрагивается внутренней жизнью каждого человека. Например, мужчине снится секс с женщиной, но он может наблюдать, в зеркале, как его половой член проходит прямо сквозь неё и выходит из неё обратно. У него было очень мало сексуальных ощущений, так как она была почти что нереальна. К чему бы этот образ ни относился в его жизни, это также представляло интерактивное поле между нами. Он мог быть очень зацепляющим с энергией, которая присутствовала и прояснялась, но любая связующая энергия, возникавшая между ним и мной будет исчезать в несубстанционность. Этот ритм между противоположностями силы и несубстанционности, с каждой правящей в чередующемся порядке, был ритмом интерактивного поля между нами. В проективной идентификации, я мог чувствовать оба этих состояния. Но чем я мог посодействовать? Я угасал вместе с ним, за исключением тех случаев, когда очень крепко удерживал своё внимание. Но само это действие препятствовало моему переживанию его. Поэтому я шел через подобный ритм расшатывания своего сознательного внимания и позволял всё, что могло появиться, и затем фокусировался на управляемом, интенсивном пути. Таким образом, эти противоположности определяли наше поле; мы оба внесли свой вклад, хотя его сновидение инициировало осознание противоположностей. Он признал, что эти качества противоположных и конфликтующих состояний существовали внутри него, но только когда я указал на них. Таким образом, я мог видеть противоположности как бессознательную динамику между его эго и его женской стороной, и я даже мог бы создать футляр для связи, господствующей в интерактивном поле, так же как аналитик может думать об его или её контрпереносе в качестве реакции на перенос анализируемого. Но мог ли я действительно знать, что эта последовательность событий была верна? Мог ли я знать, что моя внутренняя связь эго-анима не в равной степени или даже более сильно воздействует на поле, чем его? Я мог только определить, что связующее качество поля доминировало в нашей работе. Мы могли переживать это качество имагинально, индивидуально и интерактивно, но когда моё сознание плавало назад и вперед между противоположностями, как и его собственное, мы переживали самих себя и в этом поле. Таким образом, пространство, которое мы заняли, имело бы природу алхимического vas, если бы мы дозволили это, ибо мы должны были активно пересечь поле, чтобы обнаружить это качество пространства. Если мы бы не действовали таким образом, тогда пространство оставалось бы Декартовым, трехмерным миром «его» процесса и «моего» процесса, и их взаимодействия. Однако Декартово пространство не обладает фактурой или духом; оно не полно, но пусто. Алхимический путь признаёт, что наблюдаемое и переживаемое поле предоставляет путь трансформации.
Prima Materia трансформационного процесса
В «Ртутном Фонтане», первой гравюре Rosarium (Рисунок 4), объект трансформации – объединение ума и тела посредством работы с бессознательной диадой – представлен в абстрактной форме. Двуглавый змей и нижние, Диониссийские воды – это «стартовые точки», формы алхимической prima materia. Змей, Бинариус (Binarius), представляет анти-миры в безумных областях психики. И миф Квакаутл об Сисиутле далее расширяет этот образ, демонстрируя, что переживание замешательства, страха и безалаберности аннигилирующих анти-миров может привести к проницательности, способности «видеть», священной цели работы с prima materia.
Высший уровень, диадический мир Бинариус, и нижние воды Фонтана, страсти и телесные состояния экстатического Диониса, безумного бога, идентичны. Надпись на Ртутном Фонтане указывает на то, что Меркурий является animalis, vegetabilis и mineralis, которые повторяются на уровне Бинариус. Vegetabilis, отмечает Юнг, следует переводить как «живущий», а animalis как «оживлённый», в смысле обладания душой или даже в смысле «психического» (1954, 16: параграф 402). Таким образом, три качества триединого бога алхимии эквивалентны материи, душе и духу. Три потока, истекающие из фонтана, представляют собой, как замечает МакЛин, синонимами Лунного, Солнечного и Срединного потока, Воды Жизни, как они представлены в Тантризме (1980, 119). Объединение солнечного и лунного в «третьего» — это лейтмотив всего процесса. Успех или неудача этого не гарантированы, поскольку «воды», с коими имеется дело, описываются следующим образом:
Не фонтан и не вода нравятся мне
Я делаю и богатых, и бедных мужчин здоровыми или больными
Для смертных я смогу быть и ядовитой.
(??? Ибо смертоносной я могу быть и ядовитой ???)
(Фабрициус 1976, 18)
Верхние и нижние формы prima materia – это два аспекта одного и того же феномена, путь, где дух и материя представляют собой две стороны одной и той же монеты. Одно чувствуется через умственно-духовную реальность, другое же – через воплощенную жизнь и соматическое бессознательное, тонкое тело. Но этот опыт разделён на уровне сердечной чакры, как и в Тантрической мысли, которая повлияла на (находилась под влиянием?) Rosarium (McLean 1980, 119). Другими словами, Rosarium представляет дух и материю как режимы переживания жизни, ставшие противоречивыми и взаимоисключающими. Идея состоит в том, что развитие сознания на протяжении истории патриархальной и солярно-героической жизни привело к расколу, который теперь должен быть исцелён. Упрощенный путь объяснения раскола – это обсуждать расщепление тело-ум, но в действительности две главные формы человеческих модальностей восприятия и познания не соединены в ритмической гармонии, как им следовало бы. Rosarium и, возможно, алхимия Ренессанса вообще, касается исцеления этого раскола, который впервые иллюстрируется в девятнадцатой гравюре (Рисунок 29). Путь исцеления в Rosarium посредством работы с этими парами противоположностей, обычно представленный как солнце и луна, или брат и сестра, пары, рассматриваемые как качества тонкого тела, или внутри интерактивного поля.
Rosarium предлагает еще одну точку зрения на двуглавого змея, особенно важную в фазе rubedo, характеризуемую последними десятью гравюрами. Поскольку змей существует на уровне чакры между бровями, это означает, что Бинариус сосредоточен на уровне духовного видения.
Трансцендентное видение, которое алхимик Альбертус считал необходимым для работы – «Пока душа не выйдет из тела и не взойдет вверх в небо, вы ничего не обретёте в этом Искусстве» (McLean 1980, 110) – неизбежно воплощается назад в жизнь ординарного пространства и времени. В своей связи с numinosum, душа, способная на духовный и физический опыт, вышла за пределы своей временного существования; но после её возвращения к воплощенной жизни и эго, душа встречается с подавляющим беспокойством. В результате, человек будет переживать интенсивное состояние замешательства и расщепление противоположностей, как будто имело место воспоминание о Порядке или Свете unio mystica, но затем оно полностью потерялось в противоположном состоянии ужаса и тотальной дезориентации. Если человек не становится столь подавленным в этот момент, что сделается крайне психотическим, эти колебания между анти-мирами окончательно успокоятся и в итоге, процесс воплощения numinosum, который, в конечном счете, может привести к началу создания стабильной внутренней, духовной Самости. Данная психическая структура Самости – это одна из отправных точек алхимиков, воплощенная в их вере в то, что берётся золото, чтобы сделать золото. Когда Юнг (1988) имеет дело с телом в своём анализе «Так говорил Заратустра» Ницше, он говорит, что человек должен иметь дух, помещенный в тело, прежде чем он (или она) сможет войти в тело и пережить его тонкую природу. Если это духовное начинание отсутствует, вхождение в тело не приводит к трансформационному опыту, такому как осознание тонкого тела и единение ума-тела.
Таким образом, психотические тревоги, представленные двуглавым змеем (или сходные тревоги безумия Диониссийской реальности) не должны рассматриваться в парадигмах развития, как, например, защита против потери идентичности в состояниях слияния. Эти тревоги, определённо, могут служить этой функции избегания глубинных уровней боли, но Rosarium признаёт этот уровень тревоги в качестве необходимого сопутствующего обстоятельства опыту иллюминации. Когда человек переживает психотические уровни, такие как интенсивные колебаниями между противоположностями в Бинариусе, он (или она) может успокоиться, и состояние может стать творческим, если другой человек, связанный с ними, создаёт чувство сдерживания. Такая позитивная поддержка может произойти, только если индивид знает уровень психической тревога как результат иллюминации, и способен сопереживать тому, кто страдает от интенсивного тревожного состояния, но такая эмпатия должна сопровождаться воспоминанием иллюминации, которая предшествовала этому нынешнему переживанию потери. Страдающий субъект не осознаёт этот духовный уровень, но предположение о том, что может быть сделано, алхимическим образом, состоит в том, что это существует как предшественник переживаемого хаоса. Таким образом, в роковой седьмой гравюре Rosarium, известной как impregnation (Рисунок 15), душа восходит к небесам и оставляет позади мёртвое гермафродитное существо. С сознательной точки зрения, человек или пара, переживающая динамики, представленные данной гравюрой, будут только знать ужасное состояние дезориентации и потери всякой формы внутренней или внешней связи. Кроме того, с более глубокой точки зрения, эта утраченная связь, душа, как говорится, будет в процессе пропитывания более высшей формой сознания.
Данный алхимический подход «не-редукционный» и духовен в том смысле, что беспорядочные состояния ума не рассматриваются в качестве пережитков развивающих неудач личности. Роль духовного осознания оказывается особенно важной, когда аналитик и анализируемый встречают последние десять гравюр rubedo. Поскольку аналитик и анализируемый должны «добавить» не только страсть и воплощение, в смысле живой Самости в реальном мире (которая еще не является частью opus в фазе albedo первых десяти гравюр), но они также должны добавить духовное осознание, переживание которого было несколько притуплено или потеряно в процессе воплощения. Лунный уровень albedo, «Белый Камень», созданный посредством десятой гравюры (см.Рисунок 18), в котором достигнутая структура Самости, объединяющая противоположности (пусть и «жидкой» или нестабильной форме, все же подверженной временной утрате вследствие интенсивных аффектов), должен быть соединён с духовным осознанием. Эта вовлеченность духовной жизнь может стать проблемой, поскольку это может использоваться для бегства от мира, отношений и тела. Духовная жизнь может стать убежищем от интенсивного конфликта, потери и заброшенности, как это было во многих духовных дисциплинах, принятых Западом. Поэтому когда жизнь духа интегрируется вновь, это должно происходить без потери воплощенного, лунного зрения и чувства Самости, созданного в albedo. Такая интеграция духа воплощенным путём осуществляется на стадии rubedo, посредством проницательного осознания потребности принести в жертву солярное сознание, т.е. своего рода просвещение или знание, которое душа приобретает в своем интуитивном или духовном режиме. В процессе этого пожертвования, индивид далее оживляет «Белый Камень», пока он не трансформируется в свою окончательную «Красную» форму, которая интегрирует дух, страсть и воплощенную жизнь, включая поведение в мире.
Выявление и сопротивление переживанию бессознательной диады
Вторая гравюра Rosarium, «Контакт Левой Рукой» показывает первое изображение пары, алхимического Солнца и Луны (Рисунок 9). «Контакт Левой Рукой» упоминается в Тантризме как «зловещий», поскольку он представляет связь, которая является целой, но оставляет сознательное размышление и контроль. В некотором смысле, бессознательные силы людей единовременно комбинируются, в то время как вовлекаются инцестуозные энергии. Эти бессознательные силы представляют собой ранние семейные взаимосвязи, усвоенные индивидом, особенно невысказанные, бессознательные и запрещённые связи между членами семьи. Потенциал злоупотребления этими энергиями в анализе и личных отношениях очень реален. По этой причине, на второй гравюре должен присутствовать нисходящий голубь представляющий просвещение духа или связь с высшим сознанием. Эта связь «добавляется» к встрече, и только в пятой гравюре, «Конъюнкция» (Рисунок 12), этот контроль интегрируется в собственные динамики поля. В первых четырёх гравюрах (особенно во второй), привносится своего рода «внешнее» осознание, нечто подобное духовно-информированному супер-эго.
Аналитик и анализируемый могут встретить бессознательные диады в, казалось бы, мирских, повседневных встречах. Например, в общем взаимодействии, супруга может сказать что-либо в некоторой степени критичное своему супругу. Критицизм не интенсивен, и он может легко позволить «колкости» в нём передать или даже увидеть значение того, что она сказала. Иначе он может отреагировать сердито в «её тоне» или её «негативности». Но что если он задерживает такие реакции и вместо этого выжидает, позволяя себе пережить её чувства. Алхимик Гебер, процитированный в Rosarium, говорит: «Существует три вещи, необходимые для этого Искусства, это Терпение, Задержка (Замедление? Приостановка?) и Пригодность Инструментов» (McLean 1980, 96). По мере того, как муж смотрит в себя, он может увидеть, что он расстроен и сердит; но тогда он может дальше искать причины, из-за которых он ощущает себя подобным образом. Поскольку он ищет таким образом, всецело сохраняя эмоциональный контакт со своей женой, отмечая, что ему необходимо переживать свои чувства, он может придумать что-то новое. Вместо того чтобы чувствовать мучения в связи с представлениями об атаке или унижении, он может ощутить, что она чувствует пренебрежение в его отношении. Таким образом, слово «презрение» может появиться, подобно нахождению правильных слов в поэме. Он может спросить её, будто это слово имеет смысл: «Ты чувствуешь презрение ко мне?». И предположим, что его жена, возможно, после приступа сопротивления, которому он не позволил отвлечь себя от своих поисков, признаёт, что она чувствовала презрение к нему.
Рисунок 9. «Контакт Левой Рукой»: вторая гравюра Rosarium Philosophorum.
Этот процесс может требовать степени настойчивости и мягкости с его стороны, то нелегко проявить. Будучи по-прежнему под жалом ощущаемой атаки, если он побуждает её заглянуть более глубоко, он должен также защитить её от своего собственного гнева, по мере того как он осведомляется об её реакциях, никогда не зная, прав ли он, но, возможно, открываясь для исследования своих собственных тёмных качеств. Стимулировать другого человека к подключению к его бессознательной части – это нелегко, даже если эта часть непосредственно была активирована. В случае презрения женщины к мужчине, эта связь может быть особенно трудной для достижения, поскольку такие негативные реакции могут прорабатываться путями контроля, в то же время всё еще молча и не выговариваясь на заднем плане, и существенно регулируя эффект. Но если он преуспеет в этом усилии раскрытия, то он может затем заглянуть дальше в свои чувства и признать, что презренное обращение (которое теперь он признал давним паттерном не только с его женой, но также с предыдущей женщиной в его жизни) делало его очень злым.
Так где же такой обмен оставит эту пару? Жена выявила своё презрение, и муж признал, что он очень сердит. Теперь она может «работать над своим презрением», видеть, как это связано с её ранними объектными отношениями и чувствами к мужчинам. В свою очередь, он мог также дальше наблюдать, как его интенсивный гнев также связан с ранними переживаниями и женщинами в целом. Таким образом, они оба могли начать работу над их теневыми качествами.
Такое взаимное исследование представляет собой начало алхимического процесса трансформации. Но как же они войдут в реальность тонкого тела, в место, где может произойти трансформация? Они начинали в состоянии рассмотрения эмоций, которые каждый из них ощущал отталкивающими. Конечно, они не сознательно подвергали друг друга деструктивным состояниям ярости и едким состояниям презрения. Алхимики говорят об «омерзительности» в этом начале или Хаосе, который должен быть обнаружен и который не всегда очевиден. Настояние мужа на остановке, ожидании и чувстве было актом проникновения в хаос, который легко мог быть обойдён стороной. Готовность жены слушать, размышлять и познавать своё презрение, было аналогично отклику, которого также можно было бы легко избежать. Если бы кто-либо из этих двух людей не желал или не мог стать сознательным по поводу своей теневой стороны, то они не смогли бы войти в реальность тонкого тела. В алхимии, из состояния омерзительности, может начаться opus. В алхимическом тексте «Novum lumen», «воспламенение искусства» объясняется следующим образом:
Для того, чтобы призвать сокрытые в тени вещи к появлению, и убрать из них тень, это разрешается разумному философу Господом, посредством природы…Все эти вещи случаются, и глаза обычных людей не видят их, но глаза разума и воображения воспринимают их с истинным и верным видением.
(Юнг 1968, 12: параграф 350)
Таким образом, теперь может иметь место имагинальный акт. Теперь они могут «решить» идти дальше. Я подчеркиваю слово «решить», поскольку один из них должен взять на себя инициативу выступить с вопросом: «Что теперь из себя представляет наша бессознательная диада?». «Что движет нами?». Данный акт всегда сопровождается сопротивлением. Оба из людей должны отказаться от контроля в этой точке. Поскольку это больше не «мой гнев» или «моё презрение», или «мой гнев» или «моё презрение», но теперь они оба должны утратить такие защитные точки зрения и, вместо этого, войти в поле со своей собственной жизнью. Но более того – пойти на риск, поскольку этот акт также представляет собой вхождение в лиминальное пространство, в котором присутствуют равенство и отсутствие иерархических отношений. В этом пространстве, коллективные нормы, такие как табу на инцест, исчезают, и согласно Виктору Тернеру, возникает «вопиющий квант аффекта – даже недозволенного аффекта» (1974, 257). Такое пространство раскрывает страсти, особенно известные через инцестуозные побуждения. Внутри него, «его гнев» и «её презрение» связаны с родительскими фигурами и ранними, инцестуозными чувствами. Такие вопросы создают «движение» к бессознательной диаде, действию, которое обычно обладает определенным недозволенным чувством в его отношении, вместе с потерей силы и контроля.
Если они выбирают вход в это пространство, тогда пара может воспринимать, что между ними два состояния – злоба и презрение. Что же, если им далее попробовать представить, что между ними, метафорически говоря, существует пара – женщина с презрением в адрес мужчины и мужчина с интенсивным гневом по отношению к женщине? Они могут пытаться, то есть, отделиться от их индивидуальной идентификации с этими аффектами, и они могут вместо имагинального «навязывания их» пространству между ними и начать чувствовать их в качестве пары аффектов, которые находятся в обоих, но которые также могут наблюдаться обоими.
Если пара позволяет такой диаде существовать, каждый может чувствовать, что он или она находятся в «пространстве отношений», в котором каждый движим энергиями, прежде не переживаемыми. Пространство становится оживлённым. Не только оба людей могут чувствовать ритм coniunctio, но также каждый может идентифицироваться с любой стороной диады. Мужчина может начать чувствовать своё глубоко расположенное презрение к мужской стороне женщины, а женщина может чувствовать интенсивный гнев на женскую сторону мужчины. Таким образом, чувство поля между ними позволяет им переживать текучесть идентичности и активные и пассивные роли. Кроме того, их индивидуальное сознание расширяется для них, облицовывая как глубинные структуры внутри каждого из них обладают такими мощными отношениями. И всё это время они могут переживать как существует само поле, а также как оно приносит их сознательные мысли, подобно тому как море приносит свои волны. Благодаря этому опыту они могут начать познавать, что представляют собой часть мистерии, ибо гнев и презрение – это теперь только слова, попросту формы, которые покрывают более глубокое таинство противоположностей. Алхимики будут говорить о Солнце и Луне, и пара будет ясной, как в случае Splendor Solis и в Rosarium Philosophorum, которые изменяют их активные и пассивные роли.
Таким образом, из простого замечания (критицизм, который может быть легко обойдён, как сотни подобных высказываний, ранее, несомненно, существоваших возле этой гипотетической пары), они могут войти в реальность мистерии, которая может оживить и бросить вызов их отношениям. Ибо поле обладает своими собственными потоками, своими желаниями и движениями по направлению к единению, и вместе с этой динамикой магнитно-подобной силы coniunctio, втягивается во многие грани их бессознательной жизни, каждая из которых может вполне желать сохранить бессознательное. От сухой встречи, их «земли», как бы сказали алхимики, происходит «расщепление на тонкие слои», такое оживление, что их тела теперь притягиваются; и они чувствуют, что существуют внутри мистерии, которая всегда была здесь, хотя и скрывалась в своей предельной простоте.
Входя в поле с его определяющими и текучими диадическими формами, оба из людей в некотором смысле не только покоряются вышестоящей компетенции, но также должны доверять другому, не злоупотребляя его или её силой. В случае успеха, они будут в процессе обыкновенно чувствовать себя ближе друг к другу, чем когда-либо прежде. По сути, они будут разделять мистерию; в небольшом, но значительном смысле, они будут вместе посвящены в таинство их взаимоотношений.
Подготовка к coniunctio
После «Контакта Левой Рукой», в котором оба из людей могут более или менее чувствовать инцестуозные энергии, но склонны удерживать их от сознательной осведомленности, Rosarium сопровождается третьей и четвёртой гравюрами, которые особенно важны, поскольку ведут к переходу в лиминальное пространство coniunctio. Третья гравюра, «Обнажённая Истина», изображает пару без одежды, и их инцестуозные страсти более очевидны (Рисунок 10). Солнце говорит: «О Луна, позволь мне быть твоим мужем», тогда как Луна восклицает, «О, Солнце, я должна покориться тебе». И нисходящий голубь несёт надпись: «Это дух, который оживляет». Вариация изображений гласит: «Это дух, который объединяет» (Фабрициус 1976, 34).
Вместо того чтобы напрямую связываться своими левыми руками, потенциально зловещим, инцестуозным контактом, Солнце и Луна теперь соединены посредством розы, которую каждый, соответственно, держит в руке – Луна, белую, и Солнце, красную. Таким образом, они отделены от страсти инцеста, чьи энергии теперь могут более открыто демонстрироваться друг другу. Предписания Солнца и Луны преодолевают сопротивление связности.
Тогда как в «Контакте Левой Рукой» у каждой розы было две верхушки, в «Обнажённой Истине» у каждой розы имеется только одна. Солнце и Луна преодолевают их амбивалентность и тенденцию к расщеплению. Две розы голубя становятся rosa mystica, розой, символизирующей unio mystica любви на духовном уровне инцеста. Текст, сопровождающий третью гравюру Rosarium, гласит:
Тот, кто будет посвящен в это искусство и тайную мудрость, должен отказаться от порока высокомерия и должен быть благочестивым, праведным, глубоко-сообразительным, человечным по отношению к своим собратьям, с неунывающим лицом и счастливым нравом, и, к тому же, почтительным. Более того, он должен быть наблюдателем вечных тайн, которые ему раскрываются. Мой сын, прежде всего, я призываю тебя бояться Бога, который видит твое отношение и в коем подмога для одинокого (уединённого?), кем бы он ни был.
(McLean 1980, 24)
Третья гравюра – это литания против деструктивных аспектов нарциссических структур. Индивид не может творчески войти в интерактивное поле без причинения вреда, если только он не сможет принять зачастую шокирующее осознание бессознательного, теневые качества, которые могут сопровождать процесс и нарушать нарциссические равновесие.
На следующем изображении подготовки к coniunctio, четвёртой гравюре, «Погружение в Ванну» имеет место опыт «нижних» Диониссийско-Меркурианских вод (Рисунок 11). На этом этапе, оба из людей способны переживать эротические энергии и, посредством духовного интеллекта, представленного нисходящим голубем, познать, что мистерия ближе, чем они могли бы вообразить. Работа с этими проекциями на данной стадии может уничтожить осознание поля, в то время как слишком много слияния, интерпретация которого может помочь разделению, также может подорвать процесс. Rosarium провозглашает: «Это эмбриональная вода (aqua foetum) содержит всё необходимое» (Фабрициус, 1976, 64).
Переживая процессы третьей и четвёртой гравюр, индивид способен подойти к главной преобразующей последовательности Rosarium, coniunctio—nigredo последовательности, с пятой по седьмую гравюру, вновь встречаясь в последних десяти гравюрах с фазой rubedo. В алхимическом пути трансформации, становление депрессивным или страдающим – это не достаточно творческое состояние nigredo; скорее, индивид ищет смерть структуры, сопровождающей состояние единения, coniunctio. Цитируемый прежде гипотетический пример взаимодействующих мужа и жены, вероятно, приведет к состоянию nigredo. Т.е. после их столкновения, весьма вероятно, что в последующие дни они будут чувствовать себя несколько отчуждённо. Если они не смогут припомнить, что они прежде были в лиминальном пространстве coniunctio, их опыт будет вырождаться. Такое вырождение будет включать возвращение к семейной жизни с проекциями и жульничеством, и, в конце концов, еще одно возвращение к священному пространству и возможное новое начало их opus. Человек может обнаруживать такое начало снова и снова, пока некоторая стабильность, как в «Аксиоме Останеса» не будет достигнута. Такая стабильность представлена на пятой гравюре, «Конъюнкция» (Рисунок 12).
Рисунок 10. «Обнаженная Истина»: третья гравюра Rosarium Philosophorum.
Рисунок 11. «Погружение в Ванну»: четвёртая гравюра Rosarium Philosophorum.
В пятой гравюре, поле представлено диадой, которая в значительной степени бессознательна – Солнце и Луна изображены под водой. В этом полевом качестве, существование диады должно либо предполагаться, либо «видеться» посредством имагинального проникновения. Первый образ единения в Rosarium представляется в качестве видения.
Пояснить промежуточную природу coniunctio трудно. В архетипическом образе coniunctio, соединяются две субстанции, и высвобождается энергия. Данный процесс может быть сопоставлен с современной концепцией холодного ядерного синтеза, в частности, с экспериментами в Юте, где субстанции, как рассказывалось, соединялись в реакции синтеза, выделяя энергия даже без применения экстремального тепла, используемого в обычных атомных реакциях.
Древние традиции, на которых базируется алхимическое мышление, ожидают создания нечто нового из переживания единения. Например, состояние единения ума и тела, создаёт prima materia, субстанцию, которая, как утверждает алхимическая мысль, пронизывает вселенную и из которой состоят звёзды. Pneuma, как говорится, существует внутри бесконечного множества напряженностей, связывающих всю жизнь и материю, набора связей, являющихся основанием понятия отношений per se. Хотя pneuma существует всегда, алхимическая идея состоит в том, что она также порождена опытом единения. Вместо высвобождения энергии, обсуждаемого в холодном синтезе, очень тонкая, обычно незримая субстанция, pneuma, освобождается через опыт единства. В алхимическом процессе трансформации, индивид – это мыслительная способность развить свои чувства до той точки, чтобы быть способным увидеть этот уровень существования, увидеть как один человек связан с другим и с космосом. Кулиано обсуждает это развитие чувств:
[Посредник между душой и телом] состоит из той же самой субстанции – духа (pneuma) – из которого созданы звёзды и который исполняет функцию первичного средства (proton organon) души во взаимосвязи с телом. Такой механизм предоставляет условия, необходимые для разрешения противоречий между телесным и бестелесным: это столь тонко, что приближает бестелесную природу души, и, несмотря на это, имеет тело, которое, по существу, может войти в контакт с чувственным миром. Без этого астрального духа, тело и душа совершенно не знали бы друг друга… Ибо душа не имеет онтологического проёма, через который она может смотреть вниз, в то время как тело тело – это только форма организации природных элементов, форма, которая тут же распадётся без его жизненного обеспечения душой. В конце концов, душа может лишь передать все жизненные активности, включая движение, к телу, посредством proton organon, духовному устройству, расположенному в сердце… Тело открывает душе окно в мир посредством пяти органов чувств, чьи сообщения идут к тому же самому сердечному устройству, которое теперь вовлечено в их кодификацию, так что они могут стать понятными. Именуемый phantasia или внутренним чувством, звёздный дух преобразует сообщения от пяти чувств в phantams восприятия души. Поскольку душа не может постичь что-либо, что не преобразовано в последовательности фантазмов; короче говоря, она не может ничего понять без фантазмов…Sensus Interior, внутреннее чувство или здравый смысл Аристотеля, ставший концепцией неотделимой не только от Схоластики, но также от всей западной мысли до восемнадцатого века, сохранил свою важность для Декарта и снова появился, возможно, в последний раз, в началах «Критики чистого разума» Канта. Среди философов девятнадцатого века, он уже потерял доверие, превратившись в простое любопытство истории, ограниченное книгами, специализированными на предмете или становясь объектом насмешек…
(1987, 4-5)
Рисунок 12. «Конъюнкция»: пятая гравюра Rosarium Philosophorum.
Таким образом, coniunctio – это большее, чем смесь двух вещей, большее, чем переплетение проекций от одной личности к другой, и большее, чем состояние, в котором проекции проникают в другого человека, и, согласно метафоре Юнга, действительно поселяются в спинном мозге получателя проекции. Другими словами, coniunctio – это феномен за пределами и проекции, и интроекции. Алхимическое отношение находится в делании coniunctio и его произведений более сознательными, более стабильными и более учитывающими состояния ума, обычно отвергаемых коллективной жизнью – в частности, эмоции и опасности инцеста, и, в более широком смысле, страсти.
Когда coniunctio наблюдаемо, т.е. когда его присутствие познаётся здесь-и-сейчас – будь то видение через глаза индивида или через чувства или ощущения, или слух – сопровождающая смерть зачастую представляет собой сильного трансформирующего агента. Вид имагинального проникновения, способный «видеть» (который, как говорится, как-то воспринимать природу форм, действующих внутри отношений, форм, о которых я говорил как о «фоновом объекте» или форм, полученных расщеплением тела-ума или вертикальным расщеплением, или природой бессознательной диады), в действительности присутствует у большинства людей. Его существование отвергалось, поскольку то, что было наблюдаемо, фон насилия и инцестуозных желаний, которые взрослый человек предпочел бы оставить в тени или лживой структуре, подрывающей семейную систему, слишком опасны для растущего ребёнка. Когда ребёнок видит очень опасный образ, скрывающийся за родителем, который действует, как если бы этот образ не был бы настоящим и который, если на то пошло, не знает о его существовании, у ребёнка мало выходов, за исключением присоединения к отрицанию существования этого. Но поскольку ребёнок близко связан с архетипом ребёнка, эта психическая структура может наблюдаться и переживаться. Таким образом, юное дитя и наблюдает, и отрицает своё видение. В процессе отрицания, встраиваются негативные качества объекта, что приводит к тому, что бессознательное ребёнка структурируется опасными, атакующими силами и героическим аспектом формирующегося эго, архетипом ребёнка, пытающимся бороться с этими силами.
Таким образом, драма отвергнутого видения разыгрывается как внутренняя драма, спроецированная наружу снова и снова, но в искажённой, параноидальной форме, которая может быть опровергнута объектом и которая, как также надеется субъект, не соответствует действительности. Возникает обманная игра, и психоаналитические подходы без конца захватывают себя внутренним объектом мира субъекта, с их путями, структурированными мифическими паттернами или задержками развития, и с испускаемыми проекциями. Как только происходит обращение к этому проекционному анализу, реальность видения легко становится возможным побочным вопросом и обычно отбрасывается как часть параноидального процесса. Алхимики говорят о реальном и фантастическом воображении, поскольку воображение обладает трикстеро-подобным качеством, которое легко может быть использовано, вместе с невротическими путями, с целью самообмана.
Типичный имагинальный процесс, центральный для трансформации бессознательной диады – это рефрен, обнаруживаемый в «Свете Светов», цитируемый в Rosarium Philosophorum:
Дракон не умирает, пока не будет убит своим братом и сестрой, и не только одним, но двумя сразу. Солнце – это брат, а Луна – это сестра.
(McLean 1980, 49)
Важность этого рефрена для алхимиков подчеркивается его повторением в более чем трёх местах внутри текста Rosarium (McLean 1980, 21, 31), включая флаги девятнадцатой гравюры (Рисунок 29) (McLean 1980, 109). Данный рефрен – это сущность трансформационного процесса: понимание бессознательной диады, особенно единения противоположностей и смерти единства, обладает силой убить дракона, символическое выражение бессознательного в его буквальной, компульсивной и трикстеро-подобной способности лгать и практиковать самообман.
Например, гипотетические муж-жена, с их диадой ярости-презрения, будут трансформировать их поле взаимоотношений посредством фокусировки на общем характере их диады, Солнце и Луне вместе. Данный фокус будет означать, что все больше и больше бессознательного материала от какой-либо личности будет допущено другой без реакции в виде гнева, оборонительных способов или ухода. Вместо провоцирования другого на реакцию, злобность одного человека посредством данного процесса будет вызывать заботу о душе: своей и другого. Каждый подъем эмоций и аргументация становятся prima materia, тем, на что интересно внимательно посмотреть, а не тем, на что следует реагировать и рассматривать как врага. В этом смысле, дракон, представляющий бессознательное так, как оно переживается между ними, неоднократно умирает, и все более и более бессознательного материала может быть интегрировано в процесс. Но в этом алхимическом подходе, такая смерть и трансформация происходят не только благодаря лишь Солнцу, или только лишь благодаря Луне, не только с интерпретационным, рациональным пониманием, и не только с сочувствием и чувством. Вместо этого, если данное существование познано, единение Солнца и Луны должно переживаться внутри тонкого тела, интерактивного поля, в которое следует проникать имагинально.
Трансформация, таким образом, требует соединения двух состояний, и это объединённое состояние трансформируется само по себе. В версии Милиуса первой гравюры, алхимики пьют из Ртутного Фонтана (Рисунок 13). Пить – значит включать в состав и именно так продолжается любая глубинная взаимосвязь. Каждая личность принимает качество поля, созданного обоими. Но состояние единства зачастую далеко от блаженства. Первая гравюра Rosarium (Рисунок 4) содержит замечательное единение противоположностей, как они колеблются в поле со своим собственным ритмом, и в котором нет ни поглощения слиянием, ни опасности заброшенности из-за доминирования потери и боязни связи. Скорее, на протяжении всего процесса, признание, что объединение психе также производит состояния, в которых слияние, потеря и безумие переплетаются в превратностях страсти, действуя как мощный трансформирующий контейнер.