Роберт Антон Уилсон
Иштар Восходящая
Глава 7.
Чистосердечное признание
Я помню Мэрилин Монро на экране, напоминающую большую куклу, которая шепчет, поджимает губки и кажется такой доступной, такой уязвимой. Смотря на нее, я чувствую злость, даже унижение, сама не понимая, отчего. В конце концов, там ведь была и Джейн Рассел… да, это не просто та уязвимость, присущая всем женщинам с большой грудью.
Глория Стейнем[1]
Эта уязвимость женщин с большой грудью, как мы уже попытались показать, является результатом странной ненависти отцов церкви к женщине и материнскому архетипу вообще. В обществах, лишенных такой паранойи, грудь не провоцирует ни малейших проблем, какого бы размера она ни была. Например, у жителей островов Тробриан, о которых писал в своей известной работе Половая жизнь дикарей антрополог Бронислав Малиновски, женщины все время ходят с обнаженными грудями, не вызывая никаких негативных мужских реакций. Возможно, потому, что у тробрианцев отсутствуют табу на младенческую и детскую сексуальность, отсутствует понятие «подросткового возраста», нет также запрета на половые связи холостяков или незамужних, и они одними из первых эффективно превратили факт супружеской измены в повод для развода (Выглядело все это весьма занятно: мужчина, который хотел уйти, мог спокойно уйти и жить со своими братьями. Женщина же, желавшая развода, выносила из дома обувь своего мужа и после этого он туда уже не мог войти. Если обе стороны хотели возобновить отношения после такой размолвки, они должны были принести друг другу дары и подходящие аргументы, чтобы смягчить конфликт).
Понятно, что соски каждой проходящей девушки будоражили фантазию тробрианского сильного пола, однако они не испытывали постоянных разочарований вроде современных мужчин и не набрасывались с криками восторга на каждую. Информанты Малиновски так не смогли припомнить ни одного случая изнасилования или других сексуальных преступлений, а ведь эти люди, как и другие дописьменные народы, передавали историю устно и могли помнить яркие события в течение многих поколений. Они припомнили несколько случаев гомосексуальных отношений, показавшихся им чрезвычайно забавными, и одно-два самоубийства из ревности, но даже при этом обошлось безо всякого принуждения женщины силой (В Америке, для справки, изнасилование происходит каждые три минуты). Возможно, получив хорошее христианское образование, эти отсталые люди наконец встревожились бы видом обнаженных грудей, и рано или поздно там бы появились местные насильники и убийцы, и это ведь будет прогрессом, не так ли? В конце концов, на островах могло бы даже возникнуть самостоятельное движение феминисток, чтобы обязательно списать любое насилие на «сексизм» и призвать к дальнейшим репрессиям против бедного Эроса как лучшему решению проблемы.
Найдутся, конечно, и такие, кто скажут, что культурно оправданная жестокость по отношению к женщинам с большой грудью на наших улицах никак не связана с теми демонами, что провоцируют убийц и насильников. Они даже скажут, что обычный феминистский тон вообще напоминает фразу героини какой-нибудь викторианской мелодрамы, стенающей с комическим пафосом: «О, сэр, как смеете вы таким извращенным путем тревожить цветок белой женственности!». Кому-то понравится такой циничный взгляд, однако те же самые мужчины (говоря по правде) тут же разозлятся, когда так отнесутся к женщине, которую они счастливы сопровождать, и набросятся на обидчиков с криками «Вам, пидорам, больше заняться нечем?» или более изящными выражениями. А если они не выкажут такой защитной реакции, то весь вечер будут укорять себя за трусость, разве не так, братья мои?
Но несмотря на такие уличные атавизмы, распространенные больше в крупных городах, замечу следующее: в 18 веке в Лондоне были хулиганы, известные как «мохоки»: они забавлялись, швыряя прохожим в лицо перцем — общей тенденцией последней декады века стало чистосердечное признание. Теперь и среди богатых радикалов и нечесаных хипстеров зрелище женщины, публично кормящей грудью ребенка, стало почти обыденным, как у крестьян: викторианские табу в среднем классе уже давно не работают, топлесс-бары хотя и преследовались, но все же процветают. Соски, которые в Гавайях казались чудом, теперь можно увидеть чуть ли не в каждом фильме. Мало того: старомодный цирк, который больше забавлял зрителей, чем самих участников, теперь к нам гораздо ближе, чем какая-нибудь Тихуана или Гавана. Он в паре кварталов отсюда, в ночном клубе.
Посему не стало неожиданностью, что маммалофобия пала, как и остальные анальные принципы и запреты. Единственным сообществом, которое не сумело организоваться и жестко отстоять свои права, стали карлики, хотя, вероятно, Фронт Освобождения Карликов уже создается, пока я пишу эти строки («Всю Власть Мелким!»). За последнее время ни один президент не смог появиться на публике и не убедиться, что любим он далеко не всеми; в популярном телешоу All in the Family геи уже вызывают сочувствие, однако не выглядят при этом жалкими. Вам не удастся пройти через курилки в офисах, чтобы не услышать очередную сплетню о парне, который балуется косяками в своем кабинете. Трудно вообще не поверить в то, что Шалтай-Болтай свалился со стены, и вся королевская конница и вся королевская рать так и не смогли его в итоге поднять.
Не забудем и про нашу очаровательную Элеонору Аквитанскую и трубадуров, которые даже после Альбигойских Крестовых походов всё-таки смогли повернуть ситуацию в более-менее нормальное русло. Это был Ренессанс, когда венецианки публично щеголяют обнаженной грудью (именно тогда начали очерчивать алым соски, выделяя их контуры), а Микеланджело сбрасывает с лесов священника, уж слишком ревностно разглядывающего обнаженные фигуры на его потолочной росписи в Сикстинской Капелле; когда наука вырвалась из-под узды церкви и начала заниматься неизвестными доселе областями, а каждый художник считал своим долгом изобразить прекрасную Венеру в чем мать родила (всегда почему-то между образами Девы Марии в городских соборах); когда гуманисты иронически наблюдали за перепалками католиков и протестантов, уверенно заявляя, что рацио восторжествует, когда фанатики окончательно перебьют друг друга. Никто не мог предположить, что маятник в очередной раз качнется в другую сторону. В какой же точке мы находимся сейчас? Социологи могут ответить, что топлесс-бары все равно перевесят уже ушедшие в прошлое костры из книг, хотя обязательный анализ мочи снова становится популярным.
Лет сто назад Чарльз Дарвин с удивительным прозрением написал:
В зрелые годы, когда мы видим что-нибудь, напоминающее формой женскую грудь … все наше существо наполняется неизъяснимым блаженством, и если объект этот небольшой, мы не можем сдержать желания прильнуть к нему губами, как делали это во младенчестве у грудей наших матерей.
Вероятно, это и послужило первым толчком к тому, чтобы наши далекие предки впервые попробовали апельсины, яблоки, персики, сливы, грейпфруты и даже арбузы. Хотя, наслаждаясь этими фруктами, мы в какой-то степени осознаем, что искали чего-то совсем другого. Руководствуясь, видимо, такими же ассоциациями, римляне активно употребляли во время оргий виноград, вино и прочие оральные удовольствия. Та странная нежность, что сопровождает оральную ментальность, хоть и подвергалась жестоким гонениям (как показывает пример христианства), в принципе не могла быть полностью истреблена.
Ужасы первой половины 20 века, последовавшие непосредственно за оптимистичным настроем поздней викторианской эпохи, породили почти всеобщее уныние и то, что Перлс, Хефферлайн и Гудман в Гештальт-терапии назвали «затянувшимся чрезвычайным положением»- возрастающим до настоящей катастрофы, когда политики начинают грозно потрясать своими водородными бомбами и прочими недетскими игрушками. Большинство из нас в той или иной мере согласно со словами мула Бенджамина, персонажа Скотного Двора Оруэлла: «Дела идут так, как им и положено идти, то есть плохо». Почти каждый, наблюдая современную сексуальную революцию и достаточно погружаясь в эту мрачную атмосферу уныния, предсказывает скорое возвращение прежних репрессий. Маятник качнется в обратную сторону.
Но все же забавно и даже воодушевляющее звучит, если мы вспомним, что метафора маятника — это только один способ предсказания будущего, есть и множество других. Фантаст Роберт Хайнлайн, семантик Альфред Коржибски и Ричард Бакминстер Фуллер, математик и конструктор, все они убеждают нас, что наиболее подходящей моделью для оценки технологических тенденций является непрерывно повышающаяся экспоненциальная кривая, которая в итоге достигает своей высшей точки и устремляется в вечность. Именно по причинам, высказанным этими тремя авторами, стоит думать, что социальный прогресс обретет наконец устойчивость и верное направление, если, конечно, с его пути уберут кое-какие заграждения. Первым, от чего надо избавиться, должно стать пессимистическое убеждение, что это невозможно и что мы должны отказаться от всего, что завоевали, и вновь вернуться в нижнюю точку маятника.
Итак: если мы всмотримся с оптимизмом в наш хрустальный шар, то сможем различить контуры того будущего, которое обязательно наступит и будет оно куда приятнее прошлого. Современным технологиям вполне под силу (разумеется, если мы до этого не подорвем себя ко всем чертям) справиться с ужасающей нищетой многих наших граждан и сделать так, чтобы уровень жизни американского среднего класса стал нижним порогом жизни во всем мире, а многие будут жить даже лучше. Революции после этого будут устраивать не голодранцы, кричащие «Мы хотим хлеба!», а хорошо одетые и образованные люди, кричащие «Нам нужна свобода принятия решений!», и кричать они это будут и социалистам и капиталистам. Только такими либертарианскими акциями мы сможем получить желанную свободу, а не урезать ее (как часто случалось после революций прошлого).
Философия гедонизма, направленная в прошлом на «бессердечный эгоизм», в хороших экономических условиях не захочет возвращаться назад. Репрессии всех видов будут становиться все более и более глупыми. Лозунг французских революционеров 18 века – «каждый человек имеет право делать все, что не причиняет вреда другим» должен стать социальной аксиомой, если мы хотим гармонично жить все вместе, а любые исключения из этого правила должны быть четко и ясно оправданы либо обусловлены особыми обстоятельствами. Смею надеяться, что люди внимательно отнесутся к таким обстоятельствам и всегда будут на стороне обвиненного одиночки, а не озлобленной толпы. Любые аргументы, что мужчина или женщина не имеют права делать все, что им заблагорассудится, не нанося вреда другим, должны быть выстроены на достаточно разумных основаниях. «Стремление к счастью», провозглашенное целью нашей Декларации Независимости, должно стать нормальной жизненной позицией. В старом споре между Желанием и Властью Власть (наконец-то) должна будет защищаться.
Хайнлайн и Фуллер, констатируя растущую популярность нудистских пляжей в Европе (и некоторых частях Калифорнии) и заметные успехи в развитии отопительных технологий, предсказывают, что нагота в ближайшем будущем станет совершенно обыденным явлением. Одежда же, быть может, сохранится только как элемент определенных политических или религиозных ритуалов, ведь изначально она, если верить многим антропологам, появилась не для защиты от плохой погоды, а для разграничения и обозначения тех функций, которые человек выполняет в процессе религиозного обряда, военных действий или супружеской жизни. (Прямо как в той старой шутке про налогового инспектора, который, стоя в одних подштанниках, угрожает вам всеми карами небесными. В этом случае одежда усиливает и придает веса нашей социальной роли и играм, в которые мы играем). Голое же общество, насколько мы можем судить, будет наиболее равным из всех, что когда-либо существовали, и неважно, какая в нем будет экономическая платформа: социалистическая или капиталистическая.
Секс, определенно, будет признан одним из искусств, а не еще одной проблемой в жизни. Восточное отношение к эросу, выраженное во фразе «Это прекрасно; давайте же сделаем это еще прекраснее», постепенно вытеснит пуританское «Это отвратительно; давайте же сделаем это еще отвратительнее». Отношение к тантрическим культам в индуизме и буддизме, которые, как мы уже видели, сыграли свою скрытую роль в западной истории, станет более приемлемым безо всякой маскировки под «алхимию», «магию» или даже психотерапию. Всю тантричесую философию вообще можно суммировать в знаменитом пассаже Алистера Кроули из Книги Закона:
Отбросьте животное, будьте чисты в своих наслаждениях. Если вкушаешь ты пищу, следуй восьми и девяти законам искусства; если любишь ты, не останавливайся в наслаждениях; а если веселишься ты, восхищайся изящным…
Слово же греха есть Запрет.
Сексуальное эпикурейство станет вещью не более жестокой, чем наслаждение пищей; в богатой экономике, когда уменьшаться будут только репрессии, всеобщей тенденцией станет истинно эпикурейское наслаждение сексом. Флирт, одно из самых благозвучных слов в современном английском словаре, станет нормой и правилом, за исключением особых случаев. Почти наверняка поспешность, продемонстрированная Кинси в 1940-х, была вызвана желанием завершить половой акт поскорее, пока на эти действия не навесили ярлык «непристойности», подобно Бруту из Юлия Цезаря, который хотел побыстрее покончить с убийством, не желая столкнуться с ужасом от содеянного. Когда секс перестанет считаться хуже убийства, такая стыдливая спешка исчезнет сама собой. Слухи, что тантрики могут продолжать половое сношение в течение семи часов и даже больше, думаю, все-таки преувеличены, однако в ближайшем будущем вполне вероятно, что многие пары в западном мире будут стремиться к достижению предела своих сексуальных возможностей. Груди, исследуемые сладострастниками тысячелетиями, и в наше время не растеряют всех возможностей, в настоящем флирте каждая ночь будет дарить новые ощущения, как затяжка хорошей травы, а руки, губы и пенис будут встречаться с грудями каждый в свое время, создавая бесконечное разнообразие чарующих впечатлений. Например —
Руки. Поглаживание, мягкое сжатие, посасывание, потирание всей ладонью или только пальцами, я думаю, знакомо всем. Однако возможности пальцев этим не ограничиваются: любой мужчина, которому знакомо невероятное ощущение, когда его партнерша водит одним пальцем вокруг головки члена снова и снова, знает, что этот невыносимо сладостный процесс сравним даже с минетом, если его продолжать довольно долго. Такое же поглаживание одним пальцем сосков у некоторых женщин вызывает не меньшую эйфорию, особенно, когда другой палец или даже два и три заняты делом во влагалище. Как и другие эротические игры, эти в качестве прелюдии не подходят, однако хороши сами по себе. Совокупление вообще одно из величайших изобретений природы, однако, как пишет Норман Браун в Жизни против смерти, западная сексуальность потеряла многое, когда стали считать каждый элемент любовной игры лишь подготовкой к оргазму. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и придать играм более томный, восточный, характер, многие сексуальные практики стали проводиться под аккомпанемент индийской или японской музыки. В этой музыке, когда каждая нота имеет самостоятельное значение, а не является частью грандиозной композиции с финалом а-ля Бетховен, лучше всего выражается ощущение полного погружения в каждое мгновение. В этом и заключается особенность восточной чувственности.
Другие области грудей, как и всего тела, будут не менее отзывчивы на движения пальца. Пара, которая исследует этот океан наслаждений с рагой на заднем фоне, сможет почти вплотную приблизиться к тому гипнотическому трансу (состоянию, предшествующему сну, или, если уж вы не можете встать с кровати даже при звуках воздушной тревоги, сразу после сна), в котором обычная визуальная ориентация западного человека временно исчезает, и вы начинаете – даже без наркотиков – осознавать то, что Маклюэн назвал «тактильным участием», Фрейд «океаническим опытом», а Норман Браун — «воскрешением тела». Трехмерное пространство, которое современная физика и неврология считают продуктом зрительной коры головного мозга, легко трансформируется в многомерное сенсорное пространство, подобное тому, в которое мы входим, закрывая глаза и наслаждаясь музыкой Вивальди или Баха; но в случае искусных сексуальных игр мы можем достичь этих сфер путем обострения телесных ощущений до максимума, а не просто с помощью ушей и воображения.
Губы. Наше обычное посасывание сосков есть, разумеется, самый явный оральный элемент, хотя воображение и здесь не помешает, ведь вариантов поцелуев существует великое множество. Например, медленный сладострастный поцелуй, который через какое-то время станет приятнее даже тому, кто целует; серия легких быстрых поцелуев, от одного соска к шее или губам и обратно к другому соску; сочетание медленных, долгих поцелуев и коротких, очень нежных, страстных и причудливых, будто фуги Баха или абстрактные полотна Мондриана. Да и, в конце концов, где еще человек, лишенный таланта, сможет проявить свое эстетическое чувство? Вы будете покрывать тело любимой настоящими узорами из поцелуев – кругами вокруг сосков, эллипсами окружая груди, прямыми и изломанными линиями, и так до бесконечности. Варьируя по желанию темп и продолжительность ласк, вы сможете продлить их настолько, насколько современникам Кинси и не снилось.
Лизание, хотя и очень приятно для мужчины, по времени лучше ограничить, поскольку ощущение влажности у сосков либо на груди довольно быстро вызывает у женщины раздражение и ей становится холодно, так как вообще на голом теле от мокрых пятен становится холодно. Если уж вы совсем не можете удержаться от этого, то используйте ту же технику разнообразных поцелуев, а потом спросите даму, не холодно ли ей, и если да — согрейте ее. Последний момент – спросить, как бы случайно, о реакции партнера – очень важен, ведь наиболее частой причиной обид и непонимания как раз и становится боязнь таких вопросов или, в свою очередь, страх сказать правду, потому что это может прозвучать как жалоба. Как сказал один великий поэт: «Мир приходит с общением», также и с сексуальным удовлетворением. Запомните: молчание — это главное орудие обидчивых оральных невротиков (как некоторые дипломатические отношения служат первым шагом к войне), и гробовая, словно в монастыре, тишина на любовном ложе- первый признак того, что каждая сторона погружена в свои фантазии, и с партнером общаться не торопится.
Пенис. Многие американцы до сих пор не подозревают, что то же самое, что мы делаем пальцем, можно делать пенисом даже лучше. Например, массирование сосков пенисом не сравнимо по ощущениям с аналогичным массажем пальцами: им можно обводить соски, сами груди, шею, губы, ушные мочки и прочие приятные зоны, причем ласки эти можно продлить уже взаимно довольно долгое время, прежде чем перейти к другим развлечениям.
Еще более любопытно так называемое «грудное сношение», и здесь я лучше предоставлю слово специалисту — доктору Алексу Комфорту и его книге Радость секса:
Пусть она полулежит на подушках, опуститесь над ней на колени, расставив ноги верхом (большой палец ноги — на клитор, если она хочет), и полностью оттяните крайнюю плоть. Вы или она можете держать груди сжатыми вместе – обхватите ими член, это лучше, чем тереть ими головку. Последняя должна выступать свободно, как раз под ее подбородком. Оргазм в этом положении, если она его получит, является «круглым» и она чувствует его внутри. Оргазм от щекотания грудей языком и руками оказывается где-то между. Втирайте семя в грудь, когда вы кончите.
Кожа вообще – наш главный внегенитальный сексуальный орган, однако большинство людей им пренебрегает, предпочитая концентрироваться на пенисе и клиторе.
Сношение между грудями одинаково хорошо и в остальных позах – головой к ногам или когда она сверху (особенно, если у девушки маленькие груди) либо когда мужчина сидит, а женщина стоит на коленях. В общем, экспериментируйте смело![2]
Еще лучше, разумеется, сочетание грудного сношения и минета. В этом случае член не останавливается «как раз под ее подбородком», а полноценно оказывается во рту. Для выполнения этого не нужно скручиваться, подобно йогам, в неестественных позах, достаточно простого желания. Лучше всего, если девушка встанет на подушках на колени, а мужчина сядет на краю кровати, слегка наклонившись вперед. Если у девушки длинные волосы, пропускайте их между пальцев во время процесса, это еще больше возбудит вас обоих.
В нормальном, здоровом обществе такие занятия будут считаться не более порочными, чем балет или бейсбол. Когда миллион радикалов нагрянет в Вашингтон на демонстрацию против социального неравенства, президенту не удастся отделаться от них футболом по телевизору. А вот если он скажет, что наслаждался секс-шоу, это их точно уложит на лопатки. Мечты Олдоса Хаксли в Дивном новом мире о сексуально свободном обществе будущего, возможно, сбудутся, и лучшим комплиментом женщине станет «Она такая воздушная». Это прилагательное, впрочем, не находка самого Хаксли, еще до него его употребил Томас Элиот, выразив специфические тактильные ощущения (как бы назвал это Маклюэн) в своей поэме Шорохи вечности, где он пишет об «обещании воздушного блаженства» на груди Гришкиной (русская балерина, с которой у Элиота, вероятно, был роман – прим. переводчика).
Такая же тактильно и чувственно-ориентированная атмосфера будет продолжаться в роскошных тканях, ароматах, психоделическом искусстве и других принадлежностях Сознания III. В конце концов, такая цивилизация станет оральной подобно Иисусу и Шекспиру, избавившись от невротической и злобной оральности тех, кто скрывают свою природу во враждебной среде. Те, кто еще отстаивают отживающие анальные ценности, будут осуждать такой прогноз как уныло-материалистический, хотя на самом деле он выходит за рамки и материализма и духовности в том значении, в каком эти термины обычно понимаются на Западе. С восточной точки зрения, это будет серьезнейшая экзистенциальная проблема, сосредоточенная на мгновенных переживаниях, которые настолько глубоки и одновременно настолько реальны, что их будет невозможно классифицировать как просто материальные или просто духовные. Современные индусы, которые еще находятся под пуританским влиянием англичан – колонизаторов, часто пытаются выражаться «духовнее» и в каком-то смысле дуалистичнее иного христианского ханжи, однако их собственные священные тексты открыто экзистенциальны и недвойственны. Чхандогья Упанишада, к примеру, говорит:
Кто знает, что эта яджняяджния выткана на членах тела, тот наделен [сильными] членами, не страдает ни одним из членов, достигает полного срока жизни, живет в блеске, богат потомством и скотом, велик славой. (Перевод А. Сыркина)
Почти о том же сказано в Книге Закона Кроули («восемь и девять законов искусства»):
Так будьте же красивы; облачите себя в прекрасные одеяния; ешьте хорошую пищу и пейте пенящиеся сладкие вина! Любите так, как желаете любить, там, тогда, и с тем, кого желаете любить… И да будет экстаз твой радостью всей земли… Во имя чистой воли, не отягощенной целью, избавленной от жажды результата, все пути совершенны…
«Жажда результата», как и анальная озабоченность временем, не только сокращает любовный акт до краткого «перепиха», но и провоцирует серьезные экологические проблемы из-за резкого скачка технологического роста. Такое отношение к природе не более материалистично, чем духовность церковников, сжигавших на кострах женщин. Когда проблема бедности будет, наконец, разрешена (Бакминстер Фуллер опубликовал детальную программу того, как можно добиться этого за десятилетие, если политики прекратят блокировать естественные технологические тенденции), то человечество больше не будет напоминать стадо бычков, в период гона борющихся за территорию. Мы сможем взглянуть на себя без привычного страха, расчетливости, скрытой за анальной властностью паранойи, увидев себя такими, каковы мы есть. Возможно, что мы будем похожи в этот момент на людей, впервые попробовавших ЛСД, и будем долго хохотать над тем, какими же идиотами все-таки были.
Живя все дольше в океанически-сенсорной эпохе Сознания III и оставляя все дальше в прошлом типичные понятия материального и духовного, мы в итоге столкнемся с вопросом, остро поставленным в свое время Маркузе, Лири и Брауном: может ли общество существовать вообще без принуждения? История – этот, по меткому выражению Джойса, ночной кошмар, от которого мы все силимся проснуться – уверенно говорит «нет»; но когда-нибудь мы ведь все равно проснемся. Что получим мы, когда рухнут разом и дефицитная экономика и пуританское общество? В обществе, лишенном работы, которое было предсказано Фуллером и кибернетиками, что еще будет отвлекать людей от распространяющейся повсеместно осознанности и идущей за ней следом всеобщей любви?
Сейчас этот вопрос остается открытым. Тем временем мы можем сказать, что мистическое звено между сексом и религией, заметное любому внимательному человеку, содержит в себе больше чем простое заключение Фрейда, что религия лишь заменяет секс. Как пишет норвежский психотерапевт Ола Ракнес в своей книге Вильгельм Райх и Оргономия, полемизируя со своей же ранней работой, в которой он пытался обосновать мистическое научными средствами:
Первой вещью, которую я пытался показать, является так называемое «мистическое состояние сознания», которое рационально можно объяснить как прорастание в сознание подавленных мыслей и эмоций, которые в этом случае не осознаются человеком как свои собственные… В каком-то смысле это будет верно, но главное, что портит всю картину, это ощущение энергетических потоков в теле, восторг, сопровождающий эти ощущения, потрясающее чувство, что тобою словно движет что-то извне, ощущение переживания новой формы жизни (курсив мой).
Заканчивая эту книгу, я хочу сказать откровенно, что и тогда, когда я попробовал кактус-пейотль (источник мескалина) с одним моим другом, индейцем-сиу, и когда я занимался кундалини-йогой со знакомым индусом, я испытывал точно такие же ощущения, о которых говорил доктор Ракнес. Похожие чувства, вначале слабые, но потом уже уверенные, вызывали у меня определенные сексуальные практики. Я никогда не старался отождествить их c каким-либо божеством или богиней, Буддой, Боддхисатвой или тем, кого старина Кроули назвал «Святым Ангелом Хранителем»; также как я никогда не был убежден, что один человек (типа Райха) должен утверждать абсолютно новый источник энергии в соответствии с этими понятиями – всего лишь развитыми до предела уже открытыми биоэлектрическими силами, как утверждают некоторые математики. Тем не менее, трактовать как поток этот процесс, сопровождаемый восторженным ощущением, вполне приемлемо (исключая все возможности депрессии и отчаяния впоследствии), как и это безошибочное ощущение, что тобою словно движет что-то извне, (продолжая описание доктора Ракнес), и, прежде всего, «ощущение переживания новой формы жизни». Некоторые из таких ощущений сопровождают, кстати, любой полноценный оргазм, хотя, конечно, в более мягкой форме. Пример того, что я пытаюсь донести: когда Шекспир в Мера за меру описывал оргазм как «мгновенный трюк», он и понятия не имел о таком виде оргазма ; когда же Хэмингуэй написал в «По ком звонит колокол» свой издевательский пассаж об «ощущении, словно земля движется», он определенно имел такой опыт (тогда как те критики, которые его высмеивали, такого опыта не имели).
«Ощущение переживания новой формы жизни» — подлинная суть этого эксперимента. «Пробуждение», «Озарение», термины, часто используемые мистиками и теми, кто достиг вершин духа, именуемыми в греческих дионисийских культах “digenes”(дважды рожденными) и в христианской традиции «заново рожденными». Пару недель назад я принимал участие в фундаменталистской службе, якобы христианской, с заметной примесью шаманских элементов – хлопаньем в ладоши, пением, танцами, ритмическим покачиванием, все быстрее и быстрее, достигая крещендо. Все это продолжалось три часа и затем «чудо» снизошло и одержимость божественным духом стала возникать то тут то там в зале, словно нажали на невидимый спусковой крючок. И если меня не убедили, что «господь Иисус» снизошел к нам, это еще не означает, что беспочвенные термины вроде «аутосуггестии» или «психологии толпы» тоже смогут это объяснить. Упертый рационалист, для которого все это «плод больного воображения», пусть попробует доказать мне, что и оргазм с этой точки зрения тоже лишь «плод больной фантазии». С таким же успехом можно сказать подросткам, впервые занимающимся сексом, что «все происходит только в их голове», хотя они прекрасно знают, что ощущения от секса нельзя сравнить с фантазиями о сексе, точно также как чтение меню не дает никакого представления о вкусе пищи.
Эта книга писалась весело и с любовью, и если иногда я критикую тех людей, которые приносят в нашу жизнь больше горечи и уныния – женоненавистников, превративших изначально мягкую религию парня по имени Иисус в настоящее кровавое сафари, мизантропов, нашедших тысячи совершенно законных причин сжигать женщин заживо, наслаждаясь треском костра – то только потому, что удовольствие от критики, даже экстаз (от греческого ec-stasis, из себя) — наше прирожденное и неотъемлемое свойство. Бесхитростная мантра Эбби Хоффман: «Ты не сможешь творить добро, пока ты не почувствуешь добро» не кажется мне с годами менее верной, скорее, наоборот. Я не собирался звучать иной раз банально и говорю сейчас прямо — все, что нужно миру, это немного нежности; вряд ли я думал добиться чего-нибудь и от тех людей, что постоянно пытаются уложить в схемы как себя, так и других, сея страх, враждебность и обиды.
Секс — это не «важнейшая ценность в жизни», как любят утверждать некоторые современные поэты ультрахипповской направленности, он, скорее, последняя станция на пути эволюции, даром, что принадлежит всем высшим млекопитающим; на самом деле, он эмоционально находится на периферии сознания, исключая разве что период гона, когда животные становятся идиотами вроде нас с вами, и даже безобидные олени устраивают в это время между собой жестокие бои. Процесс, что сделал нас людьми, вывел секс на новый уровень, распространив эрогенные зоны от гениталий на все остальные части тела и придав этому качественному аспекту еще и количественный: сексуальное влечение в нас не угасает весь год. Если секс не занимает центральное место в жизни вообще, то уж в жизни человечества определенно да, и, так как эволюция продолжается, он займет еще более важное место в будущем.
Сексуальные маги, сознательно использующие сексуальную энергию, типа Распутина или Кроули, в нашей цивилизации довольно редки, хотя в Китае даосы не делают никакого секрета из полового источника своей духовной силы. Я убежден, что сила кундалини, которую мой индусский учитель отчасти пробудил во мне, была сродни той, что «снизошла» с небес во время фундаменталистской церемонии, которую я описывал выше. Индусы никогда не отрицали, что кундалини носит сексуальный характер, хотя те из них, кто еще находится под влиянием бывшей английской администрации, и говорят публично только об окольном, асексуальном пути подъема «змеи» кундалини по чакрам. Шиваистские и тантрические секты тем временем спокойно продолжают практиковать прямые методы, невзирая на то, что это шокирует западных визитеров.
Есть все же какая-то божественная ирония в том, что эти благоразумные люди, переступив в итоге через свой ужас, привозят домой и показывают друзьям целые рулоны фотопленки с запечатленными на ней эротическими картинами из Черного Храма. Отрицая духовную природу эротической силы, считая ее (противореча при этом фактам эволюции) «животной» частью человеческой натуры, они, тем не менее, все равно попадают под ее влияние. Печально то, что они упрятывают это желание так глубоко внутрь себя, что оно становится, как точно выразился Дэвид Лоуренс, их «маленькой грязной тайной».
До тех пор, пока груди будут оставаться частью этой «маленькой грязной тайны», общество наше будет абсолютно иррациональным. Пока любая область или функция человечества будет скрыта, спрятана как непристойная, общество тоже будет оставаться частично безумным. Грустно, но исключений из этого правила нет, как бы ни думали те, кто вырос с иллюзией о научности и рациональности этой цивилизации. Когда перед ними внезапно возникнет такая бездна суеверий и абсурда, что впору позавидовать первобытному человеку, они поймут, как все обстоит на самом деле. Вообще, все человеческие общества, о которых мы знаем, в той или иной степени безумны: если местные не поклоняются змее или быку, то поклоняются невидимым богам и демонам; если местных не шокирует вид обнаженных грудей, то они верят, что пятница это несчастливый день, или в ведьм, испортивших им урожай. Люди вообще любят воображать себе многое и сооружать разные бессмысленные теории, а критиковать и проверять теории практикой научилась едва ли половина из них. Большинство же религий вообще воспринимают критику собственных догматов как тягчайшее преступление.
В отличие от нашего сознательно-оптимистического взгляда в будущее последние постановления Верховного Суда о «непристойных действиях» являются тем самым возвращением маятника, которое предсказывали многие циники. Мы опять вынуждены будем скрывать наши маленькие грязные тайны, которые государство сможет использовать против нас же. Образно говоря, как если бы верховный суд управлял доктриной Троицы. Одни люди верят в триединого бога, другие в то, что человеческое тело – сгусток нечистот; другие доверяют этим идеям не больше, чем змеиным культам в Джорджии, о которых мы говорили ранее. Не важно, во что верят рационалисты, для них главное — не испытывать сомнений. Единственное утешение только в том что ситуация была бы еще более абсурдной если бы правили в Вашингтоне змеепоклонники, а не наши сексофобы, хотя вполне вероятно, что, расставь они на высокие посты своих людей, они легко могли бы влиять на политику. Джастис Баргер писал об этом в недавнем решении (Paris Adult Theatre):
Нет никаких научных данных относительно того, что разоблачение непристойных материалов нанесет существенный вред отдельным людям или всему обществу в целом. Также было установлено, что применение государственных постановлений в этом случае недопустимо. Мы не вправе разрешать неопределенность, лежащую в основе законодательства, за исключением особых случаев, когда это законодательство явно нарушает прописанные в Конституции права… хотя нет также окончательного доказательства связи между антисоциальным поведением и непристойными материалами, власти штата Джорджия приводят вполне приемлемые доказательства наличия такой связи. При принятии решения Суд придерживался положения о том, что законодательство призвано защищать «социальную заинтересованность в порядке и нравственности»… С самого раннего этапа существования цивилизованных обществ, законодатели и судьи достаточно часто исходили из недоказанных предположений.
Короче говоря, действие не обязательно должно наносить кому-либо вред, чтобы его запретили. Вообще, если власть решила запретить что-то, то гражданам остается либо согласиться либо отправиться в тюрьму.
Уэйланд Янг замечает:
Трудно или даже невозможно спорить с тем, что принятые общественные нормы не могут быть переписаны без нарушения их в ходе этого процесса для защиты неких аргументов против этих норм. В таком случае мы должны будем доказать, что дискуссия, затеянная в общественных интересах, действительно отвечает общественным интересам, доказывая тем самым огромную ценность демократии.
В итоге мы приходим к тому, что концепция общественных интересов становится неприкосновенной. Обобщая, можно сказать: «Слишком многое мы считаем непристойным и слишком во многом ограничиваем себя», хотя на это и никто внимания не обратит, и наша концепция общественного блага останется неизменной. Даже если я приведу примеры и попрошу их рассмотреть, разумно обосновав отсутствие в них непристойности, моя книга все равно будет запрещена еще до того, как с ней успеют ознакомиться читатели, и наша концепция общественного блага так и останется неизменной. Наше общество само загнало себя в угол… ведь закон о непристойном поведении постоянно и косвенно подпитывает сам себя. Я не могу спорить с этим, не нарушая это. [3] (Курсив мой)
Все это полный абсурд потому, что, по критериям современной науки, в частности, семантики, сама идея «непристойности» должна быть отброшена как заблуждение. Из-за того, что эта идея выглядит абстрактно, ее нельзя использовать по отношению к физической реальности – не существует никакого «стыдометра», который можно было бы направить на книгу, картину или фильм, и он бы сообщил вам с точностью до грамма, сколько именно непристойных сцен в них содержится. Самое смешное, что во всем перечисленном вообще нет непристойных сцен; они существуют только в голове того, кто выносит приговор произведению. В терминологии Фрейда это называется проекцией: мысленные образы начинают распространяться вовне и принимать мнимо объективный характер; в семантике, в свою очередь, это именуется «смешением уровней абстракции», когда в попытке понимания структура сознания отождествляется с вещами вне сознания. Люди, которые верят, что во внешнем мире есть что-то объективно «неприличное», заблуждаются точно также, как и те, которые убеждены, что с ними разговаривают невидимые боги, демоны или странные голоса. Психолог Теодор Шредер настаивает в этой связи, что вера в объективную «непристойность» является современной формой веры в колдовство.
То, что наша власть в какой-то степени безумна, для многих давно уже не секрет. На протяжении всей книги мы видели, как менялось отношение к закрытию и открытию, подчеркиванию или запрету определенных частей тела, как обожание сменялось страхом, как над грудями все время довлели какие-то суеверные идеи. Очевидно, что в Древнем Египте и луна и женщина почитались одинаково, так как их общий 28-дневный период служил самым первым календарем. Когда был открыт солнечный цикл, то восторжествовало солярное мужское божество, Осирис, фаллос был сакрализирован, женщина же и Луна были отодвинуты на второй план. В христианскую эпоху женские и лунные ритуалы уже ассоциировались только с колдовством и черной магией, а их появление вызывало бешенство и одновременно безумный страх у многих именитых инквизиторов. В контексте той эпохи мнение, что груди «порочны» было вполне понятно (Именно потому, кстати, что во время женских ритуалов применялись наркотики, у церкви сложилось негативное отношение еще и к ним).
«Перемены в языке вызовут перемены и в реальности», сказал как-то известный семантик и металингвист Бенджамен Уорф. Ранее я уже показал, как концепты анальности, грязи и непристойности соотносились с грудью и гениталиями путем сложных семантических ассоциаций, хотя в ранних религиях с этими органами также семантически были связаны свет, чистота и святость. Человеку трудно осознать, что эти ассоциации существуют исключительно в его голове; трудно, впрочем, и не понять, что внешние ассоциации прилагаются к вещам внутренним. Особенно же тяжело принять тот факт, что у другого человека эти же самые органы могут вызывать полностью противоположные ассоциации; обычно мы думаем, что такой человек или безумец или извращенец. Именно в этом истинная трагедия человечества и причина большинства войн и репрессий.
Давайте вслушаемся в мудрые слова Лонгворта:
Языческая философия утверждает, что нет на свете ничего более священного, чем плотская любовь, и нет ничего прекраснее человеческого тела. Грандиозные праздники, посвященные богине любви, были настоящим чудом древности. В Афинах, Коринфе, Пафосе, Баальбеке и тысячах других храмов толпы людей участвовали в них, поклоняясь самой Любви. Для странников тех времен ритуалы Афродиты были исполнены подлинной простоты, естественности и радости, и были столь же далеки от греха, как спаривающиеся голубки…
Удивительно, но в католичестве символом непорочности считается очаровательная белоснежная лилия, она вообще ассоциируется с женским лоном. И как после этого секс может быть отвратительным и грязным занятием? Дивное пение соловья, узорчатые крылья бабочек, роскошное оперение райской птицы, алая нежность и аромат розы – ведь все это тоже для любви и о любви… той, что вдохновляла величайших художников, поэтов, музыкантов, приносила свет и радость в зачерствевшие и грубые души, окрашивала золотом нищие лачуги…[4]
Разумному человеку покажется, что признав такую точку зрения (а также действия, основанные на ней) незаконной и вписав христианские догматы в наши законы, мы тем самым нарушим Первую Поправку, обосновывающую отделение церкви от государства. Никому и никогда не удастся убедить нас в непристойности секса (как в свое время инквизиции не удалось заставить еретиков поверить догмам), хотя церковь по-прежнему думает, что может принудить нас принять их антисексуальный бред. Как сказал Уэйланд Янг, это и есть поражение демократии, а, повторяясь снова и снова, оно приведет к рассвету Республики. Возможно, поэтому стены между церковью и государством должны быть дополнительно усилены.
Тем не менее, светлое будущее, что я описал, уже не за горами, ведь клише об «общем разрыве» в целом верно: представители старой морали сами уже почти все люди пожилые и Сознание III принадлежит молодым. Насколько бы суд Рейгана не пережил самого Рейгана, мы все равно будем верить в то, что написала как-то одна английская подпольная газета: « Каждую минуту все больше и больше умирает их; каждую минуту все больше и больше рождается нас». Общество, основанное на любви и свободе, возможно, и однажды, не этим августом, так следующим, власть молодая перевесит власть отживающую, и мы начнем строить общество, в котором слова «непристойный» и «грязный» будут исключены из лексикона навсегда. Давайте же смело пойдем навстречу рассвету, ибо слишком долго мы жили во тьме.
Пер. Дмитрий Шляпин
[1] MS Journal, Август 1972.
[2] Алекс Комфорт, Радость секса. New York, Crown Publishers, 1972.
[3] Уэйланд Янг, цит.соч.
[4] Т. Клиффорд Лонгворт Боги любви: процесс созидания в ранних религиях. Westport, Conn.:Associated Booksellers, 1960.