Глава 2..

Роберт Сарделло

Любовь и Душа

Создавая будущее Земли

2

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ КАК ЛЮБОВЬ

Древнее изречение «Познай себя» сейчас стало означать: «Отвернись от мира и взгляни внутрь себя». Однако на самом деле самопознание означает полноценное ощущение и восприятие мира, знания о нем и опыт соприкосновения с ним. Мы познаем себя с помощью мира, и начинаем лучше понимать мир с каждым актом самопознания. В этой книге основное внимание уделяется работе над новой практикой души, направленной на расширение опыта нашего эго до того, чтобы наше самоощущение охватило весь мир, что в то же время означает, что свою душу мы можем найти где угодно в мире. Мое намерение состоит в том, чтобы создать полностью здоровое эго, которому ничто не чуждо и которое ничего вытесняет.

Гете выразил аналогичную цель для человечества: «Если здоровая природа человека действует как одно целое, если он сознает себя в мире как великом, прекрасном, достойном и значимом целом, если чувство гармонии вызывает в нем ничем не ограниченный абсолютный восторг, тогда вселенная, если бы она могла ощущать себя самое, возликовала бы, увидев, что достигла своей цели, и восхитилась бы вершиной своего становления и бытия». Здесь мы можем обнаружить духовный идеал, не основанный на самоотречении, отказе от мира или работе, направленной на избавление от эго. На самом деле, чтобы жить согласно Гете, необходимо здоровое, высокоразвитое эго. Здесь развитие эго можно спутать с эгоизмом, но это не одно и то же. Однако разница требует пристального внимания.

Эгоизм означает, что человек эгоцентричен, зациклен на себе. Обычно мы представляем себе эгоиста как того, кто мало понимает себя и крепко держится за это свое смутное понимание, боясь, что оно может быть разрушено. Его эго хочет быть уникальным, иным, особенным; оно становится ревнивым, когда ему кажется, что в центре внимания оказываются другие, и защищается с помощью авторитарности и конкурентной борьбы. Такое эго действительно слабо и стремится к изоляции; оно не доверяет миру и другим людям. Такой человек на самом деле не совсем эгоист, вероятно, он полон страха и был неоднократно ранен и травмирован. Другим примером является тот, кто интересуется вопросами мира, вопросами души, вопросами духа, некто, идущий по пути развития. Такой человек может показаться довольно благородным, но если эти интересы он воспринимает в первую очередь как способ саморазвития, то получается ещё один эгоист – благородный эгоист.

Спектр эгоцентризма очень часто включает всебя эгоизм души и духа. Работа души неизбежно эгоистична, если намерение такой работы является единственной целью узнать больше о себе или установить связь с царством души или даже жить под руководством, данным из царства души, если только в то же время с помощью этой работы мы не стремимся узнать более полно внешний мир. Точно так же духовная работа неизбежно становится эгоистичной, когда «познание себя» происходит так, словно вы отделены от мира, а «поиск Бога внутри» – как если бы мир не мог дать вам никаких духовных знаний.

Расширенные формы эгоизма не менее эгоистичны, чем обыкновенный эгоизм. На самом деле, эти формы более опасны, поскольку заставляют нас чувствовать, что мы соприкоснулись с чем-то большим, чем эго, – с душой или духом, в то время, как на самом деле мы просто меняем терминологию эгоцентризма с «того, что я хочу» на «то, чего хочет моя душа» и «того, чего хочет мой дух», что еще больше отдаляет нас от мира. Работа души и духовная практика часто используются в наших собственных интересах. Возможность такого развития внутренней работы в значительной степени зависит от особенностей современного мира, поскольку в нем так много пугающего, что человек стремится к внутреннему развитию, чтобы обрести защиту от мира. Внутреннее развитие может быть способом преодоления того, что кажется жестоким, злым и безжалостным, оно становится способом сказать: «Этот мир не может причинить мне никакого вреда».

Разницу между эгоизмом и здоровым, полностью пробужденным сознанием эго можно изобразить в качестве разницы между индивидуализмом и индивидуальностью. Индивидуализм основан на одностороннем развитии эго. Эго может воспринимать все, что предлагает окружающий мир, все, что предлагает царство души, все, что предлагает царство духа, но оно не создает ничего из того, что получает. Индивидуальность, с другой стороны, состоит в том, чтобы постоянно отдавать себя миру в ответ на акт принятия того, что предлагает мир. Слово «творить» выражает особое качество встречи с миром через индивидуальность, качество, которое выходит за рамки индивидуализма, поскольку то, что возвращается в мир, действительно является чем-то новым. Однако творческий акт может быть захвачен эгоцентричным миром индивидуализма, из-за чего он превращается в осознанное стремление быть необычным, не таким, как все. Таким образом, мы должны глубоко изучить этот акт, который подразумевает, что индивидуальность является спонтанной и сознательной, а не возвеличивающей саму себя.

«Роза, украшая себя, украшает собой весь сад», – говорит Рудольф Штейнер. Так что индивидуальность существует не для себя, а для мира. Как это можно реализовать? Если роза прекрасна настолько, насколько это возможно, она становится украшением сада. Кроме того, прекрасная роза не беспокоится, есть ли рядом кто-нибудь, кто бы заметил ее красоту. Роза берет из окружающего мира все, что ей нужно, и в ответ выдает красоту. Растение забирает из земли питательные вещества, подвергается воздействию света, дождя, лунного цикла и времен года, оно принимает заботу человеческих рук, которые ухаживают за ним, и постепенно превращают все это и многое другое в цветок. Красота – это не случайное качество розы, она заключается в том, что роза является розой и делает то, что должна делать роза.

Индивидуальность действует подобным образом; то есть индивидуальность – это не то, что есть у человека, и даже не то, чем он является, как индивидуум. Индивидуальность – это акт, акт внутреннего, осознанного формирования сознания, образовывающий и интернализирующий суть каждого момента опыта, наделяющий опыт благоговением и любовью, тем самым индивидуализируя то, что представляется сознанию. Можно сказать, что индивидуальность – это потенциальная концентрация всего мира в каждом человеке. То, что существует во внешнем мире в виде пространства и времени, живет в качестве внутренней жизни души и духа. Мы призваны создавать себя в образе мира, не исключая ничего, принимая все и трансформируя его любовью. Индивидуальность, поскольку она касается не только открытости миру, но и трансформаций при помощи любви, может быть высшим призывом сердечной преданности Софии, Душе Мира. Как это воплотить? Как развить индивидуальность?

РАЗВИТИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

Красота розы проявляется естественным образом, однако свою собственную индивидуальность мы должны создать сами. Однако постоянно закрадывающиеся заблуждения и растерянность омрачают этот процесс. С одной стороны, организованная религия говорит, что божественный мировой порядок создан богами, и что задача людей состоит в подчинении этому порядку. С другой стороны, глубинная психология придерживается той же точки зрения, но помещает ее в царство души, говоря, что внутренняя жизнь также управляется богами и что задача людей – это подчинение внутренним богам. Те, кто приступают к практике работы с душой, постепенно начинают понимать, «чего хочет душа» и насколько это отличается от того, как они живут на самом деле.

Различие между внешней религией и религиозной работой души, которую практикует глубинная психология, состоит в том, что первая устанавливает внешние законы и практики, которые одинаковым образом должны соблюдаться теми, кто принимает эту религию, а вторая определяет, что может нравиться или не нравиться богам на более индивидуальном уровне. В первом случае у нас есть коллективная религия, а во втором – индивидуальная. Я хочу пояснить, что индивидуальная религия – это не то же самое, что индивидуальность. Религия, в своих внешнем и внутреннем проявлениях, утверждает, что ее мудрость исходит от Бога или богов. Индивидуальность не признает такого руководства, но берет на себя ответственность за восприятие всего мира как совокупности проявлений душевных и духовных реальностей и за установление свободного общения с миром, который наделен душой и духом.

Чтобы начать создание своей индивидуальности, мы должны стать более радикальными, чем организованная религия, и более радикальными, чем глубинная психология. Мы должны быть в состоянии ощутить силу творческого акта, который является исключительно и полностью человеческим, и, кроме того, мы должны взять на себя полную ответственность за этот акт. Только тогда мы сможем проникнуть в душевные и духовные сферы и встретить тех, кого мы воспримем в качестве друзей и коллег, а не высших сил, которым следует подчиниться. Восточные практики избегают этой ответственности, стремясь растворить эго, в то время как западные религии, подчиняя эго высшим силам, точно также избегают её.

Глубинная психология тоже не берет на себя ответственность, усваивая как восточные, так и западные взгляды – эго подчиняется внутренним богам, а затем постепенно уступает дорогу Самости. Не сталкиваясь с человеческой силой творения себя, мы также игнорируем обязанности, связанные с этим действием. Таким образом, человеческое творение все больше и больше принимает все виды извращенных форм, поскольку человеческое «Я», как истинный создатель остается скрытым. Оружие непостижимой разрушительной силы создается анонимно, оно перекладывает ответственность с творческого акта на этические вопросы, касающиеся того, как и когда такое оружие должно использоваться. Ионеско и Беккет празднуют исчезновение «Я» из человеческой реальности; Джон Кейдж собирает повседневный бессмысленный уличный шум и называет это музыкой; биологи занимаются клонированием, перекладывая заботу о созданных ими существах на других. Во время всех таких творений мы создаем самих себя, не беря на себя ответственность за эти действия, не беря на себя ответственность ни за процесс, ни за результат.

Несомненно, нечто пугающее и угрожающее кроется в самой попытке говорить о «Я», в попытке описать его деятельность. Мы едва ли можем представить себе, что такая реальность существует, поскольку последствия, по-видимому, включают освобождение мира от внешнего регулирования, права, общества, религии, морали и любого сообщества. Можно ли позволить людям быть собой? Разве индивидуальность не рождает анархию? Если такие образы приходят на ум, то это потому, что мы представляем, что если все внешние формы власти цивилизации больше не будут в чести, то будут высвобождены тайные желания, страсти и все темные и скрытые аспекты души. Точнее, мы представляем, что произойдет, если тот, кем в той или иной степени эти силы управляют, внезапно освободится от каких-либо внешних ограничений. В таких случаях страсти, инстинкты и желания будут определять, кем вы являетесь, поэтому единственной надеждой является здравое осознание эго. Индивидуальность не появляется просто так, когда исчезает все остальное; она должно быть объектом и целью развития.

Индивидуальность не возникает естественным образом; никого нельзя наделить ею просто так, и ни у кого невозможно её отнять. Это путь развития, путь любви. Мне кажется, у этого развития есть три аспекта: во-первых, оно направлено в сторону опыта «Я»; во-вторых, оно подразумевает развитие чувства; и, в-третьих, развитие цели. Эти три сферы составляют индивидуальность. Они не существуют в тесном контакте друг с другом и не развиваются один за другим по порядку. Все эти три компонента не изолированы внутри нас, но, одновременно пребывают как внутри нас, так и во внешнем мире. Таким образом, их развитие зависит от внимательности к миру.

Опыт «Я»

Человеческое «Я» лишено собственной реальности. Даже когда оно заявило о себе в истории человечества, как это произошло с расцветом естествознания в шестнадцатом веке, истинные способности «Я» оставались скрытыми. Хотя естественные науки зашли настолько далеко, что «очистили» внутренний и внешний мир от проецируемых присутствий божественных существ, которым они должны быть подчинены, открыв тем самым возможность понимания законов естественных процессов, дальше этого они не пошли. Ученые-естествоиспытатели не осознают, что открываемые ими законы, в то же время являются порождением их собственной духовной деятельности, а также активности души и воображения.

Галилей, например, наблюдая, как качается лампада в соборе, открыл закон колебаний других механических тел. Он не считал, что законы, которые делали его опыт понятным, были созданы им самим. Он не просто открыл какой-то естественный процесс, но фактически подарил миру акт своей собственной истинной индивидуальности. Я не говорю, что Галилей запечатлел свою субъективность в мире; скорее это была его индивидуальность, вошедшая в единство с миром. Смысл индивидуальности заключается в том, что, творя, она создает то, что на самом деле уже существует, однако не в доступной пониманию форме, а только в форме восприятия, пока не произойдет творческий акт понимания. Тогда ликует весь мир, поскольку с каждым таким актом он становится более целостным; а восприятие и понимание раскрывают мир более полно. Ошибка естественных наук заключалась в том, что до недавнего времени ученые полагали, что они просто открывают законы естественного мира, не признавая, что их наблюдения также частично создавали то, что наблюдалось.

Теперь мы можем начать приближение к истинной тайне и величию человеческого «Я». Что наиболее поразительно, если мы непредвзято и с чистым сознанием подходим к ощущению «Я», так это то, что ничто не объясняет его существования. Опыт «Я» – это «Я», возникает довольно спонтанно. Никто извне не научит и не должен учить нас относительно его существования, и при этом оно также не возникает изнутри вследствие постепенного накопления опыта. Мы не рождаемся с некой способностью сказать «Я»; она появляется внезапно, в возрасте около трех лет. На то, что мы думаем о нашем ощущении себя, можно повлиять извне, но его существование не порождается ничем, кроме него самого. «Я» является результатом этого положения и позиционирует себя соответственно. «Я» – это одновременно и субъект, и объект, а также деятельность и содержание этой деятельности. Эгоизм возникает из-за обращения внимания только на содержание, а не на деятельность, посредством которой «Я» постоянно создает себя в качестве содержания.

Это описание «Я» не приводит к субъективности, к помещению «Я» вовнутрь нас и его конфронтации с внешним миром. В то же время эта индивидуальность является мировым феноменом, который можно проиллюстрировать следующим описанием Вальтера Йоханнеса Штайна, вспоминающего свой первый опыт бытия «Я»:

«В моем самом раннем воспоминании я вижу себя стоящим посреди дороги на лесистой возвышенности, я несколько неуверен в своих маленьких ножках, столкнувшихся с задачей перейти через дорогу в одиночку и без посторонней помощи. Присматривающая за мной женщина спряталась за стволом дерева, и я точно знаю, что она там, и это не моя мать. Эта дама явно проводит эксперимент, чтобы увидеть, насколько независимым стал маленький человек…

Как бы ни был прост этот инцидент, он имеет огромное значение для всей моей жизни, поскольку в этот момент я впервые осознал тот факт, что я – это я. Чувство необходимости направить свое маленькое тело в одиночку и без посторонней помощи через дорогу подарило моему сознанию этот опыт. Я совсем не ощущал себя в своем маленьком теле, мое сознание распространялось вокруг него, и я чувствовал своё присутствие не только в теле, но и повсюду рядом с ним… У меня было отчетливое ощущение распространения по всему окружающему пространству. Моё я вобрало всю ширину дороги и соседние деревья, в том числе и то, за которым пряталась моя гувернантка. Я до сих пор помню внутреннее чувство восторга, которое принесло мне понимание того, что она воображала, будто скрыта от меня, хотя на самом деле мое «я» распространилось и на то пространство, где она пряталась. Она и дерево входили в мое «я», и хотя мое маленькое тело тогда испытывало что-то вроде страха, из-за оставленности в одиночестве, истинное «я» радовалось этому страху и чувству «я есть я», которое сопровождало его».¹

Это небольшое воспоминание содержит великую мудрость и дает представление о полноценном опыте «Я», как творца и содержания, пребывающего в себе самом и в окружающем мире. Это воспоминание нельзя назвать «внетелесным опытом» или проецированием себя в пространство, поскольку в нем есть одновременное ощущение «пребывания и тут и там». Мы не сталкиваемся с такого рода переживаниями все время, потому что тепло тела отличается от тепла окружающих вещей, создавая впечатление, что наше самосознание привязано к телу, а не к миру. Быть телом также означает, что «Я», если не будет предпринято никаких усилий, чтобы восстановить свое присутствие как принадлежащее миру, может и будет отождествляться с присутствием тела. «Я» легко переходит в рабское положение, становясь ограниченным тем, что нужно телу для его выживания и комфорта: «Я» низводится до личного Эго.

Хотя в описанном выше воспоминании «Я» ощущается как распространенное на ближайшее окружение, оно никоим образом не ограничено географическими границами. «Я» простирается до наивысшей звезды. Древним мудрецам этот факт был понятен. Плутарх, например, говорит: «В дополнение к части души, пребывающей в земном теле, человек наделен и другой, более чистой частью, парящей извне, словно звезда над его головой. Эту часть души по праву называют Даймоном или Гением». Но как только мы начинаем обретать космическое сознание, мы можем почувствовать тягу к религиозным и эзотерическим концепциям и начать говорить о богах.

Если мы немного дольше задержимся на этом вопросе, то сможем описать еще один аспект индивидуальности. Будучи единым с нашим Даймоном или Гением, каждый из нас несет ответственность за свою собственную судьбу. Наш Гений, или проводник, находится извне нас, но не неотделим от нас и не отличается от нас самих. Таким образом, наша судьба является такой же, как наша индивидуальность. Судьба не подконтрольна богам, а также не приходит к нам из космоса, потому что мы принадлежим космосу так же, как и Земле. То есть наша жизнь не зависит ни от чего снаружи, но является созданием «Я». «Я», которое понимает себя, не может стать зависимым ни от чего, кроме себя самого, и не несет ответственности ни перед чем, кроме себя. И, важно подчеркнуть, что то, о чем я здесь говорил, является овеществленным, воплощенным «Я», а не какой-либо общей и абстрактной идеей «Я».

«Я», как оно описано здесь, не доступно опыту обычного сознания. По правде говоря, почти все мы являемся, в лучшем случае, благородными эгоистами. Мало кто достигает индивидуальности. Что же нам необходимо? Всё то общее, что мы можем сказать о себе, должно быть отброшено. Я больше, чем мужчина, больше, чем женщина, больше, чем иудей, христианин или мусульманин. Я больше чем тот, кто думает, ведь через миг я могу изменить свое мнение и разрушить то, о ем я только что думал. Кроме того, идеи являются чем-то общим; «Я» – это не идея. Мы должны испытать наше собственное «Я» на опыте, а не помыслить, как идею. Любая идея слишком бедна, чтобы охватить то, что может порождать идеи из самого себя. В «Я» нет ничего определенного. «Я» не может быть обусловлено расой, религией, социальным положением, принадлежностью к сообществу. Если «Я» соотносится с какой-либо из этих структур, то это совершенно вольная ассоциация. «Я» – это не то, что я делаю, поскольку моя деятельность каким-либо образом регулируется извне; «Я» – это не мое прошлое или накопленный опыт; «Я» – это я.²

Чтобы пережить опыт индивидуальности, нужно уметь всегда оставаться в процессе. По отношению к миру это означает, что мир, который также охвачен «Я», не являясь, таким образом, просто моим субъективным переживанием, не фиксирован, он также постоянно подвижен. Мир является объектом для меня лишь постольку, поскольку мое восприятие себя становится объективированным, что означает, что мое «Я» отождествлено с местом, где находится мое тело. Это состояние отождествленности себя с нашим физическим телом является результатом долгой исторической объективации мира.

Чувство

Страсти, инстинкты, желания и эмоции не отрицаются и не избегаются при достижении опыта индивидуальности, а ощущаются полноценно и воспринимаются как можно более осознанно. Мы руководствуемся нашими страстями, инстинктами, желаниями и эмоциями всякий раз, когда мы отстранены от ощущения более широкого мира. Из-за того, что мы не внимательны к миру, чувство, которое присутствует во всех его аспектах, а именно, красота мира, придающая неповторимость каждой вещи, которая является лишь тем, чем она является, остается незамеченной. Красота мира, тем не менее, является мощной силой.

Красота мира воспринимается человеком с помощью чувства. Чувство – это нечто большее, чем ответ на красоту; красота не является его причиной, но чувство – это осознание красоты, и поэтому оно принадлежит миру так же, как и нам. Чувство может воспитывать страсти, инстинкты, желания и эмоции, выводя их из тьмы хаоса к тесному взаимодействию с миром. Поскольку мы обычно не достаточно связаны с миром, страсть, инстинкты, желания и эмоции служат плохой заменой чувству. Если мы более внимательно посмотрим на красоту и попытаемся более детально описать красоту мира, то, скорее всего, придем не к эстетике, а к любви. Разве красота не является особым способом, которым мир выражает себя, как любовь? Мы можем сказать, что это действительно так, если проследим за нашими ощущениями в момент восприятия чего-то прекрасного. В этот момент мы чувствуем любовь, внутреннее присутствие красоты.

То, что мы обычно называем чувствами, является не более чем абстракцией, поскольку в них отсутствует особенность, которая может проявиться только благодаря объединенному сосуществованию с отдельными вещами мира. Без присутствия мира чувства являются более или менее оформленными комплексами страстей, желаний и эмоций. Способность ощущать присутствие красоты зависит от осознания своего «Я». Чувство существенно не отличается от «Я», но представляет собой особый способ его функционирования, индивидуальное присутствие в мире не в качестве совокупности предметов и вещей, но в качестве ритма, движения, напряжения, музыкальности, драматичности, мобильности, мир – это в большей степени глагол и прилагательное, а не существительное, это деятельность, а не сущность.

Если несколько художников станут перед одним и тем же пейзажем, а затем напишут его, получится несколько совершенно разных картин. Каждый художник пишет именно то, что видит, но то, что он видит, зависит от его индивидуальности. Один может уловить воздействие атмосферы ландшафта; другой – изгибы линий и форм; третий – контраст между холмами, небом, водой, деревьями, скалами. Даже если бы два художника сосредоточились на одной и той же деятельности, их картины все равно были бы разными; такова суть индивидуальности мира в его проявлении красоты. И художники, чтобы выразить то, что есть на самом деле, изображая то, что есть, исходят из своей собственной целостной индивидуальности. Но, чтобы художник нарисовал свои чувства, передающие пейзаж, он должен быть чутким к этому пейзажу, испытывать присущие самому пейзажу чувства, а не свои субъективные реакции на него. Он должен изобразить то, что ландшафт транслирует непосредственно, что включает в себя непосредственность чувств, и тем самым раскрыть реальность ландшафта, который теперь обретает индивидуальные черты.

Художник, приверженец фигуративной живописи, который, например, рисует лошадь, и она при этом выглядит точь-в-точь, как лошадь, не нарисует идею. Такой художник не смотрит вглубь, и, возможно, не хочет этого делать. Другой художник может решить изобразить идею лошади. Но когда мы видим мир в качестве совокупности объектов, предметов и событий, то не осознаем, что видим концепции мира, а не мир в его красоте. Такое видение скорее эгоистично, чем индивидуально, потому что мы полагаемся на фиксированные представления и даже на фиксированные ощущения окружающей нас реальности, а не на непосредственную связь с миром. При таком подходе к миру у него ничему нельзя научиться; вы не получите от него никакого чуда, никакого секрета, никаких откровений. И поскольку мы приближаемся к миру с таким отсутствием чувств, возникают скука и психологический дискомфорт, ведь страсти, желания и эмоции не имеют возможности стать индивидуализированными.

Можно, конечно, подумать, что такой способ рассмотрения чувства по отношению к «Я» может быть полезным для понимания мира природы. Но в рукотворном мире современной цивилизации подход к жизни с такой открытостью кажется невозможным. Мы сталкиваемся с таким количеством технологий, информации, СМИ, развлечений, насилия и пропаганды в повседневной жизни, что кажется необходимым развивать способность к самоанестезии, чтобы выдерживать то, что нас окружает. Повседневный мир вряд ли является тем царством красоты, которое может дать жизнь индивидуальности. Даже мира природы больше не существует, поскольку естественные взаимосвязи нарушены до такой степени, что у нас теперь есть не более чем фрагменты природы. Таким образом, получается ли что, говоря о мире как месте красоты и источнике любви и чувств, мы вовлекаемся в романтическую фантазию о том, чего уже нет?

Ответ на эту дилемму опять-таки достигается с помощью исследования природы нашего «Я». При обыденном ощущении эго-сознания, столкновение с настоящим миром и искренняя открытость ему может привести к немедленному безумию. Все ощущения будут перегружены; мы не сможем понять, что есть что, а наше ощущение себя как человеческих существ заметно ослабится. Таким образом, чтобы встретить мир, «Я» должно быть крепким, и для этого необходимы определенные усилия. Во-первых, это усилие состоит в стремлении быть открытым миру, хотя бы на несколько мгновений каждый день. Но практика должна быть регулярной. Постепенно изменения не заставят себя ждать. Можно, например, захотеть попытаться войти в чувственный мир через черный ход, обращая внимание на сны, а не на сам мир. Или можно попытаться войти в него, уделяя внимание искусству – живописи, музыке, танцам, ритуалам, театру, поэзии.

Но в наше время несущие косность силы рукотворного мира встречают нас повсюду и они намного сильнее, чем ощущение жизни, которую можно с помощью этих средств создать. Погружение в полный образов мир искусства или в мир сновидений открывает возможности, которые трудно найти при возврате к обычной жизни. С другой стороны, если кто-то берет на себя достижение развития «Я», искусство и сны могут не вызывать сопутствующее чувство, что нужно найти выход из сурового мира, чтобы жить в единении с царством души и духа.

«Я» не связано с фрагментированным миром, которому явно не хватает красоты и творческих сил, хотя оно и не избегает столкновения с ним. В то время как мир природы фрагментирован настолько, что взаимосвязь всего со всем в нем не сразу очевидна, но при достаточной наблюдательности, можно обнаружить, что фрагменты все еще несут отпечатки этого качества. На клочке зелени посреди большого города развивается собственная экосистема. Экология и забота об исчезающих видах связаны со смутным ощущением того, что если эти взаимосвязи будут полностью уничтожены, физическое выживание человека – это не единственное, что будет поставлено на карту, потому что человеческая душа и дух не смогут функционировать задолго до этой катастрофы. Мы чувствуем это в короткие моменты, когда испытываем пробуждение от того, что нас окружает; первое, что бросается в глаза, это не уродство построенного людьми мира, а банальное однообразие, которое характеризует многое из того, что мы создали.

Как получилось, что «Я» способно признать, что всё это вовсе не то, чем призвано стать мироздание? Так или иначе, сама наша планета не ограничена тем, что мы сделали с ней; её величие все еще ощутимо. Мы все еще можем чувствовать, хотя теперь чувство должно развиваться и совершенствоваться осознанно, а чувство все еще является частью мирового процесса. С точки зрения «Я» каждое заброшенное здание и каждый пустой участок можно увидеть в качестве потенциала для создания красивого отремонтированного дома и прекрасного сада, отражающих друг друга. Над «Я» не нужно много работать, потому что благодаря нашему «Я» мы видим возможности того, чем может стать мир. С первым проблеском истинной индивидуальности сама сущность мира ощущается как любовь. Эта любовь отличается от того, что мы обычно считаем любовью, поскольку она является созидающей, творящей полностью осознавая себя. Эта любовь не возникает ниоткуда; мир – это место, где она рождается, но его можно поддерживать и развивать только благодаря усилиям по развитию «Я».

В дополнение к фрагментированному, но все еще вдохновляющему миру природы, дающему возможность создавать красоту из «Я», которое есть любовь, другие мировые явления призывают нас пробудиться для этой способности творить через любовь. Дни и ночи, фазы луны ритмично сменяют друг друга, годовой солнечный цикл также подчинен ритму. Важным аспектом этих явлений, в которые мы постоянно погружены, является то, что они ритмичны. Ритм – это сущность мира как чувства. Культивирование причастности к этим всеобъемлющим мировым ритмам позволяет снова ощутить пульсацию ритма там, где, кажется, существуют только инертные вещи.

Слово «природа» («натура») происходит от латинского «natus» – рождаться, становиться. Природа не является чем-то фиксированным, мертвым, неподвижным или инертным. Даже камни и земля не мертвы. Ощущение гранита, его прочности и силы отличается от качеств мягкого и податливого песчаника. Любой хороший архитектор знает, что то, какими материалы являются на ощупь, определяет и ощущения от построенных из них зданий. Творящее «Я» способно подвергнуть сомнению источник этих качеств и понять, что даже камни и грязь дышат, расширяются и сжимаются в соответствии с ритмами времен года, впитывают или отталкивают капли дождя, удерживают или отражают солнечное тепло, показывая, что они тоже являются частью ритмов чувственного мира природы. Внимание к ритму, как в мире, так и в собственной жизни (ритму сна и бодрствования, ритму работы и отдыха, концентрации и расслабления) имеет ключевое значение для развития индивидуальности во взаимосвязи с миром.

Цель

В дополнение к чувству «Я» и чувственному восприятию ритмической красоты мира, индивидуальность также состоит из активного, стойкого, насущного чувства цели. Чтобы ощутить цель, которая в то же время является аспектом индивидуальности, все идеи цели, которые были внедрены в наше сознание в ходе обучения, образования, воспитания в семье, воздействия религии и общества, должны быть найдены, исследованы и признаны такими, как есть; они показывают то, кем хотели видеть нас другие. Виды целей, вытекающие из этих источников, могут казаться нашими собственными, соответствовать нашей личности и могут придавать жизни смысл. Однако когда человек достигает среднего возраста, эти представления о цели часто подвергаются сомнению, как будто к чему-то внутри никогда не обращались, как будто что-то не признавали и не ценили.

Когда цель дает о себе знать, она делает это таким образом, что нет сомнений, что цель – это нечто большее, нежели субъективное ощущение. Поле его развертывания – это весь внутренний и внешний мир человека. Мир часто перестает иметь смысл, хотя, раньше он мог быть вполне осмысленным. Часто дают о себе знать огромные изменения в жизни. Опасность здесь всегда кроется в том, что новое обретенное направление может быть еще одной целью, поставленной кем-то другим. Смена профессии с юриста на психотерапевта может быть не более чем переходом из одного учреждения в другое. Частичное соответствие цели, в случае, если цель осознанна – это попытка эгоистично лишить цель индивидуальности, чтобы она соответствовала нашим желаниям. Цель включает в себя идеальное выстраивание внутреннего импульса индивидуальности в соответствии с внешней активностью в мире. И никаких компромиссов.

Цель сочетается с проблесками ощущения «Я» и взаимодействия с ритмическими качествами красоты, в которых обретается чувство мира. Если человек пытается вставить цель в дыру, образованную на месте этих двух других измерений индивидуальности, то импульсы к изменениям не будут согласованы с тем, что приносит мир. Восприятие индивидуальности как цели, таким образом, принимает форму беспорядка, хаоса, тьмы, неизвестности, в которой каждый ищет то, чего не знает; это выглядит как глубокая неудовлетворенность, даже когда, объективно, все в жизни кажется осмысленным и комфортным. Психология давно знает об этом пороговом опыте, говорит о нем как о кризисе среднего возраста, но всегда рассматривает это явление как личный опыт души, а не как то, что мир стремится обрести в нас свое сознание.

Намерение души при таком жизненном кризисе, во время которого чувствуешь, что жизнь больше не может быть прежней, состоит в том, чтобы буквально вывернуть нас наизнанку. Этот кризис указывает на то, что настало время, когда мы должны начать осознавать мир, а не людей, которые осознают мир на основе их собственных потребностей и желаний. Таким образом, цель никогда не является тем, что мы думаем о ней, как если бы мы могли контролировать то, кем являемся мы. Таким образом, достижение ощущения цели включает в себя акт постоянного высвобождения того, кем и чем мы себя считаем. Этот акт освобождения становится новой привычкой, а не просто чем-то, что делается, пока мы не найдем нашу «настоящую» цель. Парадоксальная природа цели заключается в том, что она является не знанием, а действием. В этом действии есть и должно быть осознание того, кем мы являемся, но оно никогда не будет осознанием, которое закрепляется в законченной идее.

Кажется, цель не находится в нас, а скорее проявляется в наших действиях. Наши действия происходят во внешнем мире и, следовательно, они снаружи, а не внутри нас. Если чувство цели вывернуто наизнанку, это означает, что мы осознаем его снаружи, как будто мы сами находимся внутри него. Возьмем, к примеру, даже самые простые действия, такие как движение руки. Ни психология, ни физиология не могут адекватно описать, как происходит это простое действие. С точки зрения психологии, все, что есть, в лучшем случае – это намерение двигать рукой, акт воли, и каким-то, хоть и нематериальным, образом идея воздействует на тело, создает нервные импульсы в мышцах, приводя их в движение. С точки зрения физиологии, все дело в нервных центрах, нейротрансмиссии в различных областях мозга, а также иннервации мышц тела.

Все эти слабые попытки объяснения основаны на предположении, что что-то действует изнутри наружу, чтобы произвести действие в мире. Если, с другой стороны, я просто наблюдаю за движением моей руки, временно отстраняясь от того, что знаю из прошлого о причине и следствии, и просто замечаю, что происходит на самом деле, я должен сказать, что моя рука движется не изнутри, но снаружи. Внутреннее телесное ощущение этого движения – это регистрация движения как ощущения. Что, спросите вы, снаружи заставляет двигаться мою руку? Мир. Я тянусь за чашкой через весь стол. Чашка притягивает к себе мою руку, не как причина, из которой вытекает последствие или движение, но как цель моего движения. Уверяю вас, это не лишь игра слов; это просто вопрос наблюдения.

Мы можем продолжить наблюдение. Допустим, я испытываю жажду, и моя жажда заставляет меня переместить руку на другой край стола, чтобы взять чашку с водой. Сейчас кажется, что движение обусловлено тем, что происходит внутри меня. Кажется, что цель берет начало во мне, и движение моей руки стремится её достичь. Импульс здесь путают с целью. Импульс должен быть объединен с миром, чтобы реализовать цель. Будь то инстинкт, побуждение, потребность, фантазия или идея, если она не соотносится с миром, в этом нет никакой цели. И навязывать что-либо из этого миру также не будет достижением цели; инстинкт может быть реализован, импульс израсходован, потребность удовлетворена, фантазия разыграна, идея воплощена в жизнь – всё это не то же самое, что цель, поскольку в этих случаях мы действуем не индивидуально, а в качестве организма, имеющего инстинкт, обычного человека с потребностями или абстракции с идеями. Таким образом, это правда, что каждое действие в мире не раскрывает цель; это также тот случай, когда каждая цель – это действие в мире. Как можно определить разницу, будь то по отношению к себе или по отношению к действиям других?

Что касается самого себя, то действие в мире может восприниматься в качестве цели, когда оно является частью общей картины опыта «Я» и ощущения чувственного качества мира. Таким образом, это действие скорее творческое, чем запрограммированное, наполненное чувствами, а не механическое; то есть здесь имеет место импровизация, игра в мире и с миром как с целостным партнером. Эти качества можно наблюдать в действиях другого человека. Человек может совершать совершенно обычные действия, но в них будут ритм, акценты, продолжительность, внешняя сторона с внутренней наполненностью, которая безошибочно проявляется в подходящий момент. Нельзя не представить, как в такие моменты мир прыгает от радости. В отсутствие опыта творческих, чувствительных измерений индивидуальности цель не может восприниматься как положительное качество длящегося опыта. Вместо этого оно ощущается в качестве тоски, и каждый пытается найти свою цель. Отсутствие ощущения «Я» и чувства переплетения с тканью мира также создает иллюзию того, что цель – это немного неизвестной информации, которую, возможно, может предоставить астролог, экстрасенс, психотерапевт. Однако цель не обладает тем же качеством, что и информация, поскольку она всегда пребывает в становлении, и в каждый момент рождается заново.

ЖИВАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ

В настоящее время возникает вопрос о том, как поддерживать развитие индивидуальности, особенно в условиях цивилизации, ориентированной на то, чтобы заставить нас позабыть даже о самой реальности. Очень часто живая индивидуальность – это то, за что впоследствии приходится расплачиваться. То есть, по большей части мы недостаточно свободны от старых концепций, которые структурируют мир вокруг нас, чтобы придерживаться собственной позиции в созидании нового мира. У тех, кто живет в сонном комфорте, индивидуальные действия вызывают страх. Давайте начнем с самого простого и представим отдельную индивидуальность в соотношении с другим человеком.

Полная независимость «Я», полностью понимающего мир, проявляющегося с каждым мгновением и объединяющегося с миром как с осуществленной целью, подразумевает, что, если бы можно было жить как индивидуальность, человек не чувствовал бы потребности в других людях. Одной только мысли, что другой человек не нужен, может быть достаточно, чтобы оттолкнуть индивидуальность, если она начинает проявляться. Совершенно верно, что с точки зрения индивидуальности другой человек – это не тот, кто дополняет меня, или тот, кто обладает тем, чего у меня нет, или является моей родственной душой. Мне не нужен другой человек, чтобы дополнять меня или чтобы я сам мог себя воспринимать.

Но это также тот случай, когда с точки зрения индивидуальности один изумленно стоит рядом с другим, ибо из всего, что есть в этом мире, нет ничего более поразительного, чем наблюдать, как другой вырастает из эгоизма души, из эмоционального эгоизма, из потребительского эгоизма, чтобы стать индивидуальностью. Наблюдать за другим, за его работой над тем, чтобы стать индивидуальностью, что стараюсь делать и я, уважая каждого как полностью независимую личность и не вмешиваясь ни во что, вот это и есть настоящее чудо. Таким образом, совсем не сложно представить, что два человека, развивающиеся в направлении индивидуальности, вступят в контакт друг с другом.

Кроме того, этот контакт не будет холодным наблюдением, это будет теплое взаимодействие, выбранное по доброй воле. В то время как никто не может направить другого на путь развития индивидуальности, большая радость наблюдать, если этот процесс всё же возникнет. Ответ на вопрос, что поддерживает движение к индивидуальности, можно найти в этой способности начать наблюдать за другим, развивающимся в таком направлении. Затем человек свободно решает поддерживать это направление развития не потому, что другой тоже движется по этому пути и ему следует подражать, а потому, что видит, что это происходит по причине появления новых возможностей. Ничто этого не провоцирует, ничто этого не поддерживает, ничто не вдохновляет на это без опасности стать внешней силой, которой во всех случаях нужно сопротивляться. Движение к индивидуальности – это чистый и свободный акт выбора, акт, который не нуждается ни в чем, кроме себя самого. Я не могу сказать, что это делает меня лучшим человеком, более завершенным, более целостным, более приятным, без этого самого заявления, устраняющего саму сущность индивидуальности.

Затем необходимо начать осознавать вещи, которые препятствуют развитию в этом направлении. Я не избегаю мира, но становлюсь избирательным в отношении путей обретения опыта. Мой выбор, скорее всего, принимает форму отвержения вещей, которые приносят забвение индивидуальности, и принятия тех явлений, которые индивидуальность раскрывают. Поэзия выражает индивидуальность; Раш Лимбо выражает индивидуализм; телевизионные ток-шоу выражают эгоизм; автобиографии раскрывают индивидуальность. Вещи, ложно продвигающие индивидуальность – реклама, которая говорит, что если у вас есть правильные штаны, правильная машина, правильная зубная паста, то вы тот, кем и должны быть, ослабляют развитие индивидуальности.

Жак Люсейран, замечательный человек, участник Французского Сопротивления во время нацистской оккупации Парижа, один из тридцати выживших среди двух тысяч заключенных в Бухенвальде французов, рассказывает важную историю индивидуальности. Сначала забрали все личные вещи, от одежды и обручальных колец до картин. Затем каждый сбрил все до единого волоски на теле. Каждого систематически лишили каких бы то ни было отличительных черт. Во время этого унизительного процесса многие начинали рыдать; все, что могло бы идентифицировать человека, было устранено. Люсейран состоял в группе из тридцати человек, которые прошли эту процедуру 24 января 1944 года. К марту все люди, кроме Люсейрана, были мертвы. Когда были отняты их индивидуальные черты, те, кто не развил чувство неприкосновенности своего «Я», выжить не смогли. Ничто не может дать нам ощущение своего «Я». Никто и ничто не может внушить это чувство другому. Означает ли это, что отрешенность и беспристрастность – путь к сохранению индивидуальности?

Беспристрастность – это путь сострадания. Имея такой подход все больше и больше людей признают преходящий характер всего, что ничто не вечно, даже горы, небо, солнце, звезды. Когда человек становится способным растворить все привязанности, остается только то, что называют не иначе, как Разумом, не мой собственный разум, а чистое сознание, без единой примеси «Я». Если у кого-то есть проблеск такого состояния, тогда развивается сострадание, сострадающая любовь, которая видит, что каждый аспект мира проходит сквозь иллюзию принятия преходящего за постоянное и порождаемые этой иллюзией страдания.

Путь через мир, путь «Я», немного отличается от пути сострадания. Сострадание и любовь настолько близки, что я подозреваю, что наивно было бы воображать, будто они отличаются также, как и две другие вещи отличаются друг от друга. Сострадание основано на понимании и связи с универсальным духом. Ощущение «Я» как любви основано на понимании и связи с человеческим духом. Они никоим образом не исключают друг друга. Если первое – это великое понимание универсального, то второе – великое понимание индивидуального. Для первого индивидуальное ценно только в той мере, в какой космический дух наделяет его содержанием. Для второго индивидуальное ценно само по себе, оно видит задачу индивидуального духа в том, чтобы стать ключом к преобразованию мира через любовь.

Чтобы осуществить такую трансформацию, должна начать свое развитие полная свобода индивидуальности. Эгоизм индивидуализма должен уступить свободе индивидуальности. Путь сострадания видит переход земного в универсальный дух и в этом переходе к универсальному обретает освобождение. Путь «Я» также ищет освобождения, но в другом направлении, превращая материальное в духовное, не теряя при этом особенности материального. Эта трансформация не может произойти без понимания, но участие здесь не имеет ничего общего с получением этого для себя. Понимание предназначено для раздачи любви миру; это индивидуальная любовь, которая трансформирует мир.

Любовь не состоит из чего-то, сделанного «Я», которое, по сути, находится вне неё; любовь – это сама субстанция и деятельность «Я». Далее, хоть это уже упоминалось на протяжении всей главы, но должно быть неоднократно повторено, поскольку «Я» настолько противоречит представлениям об обыденном сознании, что почти сразу ускользает из виду, оно в то же время является деятельностью всей вселенной, охватываемой осознанием «Я». Из этого описания «Я», которое не является теорией, но может быть одновременно и знанием, и опытом, следует, что живая индивидуальность является смыслом жизни в мире, и которая становится в нем все более ощутимой, воспринимается непосредственно и без необходимости в понятиях из прошлого; из этого также следует, что любить – то же самое, что все больше осознавать мир как деятельность, которую осуществляет «Я».

В этом расширенном смысле осознание является особым видом медитативного сознания, которое, в отличие от «пристального взгляда», также является осознанным действием. Можно представить себе это осознанное действие как полярность, в которой на одном полюсе чувство «Я» сосредоточено в месте физического тела, как своего рода ядре. Затем, другой полюс – это ощущение «Я» простирающееся до границ вселенной, но постоянно меняющееся, в зависимости от того, чем занимается сконцентрированное в теле «Я». Когда я сижу здесь и пишу, то и ощущение «Я» также сосредоточено здесь, и сидит на том же стуле; моё «Я» там, где я себя ощущаю. В то же время «Я» также состоит из того, что я делаю в данный момент, думаю и пишу; оно также состоит из визуального проявления проступающих на бумаге букв и всего, что меня окружает. А все, что меня окружает, может расширяться или сжиматься; оно может быть таким же узким, как комната, в которой я нахожусь, или расширяться до внешнего мира, или, опять же, простираться до звезд. Эту сторону полярности можно представить в качестве диапазона опыта, не того, что есть у «Я», а того, чем «Я» является. Таким образом, любое движение сознания является одновременно действием, которое меняет мир.

Можно было бы поспорить, что аспекты мира, которые находятся вне досягаемости непосредственного опыта, тем не менее, продолжают существовать без этого «Я». И звезды, и Солнце, и Луна, и Земля, и города, и страны – все это кажется полностью независимым от «Я». Во-первых, необходимо признать, что это подразумевает возврат в свое «Я», которое является чем-то большим, нежели личное эго. Кроме того, и хотя это может прозвучать мистически, что в принципе задумано не было, смог ли бы существовать этот якобы независимый мир, если бы в нем не было других «Я»?

На что я пытаюсь намекнуть, так это на то, что бытие предположительно независимого мира в каждый момент сохраняется благодаря присутствию каждого человека в мире, осознает он это или нет. Такой способ воображения основан на ощущении, что в каждое мгновение мир пребывает в процессе становления. То, что мы обычно называем «окружающим миром», является остатком прошлых актов творения, даже прошлых эонов творческого процесса. Этот мир пребывает в процессе смерти, постепенно переходя к инертности. Наш мир – это мир, который выжат, осквернен, загрязнен, подвергнут эксплуатации; это мир, который был дан нам, человеческим существам, в качестве материальной субстанции, с которой начинаются наши собственные акты творения. Но вместо того, чтобы работать с этим конкретным миром и наблюдать, как процесс созидания происходит там, когда наши творческие акты все еще были достаточно живыми, чтобы их можно было воспринимать, мы развернули наши творческие силы против этого мира.

Этот поворот против мира, всерьез начавшийся в XV веке с появлением естествознания, нельзя назвать ошибочным или неправильным. С помощью естествознания стали открываться возможные для людей творческие действия, и дисциплина, связанная с обучением наблюдению за природой, может рассматриваться как упражнение в развитии ощущения «Я». Однако изучение сознания, требуемое естествознанием, теперь нуждается в обращении к «Я», чтобы сделать эту форму творения сознательной, а не чем-то, что используют с большей или меньшей степенью ответственности для контроля мира, а не для его создания.

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ТЕЛО

Большое препятствие для развития опыта индивидуальности заключается в концепции человеческого тела, принятой в биологических науках и медицине. Например, благодаря возможности трансплантировать органы тела создается впечатление, будто тело представляет собой совокупность более или менее взаимозаменяемых органов. Наше непосредственное переживание нашего собственного тела и наше восприятие телесности других людей, как чего-то совершенно индивидуального (даже близнецы не являются абсолютно одинаковыми в своем телесном воплощении), опровергается представлениями о теле, которые мы имеем на данный момент. И, в самом деле, эти идеи настолько сильны, что можно сказать, они притупляют способность воспринимать других людей реально в их истинной телесной индивидуальности.

Я хочу ненадолго остановиться на теме трансплантации органов в свете вопроса об индивидуальности, пытаясь развеять укоренившуюся, но, тем не менее, неосознаваемую мысль, что если существует такая реальность, как индивидуальность, она не может быть воплощена в теле. Если это действительно так, то «Я» – это не более чем призрак, дух, который использует тело. То, на что нужно обратить внимание при рассмотрении всех формах трансплантации органов, от переливания крови до замены сердца, это постоянный процесс отторжения. В случае переливания крови, полученная от другого человека кровь, не становится фактически его собственной кровью. Отторжение происходит постоянно, но с такой скоростью, что к тому времени, когда отторжение уже прекращено, у человека начинает вырабатываться своя собственная кровь.

То же самое относится и к пересадке кожи. В случаях пересадки почек или сердца эти органы также никогда не становятся полноценной частью организма получателя. Основная идея заключается в том, что тело получателя нужно обмануть, чтобы оно смогло жить с чужим органом, как если бы он был его собственным. Этот необходимый обман достигается с помощью уникального умения сделать так, чтобы донорский орган действовал так, как если бы он все еще был частью донора, при этом обманывая тело получателя и заставляя его жить с этим заменителем. Это искусство осуществляется благодаря введению лекарств (азатиоприн, актиномицин-С и кортикостероиды), парализующих отторжение чужеродных организмов. Другими словами, получение донорского органа напоминает заболевание, и организм нужно обмануть, чтобы он принял это заболевание без отторжения. Таким образом, лекарственные средства также снижают устойчивость к инфекциям, и необходимо их сбалансировать с помощью препаратов, при которых заболевание, представленное чужеродным органом, принимается организмом, а другие виды инфекции нет.

Таким образом, жизнь человека, которому произвели трансплантацию, довольно хрупка, поскольку единственным способом её продления является необходимое «заболевание». Все это указывает на то, что все мы индивидуальны, вплоть до клеток нашего тела. Нет двух одинаковых сердец, даже по анатомической конструкции. В мире нет двух одинаковых человеческих тел. Решение получить трансплантат гораздо более зловещее, чем можно себе представить. Трансплантат, который не просто находится некоторое время внутри тела, но нарушает его целостность, может сделать возможным продление жизни, но он обязательно создаст трудности для дальнейшего развития «Я», поскольку наше «Я» совпадает с индивидуальностью нашего тела. Я ни в коем случае не имею в виду, что трансплантация органов – это то, чего не следует делать. Однако, учитывая этот чрезвычайно важный аспект этого процесса, который заключается в том, что раскрытие «Я» становится гораздо более трудным для того, кто живет с трансплантированным органом, не должны ли люди, сталкивающиеся с решением о пересадке органа, знать о том, что поставлено на карту?

Важность обращения к телу в связи с индивидуальностью заключается в том, что «Я» не может быть односторонне воспринято в качестве бестелесного духа или души. Кроме того, наше тело – это то, что позволяет определить, жива ли индивидуальность. Дело не в том, чтобы думать, что я – личность, и не в том, чтобы обладать интуицией для отличия одного от другого; есть определенные телесные ощущения индивидуальности. «Я есть я» – это также ощущение, что это так. Эти ощущения трудно описать; это похоже на пребывание в гармонии, на нахождение в месте, которое также пребывает в гармонии и которое резонирует с этим чувством индивидуальности. Нет необходимости вмешиваться в мысли или эмоции; теперь знание тела осознанно, а непосредственно знать то, что знает тело, – это Мудрость. Когда осознанное тело чувствует, что оно очутилось в неправильном месте в неподходящее время, оно движется, вносит изменения, иногда очень большие изменения в жизни. Эти изменения не происходят из-за эмоциональной суматохи и логического размышления о том, живем мы своей судьбой или нет. Такие витки возникают только тогда, когда то, что воспринимается телом, играет против, а не за него. Затем мы должны остановиться и подумать об этом, пойти на терапию, снова взглянуть на наше прошлое и ощутить ту Мудрость, которая открывает путь в будущее.

Путь к индивидуальности обманчиво прост. Когда ты чувствуешь страдание, пора двигаться, что-то делать. Страдание – это не то, что следует устранить, чтобы жизнь могла стать лучше в тех обстоятельствах, в которых человек живет. Движение не обязательно означает уход или выход. Движение означает выход за пределы привычного. Весь страх – это страх действия, потому что действие может отнять то, что ты имеешь. Обычно оно так и поступает, оно отнимает иллюзии; оно может лишить комфорта; оно может забрать представления о том, кем мы себя считаем, наш эгоизм и индивидуализм, которые, кажется, составляют нашу идентичность, но оно не может отнять наше «Я».

Мы не двигаемся, чтобы чувствовать себя лучше, иметь больше, быть удовлетворенными, счастливыми, довольным. То, что мы ищем, может происходить или нет, потому что это скорее побочные продукты, а не цели. Все они вторичны по отношению к тому, что можно обнаружить, развивая чувство «Я», они вторичны по отношению к чувству радости. Вполне возможно почувствовать радость, обнаружив, что внешняя жизнь во многих отношениях более трудна, более сложна, более неудобна, чем то, что было раньше. Телесное ощущение, которое говорит нам, что мы, по крайней мере, движемся к чувству индивидуальности, – это радость. Ничего извне не может принести радости; оно может приносить удовольствие, но не радость. Мы всегда удивляемся радости, потому, что она живет во времени, текущем из будущего, и её не возможно даже вообразить.

Дарья Мария Чайкина