Роберт Антон Уилсон

Исторические Хроники Иллюминатов

Том 3 Обратители законов

Глава 7

Книга вторая

Что не убивает меня, то делает меня сильнее.

Ницше, Сумерки Богов

7. Дневник глуши Сигизмунда Челине

Огайо 1776-78

Мир без монарха и парламента

Интеллектуальные страсти более чарующи, чем любовные романы, вот почему они живут дольше. Мужчина может обожать женщину до тех пор, пока она не изменится или не станет неприветливой, но он может быть безумно увлечен теориями всю свою жизнь.

Когда Папа присаживается на ночной горшок, чтобы испражниться, верит ли он в свою непогрешимость? Разве не всякий самозванец время от времени распознает свою непричесанную обыденную человечность? Может быть, и нет; иногда личина авторитетности, носимая достаточно долго, становится самим человеком. Даже глядя в зеркало, он увидит священную личину, а не свое обычное человеческое лицо.

Н.Б.¹ Не только сильные мира сего носят личины. Родиться в Неаполе — значит сформировать личину неаполитанца еще до шести лет, по моим прикидкам. Точно так же и те, кто вырос в Париже и Лондоне, никогда не перестают носить личин парижан и лондонцев.

Изучение психологии должно быть историей превращения мужчин и женщин в их привычные личины.

Католик все время носит личину католика; стоит только посмотреть на неаполитанских шлюх с распятиями на шеях. Протестант также не может снять протестантскую личину. И т.д. Самое смешное, что рационалист пытается носить личину разума даже тогда, когда все остальные видят, что он во власти неистовых чувств.

Не существует полной теории чего-либо. Проклятая привычка давать детям экзамены, на которые каждый вопрос имеет «истинный» или «ложный» ответ, приучила нас думать, что все во вселенной «истинно» или «ложно». Опыт показывает, что большинство вещей возникают из хаоса, на какое-то время сбивает нас с толку и снова исчезает в неизвестности, прежде чем мы осознаем, чем они были и вернутся ли вновь. Мир — это фаланга из «может быть», в которой иногда можно обнаружить горстку правды и лжи.

Мы создаем наши личины, как, якобы, Бог создал мир, из ничего. В обоих случаях иногда проступает небытие.

Довольно легко подружиться с волками, вопреки распространенному мнению. Уважай их территорию, и они будут уважать твою. С блохами вот невозможно вести подобные переговоры: это похоже на борьбу не на жизнь, а на смерть.

Сегодня я неожиданно встретил в лесу довольно большого бурого медведя. Я старался не делать ничего настораживающего (у меня было ружье, но я не хотел без необходимости стрелять в такого благородного зверя). Какой-то древний инстинкт подсказал мне не убегать. Я притворился, что не замечаю такое громадное животное, как будто у меня были более важные дела на уме. Затем краем глаза я увидел, что медведь проделывает точно такую же пантомиму: он использует похожие телесные сигналы — я бы даже сказал, тот же самый телесный «язык» — чтобы показать, что я не представляю никакого интереса для медведя его королевского роста. Мы двинулись в противоположных направлениях, все время давая понять, что слишком заняты, чтобы возиться с малявками. Я бы назвал этот случай использования личины языком тела.

Только позже я понял, что видел, как собаки используют этот язык тела, когда не хотят драться. Последствия проживания этого простого опыта настолько ошеломительны, что я едва ли могу ясно сформулировать свои собственные мысли. Это наводит на мысль, что если собаки, медведи, люди и некоторые другие существа имеют общий дословесный «язык», то у нас также есть общий предок.

Мысль о единстве всего живого не оставит меня. У волков есть «король», как у неаполитанцев или французов и т.д. и его Волчье Величество носит личину власти во время всего, что он делает. Я достаточно хорошо общаюсь с волками, так что они приходят все чаще и чаще просят пищу. Я весьма красноречиво пообщался с этим медведем, а он со мной. Все те статуи людей или богов с головами животных, которые я видел в Северной Африке, говорят о том, что некоторые люди прозрели это задолго до меня — человек в животном, животное в человеке. Бюффон играется этой мыслью в своей Естественной истории и говорит о возможной эволюции жизни из общего источника, но затем отвергает эту идею как невероятную. Действительно ли его великий аналитический ум так близоруко отвергал столь грандиозную концепцию или он просто помнил два антинаучных факта: а) инквизиторы прочтут его слова позже и б) он не огнеупорен?.

Здесь нигде нет правителя, и все мы родственники. Всякий раз, когда я курю лекарственные травы с Мискасквомишем, я могу общаться с деревьями, и это не «галлюцинация». Животные и растения – мои родственники! Сними маску человечности, как это сделал Святой Франциск, и даже грызуны и розы заговорят с тобой, а ты с ними, на языке более древнем, чем слова.

Я стою на пороге великого открытия или трогаюсь умом от длительного одиночества? В такие моменты лучше всего на время забыть о философии и вернуться мыслями к музыке. Логика утверждает, что знает – однако она незаконнорожденный сын священнослужения — но вот искусство, слава Богу, всего лишь стремится поделиться опытом.

Мелодия, гармония, контрапункт: я не жалею о годах, потраченных на изучение этих дисциплин, но они в корне неуместны. Если музыка перестанет быть чудесной бессмыслицей, она не утешит истерзанное сердце.

Функция закона и теологии одна и та же: не дать бедным силой отнять то, что богатые украли хитростью.

Чем дольше человек остается один, тем легче ему услышать песню земли. Да, да, да: я не становлюсь сломленным, я просто оставляю человеческие личины позади. Глушь – это место, где истина обнажена, а лицемерие еще не изобретено.

Ничему важному нельзя научить. Этому можно научиться только с кровью и потом.

Функция закона? Декламация невразумительного недобросовестными, чтобы опустошить кошельки неосторожных. Функция теологии? Декламация непостижимого невыразимым, чтобы обшарить карманы бездумных.

Если бы на горе Синай присутствовали юристы, в десять заповедей было бы внесено тысяча двести поправок, и все они сводились бы к следующему: богатые могут игнорировать эти правила, а бедные будут повешены, если они нарушат хотя бы малейший придаточный пункт.

Самая мудрая строчка, когда-либо написанная Шекспиром, есть в Генрихе VI, Части II, акте IV, сцена 2, строка 85: «Первое, что мы сделаем, давайте убьем всех адвокатов».

Самое замечательное в мастурбации то, что она всегда доступна. Бьюсь об заклад, что многие осужденные утешали себя подобным образом в ночь перед казнью.

Если бы у плотников была этика юристов, все наши стулья развалились бы. Если бы водопроводчики обладали этикой священников, все протекало бы, но это называлось бы «чудодейственной влагой». Я никогда не ценил по достоинству простых людей, которые говорят прямолинейно и делают честную работу, пока не построил свою собственную хижину.

В природе нет закона, а значит, нет взяточничества или коррупции. Здесь нет священников, а значит, и грешников. За тысячу миль от человека и истории я вижу, что природа циклична, лишена смысла, морали и злого умысла.

Первородный грех пришел в мир не через неповиновение, а через воображение. Это была работа древнего жреца, написавшего книгу Бытия. До этого мужчины и женщины были такими же невинными и беззастенчивыми, как мои друзья волки.

Политик — это маска, за которой скрывается жадность. Священник — это маска, за которой скрывается воля к власти.

Мастурбация — не самая приятная форма сексуальности, но наиболее желательная для того, кто хочет побыть один и подумать. Я улавливаю аромат этого приятного порока у большинства философов, а счастливо женатый логик — это почти терминологическое противоречие. Так много мудрецов считали женщину искусительницей, потому что любодеяние часто приводит к браку, что в свою очередь обычно приводит к детям, которые всегда ведут к респектабельной работе и притворной вере в идиотизм вещей, в которые верят соседи. Лицемерие мудрецов состояло в том, чтобы скрыть свой застенчивый онанизм и назвать его безбрачием.

Весьма печально, что мир потерял всякий интерес к ценнейшим вещам. В наши дни люди принимают, что вещи имеют ценность, раз они дорогие, а это похоже на принятие того, что если работа утомительна, то только тогда она важна.

Если я ничего не упустил, то у меня, кажется, были романы с двадцатью тремя женщинами во время моих скитаний после побега из приората. По меркам моего класса и нации, это делает меня почти девственником, и все же я осмелюсь делать обобщения о любви. Я думаю, что невозможно соблазнить женщину, не будучи ею соблазненным. Сначала ты думаешь, что хочешь секса, потом она каким-то образом убеждает вас, что ты снова влюбился, и, наконец, ты думаешь, что не можешь жить без нее.

Не нравится то, что я написал вчера; это демонстрирует наивность, которую я думал, что перерос. Ни одна женщина не вынуждала меня думать, что я влюблен в нее. Я сам соблазнялся. Я из тех идиотов, которые легко влюбляются.

Перелистывая назад эту тетрадь, я нахожу, что последнее предложение выше — самая умная вещь, которую я написал здесь. На самом деле, я могу начать новую игру, основанную на определении того, сколько типов идиотов я из себя представляю.

Я тот тип идиота, который хочет писать великую музыку, хотя ничто не поощряет меня думать, что у меня есть талант. Я тот тип идиота, который хотел бы построить автокинотон — самодвижущуюся карету. Я тот тип идиота, который не хочет становиться императором Европы, хотя большой заговор астрологов и волшебников считает, что это моя судьба, и готов пойти на все, чтобы помочь мне взойти на трон. Я — тип идиота, который живет в хижине вдали от цивилизации, размышляя о том, сколько типов идиотов из себя представляет. Я — тип идиота, который живет в этой одинокой хижине, мастурбируя, хотя опыт доказал, что я достаточно привлекателен, чтобы получать всех любовниц, каких захочется. Ну что ж, хотя бы я не из тех идиотов, которые притворяются, что это бегство от человечества – «целибат» и «чистота».

И напоследок самые сливки: я тот тип идиота, который все еще влюблен в миф, именуемый «Мария Мальдонадо», хотя настоящая женщина с таким именем на четырнадцать лет старше мифа, без сомнения, уже имеет четверых или пятерых детей и, конечно, не выглядит, не думает и не чувствует, как образ Божественной девушки в моем уме.

Честное слово, я только сейчас понял, что Данте был таким же идиотом, как и я. На самом деле, он и я воспеваем в поэзии и музыке один и тот же Платонический архетип вечной женственности; разве что нашли разных человеческих женщин, на которых можно возложить миф.

Секрет политической и жреческой власти: никогда не осознавать, какой ты идиот.

Секрет мудрости? Открыть для себя каждый тип идиота, которые из себя представляешь, не упуская ни одного. Тот, кого вы упускаете из виду, — создаст ваши главные бедствия.

Честность разрушила больше дружб, чем предательство. Никогда никому ничего не говори «для его же блага».

Опера – почти вся о том, каково влюбляться, и очень мало о том, каково растить детей. Возможно, именно поэтому мы предпочитаем ее жизни, а в ней все как раз наоборот.

Купец покупает вещи настолько дешево, насколько это возможно, и продает их настолько дорого, насколько это возможно, но вещи имеют некоторую ценность, иначе никто не купил бы их. Священник продает несуществующие вещи и вымогает каждый пенни, который он может получить. Поэтому купцы — более достойная профессия. Q.E.D.²

Почему музыка — величайшее из искусств? Потому что я знаю о ней больше, чем о любом другом искусстве. Почему Неаполь — самый красивый город в мире? Потому что я там вырос. Живопись и Берлин никогда не будут так важны для меня, но для художников и берлинцев они — бесподобны. Все эмоции и идеи одинаково относительны. Мы чувствуем и думаем то, что наша история склоняет нас чувствовать и думать.

С каждым днем я становлюсь все меньше человеком и все больше животным. То есть я, наконец, больше и меньше, чем неаполитанский музыкант.

Вчера, наблюдая, как бобры строят плотину, я был удивлен аргументами, которые слышал в Парижском университете о том, «является» ли такое поведение разумным или инстинктивным. Я боюсь, что одно маленькое слово «означает» свело с ума всю Европу.

«Я» или эго — это злокачественный прирост, фактически рак, вызванный обществом других людей. Я думаю, что это заразно, и язык может быть средством, с помощью которого заражается каждое новое поколение.

Личина — это болезненный нарост на эго, а религия — это среда, посредством которой оно заражает всех нас.

Яблоки растут на яблоне без какого-либо центрального совета планирования, ведь так? Закат не нуждается в художественном руководителе, не так ли? Как сказано в Евангелии от Магдалины, поразительно, что такое огромное богатство пришло сюда, чтобы пребывать в нищете.

Более точное определение эго, чем вчерашнее: Эго — это социальная фикция, за которую один человек разом во всем виноват.

Это зверство — учить невинных детей Ветхому Завету и европейской истории. Такое знание может вывести из равновесия, если ты недостаточно взрослый и крепкий, чтобы смириться с тем, что большинство мужчин — преступные маньяки.

«Означает», «означает», «означает» — идиотизм этого слова преследует меня. Если бы оно было упразднено, человеческая мысль могла бы начать обретать смысл. Я не знаю, что такое «означает», я знаю только, каким оно кажется мне в этот момент.

Вчера я несколько часов развлекался, пытаясь «объяснить» хоть одну травинку к собственному удовлетворению. Я поражен тем, что некоторые профессора, которых я встречал в Неаполе и Париже, считают, что они могут объяснить нечто столь сложное, как омар, и что теологи пытаются объяснить сам мир.

Сегодня я снова повторил старый монастырский эксперимент, глядя на травинку в течение часа, не пытаясь понять или объяснить ее вообще. Результат был еще более ошеломляющим, чем моя попытка объяснить всю траву. Это стало еще более поразительным, когда я внезапно заново открыл и живо пережил то, чему научил меня Юм много лет назад, а именно, что я вообще не вижу травы, а только мысленную картину травы, созданную моим мозгом.

Никто не видит очевидного. Никто не замечает обычного. На квадратном ярде земли чудес больше, чем во всех баснях Церкви.

Я вдруг понял, почему мой автокинотон никогда не работал. Что мне нужно сделать, так это просто создать контролируемые взрывы. Странно, что мне потребовалось так много времени, чтобы увидеть это. Я всегда знал это о своей музыке.

В жизни есть вещи и похуже, чем то, что я пережил в Бастилии. Например, пытаться прочесть английский роман.

В лесу труп собаки. Кровь похожа на человеческую. Я думаю: подсказки есть везде, но мы их не видим. Это простое пижонство заставляет нас думать, что мы не животные, или же шум и суета человеческого общества мешают нам ясно мыслить, пока мы сознательно не уходим в изоляцию?

Я начинаю верить в собственную теорию эволюции жизни, а это дурной знак. Человек, который верит в свою собственную теорию, почти священник. Нужно сомневаться во всем, особенно в своих собственных моментах озарения и прозрения.

Я наблюдаю за утками в пруду и замечаю, как часто они ссорятся из-за пространства и территории. Я предполагаю, что это может быть объяснено как врожденный рефлекс, но также подозреваю, что утки так развлекаются, потому что это развеивает скуку. Конечно, если бы они могли говорить, они, без сомнения, объяснили бы эту борьбу в терминах чести, долга и воли Божьей. К счастью, среди уток нет газетчиков, так что ссоры прекращаются после того, как все досыта развлекутся кряканьем и жалобами и наупражняют свои крылатые мышцы в оперных жестах.

У волков, как и у уток, своя политика. «Король» волк может вести себя так же надменно, как и любой человеческий монарх, но он кажется гораздо менее льстивым и изворотливым.

Как я заметил, и у земляных червей есть свой тип общества. Я начинаю опасаться, что политика вездесуща, а это значит, что глупость — квинтэссенция жизни.

Серьезные мужчины неизбежно неглубоки, так же как добродетельные женщины всегда скучны. Нужно быть хоть немного негодяем, чтобы познать свои глубины.

Я был прав, отринув Вивальди в юности, когда он был в моде. Если искусство не пребывает в постоянной революции, оно атрофируется. Теперь, когда я начинаю обретать свой собственный голос, я могу наслаждаться Вивальди, не становясь его эхом.

Я получил достаточно иезуитского образования, чтобы сомневаться в своей честности даже перед самим собой. Никто никогда не писал честных автобиографий. Интуитивно все мы понимаем, что это правда, и знаем, почему это правда. Но вот только мы забываем, что все теологические и философские теории — это замаскированные автобиографии.

Я должен пересмотреть предыдущую заметку: политика не повсеместна. Деревья существуют в чистой анархии, гоббсовской войне всех против всех. Обычно мы этого не замечаем, потому что их борьба происходит в ином масштабе времени, нежели животная жизнь.

Природа, как и музыка, не имеет непреложных законов, только сезонную моду. Животная политика (клан, вождь клана и т.д.) может быть своего рода причудой. Деревья были здесь до нас и могут остаться здесь после нас.

Я не могу поверить, что человеческое чрево способно проглотить все, или что человеческий мозг способен понять все. И физически, и ментально я животное, которое может переварить вот столько-то, и не больше.

В высших состояниях медитации я усваиваю многое, гораздо больше, чем обычно, но сомневаюсь, что усваиваю действительно «все». Мистики никогда не были самокритичны или честны: эти дисциплины — самые драгоценные изобретения нашего века разума.

Возможно, Вейсгаупт прав, и миру крайне необходимо одно-два столетия жестокого материализма, чтобы уравновесить тарабарщину мистиков и галлюцинации теологов. Тогда, возможно, мы будем способны медитировать и узнавать что-то ценное из этого опыта.

У природы есть своя мелодия, гармония и контрапункт, но истинная радость глуши подобна музыке: не из-за того, что «законы» соблюдаются, а потому, что все это так изумительно бесполезно.

В природе и музыке «законы» придумываются постфактум, чтобы якобы «объяснить» — а на самом деле затуманить — то, что было сделано спонтанностью и волей к силе

Если я вообще правильно их понимаю, Вейсгаупт и его дружки из иллюминатов хотят ликвидировать христианство, захватив власть и приказав всем стать разумными на следующий день после обеда. Это все равно, что пытаться «вылечить» детство, приказав всем пятилетним немедленно стать двадцатилетними. Созревание занимает некоторое время у детей и гораздо больше времени у вида.

Теперь мне все кажется игрой. Я даже подозреваю, что «закон», «необходимость» и «детерминизм» были изобретены скучными людьми в пыльных читальных залах. «Естественное право» — это вздор нашего века.

Иногда я начинаю слышать звук собственной крови. Полагаю, что скоро услышу звук моей руки, двигающейся в пустом воздухе.

Это знает каждый художник: какими бы прекрасными ни были работы моих современников, я могу найти в них что-то неправильное, если достаточно постараюсь.

Это знает каждый критик: даже те, кто не может творить, могут подняться на ноги и пописать на творцов.

Птицы время от времени поют, чтобы подавать друг другу сигналы — еще одна форма «языка» — но в основном они поют, потому что это их радует, как и меня радует создание музыки.

Вивальди: неаполитанская жара, неаполитанский эротизм, неаполитанское язычество захватывают их «христианские» праздники.

Моцарт: планеты вращаются по Ньютоновым орбитам, пока играют дети и поют птицы.

И.С. Бах: обнаженная богиня, компас, масонский квадрат.

И.К. Бах: черный опиум в роскошном и дорогом борделе.

К.Ф.Э. Бах: вы видите самую великолепную женщину в мире, а затем замечаете, что у нее нервный тик.

Это случилось: я действительно слышал, как моя рука двигалась в пустом воздухе. Несколько часов спустя трава стала зеленее, а небо — голубее. Это не слияние эго и мира, которому учит ремесло; это то, что восточные мудрецы называют чистым умом.

Проклятые блохи. Если бы их не было, я все еще был бы пантеистом.

Низко летят гуси в сумерках: мое сердце парит вместе с ними. Если бы я все еще верил в Бога, вся эта красота была бы восхитительной, но искусственной. Именно потому, что я потерял Бога, я нашел Пана.

Предположив справедливости ради, что христианство истинно, я все же имел бы при себе несколько полезных советов, если бы присутствовал при сотворении мира. Если бы у Папы Тетраграмматона была какая-то божественная причина вводить некоторое количество фекального вещества в нашу пищу, чтобы отравлять некоторых из нас каждое поколение, Он все равно мог бы сделать это с помощью существ менее раздражающих, чем мухи.

Механическая картина Вселенной, как и теологическая картина, — это всего лишь картина. Бытие больше, чем любая модель, которая сама по себе не представляет точный размер бытия (которое не имеет размера…).

Если вы не можете задеть чувства части своей аудитории, нет никакого смысла быть художником вообще.

Я не могу себе представить, чтобы Бог Ветхого Завета создал всю эту красоту. Если бы он попытался сделать хотя бы один дубовый лист, он бы испортил работу, впал в уныние, а затем пролил серу на два города и послал чуму на пять народов, просто чтобы выразить свою детскую обиду.

Мой автокинотон, однажды доведенный до совершенства, будет не только путешествовать без лошадей, но и летать над крышами домов. Если я скажу это в Королевском научном обществе, они захотят отправить меня в Бедлам.

Я предвижу, что поклонение влечениям когда-нибудь будет иметь своих священников и пророков, как поклонение интеллекту имеет сегодня.

В каком-то столетии может начаться Священная война между последователями бога Руссо и культом пророка Вольтера.

Насколько я могу судить, научные знания удвоились примерно со времен Леонардо. Это, по-видимому, возрастающая дифференциальная функция, поэтому до 1920 года знания снова удвоятся. К тому времени мой автокинотон будет летать, даже если я никогда не найду способ построить рабочую модель. Более поздний механик преуспеет, если я потерплю неудачу. К 2020 году автокинотон сможет даже долететь до Луны.

Если кто-нибудь когда-нибудь найдет этот дневник, эта страница окончательно убедит их, что я сошел с ума здесь, в большом лесу.

Если человечество — это единое существо, как я обнаружил в то утро, когда дрался на дуэли с Карло, то это также всего лишь одна клетка в гораздо большем существе, которое составляет всю тотальность жизни. Так как слово «пантеизм» едва ли освещает эту мысль, я должен отчеканить свое собственное слово. Я думаю, что мое теперешнее понимание можно назвать панвитализмом. Нигде нет правителя, но повсюду существуют иерархии конкурирующих разумных существ, движимых радостью творчества и волей к силе.

Дневник — это единственное место, где можно рассуждать философично, не попадая немедля под наблюдение полиции.

Если большое бисексуальное существо по имени «Жизнь» хочет сбежать с этой планеты, то я должен считать себя одной из специализированных клеток, работающих над этим проектом. Моя музыка звучит призывно, моя неуклюжая автокинотонная потуга — попытка сделать сон реальностью. Я сбежал из монастыря, потому что не могу позволить себе тратить время на то, чтобы быть императором. У меня есть более важная работа. Я хочу стать концертмейстером будущей эволюции.

Песня земли — это совершенный экстаз. Только индивидуум грустит и выражает недовольство.

Старый Бах объясняет вселенную лучше, чем Ньютон. Нет — поправься. Иоганн Себастьян объясняет такому уму, как мой, больше, чем Ньютон. Я не знаю, что такое «означает»; я знаю только то, что может усвоить мой ум.

Любой, кто учился в Университете, знает, как спорить с другими. Только мудрые знают, как спорить с собой.

Когда вы совершенно одиноки, сами звезды — ваши спутники.

Если музыка — величайшее из искусств, как мне нравится думать, то почему ее лучше всего понимают дети и животные?

Я так же не важен для муравьев, как человек в Китае не важен для меня. Более того: я могу представить себе человека в Китае. Сомневаюсь, что муравьи могут представить себе меня.

Почему сексуальный аппетит вызывает столько невыразимой радости и иррационального страдания, столько самоубийственного и смертоносного безумия и столько абсурдных теологических разглагольствований? Потому что каждый сексуальный выбор будет играть роль в определении темперамента и талантов следующего поколения, а также всех будущих поколений, которые унаследуют землю после нас. Проще говоря, всего один дружеский перепихон может наполнить континент отморозками или гениями всего за несколько тысяч лет.

Обратите внимание на вышесказанное: все евреененавистники утверждают, что «они» умнее «нас». Если в этой легенде и есть доля правды, то только потому, что евреи никогда не уговаривали своих самых блестящих молодых людей идти в монастыри и оставлять свое семя на одноместных матрасах. Монашество, возможно, обезлюдело Европу на несколько миллионов возможных Леонардо.

Рано или поздно я выгоню блох из хижины; или я сдамся и научусь жить с маленькими ублюдками в моей постели, моей еде, моей одежде, моем всем; или я вернусь назад к цивилизации, и они победят. С блохами нельзя договориться.

Пока я медитировал, ко мне снова явился знахарь Мискасквомиш. Он был таким же плотным и реальным, как дядя Пьетро, когда явился мне в темнице, где Мальтийские рыцари держали меня в плену. Я подозреваю, что он — та часть моего сознания, которая боится моей собственной радости и свободы.

Средневековое тщеславие: желание служить Богу.

Современное тщеславие: желание служить человечеству. «Бог» и «человечество» могут нуждаться во мне так же, как я в блохах.

Наука в прошлом столетии научила нас думать самостоятельно и верить собственным наблюдениям вопреки всем свидетельствам авторитетов. Наука сегодня все чаще говорит нам, что наши мысли и наблюдения достойны порицания, если они противоречат ее догмам. Следующие два столетия, возможно, должны будут бороться за свободу индивидуального ума против науки, как последние два столетия боролись против теологии.

Деревья знают, что я здесь, точно так же, как волки и медведи. Я вовсе не уверен, что муравьи знают, что я здесь, и им было бы все равно, если бы они знали.

Я был слишком строг к священникам и юристам в этих записках. Если бы их не было, в этом мире было бы гораздо меньше поводов для смеха.

Ошибка деистов: они признают Бога церквей вздорным тираном, увеличенным образом священников, которые изобрели этого бога. Тогда деисты, в свою очередь, представляют Бога как механического изобретателя: увеличенный образ их собственного разума. Единственный «Бог», которого я вижу в природе, не является ни моралистом, ни рационалистом. Его главная особенность — пылкая страсть к созданию бесконечных разновидностей уродливых маленьких жучков.

Бог природы по своей сути множественен и, как минимум, двойственен. Песня земли — это песня конфликта, а не его разрешения.

Вся история есть опровержение на опыте учения о том, что у Бога природы есть какие-то нравственные принципы или цели, которые мы можем понять. Сообщение, что у него есть мораль и цели за пределами нашего понимания, может быть утешительно для скорбящих и умиротворяюще для гневных, но не содержит никакого смысла. Это сродни утверждению, что в подвале зарыто сокровище, к которому мы никогда не сможем получить доступ. Какая бы «истина» ни содержалась в непроверяемом утверждении, она не имеет отношения к тому, кто я, где я и что на самом деле происходит вокруг меня.

Если бы индейки могли мыслить, они бы сомневались в Боге из-за существования ястребов. Если бы ястребы могли мыслить, они бы сомневались в Боге из-за существования людей со стрелами. Если бы люди со стрелами могли мыслить, они бы никогда не изобрели Бога.

Молодые знают все. Зрелые сомневаются во всем.

Все законы похожи на баварские сосиски: их гораздо легче проглотить, если вы не видели, как они были приготовлены.

Глупость французских атеистов: они верят, что мир без монарха или парламента — Бога или богов — лишена разума. Яблочное семя знает все, что ему нужно знать, чтобы стать яблоком.

Если вся жизнь едина, то блохи — мои братья? Да, но часто братья не могут жить в одном доме.

Эта записка о яблочном зернышке была чрезмерно упрощенной. Оно не знает «всего» о том, как стать яблоком; часть «знания» находится в дожде, солнце, почве. Наша единственная большая ошибка, оставшаяся от христианского богословия, состоит в том, что мы для всего ищем монарха или первопричину. Трудно воспринять то, что находится прямо перед нашим носом — что хаос имеет свою собственную рациональность.

Мое «разумение» находится не в моей голове. Отчасти оно находится в истории латино-итальянских языков, отчасти в истории других европейских языков, которыми я овладел, отчасти в музыке, отчасти в книгах по философии и механике, которые я читал.

Теист и атеист одинаково предполагают, что где-то есть централизованный «ум» («Бог»), либо его нет. Но «ум» бытия так же децентрализован, как и мой «ум», то есть как языки Европы. Он развивается так же, как мы развиваемся. Это не существительное, а глагол, не танцор, а танец. Для ясности это учение никогда не должно называться пантеизмом, но панвитализмом.

Неаполитанцы не смеют противоречить своим священникам. Англичане не смеют противоречить своим ученым. Ментальное невольничество имеет свои прихоти и моды.

Главное условие для удовлетворенности — плохая память.

Я возвращаюсь в ясны й ум все чаще и чаще. Вчера это случилось, когда лягушка прыгнула в лужу. Сегодня, когда я снова услышал звук собственных рук, хлопающих в воздухе. В этом нет ничего особенного, и если это случается с идиотом, это просто делает его более счастливым идиотом. Медитация бесполезна без тренировки скептического наблюдения за происходящим.

Природа лишена свободы воли и детерминизма. Есть тонкая и безотлагательная корректировка, но нет принуждения.

Нет никакого «я» внутри и никакого «Бога» снаружи. Чистый ум — это чистый хаос, со 100-процентным приспособлением каждого отдельного атома к целому.

Попробуй еще раз, последний. «Я» — это столько же снаружи, сколько и внутри. «Мир» находится как внутри, так и снаружи. Евклидова геометрия хороша для архитекторов, но не включает в себя данные психологии.

И еще одна попытка сказать то же самое: мир находится внутри моей головы, и моя голова находится внутри мира, и если эти два утверждения противоречат друг другу в логике, они все еще верны в опыте.

Я убиваю, чтобы есть, как и любое другое животное. Я сочиняю музыку, как птицы. Я испражняюсь на землю, как медведи. Есть ли что-то более чудесное, чем знать это? Я ошибаюсь только тогда, когда начинаю философствовать и объяснять.

Смелость — такая же привычка, как и любая другая. Как и трусость.

Если бы все в мире было полезным и рациональным, только англичане были бы счастливы.

Каждое заключение — это чрезмерное упрощение, в том числе и это. Каждая истина — это полуправда, в том числе и эта.

Я могу так просто выразить все это в музыке, но когда я пытаюсь сказать это словами, только парадокс и бессмыслица приближены к тому, что я имею в виду.

Каждый ком земли — это часть процесса, который делает деревья возможными. Каждое дерево -это часть процесса, который сделал возможным меня. И я являюсь частью процесса, который сделает возможным то, что настолько превосходит человеческое существо, что я не могу себе этого представить, разве что смутно.

И все же, и все же, и все же — это не процесс. Он безупречно завершается каждую секунду. Все утверждения о нем относительно истинны, относительно ложны и относительно бессмысленны.

Целая земля — это только одна клетка в растущем, танцующем, эволюционирующем организме, который мы называем галактикой.

Все, что я написал, было настолько точным и научным, насколько это было возможно, но это всего лишь фиксация того, что происходит с сознанием, когда изоляция сочетается с глубокой медитацией. Реальность обычного эгоцентричного человека в обычном городе так же «реальна», как и то, что я испытываю здесь.

Нет никаких «заблуждений». Все истинно для того, кто переживает это.

Карнавалы популярны, потому что они позволяют нам надевать маски поверх наших личин.

Величайшее открытие, которое я сделал за всю свою жизнь: если не хочется инстинктивно притопывать в такт ногами, это плохая музыка. Это всего лишь риторический шум.

Здесь, в одиночестве, достичь ясности сознания гораздо легче, чем в монастыре, где меня учили просветленные мастера. Просветленный мастер идеально подходит только в том случае, если ваша цель — стать невежественным рабом.

«Исключенное третье» между теизмом и атеизмом — миллионы рациональных умов в каждом атоме, но нигде нет стазиса. Хаос, в котором каждый квант бытия являет волю к силе.

Формы возникают из хаоса, задерживаются на некоторое время, исчезают и заменяются новыми формами. Это абсолютно все, что я знаю. Все остальное — домыслы, то есть приобретенные предрассудки и дикие догадки.

Великое одиночество и великое прощение борются, чтобы захватить мое сердце и вырвать меня из моей свободы. В конце концов, легко любить человечество, если в радиусе тысячи миль нет ни одного сукиного сына.

Должен ли я подвести итог всему тому, чему научился в своем одиночестве и свободе? Паутина жизни — это прекрасный и бессмысленный танец. Паутина жизни — это процесс с перемещающейся целью. Паутина жизни — это совершенно законченное произведение искусства прямо там, где я сейчас нахожусь.

Все эти утверждения не могут быть истинными в логике, но тем не менее они истинны. Тем хуже для логики.

Паутина жизни — это также неразрывное единство (я и медведь — братья), и части этого единства находятся в состоянии войны с другими частями. Хаос господствует над всем, в совершенной гармонии.

Падает снег, и деревья становятся белыми. Зима приходит без каких-либо счетоводов или комиссий, планирующих форму каждой снежинки.

Я думаю, что становлюсь слабоумным. Я ничего не понимаю. Я с изумлением смотрю на все вокруг.

Библия уверяет нас, что в горсти пыли таится страх. Типичная религиозная мания. В горсти пыли заключен бесконечный экстаз. Самая глупая ошибка рационалистов: их концепция «неодушевленной материи». Энергия звезд и жизнь всех существ заключены в каждом атоме.

Мы можем думать только о том, о чем можем говорить. Мышление — это разговор с самим собой. Там, где не хватает слов, мы вынуждены писать музыку или говорить шутками и иносказаниями.

Интеллектуальная лень и здравый смысл — это одно и то же. Здравый смысл — это просто торговое название фирмы.

Величайшая глупость — думать, что этот момент может быть иным, чем он есть. Вторая величайшая глупость — это винить себя за то, что в данный момент ты такой, какой есть. Третья величайшая глупость — найти кого-то другого, кого можно обвинить.

Первая глупость называется воображением, вторая — совестью, а третья — улучшением мира. Все эти глупости — извращения языка, основанные на сравнении того, о чем мы можем думать, с тем, с чем мы действительно сталкиваемся и что переживаем.

Именно эти языковые извращения сделали нас людьми и еще могут сделать нас более чем людьми. Если бы мы были полностью в здравом уме, мы бы никогда не думали ни о чем, кроме того, что мы действительно встречаем и переживаем, как другие животные.

Животные проявляют все человеческие эмоции, но только в настоящем времени. Они не размышляют о прошлом и не беспокоятся о будущем, потому что у них нет языка для описания событий, не присутствующих в восприятии в данный момент. Вот почему они счастливее и менее изобретательны, чем люди.

Я должен сжечь эти страницы, когда уйду отсюда. Не дай бог, чтобы кто-нибудь их нашел. «Панвитализм» может стать новой религией, и я буду первым еретиком, которого сожгут за то, что он утверждает, что это всего лишь теория, а не доказанная истина.

Воля к силе была волнующей концепцией, когда я думал о ней, но теперь я вижу, что это просто еще одно объяснение, созданное постфактум, чтобы объяснить то, что является единственно возможным результатом всех векторов и траекторий в паутине Хаоса. Я был ближе к цели, когда сказал, что все это игра.

Я предвижу возможность худшую, чем новая церковь панвитализма, которая произойдет только в том случае, если теологи примут мои идеи. Если нынешний джентльменский клуб науки придет к идее единства жизни, они превратят ее в учение о панмеханизме.

Говорить вообще — значит лгать в равной мере либо (а) из вежливости, либо (б) из тщеславия, либо (в) из более предосудительных побуждений, то есть обмана и предательства, либо (Г) потому, что язык не может вместить наши глубочайшие переживания и прозрения. Чем дольше человек молчит, тем легче перестать лгать даже самому себе и начинает видеть, что скрывается за условной личиной.

За личиной политики и жречества: воля к силе.

За личиной воли к силе: экстаз танца, радость бессмысленной игры.

За личиной танца и игры: хаос и пустота.

За личиной хаоса и пустоты: мой простой ум пытается объяснить впечатления, которые на меня обрушиваются.

Ты столь же велик как то, что ты любишь, и точно так же ничтожен как то, чему позволяешь раздражать тебя.

Выстрелы далеко-далеко отсюда. Сперва я подумал, что это раскаты грома. Нет, это просто идиоты творят историю.

Одиночество снова нападает на меня. Ах, беседы умных мужчин и женщин… любовь женщин… особая любовь одной женщины… становление отцом может быть самым поучительным опытом. Голос искушения говорит мне, что я должен быть не мудрецом, а участником.

Следы индейки на снегу. В одно мгновение это простое видение доказало и опровергло все мои теории. Индюшачьи следы на снегу, и никакой закон не определял, в каком направлении и куда поворачивает птица. Вдалеке гудит гусь, потом воет волк.

Индюшачьи следы на снегу: птица ходит то в одну сторону, то в другую.

Я близок к концу того, что можно выразить словами.

Это правда, это правда, это правда:

следы индейки на снегу

блохи в моей одежде

Я замерз и голоден.

Все это связано.