Роберт Антон Уилсон

Исторические Хроники Иллюминатов

Том 3 Обратители законов

Глава 8

Моя зеленорукая леди

Лусвортшир 1777

52 карты в 4 мастях,

52 недели в 4 сезонах

Как то было угодно Госпоже, Мария Бэбкок стала ведьмой без какого-либо внутреннего конфликта по поводу столь важного шага, как и в случае, когда она стала революционеркой. Ибо закон Великого Делания — это необходимость, а не случайность, и путь в каждом отдельном случае проложен для того, кто должен идти по нему; да, для того, кто должен идти по нему.

DE CAECITIA HOMINUM¹

Стоит знать, что ближайшим доверенным лицом Марии в Лусвортшире с самого рождения ее первенца стала старая Кайт, городская повитуха и травница, и все знали, что Кайт — ведьма. Но то был Век разума, поэтому никто не верил, что Кайт накладывает порчу на коров или летает на метле по воздуху; все просто считали, что старая карга «суеверна» и немного старомодна. Даже люди, которые использовали травы Кайт, когда лекарства доктора не помогали им, не думали, что в старой леди есть что-то злое или сверхъестественное, и, конечно же, они не думали, что травы обладали магическими свойствами — просто некоторые из них иногда работали, вот и все.

Мария знала, что старая Кайт обладает тайными и эзотерическими знаниями не только относительно трав, но и об искусствах тайных и малопонятных. После рождения Урсулы, — день, когда Кайт «случайно» оказалась рядом, а доктор Коали отсутствовал, — Мария настояла на том, чтобы Кайт присутствовала при ее следующих двух родах, когда на свет появились Мэри-Энн и маленький Джонни. Старая повитуха знала о «женских мистериях», как она называла свою специальность, больше, чем доктор Коали или любой другой врач в округе. И вообще она считала, что женские проблемы должны лечиться женщинами-врачами, и однажды сказала Марии, что когда-нибудь, в будущем, такие женщины как она будут приняты в медицинские школы и смогут стать врачами.

Мария сказала ей, что это произойдет только тогда, когда мир, благодаря возрастанию мудрости и ослабеванию глупости, больше не будет верить, что для научного практикования медицины обязательно необходим писюн. Старуха радостно засмеялась и сказала: «Вы редкостный человек, Миледи».

DE PERICULO JOCORUM AMORIS²

И поэтому вполне ожидаемо, что однажды, когда старая Кайт заглянула к ней дать советы по поводу проблем с зубами у Джонни, Мария прямо спросила ее о том, о чем она никогда не спросила бы у врача-мужчины.

— Чтобы не отстраняться от моего мужа, которого я люблю, — спросила она, — есть ли в ваших знаниях какой-нибудь секрет, с помощью которого я могу избежать обыкновенного несчастья — каждый год беременеть до тех пор, пока я совсем не иссякну?

— Ага, — сказала Кайт. – Я уж думала, в каком году ты спросишь об этом.

— А ты мне расскажешь?

— Так я и сделаю, миледи, а вы будете все такой же храброй, как я полагаю. Это секрет ремесла.

Все, что Мария знала о «ремесле», это то, что Кайт использовала его при родах. Оно включало в себя здравый смысл, интуицию, великую толику любви и некоторые таинственные сущности или элементалы, видимые только Кайт, именуемые Робин, Марион, Орфей и Брида.

— А как можно узнать секреты этого ремесла? — прямо спросила Мария.

— Путем посвящения, Миледи. — Тут старуха внимательно посмотрела на нее. – Коль у девушки есть сердце, она сможет научиться этому искусству.

Мария знала, что Джон прошел через несколько посвящений, чтобы узнать секреты масонства, чем бы они ни были. Такие оккультные общества были еще вполне нормальными даже в век разума. В то же время Мария знала, что меньше ста лет назад ее и старую Кайт могли бы сжечь за то, что они обсуждали, ибо таковы были слепота и фанатизм черных братьев тех дней. В Неаполе, где инквизиция выжила, костры все еще теоретически были возможны, хотя последний случался много лет назад.

Она простосердечно спросила:

— Когда я смогу получить посвящение?

DE LIBRA, IN QUA QUATTUOR VIRTUTES AEQUIPOLLENT³

Мария была инициирована 1 мая 1777 года — в один из «квартальных дней», по словам Кайт. Остальные приходились на летнее солнцестояние, Хэллоуин и зимнее солнцестояние, и каждый квартальный день «открывал врата» для одного из «хранителей» — Робина, Марион, Орфея или Бриды. Два хранителя были мужчинами, две — женщинами, как объяснила заранее старая Кайт, потому что их ремесло связано с уравновешиванием энергий, и это самый древний секрет магического искусства. Четыре времени года, четыре хранителя, четыре масти колоды таро, четыре «элемента» алхимии — все они содержали один и тот же символический язык, и все обладающие интуицией люди понимали кое-что из него, но Кайт сказала, что даже мудрейший может изучать его всю свою жизнь и не понимать до конца всего. Эти равновесия, говорит она, сильнее мысли, ибо они суть условия и предпосылки самого разума и основа воли, которая есть рулевой и проводник к жизни, любви и свободе; да, рулевой и проводник к жизни, любви и свободе. Аминь.

Посвящение проходило в лесах к северу от Лусвортшира, а в мае ночи празднующей Англии — все еще инеистые и болезненно зябкие. Мария криво усмехнулась, подумав, что масоны были умнее ведьм в одном отношении: они проводили свои посвящения в закрытом помещении и избегали возможного вреда в виде обморожения; да, они проводили свои посвящения в закрытом помещении возможного вреда – в виде обморожения.

Она была с завязанными глазами и по очереди говорила с каждым из хранителей, пока ее вели в своеобразном закручивающемся внутрь спиральном танце. Конечно, хранители были персонифицированы людьми из кружка старой Кайт, или ковена, или как там это называется. У каждого была своя формула силы для Марии, и эти формулы были таковы: «имей достаточно ума, чтобы знать», «иметь достаточно живота, чтобы сметь», «имей достаточно сердца, чтобы желать» и, наконец, «имей достаточно здравого смысла, чтобы хранить молчание».

— Прислушайтесь, прислушайтесь как можно усердней, все вы, кто когда-нибудь сможет проложить путь Луны и войти во врата розового Рубина и белого золота во дворец блаженства, ибо здесь есть четыре правила с четырьмя значениями каждое, и только одна мудрость может найти четыре применения каждому из них.

Затем Мария сняла повязку и осталась наедине с Зеленорукавой.

Остальные исчезли — вероятно, спрятавшись за деревьями.

DE FORMULAE FEMINAE⁴

Мария знала, что все это восходит к тому, что старая Кайт называла «временем костров». Если бы Мария была церковным шпионом или передумала быть членом ремесла, она не смогла бы опознать никого, кроме того, кто осмелился привести ее сюда, самой старой Кайт, ибо это правило ремесла обязательное для всех, и это угодно Госпоже.

Зеленорукавая была самой прекрасной и самой возвышенной богиней, одетой только в листья и ранние весенние цветы, самые благоухающие. И листья одеяния были самыми сочно-зелеными, а цветы — самыми насыщенно синими, красными и желтыми, как редкие драгоценности, да, как редкие драгоценности. И в самом деле, Зеленорукавая очень походила на Кайт, но казалась по меньшей мере лет на сорок моложе и не имела никаких личных черт старой женщины ни в осанке, ни в выражении лица, ни даже в языке. Она говорила почти без акцента и почти без человеческих интонаций.

Старая Кайт была одержима Зеленорукавой.

Она сказала Марии, что они встречались раньше, много раз, во многие века, и что Мария была инициирована таким образом во многих жизнях. Она сказала, что Мария ни разу в своей жизни не пожалеет о своем выборе, когда снова вернется к ремеслу прежних времен, да, к ремеслу прежних времен.

Затем она приказала Марии лечь на землю лицом вниз, дабы научиться постигать энергию весны, стихийную силу, называемую Робином и Рыцарем Жезлов, алхимическим огнем, который разогревает космическую печь. Да, и воистину яростно и зловеще она предупредила Марию, чтобы та не вставала, пока ее не позовут.

После этого сами минуты казались пустыми часами. На Марию, несмотря на все свое доверие к старой Кайт и великую любовь, которую она питала к ней, начали накатывать волны сомнений и угрызения совести от тревоги. Она боялась, что под ее одежду могут заползти уродливые твари и укусят ее, и что какие-нибудь мерзкие и скользкие существа оставят у нее язвы. Она начала негодовать по поводу всей этой ритуальной мистификации. Ей было холодно и сыро, и она подумала, что результатом этой архаичной и друидической чепухи может стать насморк или смертельный грипп.

Затем она вспомнила о целительной силе в своих руках и начала использовать ее.

Земля снова стала теплой и безопасной. Ничто не причинит ей вреда. Вместо этого все живые и крошечные существа Госпожи, растущие или живущие в почве, начали резонировать с исцеляющими лучами Марии и возвращать ей тепло. Она поняла, что символизирует Рыцарь Жезлов и почему алхимический «огонь» — это не обычный огонь. Она поняла, почему квартальные дни так важны, и как Эрос, воспроизведение и четыре времени года являются метками на космических часах, отсчитывающих секунды безбрежной вечности. Она почувствовала ту радость, которая вознесла ее к звездам, да-да, к звездам, как когда она впервые услышала ораторию мистера Дж. Генделя «Мессия».

Ибо Он — как огонь расплавляющий.

— Поднимайся уже. Нет смысла мерзнуть, миледи.

Это снова был голос Кайт, на ее собственном языке. «Зеленорукавая» вернулась в то место, которое Кайт называла «другой стороной», где обитали элементалы, когда их не призывали к Ремеслу. Та сторона, в некотором смысле, была частью разума, но не индивидуального разума одной женщины или одного мужчины, а Разума, который был, есть и будет во всех перестановках сознания во всех сущностях, независимо от того, были ли они в прошлом, есть ли они в настоящем или им еще только предстоит быть.

Старая Кайт отвела Марию обратно в свой домик, заварила чай и научила ее первому секрету ремесла: губка, хорошо смоченная уксусом, вставляется во влагалище перед любовными забавами и играми, затем оставляется там на всю ночь и вынимается только утром, после того как сэр Шантеклер, повелитель куриных бегов, повышает свой голос, чтобы прокукарекать. И трижды повторяется эта рифма:

Люблю детей, что я творю

Но еще один может значить могилу мою

Зеленорукавая, будь со мной!

Пакс Сакс Серакс!

DE LUDO AMORIS⁵

В следующем году Мария практиковала эту старинную противозачаточную терапию и больше не беременела. Тем временем она прошла еще три инициации, на протяжении трех оставшихся квартальных дней, и узнала, что ремесло также включает много суеверий и столько же незаурядного здравого смысла, много гинекологических знаний, неизвестных или малоизвестных всем мужчинам-медикам, которые так гордились своими чудесными писюнами, что никогда не задумывались спросить мнение женщины о женских материях, и запутанную систему сезонной символики, которая, как казалось, обретала больше смысла на полпути между математикой и поэзией.

Робин, огненная дионисийская энергия весны, как поняла Мария, была духом с самого зарождения сознания, когда писюн впервые стал святым. Так же как и Орфей — воздушная осенняя энергия практических искусств и чистых наук. Но эти солнечные фаллические силы были «уравновешены», как сказала Кайт, лунными феминными силами — водянистой летней энергией Марион и земной зимней энергией Бриды. Мужчина, женщина, мужчина, женщина: четырехчастное колесо, вращающееся в бесконечном цикле. Да, в бесконечном цикле.

В канун мая 1798 года исполнился год, как Мария была посвящена в ремесло, и старая Кайт подарила ей белый шнур. Чтобы узнать более продвинутые секреты ремесла, а также заслужить красный шнур и право носить подвязку жрицы, Мария должна была бы овладеть техникой становления, а не только разговора с Зеленорукавой Госпожой; ибо в ремесле, хотя писюн и почитается как Всеотец и Sol Invictus⁶, абсолютный свет, чрево творения почитается в равной степени как Мать-Земля и Звездная печь творения; и обладание писюном не считается необходимым для того, чтобы общаться и получать знание и откровение от Божественного.

К тому времени Мария уже поняла, что с помощью яркой визуализации ее целительная сила может быть преобразована в способность “растворяться” и частично сливаться с аспектами сезонных энергий. Она до определенной степени слилась с Робином, Марион, Орфеем и Бридой и обнаружила огненные, водянистые, воздушные и земные части себя, которые были зеркалами сходных сил в природе, величайшие сущности, которые всегда содержались внутри самого маленького и космического целого в каждой его части. Она понимала, что только собрав все это воедино, создав психическую пирамиду из четырех равных сторон, она сможет раствориться, слиться и стать единым целым с Зеленорукавой, которая была и смертной женщиной, и Эоном, и богиней, и символом земли одновременно.

В течение шести месяцев Мария работала над знанием, смелостью, желанием и молчанием, пока не научилась растворяться и сливаться с Зеленорукавой.

На Шабате в Хэллоуин ей это удалось. Это произошло, когда спиральный танец достиг своего центра, олицетворяя зиму и смерть, и снова начал раскручиваться к весне и возрождению. Выйдя из центра и фокуса, Мария чуть не упала в обморок, а потом почувствовала, что сияет новой, неописуемой энергией, как будто огонь и вода стали одним целым. Да, как будто огонь и вода стали одним целым.

Разом вернулась вся боль ее трех родов, и вместе с тем вся радость разрешения в конце боли, и обе слились. Она тужилась, чтобы покончить с болью, и чувствовала, как ребенок выходит из нее, снова, и снова, и снова. Боль и экстаз смешивались в бесконечном цикле от начала времен до конца, который был новым началом, и все, что существовало, было болью, экстазом и бесконечностью: боль и Экстаз встречались в бесконечности. Она была всеми женщинами, которые когда-либо рожали дитя, и она была также всеми самками животных, и она была самой землей, порождающей весну из смерти и тьмы. Да, воистину, из смерти и тьмы.

А потом она увидела Сигизмунда Челине, безумного музыканта и полишинеля, который стрелял в ее брата Карло в глупой мужской дуэли, и вместе с ним краснокожего индейца. Они выглядели испуганными и изумленными, как будто не ожидали увидеть ее.

А потом она увидела солдат, трясущихся в холодной долине, плохо одетых, без всякой надежды ожидающих, когда враг найдет их и покончит с их жалкой жизнью. Да, множество солдат в холодной долине.

И она увидела, что среди этих жалких умирающих людей был Джеймс Мун, который когда-то работал кучером в имении Бэбкоков, и он сомневался во всех богах и во всех надеждах тех, кто был избавлен от долины в ту холодную зиму, которую он переносил.

И она увидела Джона, несущего чистый и жемчужно-белый камень с четырьмя словами Et in Arcadia Ego на нем, и там было четыре Хранителя на четырех сторонах, называемые Достопочтенными мастерами, и Джон проходил то же самое посвящение, что и она сама, только немного в другой форме.

И свет покрыл ее, и Свет пел, истинно в вере, Свет пел; и Свет сиял во Тьме, и Тьма не знала этого.

DE OPERIBUS STELLAE MICROCOSMI QUORUM SUNT QUATTUOR MAJORES⁷

Несколько ночей спустя Мария обнаружила в семейной библиотеке первый французский перевод И Цзин. Джон, должно быть, приобрел его совсем недавно, не упомянув, что купил такую диковинку.

Мария где-то слышала, что Цзин считается самой старой книгой в мире. Она открыла ее и начала просматривать.

Джон, как она обнаружила, просматривал страницы еще до нее. Рядом с каждой из шестидесяти четырех гексаграмм он написал какое-то специфичное число. Мария долго хранила в памяти номера Джона, не понимая их.

000000

000001

000010

000011

000100

…и так далее, до 111111. Образование Марии не включало в себя двоичную систему исчисления Лейбница, так что это было далеко от ее понимания, но в конце концов она уяснила, что каждое число было изоморфно китайской гексаграмме, рядом с которой Джон нацарапал его. Он просто заменил сплошные линии Ян на единицы, а ломаные линии Инь — на нули. Мария перевернула книгу. На обороте Джон сделал последнюю запись, которая, к ее удивлению, гласила:

Y = 01 = огонь

H = 00 = вода

V = 11 = воздух

H = 10 = земля

В мгновение ока Мария «поняла» — и тут же осознала, что не понимает ничего. Но было ясно, что Джон работает, по своим личным причинам, над математическим символизмом, который она интуитивно обнаружила в основе колдовства, и он каким-то образом нашел его в Инь и Ян этой древней китайской книги, да, наистарейшей книги в мире.

Мать Урсула пренебрегла каббалистической экзегезой наряду с двоичной нотацией в образовании Марии, но Мария обладала достаточными библейскими знаниями, чтобы признать, что YHVH было святым невыразимым именем Бога. Джон каким-то образом связывал еврейский мистицизм и с китайской философией, и с алхимией. Он попал в символику ремесла, не зная самого ремесла. И тут она вспомнила:

«… ради сына Вдовы…» — говорил Джон. «… братья по ремеслу…» — кто-то отвечал.

Это было в Неаполе или здесь, в Англии?

Фразы, которые Мария слышала много лет назад, внезапно вернулись к ней. Она видела, как ее отец, граф Мальдонадо, и Джон обменялись странным рукопожатием дома в Неаполе, которое Джон обычно приберегал для других вигов здесь, в Англии. Был ли это Чарльз Патни Дрейк в Лондоне или его кузен Роберт Дрейк в Неаполе, который также однажды обменялся рукопожатием с Джоном и пробормотал те загадочные слова, которые, казалось, были о Парсифале, сыне бедной вдовы, чистом дураке, который нашел Святой Грааль? И как она могла забыть, что Джон и его друг говорили в тот раз о «ремесле» — за много лет до того, как она услышала это выражение от старой Кайт?

Мария подумала о масонстве.

Она уже давно знала, что Джон был масоном.

Это было забавно, даже если часть ее была немного напугана. Две вещи, которые чаще всего осуждались неаполитанскими священниками в пору ее девичества, были колдовство и масонство, а теперь она стала ведьмой и вышла замуж за масона.

Затем она подумала сразу о двух вещах: Боже мой, неужели масонство — это мужская форма колдовства? И, с юмором: о, они могут подумать, что колдовство — это женская форма масонства.

DE ARCANO NEFANDO⁸

К тому времени сэру Джону Бэбкоку было уже тридцать три года, и обыкновенно его расценивали как самого привлекательного и безумного человека в парламенте. Он втайне получал удовольствие от обеих репутаций, но также втайне верил, что он самый страшный негодяй в парламенте и что в следующий раз, когда с неба упадет Пылающий камень, он может угодить ему прямо по черепу, да, прямо по черепу, в наказание за его пороки.

Он любил Марию и троих их детей с неизменной и искренней преданностью; действительно, его друг Эдмунд Берк однажды сказал, что Джон был самым любящим мужем и отцом во всей Англии. Его единственная проблема состояла в том, что он не так постоянно и искренне любил Марию, но достаточно часто, чтобы время от времени доводить себя до беспробудного пьянства, дабы не поддаваться искушению. Ибо также он любил некоторых мальчиков в возрасте около восемнадцати лет, обладающих грубой мужественной красотой.

Однажды его шантажировал ирландский кучер по имени Мун, и с тех пор он научился быть еще более осторожным. Психологически это не очень помогало: поступки, которые он хотел считать благоразумием, часто казались просто двуличием и заставляли его чувствовать себя подлым негодяем.

Естественно, чем больше это чувство вины терзало его, тем сильнее он заставлял себя трудиться во имя всякой гуманистической цели.

По мере того как он продвигался по ступеням масонства, его сознание все больше расширялось от политического к абстрактному и философскому. По существу, он рассматривал каждую религию как грубый, часто безумный фрагмент великой психологической системы, которая каким-то образом выжила, относительно неискаженная, в ритуалах свободного и признанного ремесла. Эта система психологии использовала алхимические и каббалистические символы, но — в отличие от формальной религии — постепенно учила практика видеть за символами вечные человеческие константы, которые они представляли.

Он сделал великое открытие, заглянув в старинную китайскую книгу, которую купил из праздного любопытства. Он сообщил об этом некоторым своим братьям по ремеслу в Лондоне, и они также были очень удивлены и очень взволнованы.

Джон помнил, — как он вообще мог забыть? – в ту ночь, когда родилась Урсула, старая Кайт неосмотрительно упомянула «ремесло». С тех пор он то и дело задавался вопросом: если народная религия, которую исповедовала Кайт и которую люди называли «колдовством», имела какую-то историческую связь с масонством очень давно, то почему же тогда термин «ремесло» сохранился в обеих традициях?

DE ARTE AMORIS ET DELICARIUM MYSTICI⁹

Однажды ночью, когда он меньше всего этого ожидал — собственно, сразу после того, как они порезвились в священном ритуале любви, — Мария небрежно спросила его об И Цзин. «У женщин есть особый дар, — подумал он, — задавать вопросы, на которые ты не хочешь отвечать, только когда ты не в состоянии им в чем-то отказать. Да, когда ты не в состоянии им в чем-либо отказать».

— Я заинтересовался И Цзин из-за удивительного совпадения ее нотаций с двоичными числами Лейбница, — сонно объяснил он. — Кроме того, некоторые люди утверждают, что это самая старая книга в мире.

— А что такое двоичные числа?

Джон объяснил, как, используя только два символа, каждое число может быть представлено в виде их комбинаций.

— Лейбниц использовал 1 и 0. В И Цзин применялись прямые линии, называемые «Ян», и ломаные линии, называемые «Инь», но эти две системы изоморфны. Точно так же можно использовать круг и квадрат, или вопросительный знак и восклицательный знак. Любые два символа подойдут.

— Я заглянула в книгу и увидела твои записи, — сказала Мария, зевая. — Теперь это имеет смысл. Ты превратил каждую гексаграмму в двоичное число. Конечно, удивительно, как эти две системы подходят друг другу.

— Это поразило Лейбница, — сказал Джон, садясь и наливая немного вина в бокал. — Он видел этот перевод И Цзин, когда он появился во Франции, и это сбило его с ног, как я читал. Хочешь немного?

Она кивнула, и он налил себе еще один стакан.

— Вся его философия монадологии — это попытка объяснить, почему возможны такие совпадения. У тебя такой дар к удачным совпадениям, что ты, должно быть, уже размышляла об этом, не так ли?

— Часть содержит в себе целое, — сказала Мария. — Лейбниц никогда не выражался подобным образом, но только так я могу это понять.

Джон пристально посмотрел на нее.

— Это примерно те слова, которые я сам нашел, пытаясь понять его недоумение. Двоичная система была в сознании некоторых древних китайских мудрецов тысячи лет назад и в сознании Лейбница пятьдесят или шестьдесят лет назад, потому что она каким-то образом похоронена в каждом уме. Смысл этого ошеломляет. Как сказал Лейбниц, внутри каждого из нас может существовать вселенский логический язык, лежащий практически нетронутым.

Они пригубили вино, а потом Джон встал, чтобы немного растопить камин.

— Что ты имел в виду в этих записях в конце? — Спросила Мария. — Я видела, что ты приравниваешь буквы в имени Бога на иврите к четырем стихиям. Как это связано с двоичными числами или И Цзин?

Джон снова забрался в ее постель и прильнул к ней, чтобы согреться, — это была типично дрянная английская ночь. Он на мгновение задумался.

— Ты же знаешь, что я масон, — сказал он, наконец. — Я не верю, что клятвы о неразглашении тайны являются чем-то большим, чем бессмыслицей на данном этапе истории — они восходят к тем временам, когда повсюду проявляла себя инквизиция. Тем не менее, я дал клятвы, и их соблюдение обязательно. Прости меня, если я говорю до некоторой степени осторожно. Часть спекулятивного масонства — об этом я могу тебе сказать — имеет дело с четырьмя «душами» внутри каждого из нас, или четырьмя частями каждого человеческого разума, или, возможно, это только четыре уровня организации в нашем мозгу. Они символизируются следующим образом…

— Огонь, вода, воздух и земля, — сказала Мария. — А четыре буквы имени Бога — это ведь Йод, Хе, Вау, Хе? — также символизируют эти четыре части каждого из нас. Ваша клятва нарушена, если я правильно угадала, сэр?

Джон обнял ее.

— Ты никогда не перестанешь меня удивлять, — сказал он. — Если бы я не знал тебя лучше, то мог бы поклясться, что ты пряталась под столом в ложе масонов. Как ты это сделала?

— Так же, как ты все это связал с И Цзин, — ответила Мария. — Это своего рода интуитивная логика символизма. Потому что это подспудно присутствует во всех наших умах, как ты и сказал.

— Это есть и в кельтском искусстве тоже, — сказал Джон. — В дублинском Тринити-колледже, где я вырос, есть книга, которой больше тысячи лет. Ее называют Келлской книгой, потому что она была создана монахами в монастыре близ Келлса. Снова и снова в ней появляются одни и те же четыре символа — лев, человек, орел и бык. Неужели ты так умна, как я думаю, cara mia?

Марии нужно было поразмыслить лишь несколько мгновений.

— Лев — это огненный знак. Значит, Лев — это огонь. Человек должен быть Весами, водой. Орел — это Водолей, воздух. Телец, бык — это знак Земли. Итак, опять же, код — это огонь, вода, воздух и земля. — Она улыбнулась. — А астрология — это ересь для Церкви. Наверное, никто не говорил об этом ирландским монахам.

— Монахи ответили бы, что они вовсе не астрологи. Символизм исходит от Иезекииля в Ветхом Завете. Он увидел ангела с четырьмя лицами — льва, человека, орла, быка.

— Лев, человек, орел, бык. — задумчиво повторила Мария. — Огонь, вода, воздух и земля. Жезлы, кубки, мечи и пентакли в таро. А также трефы, черви, пики и бубны в обычных игральных картах.

Она думала, но не говорила, о Робине, Марион, Орфее, Бриде. Джон думал, но не говорил о Досточтимых мастерах севера, востока, юга и запада в масонской церемонии

— Пятьдесят две карты в четырех мастях, — наконец сказал Джон. — Пятьдесят две недели в четырех сезонах. Это коллективный символизм в нашем сознании, и создатели календарей тоже применили его.

— А что это там делает ваша рука, сэр?

— Нежная, стимулирующая постлюдия. Рекомендовано в книге с инструкциями доктора Тенеро для молодых женихов.

— Ну конечно, сэр! Доктор Тенеро — дерзкий мошенник. И все же что это были за заметки, которые ты написал в конце И Цзин?

— Символы активного ян, пассивного ян, активного инь и пассивного инь. Я перевел их в двоичный формат, как переводил всю книгу.

— Ты мог бы еще немного сильнее пошевелить рукой, но нежно, дорогой. Нежно. Ах, да. Это опять те же самые четыре психические силы? Китайские эквиваленты огня, воды, воздуха и земли?

— Да. Но поскольку они более абстрактны, они более повсеместны. Никто не может воспринимать их слишком буквально, как некоторые, кажется, воспринимали четыре элемента в ранней химии. О да, дорогая. Просто слегка потри его, вот так. Совсем чуть-чуть. Лишь несколько мгновений.

— Как ты думаешь, Джон, что все это значит?

— Существует коллективная психология вида, как я только что сказал, и она глубже, чем наша индивидуальная психология. Есть один разум, и все мы — его аспекты. Или что-то в этом роде. О, cara mia, cara mia.

— Caro mio. Такой огромный, так быстро. Как по волшебству. Должно быть, именно так писюну первоначально стали поклоняться. Невозможно, чтобы ты был готов так скоро, не правда ли?

— С верой в Господа все возможно.

— Ты хочешь сказать…?

— Возможно за несколько мгновений.

— Активный и пассивный Ян — оба мужские принципы, — задумчиво произнесла Мария. — Активная и пассивная Инь – оба женских принципа. Этот символизм не так явен в традиции Огня-Воды-Воздуха-Земли.

— Но это же есть в картах таро, которые ты только что упомянула.

— О, да. Это ваш жезл или ваш меч, сэр?

— Теперь это жезл, потому что он активен. Меч пассивен и интеллектуален. Он рассекает и анализирует. А это у тебя кубок или диск?

— Кубок. Очень активный. Я бы сказала, что он чертовски активен, сэр, если бы не была утонченной и благовоспитанной леди.

— Боже сущий на небесах! — внезапно воскликнул Джон.

— И ты собираешься…?

— Нет, пока нет, но почти. Я только сейчас понял… ну-ка, дай мне сменить положение… как-нибудь так…

Он мягко вошел в нее, и она почувствовала, как алхимический огонь в космической печи загорелся снова.

— Caro mio.

— Я только сейчас понял… о, дорогая… это же и Легенда о Граале.

— Копье Парцифаля, которое спасает пустошь…

— Да.

— И насколь же хорошо копье этой ночью. Ах, Боже Мой, Боже Мой!

— И сладостный Грааль тоже, полон всего, всех, о Боже, всех сокровищ этого, этого…

— О, дорогой. Дорогой Джон.

В предрассветных сумерках Мария думала-не думала о других любовных ночах, о своих родах, о тайнах, которым учила ее Кайт, о музыке, которую она любила, особенно Моцарта, а потом снова обрела ясность мысли и сказала:

— Джон, я думаю, я должна сказать тебе. Я принадлежу к, ну, это можно назвать женским кружком…

TENEBO, ILLEGITIMATI: PERDURABO¹⁰

Но Джон уже крепко спал и начинал храпеть, фыркать и вздыхать как человек, которому надоели любовные забавы, а потом он затих, как тот, кто пригубил райскую амброзию. Да, затих как тот, кто пригубил райскую амброзию.

Но Мария думала о тринадцати в каждом викканском ковене и тринадцати картах в каждой из четырех мастей, о тринадцати неделях в каждом из четырех сезонов, о музыке четырех сезонов Вивальди, звучащей в ее голове, и о тринадцати на Тайной Вечере. И о едином солнце, движущемся по вечному кругу через двенадцать домов, один плюс двенадцать — это тринадцать. И почему Орден Подвязки имеет сто шестьдесят девять или тринадцать раз по тринадцать членов? И если бы все это можно было закодировать, как сказал Джон Лейбниц, в единице и нуле, в вертикальном 1 и похожем на котел нуле, в жезле и кубке, в одном l’Oeuf one vier, в любви on wir, ein loaf ein vir, и она опускалась вниз и скатывалась вверх, и, наконец, соскользнула в сон.