Глава 1…………….

Роберт Сарделло

Любовь и Душа

1

ПЕРЕХОД НА СТОРОНУ МИРА

Кажется, сейчас область глубинной психологии, которой уже около ста лет, все больше и больше начинает интересовать широкую общественность. Ещё несколько лет назад никто бы и не заподозрил, что книги, главной проблематикой которых является жизнь души, войдут в десятку бестселлеров «Нью-Йорк Таймс», причем две из них остаются там уже почти год. Ценность этого интереса к душе огромна. Фактически, люди говорят, что чувствуют внутреннее побуждение сделать работу души центральным аспектом своей повседневной жизни, что они не желают, чтобы эта сфера оставалась прерогативой профессиональных психотерапевтов, и, что наиболее важно, они не смогут жить в мире, лишенном души.

ДУША, КАК ИССЛЕДОВАНИЕ

«Душа» – чрезвычайно мощное слово, словно магнит оно притягивает всевозможные образы, которые на самом деле могут лишь косвенно касаться того, как глубинная психология на протяжении многих лет рассматривала понятие души и всего, что с ней связано. Некоторые понимают душу с религиозной точки зрения, которая часто проигнорируется из-за связи с институционализированной религией и властью догмата. Для одних она связана с ценностями воображения, истории, мифа, искусства, эстетики. А для других – с царством тайны, с вещами, которые невозможно объяснить, но которые, тем не менее, считаются необходимыми для жизни. Для других – с возможностью физического или эмоционального исцеления.

Пионеры глубинной психологии, безусловно, знали об этих факторах, но, помимо религии и искусства, у них было еще одно чрезвычайно важное измерение – наука. Глубинная психология, помимо прочего, имеет центральное значение в восстановлении исконного единства религии, искусства и науки способами, уместными в современных реалиях. Исцеление считается сопутствующим результатом обретения этого единства, но не его смыслом. Создатели и разработчики глубинной психологии были в первую очередь исследователями души. Они знали, что должны быть исследователями, потому что природа этого явления постоянно порождает заблуждения, которые можно предотвратить, только развивая постоянную бдительность в своем наблюдении.

Если сейчас у меня есть нечто, способствующее расширению работы души, и она обретает некоторую независимость от профессиональных психологов, я надеюсь, что дело не столько в поиске способов использования глубинной психологии, сколько в воспитании интереса к тому, чтобы стать исследователями души в самом широком и глубоком из всех возможных смысле. Исследования, конечно, следует пересмотреть и избавить от технологического смысла лабораторных экспериментов, основанных на гипотезах, теориях, экспериментах, и следует представить скорее в качестве образа жизни.

Исследования также подразумевают расширение осмысления областей, о которых мы раньше не думали; и, что наиболее важно, это касается не только раскрытия и обнаружения того, что уже существует, но также и отчасти, пересоздания того, что открыто. Этот аспект исследования особенно характерен для царства души. Здесь мы не имеем дело с неодушевленным, растительным или животным миром, в которых к вещам можно применять подходы, предполагающие, что существующие в них правила установлены в соответствии с законами природы, хотя на самом деле это и не так. Но творческий фактор абсолютно неизбежен, когда дело приходится иметь с явно человеческим царством. То есть исследование души – это также и творение души.

Исследования часто начинаются с выявления недостатков предыдущих работ в данной сфере. Такие замечания обычно имеют целью не дискредитировать то, что было сделано, но расширить понимание новых областей, что часто заканчивается пересмотром того, что уже было разработано. Пока недостатки остаются незамеченными, новые области не только не открываются, но и отдельные части также продолжает рассматриваться в качестве целого.

Заинтересованность в вынесении глубинной психологии из консультационной комнаты в мир выявляет два наиболее интересных недостатка этой сферы. Во-первых, у людей гораздо больше возможностей заботиться о собственной душевной жизни, чем предполагали основатели глубинной психологии, потому что их методы развития психоанализа исходили из того, что они имели дело с людьми, которые не могли самостоятельно заботиться о душе. Во-вторых, и, что более важно, глубинная психология не видела необходимости воображать, что и сам мир также наделен душой, что в настоящее время делают те, кто желает перенести изучение души вовне, в мир. Дальнейшее исследование, таким образом, включает в себя возможность внимательно наблюдать за миром, чтобы увидеть это, а также как можно точнее понять связь между индивидуальной и мировой душой.

Хотя совершенно верно, что люди, заинтересованные в работе души в мире, еще не стремятся испытывать её, более или менее чувствуя, что работа души в первую очередь приносит личную пользу; я думаю, что эта концентрация на личных выгодах проистекает из принятия уже развитой части исследования души за целое. Но если бы мир также был лишен качеств души, которые все чаще кажутся отсутствующими, то мы были бы полностью довольны, если бы психология продолжала концентрироваться только на людях, которые не могут жить в мире из-за психологических проблем. Тем не менее, читающие все эти книги, посещающие все эти конференции и занимающиеся развитием своей собственной души люди, безусловно, являются здоровыми. Разве они не говорят, что фактор души стремительно покидает мир, признавая, что он в той или иной форме был здесь?

Основополагающим недостатком глубинной психологии можно назвать вполне осознанное и сознательное отстранение от мира. В двух местах Зигмунд Фрейд прямо говорит о мире как о проблеме психологии. В работе «Будущее одной иллюзии» он заявляет:

«В конце концов, главная задача культуры, ее подлинное обоснование — защита нас от природы. Перед нами стихии, как бы насмехающиеся над каждым человеческим усилием, земля, которая дрожит, расседается, хоронит все человеческое и труд человека, вода, которая в своем разгуле все заливает и затопляет, буря, которая все сметает, перед нами болезни, в которых мы лишь совсем недавно опознали нападение других живых существ, наконец, мучительная загадка смерти, против которой до сих пор не найдено никакого снадобья и, наверное, никогда не будет найдено. Природа противостоит нам всей своей мощью, величественная, жестокая, неумолимая, колет нам глаза нашей слабостью и беспомощностью, от которых мы думали было избавиться посредством своего культурного труда.»¹

Здесь психология не рассматривается напрямую, но у нас есть своеобразное понимание роли цивилизации, выдвинутое основателем глубинной психологии, и столь же своеобразный образ мира природы. Он совершенно справедливо описывает мир природы как женственный, как тот, к которому можно применять лишь местоимение «она» и предполагает, что ее качества связаны со стихиями – землей, водой, воздухом и вместо огня, болезнями и смертью. Стихии описаны только в их разрушительных аспектах, а не с их творческой стороны. В следующей главе мы вернемся к стихиям, чтобы показать, что они являются основными творческими качествами Души Мира, и вернемся также к «ней», той, о которой говорил Фрейд, и которая соответствует Софии, Премудрости, Мировой Душе.

Взгляд Фрейда на цивилизацию является защитой от душевных качеств мира. И хотя он считает, что эта защита является совершенно неадекватной и провальной, работа психоанализа в формировании сильного чувства эго – это его способ упрочнить способность удерживать мир в страхе. Для Фрейда необходимый обходной путь в создании сильного эго – это поворот к царству души. Таким образом, отстранение Фрейда от мира привело к современному открытию жизни души, хоть это и совершенно иное чувство души, чем то, что имело место в древней традиции, где душа и мир никогда не были разделены. Гераклит, например, не ограничивает душу, говоря, что можно путешествовать по любой дороге и никогда не найти места, где бы не было души.

Хотя в приведенном выше высказывании Фрейд, похоже, противопоставляет цивилизацию природе, и мы можем рассматривать психоанализ как отстранение от природы, в другом месте становится ясно, что он боится всего мира:

«Против страшного внешнего мира можно защищаться только некоторым отстранением от него, если кто-то намеревается решить задачу самостоятельно. Действительно, есть другой и лучший путь: быть членом человеческого сообщества, и с помощью техники, создаваемой наукой, переходить к нападению на природу, подчиняя ее человеческой воле. Тогда каждый работает со всеми для пользы всех. Но наиболее интересные способы предотвращения страдания — это те, которые влияют на наш собственный организм. В последнем анализе страдание — это не что иное, как ощущение; оно существует только так долго, как мы чувствуем его, и мы чувствуем его только вследствие путей, которыми регулируется наш организм.»²

В качестве защиты от мира Фрейд предпочитает науку, а не цивилизацию. Однако, как мы обнаружим в главах 4 и 5, хоть наука может быть тем, что скрывает душу мира, она также непреднамеренно приводит нас к возможности ее повторного открытия. Что еще более важно, Фрейд считает, что психоанализ не может быть способом облегчения человеческих страданий, скорее, способом успокоения болезненных ощущений. Если человек не ощущает натиска «страшного внешнего мира», то пусть он хоть взорвется; это неважно.

Но, можно утверждать, что глубинная психология имеет ценность именно потому, что она помогает нам обнаружить наиболее значимые источники боли, которые лежат в вытесненных травмах раннего детства, и с помощью терапии мы должны, по крайней мере, на некоторое время, снова прожить ту боль, которая могла проявляться годами в качестве нездоровых симптомов. Интересное предположение, приведенное выше самим Фрейдом, заключается в том, что противостояние всей этой прошлой боли может, а может и не иметь никакого отношения к избавлению от боли, а только к ее успокоению. Теперь, если это окажется так, последствия такой процедуры для мира будут весьма разрушительными. Если человек будет безразличным к душевной боли, тогда страдания в мире также не будут ощущаться. Можно было бы посмотреть на страдания, существующие в мире, осудить их и даже поддержать усилия, направленные на то, чтобы что-то с этим сделать, но больше нельзя чувствовать чужие страдания, как если бы они были нашими собственными.

Фактически, мы можем вообразить целые учреждения и индустрии, возникающие в целях облегчения страданий в мире; однако если люди не будут ощущать чужую боль, как свою собственную, эти учреждения станут частью проблемы, потому что они, как правило, будут оставаться сопутствующими ей. В последней главе я еще раз подчеркну важность ощущения боли мира (в разумных пределах, конечно) и боли других людей, как своей собственной, чтобы понять, может ли ограничивающий фактор работы только над собственной болью привести к её успокоению и проработке.

Я полагаю, что потенциальные проблемы невидимых ограничений в создании глубинной психологии относятся не только к психоанализу. Психология Юнга, на которую я во многом буду опираться в этой книге, отворачивается от мира в сторону области архетипов или архетипического воображения. Согласно этой психологии страдаем не мы; наши страдания связаны с патологизацией богов и не определяются в качестве личных страданий. Для Юнга и его последователей важен не мир, а вечное присутствие богов и богинь, которые воздействуют через душу и определяют наше поведение.

Все формы психотерапии также страдают от этого основополагающего акта отвлечения от мира. Люди не говорят в терапии о безобразии окружающей среды, вырубке тропических лесов, росте преступности, насилии, бездомных, ядерных бомбах, терроризме, безработице, ужасном образовании, уродовании мира, кислотных дождях, дырах в озоновом слое, Боснии, Сомали или Ближнем Востоке – короче говоря, они не говорят о страданиях Души Мира. В терапии мы говорим о наших мечтах, отношениях, отцах и матерях, депрессиях, тревогах, гневе и ранах, архетипических фигурах, мифах и дисфункциональных семейных системах. Я не могу не задаваться вопросом, не принимаем ли мы часть за целое.

Рассматривая ограничения и недостатки глубинной психологии не обязательно подвергать сомнению всю концепцию в целом, достаточно лишь тех случаев, когда концепция костенеет в одной форме, не исследуя новые области и более масштабные измерения. Осознанное внимание к душе – это действительно новое событие в мире. Для людей, живших в прошлом, забота о душе была естественной и инстинктивной, осуществляемой с помощью ритуалов, церемоний, мистерий, и проявлявшейся в устной традиции, мифах и искусстве. Но, хотя это и проявлялось естественным образом, нельзя сказать, что это обязательно происходило сознательно; скорее всего, следует говорить об инстинктивном групповом или племенном сознании. Сознание развивалось в направлении индивидуальности, поэтому формы заботы о душе должны были стать более сознательными и более индивидуальными. Нам нужна не новая теория, а скорее признание упадка элемента души в мире, и развитие такой активности души, которая может быть направлена против этого упадка. Нам также необходимо осознать, что забота о душе всегда несет в себе вероятность пренебрежения миром. Это ограничение не является неизбежным, когда видна более широкая картина.

Недавно вышедший фильм Вима Вендерса «Когда наступит конец света» образно изображает значительную часть того, что я пытаюсь описать. Сюжет разворачивается незадолго до 2000 года. Происходит катастрофа. Спутник, вращающийся вокруг Земли и являющийся частью Стратегической оборонной инициативы, является носителем большой ядерной бомбы. Что-то пошло не так, бомбу запустили, и она должна приземлиться где-то на Земле, в неизвестном месте. Взрыв может разрушить Землю. Необходимо принять решение, стоит ли пытаться сбить спутник, взорвав бомбу в космосе (при этом она также может уничтожить Землю). Пока все это происходит, в центре внимания фильма оказывается еще одно событие более личного характера.

Австралийский ученый годами работает над созданием технологического устройства, которое позволит его слепой жене видеть. Идея устройства заключается в том, что оно делает снимки мира с помощью глаз другого человека, записывая впечатления мозга, возникающие при взгляде на какой-либо объект. Затем эти впечатления передаются с помощью устройства в мозг слепого человека. Устройство работает, и жена ученого учится видеть то, что видел ее сын; то есть она видит события, записанные в его мозгу. Экспериментируя с этим устройством, ученый случайно делает еще одно открытие. Он обнаруживает, что можно записывать сны, а затем воспроизводить их на видеомагнитофоне. Когда люди начинают смотреть свои сны на экране телевизора, происходит нечто необычное. Они становятся зависимыми от наблюдения за своими снами, и эта зависимость намного сильнее и глубже, чем любая мыслимая наркомания. Сын ученого со своей возлюбленной становятся полностью зависимыми.

Тем временем, спутник сбивают. Все электрические устройства на Земле перестают работать. Никто не знает, означает ли это конец света. Оказывается, конец еще не наступил, и такая ситуация временна.

Эти два основных элемента фильма многое говорят о том, что я и хочу донести. У нас есть образ мира науки и техники, с одной стороны, и образ ухода от этого мира в царство души, с другой. Эти образы проявляются в следующем. Неисправный спутник означает, что когда наука рассматривает мир с чисто технической точки зрения, отметая душу, то, что выглядит нужным и полезным, оказывается разрушительным. Я думаю, нам следует воспринимать эту часть сюжета в качестве образа науки и техники; мы можем представить себе подобные вещи, происходящие в медицине, электронных технологиях, физике, экологии и во всех областях науки. Например, недавнее медицинское исследование, опубликованное в Журнале Национального института рака (21 июля 1993 г.), показало, что у детей, которые подвергались лучевой терапии для лечения определенного вида рака, позже в жизни развивались другие виды рака, в восемьсот раз чаще, чем у нормального населения. Другой пример: распыление ДДТ, широко распространенное в шестидесятые годы, в настоящее время очень сильно коррелирует с развитием рака молочной железы. Мы ежедневно слышим подобные истории. Я думаю, Фрейд был бы разочарован, узнав о результатах нападения науки на мир.

Второй образ из фильма еще более интересен: он говорит о том, что когда мы отворачиваемся от мира и направляемся в царство души, результатом становится зависимость. Люди, созерцающие свои сновидения, не осознают, что оказались в худшей из форм самолюбования. Душа не самовлюбленна, но если кто-то пытается взглянуть на душу напрямую, сам акт всматривания питает самовлюбленность. Процесс смотрения вызывает у этих людей сильные чувства, но эти чувства иллюзорны, поскольку наблюдение сцен из прошлого наблюдателя, превращают фантазирование в чувство удовлетворенности. В одной из дальнейших глав сны будут рассматриваться таким образом, который будет соответствовать их природе как деятельности, а не содержанию. Пока царство души считается чем-то вроде содержания, мы смотрим на другой мир, но верим, что видим тайну самих себя. Кроме того, пока душа воспринимается в качестве содержимого, состоящего будь то из личного прошлого, мифа, образа, или коллективного бессознательного, жизнь души не может найти свой путь в мир. Эта часть фильма касается не только жизни во сне: это метафора, образ психологии, отворачивающейся от мира, чтобы смотреть на саму себя.

В фильме также показано исцеление двух людей, впавших в зависимость от образов, которые они воспринимали очень лично, ведь те показывали им что-то свое. Исцеление науки не изображено; нам только показывают, что у нас есть еще один шанс. Концентрация в фильме на исцелении внутреннего измерения предполагает, что исцеление науки зависит от первого. Мужчина и женщина исцеляются по-разному. У женщины есть друг, писатель, который ее искренне любит. Он заключает зависимую женщину в защитное пространство, где она проходит процедуру, которая не прекращается, когда батареи в ее видеомагнитофоне разряжены. За это время писатель заканчивает писать роман и помещает законченную рукопись в приложение. Женщина от отчаяния начинает читать роман, и исцеляется к тому времени, как дочитывает его. «Что случилось?» – должны спросить мы.

Можно подумать, что чтение книги – это тоже способ повернуть вовнутрь. Но книга – другая форма воображения, нежели взгляд на себя. Это способ взглянуть на мир с помощью воображения. Образы здесь – это не то, на что вы смотрите, а то, что вы просматриваете. При чтении мы фактически выбираемся из себя в мир, мир, какой он есть на самом деле, а не мир, каким мы его считаем, при условии, конечно, что книга тщательно продумана. Когда мы воспринимаем мир с точки зрения обычного повседневного сознания, то, что мы видим – это не мир, а наши представления о нем, что нам говорили другие, чему нас учила наука, книги, образование и наш собственный прошлый опыт. Женщина исцелена, потому что ее воображение восстановлено, и это происходит потому, что мир предстал перед не в образном слове.

Кроме того, сама природа слова является частью этого исцеления. Слово активно, трогательно, действенно – как глагол. Образное слово указывает нам на подобия мира, а не делает буквальных заявлений. И здесь мы также получаем представление о возможных ограничениях обращения внутрь, о чем также говорит глубинная психология, обращаясь к воображению. Буквализация воображения грозит внутреннему повороту слишком буквальным восприятием прошлого, буквальным восприятием мифа, образа, истории, богов.

Исцеление человека принимает другую форму, но важно рассматривать два исцеления как одно действие, каждое из которых связано с другим. У персонажа фильма есть близкий друг, австралийский абориген. Он уходит с героем в дикие места и приводит его в компанию двух старых шаманов. С наступлением ночи шаманы ложатся на землю спать. Один шаман спит с одной стороны зависимого человека, а другой шаман – с другой. Когда наступает утро, человек оказывается исцеленным. Опять же, что случилось?

Это шаманское исцеление действительно необычно, не то, чего мы ожидаем от шаманов: никакого ритуала, никакого пения, никакого танца, никакого камлания, просто сон. В следующей главе я расскажу о тайнах сна. Что можно сказать сейчас, с точки зрения этого образа, точно следуя тому, что дано в фильме, так это то, что иллюзорное, буквальное воображение мира снов, вызывающее зависимость, переносится обратно в его надлежащий контекст, контекст сна. Психология сновидений не смогла признать, что контекстом сновидения является сон. Таким образом, любой анализ сновидений, переход к непосредственному сну, размышление над ним, попытка осмыслить образы – это извлечение сновидения из контекста. И сон – это половина ритма, цельного ритма сна и бодрствования. Сон – это нечто большее, чем просто потеря сознания; сон должен ощущаться как мир, царство, пейзаж с определенным типом времени и определенным видом деятельности. Здесь происходят сновидения, и все же работа со сновидениями в том виде, в каком её проводят в настоящее время, немного похожа на попытку определить природу рыбы без учета воды. Шаманы исцеляют, получая образы от зависимого человека и отпуская их обратно в ночь.

ИССЛЕДОВАНИЕ ЭГО

Дополнительное ограничение в создании глубинной психологии, которая затрудняет связь между душой и миром, касается природы и функций эго. Глубинная психология Фрейда подходит к эго совершенно иначе, нежели юнгианство, но ни одна из них не может проникнуть из души в мир с помощью эго. И здесь основатель глубинной психологии Фрейд все еще остается в страхе перед миром. Относительно эго, он заявляет:

«Мы должны осветить еще один момент в живом пузырьке с его корковым слоем, воспринимающим раздражение. Этот кусочек живой материи носится среди внешнего мира, заряженного энергией огромной силы, и, если бы он не был снабжен защитой от раздражения, он давно погиб бы от действия этих раздражений… он снабжен собственным запасом энергий и должен больше всего стремиться защищать свои особенные формы преобразования этой энергии от нивелирующего, следовательно, разрушающего влияния энергии, действующей извне и превышающей его собственную по силе.»³.

Эго для Фрейда – наше собственное слабое самоощущение, развившееся из прошлого опыта. Эго, по его мнению, может быть легко разрушено ужасным внешним миром и должно разработать защитные механизмы, чтобы постоянно защищать себя от вторжения. Этим защитным механизмам нужна энергия, и источником этой энергии является бессознательное, при условии, что оно не озабочено использованием энергии для предотвращения последствий прошлых травматических переживаний. Таким образом, эго не ведет нас в мир, но удерживает от него; оно удерживает нас, компенсируя, идеализируя, проецируя, регрессируя, диссоциируя, сублимируя, и используя еще около сорока других видов защиты. Таким образом, перед лицом мира, согласно этой точке зрения, наше слабое самоощущение должно постоянно бороться, чтобы поддерживать собственный опыт ощущения самого себя. Мы всегда смотрим на мир через очки эго.

Для Юнга эго является результатом накопления личного опыта, и он говорит о нем как о центре сознания. Сильное эго вызывает у юнгианцев беспокойство, поскольку оно может быть захвачено содержимым бессознательного, а это приводит к инфляции эго; то есть они касаются не стороны мира, а стороны души. Аналитики также озабочены тем, чтобы эго воспринимало себя как целое сознание, и, таким образом, также ищут баланс между эго и душой. Хиллман понимает, что эго – это тот комплекс души, который воспринимает себя буквально. Таким образом, по большей части, в юнгианской глубинной психологии, эго рассматривают во взаимосвязи с душой, и вопрос о мире вообще не поднимается.

Этот важный ограничивающий аспект глубинной психологии связан с тем, что мы не признаем разницу между эго и тем, что будет рассмотрено в следующей главе в качестве чувства своего «Я». «Я» – не то же самое, что и эго. Эго – это результат прошлого, накопленного опыта, эмпирического ощущения себя, которое также отождествляется с нашим телом. «Я» никогда не фиксируется, оно больше связано с будущим, нежели с прошлым, оно творческое и свободное, оно охватывает как индивидуальность, так и мир. Поскольку глубинная психология не распознает «Я», она не может эффективно проникать из души в мир или из мира в душу, не воспринимая их как две совершенно разные сферы. Результатом является огромное сужение психологии из-за отсутствия фактора, связывающего индивидуальную душу с Мировой Душой; этим связующим фактором, как мы выясним далее, является «Я».

В то время как психология Юнга, в определенном смысле, признает «Я», хотя и говорит о нём в качестве Самости, эта Самость, как полагают, является результатом индивидуации души, происходящей благодаря внутренней, а не мировой работе. Поскольку мир оставлен без внимания, ощущение «Я» как Самости движется вместе с Юнгом в восточном духовном направлении, хотя, как это ни парадоксально, он считает Христа архетипом Самости. Нас подводят к выводу, что мир – это майя.

Для глубинной психологии, какой она стала на сегодняшний момент, то, как понимается эго, делает важным только одно измерение времени: прошлое. Концепция души также относится только к прошлому, как у Фрейда, так и у Юнга. «Я», как мы увидим, больше заботится о будущем, то есть, о том, кем мы можем быть, а не о том, кем мы были. Хотя интересы Юнга были справедливо восприняты в качестве телеологических, направленных на цель, а не на причинность, берущую начало в прошлом и влияющую на настоящее и будущее, его направленность в будущее всё же исходит из прошлого. Я полагаю, что телеология означает «из будущего», а не «в будущее». Я надеюсь показать, что исследования в этом направлении являются чем-то совершенно новым.

Мне следует еще раз подчеркнуть, что все эти важные вопросы не поднимались, если бы глубинная психология не была развита. Таким образом, я пытаюсь расширить границы дисциплины и дать указание на новый ориентир для исследования; цель состоит не в том, чтобы предположить, что глубинная психология неправильна, а в том, что это не то, что нужно использовать в качестве техники, потому что она не является завершенной. Кроме того, сама природа этой задумки остается незавершенной. Я полагаю, что вовлечься в работу души – значит стать исследователем, а также стать одновременно тем, о чем вопрошают и тем, что открыто каждому. Эту форму исследования не следует оставлять только профессионалам, которые слишком легко начинают заниматься защитой территорий. Однако, поскольку эта исследовательская инициатива не включает в себя специальную лабораторию, оборудование, финансирование и публикуемые результаты, она принадлежит всем. Все, что нужно, – это ощущение души, непосредственное присутствие в мире и увлеченность.

ДУША И ТЕЛО

Я должен продолжать раскрывать тему ограничений, поскольку для меня это способ поиска; то, что я продолжаю искать в глубинной психологии, – это забота о мире. Таким образом, эта первая часть – исследование пространства моей дисциплины, поиск двери или окна во внешний мир. Возможно, это открытие можно найти в подходе к телу в глубинной психологии, ведь в повседневной жизни мы пребываем в мире благодаря нашему телу. Давайте снова начнем с основателя. Как Фрейд представляет себе связь между душой и телом? С одной стороны, для Фрейда душа – это то же самое, что и тело. Однако он в основном придерживается механистической концепции тела, всегда говоря о психэ или душе как об аппарате. Например, в «Толковании сновидений» о психэ и теле говорится так:

«Первое, что нам бросается в глаза, это то, что этот аппарат, состоящий из Y-систем, имеет определеннее направление. Вся наша психическая деятельность исходит из (внутренних или внешних) раздражении и заканчивается иннервациями. Тем самым мы утверждаем, что у аппарата имеются два конца, чувствующий и моторный. На чувствующем находится система, получающая восприятия, на моторном – другая, раскрывающая шлюзы движения. Психический процесс протекает всегда от воспринимающего конца к моторному… Это является, однако, лишь осуществлением давно уже знакомого нам требования, чтобы психический аппарат по конструкции напоминал рефлекторный аппарат. Рефлекторный процесс служит образцом всякой психической деятельности».⁴

Это довольно парадоксальное утверждение приводит к неизбежному выводу: для Фрейда тело лишено души, а на самом деле для Фрейда сама душа лишена души. Значит ли это, что все является миром? Вряд ли. Мне печально говорить, что это означает, что все является механизмом, механикой; мы – автоматы, а тело и душа – только два слова, обозначающие рефлекторные процессы. Но, как и всегда можно сказать о Фрейде, он замечательный глубинный психолог, когда работает в качестве терапевта и наблюдателя. Но в тот момент, когда он начинает размышлять о своих наблюдениях, он оказывается накрепко связанным с механистической наукой девятнадцатого века.

Нам нужно больше смотреть на то, как некоторые представители глубинной психологии на практике устанавливают связь между душой и телом, а не на то, что они говорят об этой связи, потому что везде, даже в психологии доминирует биологическое и медицинское понимание тела. Несомненно, эта связь есть; тем не менее, само тело понимается как более или менее срединная локация, не принадлежащая ни миру, ни душе. Например, аналитический психолог может связывать язву желудка и процессы, происходящие в душе. Типичная интерпретация гласит, что язва желудка является выражением бессознательного желания быть накормленным, желания испытывать заботу о себе и баловать себя бессознательно регрессируя к оральной фазе развития. Желудок реагирует на бессознательное желание питаться, действуя так, как будто сам желудок является пищей для переваривания и, таким образом, начинает переваривать себя, а это и приводит к язве.

Такая интерпретация, скорее всего, больше говорит нам о богатой фантазии интерпретатора, чем о человеке, страдающем от язвы. Хотя интерпретация фактически предполагает, что тело – это душа, основание для такого предположения требует изучения и описания. Интерпретация также объединяет множество необоснованных предположений – бессознательные желания, регрессию, оральную стадию развития, которые сохраняются в бессознательном, и так или иначе функционируют внутри или извне тела.

Широкий интерес вызывает и то, как сны могут репрезентировать процессы, происходящие в теле. Например, в книге Марка И. Бараша «Исцеляющий путь: душевный подход к болезни» юнгианский психолог Мередит Сабини говорит, что состояние тела во сне символизируется состоянием объекта, подобного дому или машине⁵. Фары автомобиля похожи на глаза, четыре колеса – на конечности тела, электричество – на нервную систему, а трубопровод связан с кровообращением. К сожалению, наше понимание тела является редукционистским, отражающим в большей степени нехватку понимания тела этим психологом, чем что-либо еще. Переплетение души с телом, которое будет обсуждаться в главах 7 и 8, открывается совсем с другой стороны, если мы видим Душу Мира. Ограничение глубинной психологии в этой области проистекает из понимания тела как сущности, а не деятельности, материальной субстанции, а не как превращения души в субстанцию.

АПОКАЛИПСИС СЕГОДНЯ

Возвращаясь к наблюдению, сделанному в начале этой главы, я должен спросить: что такое происходит в мире, что вызывает желание заниматься вопросами души в это время? Сначала я подозревал, что большую роль играет страх. Живущие в настоящее время люди чувствуют, что все рушится. Кроме того, приближается 2000 год, и смена тысячелетия всегда несет в себе большие страхи перед «окончательным» концом. Обращаются ли люди к заботе о душе как к последнему приготовлению? Страх, я подозреваю, является частью ответа, но только самой поверхностной.

В учреждении, где я работал одиннадцать лет, за последние три года я увидел невероятные изменения. В этом месте общественного образования для взрослых работа, которую я делал на раннем этапе, считалась интересной, но кое-что нужно было оставить за кулисами, отчасти из-за боязни обидеть доноров учреждения. Теперь душа повсюду, даже на заседаниях совета. Даллас – это город, переживающий кризис и упадок, поэтому я не думаю, что ощущение, что проблемы души возникают во времена кризиса во внешнем мире, так же, как они возникают, когда страдает человек, является притянутым за уши. Но более глубокий аспект появляется только в том случае, если вопрос еще более актуален; да, кризис есть, но зачем обращаться к душе, а не к науке, технологиям, менеджменту, лидерству – к тому, что работает?! Проблема в том, что ничего не работает, и если обратиться к душе, чтобы починить повреждения, будет много разочарований.

Я подозреваю, что грядущее тысячелетие – это не конец света, а начало женственного мира. Во всех культурах и во все времена душа считалась женственной. Важным аспектом настоящего интереса к душе является то, что он согласован и работает в тандеме с интересом к богине. Лейтмотивом этой книги является София, Премудрость, Душа Мира. Рудольф Штейнер, вдохновивший эту книгу, сказал в 1911 году о наступающем тысячелетии:

«Мы должны искоренить из наших душ весь страх и ужас перед тем, что ждет нас в будущем… Мы должны с абсолютной невозмутимостью смотреть на все, что может произойти, и должны думать только о том, что все, что случается, дается нам мировым, полным мудрости, провидением».⁶

Слово мудрость относится к Премудрости, Софии, Софии Апокалипсиса:

«И явилось на небе великое знамение: жена, облаченная в солнце, под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения». (Отк. 12: 1-2)

Страх действительно присутствует, но таков подход Софии. София – это нечто большее, чем божественный образ, архетип, воображаемое присутствие, женственность, связанная с земными женщинами. Глава 3 раскрывает то, чем она является, и показывает ее значение для мироздания, ее истинное значение как души мира. Я твердо убежден в том, что возникающая необходимость чувствовать душу – это приготовление к софийному миру. Это приготовление уже случалось дважды, однако результаты его были трагичны.

Апокалипсис также отмечен числом 666. Тревор Равенскрофт и Т. Уоллес-Мерфи в «Начертании зверя» прослеживают историю этого числа в мировой истории, основываясь на исследованиях Рудольфа Штейнера⁷. 666 г. до н.э. отмечен основанием персидской Академии в Гунде-Шапуре. Эта академия возникла в результате закрытия знаменитых греческих академий, прежде всего греческих философских школ, которые были упразднены императором Юстинианом, желавшим уничтожить все дохристианские знания. Изгнанные греческие философы отправились в Персию, где была основана новая академия. В течение ряда лет направление работы этой академии изменялось от того, что можно определить, как интерес к душе и миру, к интересу к первоосновам развития материалистического знания. Именно здесь, например, медицина, которая до этого времени еще понимала тело как субстанцию души, стала превращаться в более техническую науку о человеческом организме. Именно в этот период познание физического мира перешло от познания Души Мира к материалистической физике. Это первое появление Софии было сорвано, оставив нам науку вместо единства науки, искусства и религии.

Дважды 666 – это 1332. В 1332 году было сорвано второе пришествие Софии. В этот год Филипп Красивый фактически привел к гибели рыцарей-тамплиеров, орден, посвященный Софии. Деятельность рыцарей-тамплиеров была специфической, и о ней более подробно говорится в следующей главе. Они изобрели систему кредитования и заработали огромные суммы денег, держа деньги состоятельных путешественников, чтобы те не рисковали потерять их или быть ограбленными во время паломничества. Когда путешественники достигали пункта назначения, они могли забрать средства по месту их прибытия. Это было начало современной банковской системы.

Что было самым необычным в рыцарях-тамплиерах, так это то, что они никогда не использовали свою прибыль для себя. Они использовали средства, чтобы создавать вещи, причастные миру души – соборы, больницы, благотворительные учреждения, произведения монументального искусства. Идея состояла в том, чтобы привести душу к проявлению в мире сконструированных вещей – вещей как образов. Филипп Красивый хотел денег, которыми обладали тамплиеры, и таким образом обвинил их в ереси. Под пытками рыцарей заставили признать то, чего они не делали, и убили. Опять же, София не проявилась в мире, как его душа. Вместо этого такой шаг Филиппа был действительно началом экономики как получения прибыли вместо того, чтобы взращивать душу в мире, и теперь у нас окружает мир, в котором доминирует забота о деньгах как о прибыли.

Трижды 666 – 1998 год. Может ли эта дата еще раз не сигнализировать о возможном развитии софийного мира, а также о кризисе в его развитии? Глубинная психология принимает другое измерение, если рассматривать ее с точки зрения истории этого апокалиптического числа. То, что существует в качестве глубинной психологии, можно рассматривать не иначе как подготовку, развитие кругозора и способностей, необходимых для изменения мировоззрения, повышения чувствительности воображения, пробуждения потенциального единства науки, искусства и религии и, самое главное, сосредоточения внимания на человеке, а не на системе.

Что касается переноса этих возможностей в более широкий мир, то это движение еще даже не началось. Опасность заключается в принятии подготовки за результат. Форма, которую легко может принять такая опасность – это использование души для наших собственных целей, а не для мира. Если это произойдет, то страх перед миром усилится, что приведет к буквальному восприятию апокалипсиса. Если душа, образ, глубина, тайна, миф, мечта, внутренний мир, красота, единство и целостность относятся только к индивидуальной душе, а не к миру, то мы все оказываемся фундаменталистами в отношении внешнего мира. Пока развитие души происходит только в человеческом, а не всемирном контексте, то именно это развитие в то же время порождает страх перед апокалипсисом. Контраст между тем, что человек переживает внутри, и тем, что он находит в мире, становится более заметным и более оторванным от внутренней жизни.

Если первая возможность создания софийного мира привела к основам материалистической науки вместо развития знания с помощью души, а вторая возможность привела к усилению экономического интереса, а не к созданию мира души, что может произойти, если третья возможность не принесет плодов? Давайте представим всех тех, кто работает в сфере души, в качестве членов академии, такой как Академия в Гунде-Шапуре, или членов группы мировых творцов души, таких как тамплиеры. Эта академия или эта группа больше не является учреждением, расположенным в определенном месте; её члены разбросаны по миру и связи между ними невидимы, но, тем не менее, реальны.

Мы могли бы даже развить эту фантазию и предположить, что люди, преданные делу души, были вместе в более далекие времена в иных местах. Теперь мы разлетелись по миру. Ощущение этих невидимых связей может быть самой важной работой, которую следует произвести в настоящее время. Все те книги о душе, которые сейчас достигают большого мира, кажутся призывом, обращенным к тем, кто принадлежит к этому невидимому сообществу. Такой призыв также указывает на то, что приближается кризис, и снова вполне возможно, что Софии будет отказано.

На этот раз отказ приведет к созданию нового мира, так же как два предыдущих отказа привели к материалистической науке без души и экономике без воображения. На этот раз новый мир станет виртуальной реальностью, простирающейся далеко за пределы современных возможностей. Виртуальная реальность – это имитация одушевленного мира; что будет показано в следующей главе, виртуальная реальность имитирует фантазию, мечту, творчество, внутреннее пространство, но это поворот против мира. Виртуальная реальность фактически заставляет мир казаться совершенно несущественным, вызывает привыкание к себе, превращая душу в развлечение, и подвергает внешний мир эксплуатации.

Возможное единство науки, искусства и религии, являющееся центральным импульсом глубинной психологии, также в опасности. Первый аспект этого единства был нарушен, когда наука отвернулась от Души Мира. Теперь, однако, мы также видим признаки того, что наука и медицина снова начинают интересоваться душой. Второй аспект этого единства был нарушен, когда искусство создания вещей в мире, выражавших душу, превратилось в зарабатывание денег. Есть много признаков того, что мир, в котором доминируют экономические проблемы, сейчас рушится. Могут появиться новые смыслы экономики как заботы о мире. Третий аспект этого единства может быть нарушен, если принять внутренний мир человека за единственный храм души. Можем ли мы принять на себя ответственность за истинное воображение мира, зависит от того, удастся ли нам, вооружившись подготовкой в сфере глубинной психологии, приступить к работе на стороне мира.