Глава 5 Джун Сингер Сила любви

Четверо в поисках просветления

В смутные времена в самой начале второй половины двадцатого века, когда перекос в сторону рационализма оставил многих людей с ощущением холода и пустоты, совершенно неизбежно должны были появиться лидеры, готовые выразить точки зрения, практически не озвучивавшиеся в доминирующей культуре. Эти люди понимали необходимость нового, живого понимания психики, включающего в себя иррациональные аспекты. Учитывая то, как взвешивались, измерялись, подсчитывались и объяснялись все продукты психической деятельности, они поняли, что во всем этом не хватает того, что для людей важнее всего: ощущения осмысленности жизни и ценности человеческого существования, со всеми его страданиями и стремлениями.

Поколение, рожденное сразу после Второй мировой войны, было готово услышать новые голоса поколения родителей, голоса, обращавшиеся к себе, а не к старшему поколению. Повзрослев во время войны во Вьетнаме, они чувствовали, что эта война навязана им людьми, которые уже слишком стары для участия в ней; следовательно, они подвергали сомнению полученные в детстве ценности, которые привели нацию к духовному кризису. Университеты продолжали обучать студентам экстраверсированным навыкам мышления, призывали их к амбициозности, конкурентности и вниманию к нахождениям логических решений практических проблем. Однако в учебном плане совершенно не оставалось места для развития внутренних качеств, которые подпитываются чувствами, интуицией и более тонкими ощущениями. Стала совершенно явной потребность в учителях иного рода, в учителях, которые могли бы служить проводниками для всеми позабытой души.

Среди поколения родителей были и те, кого серьезно мучали фундаментальные вопросы, стоявшие за разрывом взаимосвязи между сакральным и светским, но лишь немногие из них стали глашатаями отверженной стороны жизни человека. В основном это были мужчины, поскольку женское движение еще не обрело голос, и большинство женщин все еще тихо готовились к тому, чтобы занять активную позицию в борьбе за новое мировоззрение и его реализацию. Важнейшие шаги в этот процессе были сделаны в конце пятидесятых-начале шестидесятых годов четырьмя ключевыми фигурами. Я бы могла привести в пример и других, не менее показательных личностей, но решила сфокусироваться на работах К. Г. Юнга, Абрахама Маслоу, Алана Уоттса и Хастона Каммингса Смита, поскольку считаю, что каждый из них смог выйти за рамки западной интеллектуальной традиции. Этих четверых мужчин объединял интерес к Востоку, и в особенности к философии даосизма, которая потихоньку стала просачиваться к движение контркультуры. Они обладали достаточными визионерскими способностями, чтобы посмотреть за пределы общепринятой структуры ценностей, которая уже была не приемлемой для многих блестящих молодых умов в нашей стране. Каждый из них изначально был тесно связан с одной из традиционных западных религий. Юнг родился в семье протестантского священника и изучал сравнительное религиоведение; Маслоу вырос в иудейской семье и хорошо знал иудаизм; Алан Уоттс был рукоположенным священником епископальной церкви; а Хастон Смит – сыном христианских миссионеров в Китае. Все четверо столкнулись с несоответствием между внутренними образами жизни, где человеческий дух находит поддержку, и тем разочарованием, которое наблюдали среди окружающих. Все четверо обладали смелостью вести борьбу с установленным порядком в своих профессиональных областях и прокладывать собственный путь, чтобы вновь открыть сокровища человеческой души. Юнг ушел из традиционного психоанализа как раз в тот момент, когда тот стал «новой волной» в психологии; Маслоу ушел из бихейвиоризма, когда тот доминировал на всех крупнейших факультетах психологии в США; Уоттс покинул епископальную церковь и стал популяризатором дзен-буддизма и даосизма, а Смит принес восточную мудрость в аудитории Массачусетского Технологического Института.

В первой половине двадцатого века Юнг практически единственным среди психологов и психиатров стал обращать внимание на нуминозное измерение психической жизни. Лишь некоторые люди смогли оценить его по достоинству при жизни. Я приехала учиться в Институт К. Г. Юнга в Цюрихе в последние дни его жизни, и видела его лишь один раз в 1961 году накануне его похорон. Он лежал на смертном одре в полумраке комнаты, освещенной двумя свечами в белой ночной сорочке, я помню его восковую бледность на фоне белой подушки. Я молчала и смотрела на хрупкое человеческое тело, чувствуя, как от него во все стороны кругами расходится сияние, выходя далеко за пределы дома на Цюрихском озере в Кюснахте.

Труды Юнга начали переводить только в начале шестидесятых, причем зачастую неверно понимали неверно. Его называли «мутным», «невнятным» или «загадочным». Через несколько лет после его смерти дети поколения, изучавшего философию у Маслоу и Уоттса, а компаративное религиоведение у Хастона Смита, Джозефа Кэмпбелла и Мирче Элиаде, смогли воспринять и по достоинству оценить взгляды Юнга на сакральное как неотъемлемую часть процесса индивидуации – процесса развития и обретения целостности. Подход Юнга радикально отличался от мировоззрения доминировавшей тогда фрейдистской психологии, особенно в отношении сексуальности и сакрального. Фрейд рассматривал стремление человека к божественному как сублимацию сексуального импульса. Для него это было смещение, часто принимающее форму психопатологии. Юнг же смотрел на человека как на микрокосм, являющийся частью божественного макрокосма и воплощающий существующий в нем порядок на материальном уровне. Слишком просто утверждать, что Юнг восхищался стремлением человека к религии, а Фрейд относился с недоверием. Само отрицание, свойственное Фрейду, просто прикрывало его ужас перед нуминозным, от которого он когда-то отказался, назвав его, по словам Юнга, «черной волной грязи – волной оккультизма». Юнга же больше всего интересовало трансперсональное измерение мифа и тайны, которое, по его мнению, питает эго и помогает ему проявляться в материи, а также взаимоотношения между эго и трансперсональным измерением. Для Юнга коллективное (или трансперсональное) бессознательное хранило в себе неразгаданные тайны, еще непроявленную истину, еще не реализованный потенциал природы и человеческого сознания. Драйвы и импульсы фрейдистского Ид, по его мнению, являют собой лишь малую часть бессознательного содержания. Материал, который исчезает из сознания в силу вытеснения или забывания, или же просто остается за пределами нашего поля внимания, принадлежит к личному бессознательному, которое Юнг рассматривал как тонкую пленку на поверхности коллективного бессознательного. Личная жизнь человека охватывала период от рождения или даже зачатия до смерти, в то время как нуминозное, сама суть коллективного бессознательного, было самопорождающим, самоподдерживающим и постоянно меняющимся. Чтобы получить какое-то представление о нуминозном, представьте себе, что вы можете видеть бесконечно далеко в пространстве и времени. Вы видите, как появляются и разгораются звезды, как они гаснут и исчезают, как из кромешной тьмы появляются новые звезды. Это всегда присутствующая тайна, всегда присутствующее зрелище, на фоне которого все вещи находятся в процессе постоянного изменения. Юнг был абсолютно согласен с Фрейдом в том, что сексуальная функция либидо подталкивает людей вступать в отношения во внешнем мире, вступать в брак и создавать семью. Юнг понимал, что источником патологии, как говорил Фрейд, является подавление и смещение этого потока энергии, или же защиты, возникающие как препятствие трансформации этой энергии в здоровую форму сексуальности. Юнг никогда не отрицал того, что сексуальность является важнейшей силой, управляющей человеческой природой и поведением. На самом деле именно это утверждение и привлекло его в ряды первых последователей Фрейда, сделав членом ближнего круга родоначальника психоанализа. Возникшие позже разногласия между Фрейдом и Юнгом, помимо личных тем, были связаны в первую очередь с пониманием природы психической энергии, которую Фрейд назвал либидо. Благодаря Юнгу понятие либидо перестало отождествляться исключительно с сексуальностью. Он считал, что энергия либидо представляет собой нечто большее, чем жизненную силу, передаваемую из поколения в поколение через связанный с сексом механизм деторождения. По мнению Юнга, эта психическая энергия является силой, которая активизирует все аспекты способности человека к творчеству, будь то создание произведений искусства, близких отношений или же личных взаимоотношений с божественным. Таким образом психическая энергия не только помогает нам обращаться к другому человеку через любовь, но и направляется внутрь, когда мы вступаем в союз с собственной творческой энергией, с теми частями нас, которые воплощают и выражают архетип Самости. Поскольку люди являются неотъемлемой частью вселенной, мы можем познавать вселенную Самости своим уникальным способом через внутренние переживания и воспринимать их через психическое. Для Юнга понятие сексуальности имеет как внутреннее, так и внешнее значение, и в этом нет ни малейшегодуализма – это просто две стороны одной медали.

Вот что пишет Юнг о своем понимании сексуальности как универсального проявления божественного намерения в эссе «Духовная проблема современного человека»: «Наши исследования сексуальности, родом из Вены и Англии, не превосходят, а скорее уступают индуистским наставлениям по данному предмету. Восточные тексты, созданные десять веков назад, знакомят нас с философским релятивизмом, а лишь недавно появившаяся на Западе идея недетерминированности всегда лежала в основе китайской науки».«Представляется довольно близким к истине представление о том, что за теми духовными изменениями, через которые мы проходим сегодня, стоит Восток. Только этот Восток находится не в тибетском монастыре, населенном махатмами, а внутри нас самих».

Юнг также осознавал, что требования, предъявляемые сексуальностью к людям в позднем подростковом возрасте и юности, являются как личными, так и универсальными и трансперсональными. «Невероятная интенсивность сексуальных потребностей, часто проявляющаяся в этот период, направлена на биологическую задачу по насильственному уничтожению угрызений совести, дурных предчувствий, сомнений и осторожности. Она необходима, потому что сама идея брака со всеми его сомнительными последствиями, часто приводит человека в панику».

Юнг утверждал, что не применяет никаких моральных суждений к сексуальности как к естественному феномену, но предпочитает оценивать с моральной точки зрения то, как эта сексуальность проявляется. Он писал: «Любовь дается не дешево – давайте же не будем делать из нее дешевку! Все наши плохие качества, эгоизм, трусость, приземленность, наша алчность – все убеждает нас в том, что к любви не стоит относиться серьезно. Но если мы все-таки сохраним серьезное отношение к любви, то будем вознаграждены сто крат. С моей точки зрения крайне прискорбно, что сейчас вопросы секса рассматривают отдельно от любви. Эти два вопроса нельзя разделять, потому что проблемы с сексуальностью может решить только любовью. Любое другое решение будет лишь вредным суррогатом. Сексуальность, преподносимая исключительно как секс, превращается в скотство, а сексуальность как проявление любви – священна. Следовательно, никогда не спрашивайте, что делает человек, спрашивайте, как он это делает. Если он делает это из любви или в духе любви – он служит богу, и что бы он ни делал – не наше дело судить его, ибо это занятие возвышенное».

Юнг был убежден, что сексуальность является как духовной и трансперсональной, так и биологической и личностной, и в основе этой убежденности лежала зарождавшаяся концепция контрсексуального аспекта души. Отчасти он считал душу компенсаторным фактором в бессознательном, необходимым для балансировки образа себя, формирующегося в процессе гендерной идентификации. Юнг замечал, что в большинстве случаев у мальчиков воспитывают сознательное отношение к маскулинности, поэтому мальчики с детства получают так называемые «маскулинные» ценности, характерные для принятых в социуме мужских ролей; а девочек, как правило, побуждают соответствовать «фемининным» стандартам культуры. Юнг чувствовал, что «душа» – слишком общий термин для обозначения вполне конкретных аспектов, которые он обнаружил, исследуясновидения и другой бессознательный материал своих пациентов. Во внутреннем мире мужчин существовали образы фемининности, которые они зачастую были неспособны распознать как аспекты собственной скрытой природы – их Юнг называл «анима». Сходным образом в бессознательном женщин обнаруживались маскулинные образы, которые он решил называть «анимус». Поскольку анима и анимус относятся к категории архетипов, их невозможно наблюдать напрямую. Содержание этих архетипов порождает искаженные, но очень явные образы, которые женщины и мужчины склонны проецировать на людей противоположного пола, и нередко эти образы-фантазии заслоняют собой другого человека как личность.

В обычных любовных отношениях, говорит Юнг, всегда присутствуют четверо: мужчина, женщина, анима и анимус. Мужчина определенным образом относится к женщине на сознательном уровне, и в то же время проекция его собственной анимы наделяет образ женщины качествами, которые другие вряд ли смогли бы в ней разглядеть. Чем более однобоко маскулинным является его собственный образ себя, тем сильнее его душа беспримесной фемининности в другом человеке. Это желание соединяется с бессознательным желанием зависимых, послушных женщин быть вместе с мужчиной, который воплощает инициативу и ассертивность, которой так не хватает им самим.

Юнг знал, как сложно отделить образ человека, которого мы хотим любить, от реального человека. Поначалу партнер может поддерживать нашу склонность проецировать на него этот светлый образ. Кто же захочет признать, что он хуже, чем то, как его представляет себе партнер? И даже если человек это признал и принял, не так легко выстроить реальные отношения на осколках разбитой мечты. Наконец, эти проекции снимаются, и им на смену приходят новые, они появляются в самых невероятных местах и снова ослепляют нас своим блеском. Мы ищем новую любовь, пытаясь справиться с только увиденной нами реальностью отношений, в которые уже вступили. Нередко мы защищаемся невинной ложью, притворяясь при этом, что бережем чувства партнера. Ложь душит нашу сексуальность, потому что у нас возникает мышечное и психическое напряжение. Для начала нам надо научиться быть честными с собой и с нашими близкими – иначе в сексуальных отношениях мы просто будем отыгрывать свои проекции. Тем не менее, как бы мы не старались обойти проекции, в какой-то степени они всегда будут присутствовать в наших отношениях, поскольку глубины нашей души вопределенной мере всегда остаются неизведанными, и мы начинаем осознавать их лишь когда соприкасаемся с ними, когда другой человек познает нас на этом мистическом уровне общности. Тогда мы способны почувствовать в другом человеке Самость, которая может оказаться отражением нашей собственной Самости. К нам приходит ощущение резонанса, и мы говорим себе: «Это правильно». Мы оказываемся в гармонии с другим человеком. По мнению Юнга, чувственная любовь является единственным способом выражения этой гармонии.

Юнг отказывался делать сексуальность альфой и омегой своего психологического подхода, что и стало основным фактором его разрыва с доктриной Фрейда. Для Юнга ключевым понятием являлась психическая энергия, которая может выражаться через сексуальность, а может и не выражаться. Он смотрел на процесс индивидуации как на движение психической энергии по последовательным фазам, во время которых противоположные элементы проясняются и разделяются, а затем вновь объединяются, но уже более утонченным, более осознанным образом. В процессе индивидуации психическая энергия постепенно трансформируется, и потенциал человека освобождается от бессознательных конфликтов. Целью индивидуации, таким образом, является обретение силы, позволяющей человеку стать тем, кем он или она может стать. При этом задействуются все каналы, по которым протекает психическая энергия, включая сексуальность, личностный рост, креативность и поиск высших ценностей. Сама по себе сексуальность по Юнгу представляет собой нечто большее, чем просто личные отношения, о чем он писал так: «Фундаментальной проблемой является не сексуальность как таковая, а приручение либидо, которое касается сексуальности лишь потому, что она является одной из важнейших и опаснейших форм выражения либидо».

В даосизме Юнг нашел описание этой фундаментальной проблемы и возможность ее потенциального решения. Китайское разделение дао на инь и ян напомнило Юнгу знаменитый пассаж из «Фауста» Гете:

Но две души живут во мне,

И обе не в ладах друг с другом.

Одна, как страсть любви, пылка

И жадно льнет к земле всецело,

Другая бы за облака

Так и рванулась бы из тела.

Здесь мы видим два противонаправленных импульса, каждый из которых ведет человека в ту или иную крайность – духовную или материальную. Необходима гармония, выражаемая «иррациональным третьим, дао». Он говорит о том, что дао невозможно достичь намеренно, и рациональное стремление к дао ни к чем не приводит. «Цель этики даосизма, таким образом, состоит в обретение освобождения от космического напряжения между противоположностями через возвращение к дао». «Если мы решим исключительно проблему сексуальности, то столкнемся с неразрешимым противоречием, поскольку то, что причиняет нам вред, является и тем, что нас исцеляет. Такой парадокс верен и позволителен лишь в том случае, когда человек понимает, что на более высоком уровне противоположности объединяются, что дело не в сексуальности как таковой, какую бы форму она ни принимала, а лишь в том, как мы относимся ко всем нашим действиям, включая действия сексуального характера… За сексуальностью стоит. . . отношение к сексуальности. . . если это отношение является не только интуитивным (то есть, бессознательным и спонтанным) феноменом, но и сознательным действием, оно становится мировоззрением».

В интервью университету Брандейса Абарахам Маслоу рассказывал о своей трансформации. Он связывал ее с тем, что во время обучения в аспирантуре открыл для себя Д. Б. Уотсона и влюбился в бихейвиоризм. Однако рождение первого ребенка изменило его взгляды на психологию. «После этого бихейвиоризм, ранее вызывавший у меня энтузиазм, казался настолько глупым, что я просто больше не мог это выносить. Это стало невозможно. Я смотрел на это крошечное, загадочное существо, и чувствовал себя полным дураком. Ощущение загадки и отсутствия контроля просто ошеломило меня… Я бы сказал, что человек, у которого родился ребенок, просто не может быть бихейвиористом». Абрахам Маслоу заложил основы течения, впоследствии получившего название гуманистическая психология, «третья сила» в психологии – третья, жизнеспособная альтернатива поведенческой психологии и психоанализу. Благодаря тому, что в своей работе он не отрицал важные открытия, совершенные этими двумя силами, Маслоу смог взять из них то, что было полезно, и поместить эти знания в более широкий контекст. Его взгляд на человека глубоко оптимистичен. Устояв перед искушением изучать психические заболевания, работая с отклонениями от нормы – психотиками, преступниками и правонарушителями, он пытался понять причины психических заболеваний через изучение факторов, характерных для психического здоровья. Такой интерес привел к тому, что Маслоу стал интересоваться не тем, почему люди «заболевают», а тем, что лежит в основе их психического здоровья.
По мнению Маслоу, Фрейд считал человека по сути своей жестоким, эгоистичным и агрессивным существом, ничем не отличающимся от животного. Такой вывод естественным образом проистекал из психоаналитической доктрины, согласно которой совесть, рациональность и этика являются лишь прикрытием, за которыми стоит совершенно иная истинная суть. Маслоу отмечал, что бихейвиористы тоже изучали животных, которые не обладают чертами, характерными для человека – «жертвенностью, стыдом, любовью, чувством юмора, искусством, красотой, совестью, виной, патриотизмом, идеалами, созданием поэзии, философии, музыки или науки». Он задавал своим студентам следующие вопросы: Почему бы нам не начать изучать то, чем человек отличается от других животных, а не только то, в чем они похожи? Почему мы изучаем человека как объект, как подопытную крысу? Почему мы не принимаем во внимание субъективную информацию – мнение человека о себе самом, его чувства, желания и потребности? Зачем нам, вслед за Фрейдом, заниматься исключительно устройством бессознательного, если мы не способны достаточно серьезно отнестись к субъективным переживаниям человека?

Маслоу отмечал, что Фрейд сосредотачивался исключительно на внутренних факторах, психических процессах человека, а бихейвиоризм занимался только факторами внешними – влиянием среды на человека и способностью человека влиять на среду. Маслоу решил совместить эти позиции, утверждая, что одного объективного изучения поведения человека недостаточно, и если мы хотим действительно понять его, то нам надо сочетать объективное изучение с пониманием субъективных чувств, надежд и чаяний человека.

Разумеется, все эти элементы нельзя изучать отдельно, поскольку мозг человека слишком сложно устроен. Маслоу решил применить к этому вопросу более широкий, разносторонний, междисциплинарный подход. Он критиковал бихейвиористов, применявших атомарный подход, разбивая все на компоненты и изучая их по отдельности, и говорил, что человека необходимо изучать в его тотальности, смотреть на него как на систему, все части которой связаны друг с другом, поскольку без такого целостного видения любые полученные результаты окажутся неполными. Поиск целого привел Маслоу к изучению людей, достигших в своем развитии высокого уровня интеграции, который иногда называют «целостностью». Эти люди стали символами нового движения за раскрытие человеческого потенциала, поскольку достигли высокой степени самоактуализации и максимально раскрыли свой потенциал.

В результате исследований «самоактуализирующихся личностей» Маслоу смог выделить характеристики, типичные для этих здоровых, витальных индивидуумов. Благодаря этому он предложил новые модели психологического развития, включавшие в себя и направление, в котором может развиваться сексуальность человека. Самоактуализация означает «целостное, яркое, приближенное к Самости проживание с полной концентрацией и тотальным погружением… Ключевое слово здесь «приближенное к Самости», и наше молодое поколение часто страдает от того, что в них слишком мало Самости и слишком много самолюбия и самомнения. Как важно это понятие для сексуального воспитания детей! Маслоу признавал огромную необходимость того, чтобы примирить образование, получаемое детьмив раннем возрасте, и десакрализацию человеческих отношений. Молодежь, выросшая в пермиссивной, материально обеспеченной, прагматичной среде, использовала десакрализацию в качестве защитного механизма. Об этой защите психоаналитики, конечно же, никогда не упоминали. Маслоу говорил, что родители, не имеющие четкой системы ценностей, часто испытывающие страх перед своими детьми и никогда не наказывающие их за плохие поступки, в результате имеют детей, которые не доверяют всему, связанному с ценностями и добродетелями. Такие дети часто презрительно относятся к старшим, а потом впадают в генерализацию: вообще перестают прислушиваться к людям старше тридцати, особенно если эти взрослые используют в речи слова, напоминающие им об их лицемерных родителях.

Дома они видели, что сексуальность – это нечто обыденное, часто используемое для манипуляции партнером. Или же, наблюдая за поведением родителей, делали вывод, что секс вообще не важен, что это просто естественная потребность, которая удовлетворяется сама собой и не особенно зависит от качества взаимоотношений между людьми. По словам Маслоу, «они сделали секс настолько естественным, что он во многих случаях утратил поэтичность, а значит лишился самого важного. Самоактуализация включает в себя отказ от этого защитного механизма и возвращение сексу его сакрального смысла».

В эссе «Смыслы трансценденции» явно заметно, что Маслоу следует принципам даосизма. Менее очевидно его мнение о сексуальности, однако его можно вычленить из текста. Маслоу пишет о трансценденции эго, которая может происходить «…когда мы реагируем на требования, предъявляемые к нам внешними задачами, делами и ответственностью перед другими, а также реальным миром. Исполнение долга с позиций вечности тоже можно рассматривать как трансценденцию эго… В конечном счете это форма метамотивации и идентификации с тем, что «призывает» нас к действию. Это чувствительность к экстрапсихическим требованиям, которая в свою очередь, требует даосского отношения. Фраза «быть в гармонии с природой» подразумевает способность отдаваться, быть восприимчивым, реагировать, жить в экстраписхической реальности, являться с ней единым целым или пребывать в гармонии с ней.

Я каждый раз вспоминаю о даосском отношении Маслоу к сексуальности, когда веду психотерапию с молодоженами, испытывающими сложности с налаживанием гармоничной и удовлетворяющей обоих партнеров половой жизни, и при этом пытающимися сохранить индивидуальность и личную автономию. Я не раз наблюдала, как пары, которые жили вместе и наслаждались сексом до брака, сталкиваются с тем, что после вступления в брак начинают получать меньше удовольствия, и различные эмоциональные реакции от раздражения до равнодушия и гнева разрушают тот самый секс, который еще совсем недавно приносил им столько радости. После долгого обсуждения как правило суть происходящего сводится к следующему: «До брака я знал(а), что в любой момент могу уйти, и оставался (оставалась) с партнером, потому что мне хотелось быть с ним\ней. К тому же он(а) относился ко мне с вниманием и уважением, показывая что ценит наши отношения. Мы ничего не требовали друг от друга, а просто наслаждались тем, что у нас было, но при этом каждый из нас занимался своими делами. Теперь мы стали «корпорацией», он(а) говорит мне, как тратить деньги, куда ходить, что делать, и ей(ему) вечно все не так. Такое ощущение, что мы оба хотим быть главными и не готовы к тому, что все будет так, как есть. Мы так ждали свадьбы, а теперь все время хотим, чтобы все стало еще лучше».

Маслоу предположил, что здесь необходимо «трансцендировать усилия и стремления, желания и надежды, любые векторные и направленные характеристики. В самом простом варианте хочется чистого наслаждения состоянием удовлетворенности, сбывшихся надежд, бытием здесь, а не стремлением попасть куда-то еще… Это даосское ощущение того, что мы просто позволяем вещам случаться, не прикладывая к этому усилий, ощущение совершенства и счастья, принятия состояния не-усилия, не-желания, не-вмешательства, не-контроля, не-стремления. Это трансценденция амбиций и эффективности, состояние, в котором все есть, и ничто не отсутствует. Тогда не к чему стремиться, потому что все уже есть, а значит, мы можем перейти в состояния счастья, удовольствия и удовлетворенности тем, что уже есть».

Мало кто из молодоженов готов к этому, но можно хотя бы знать о таком эталонном состоянии, засевая его семена в бессознательное в надежде, что семя прорастет и в свое время расцветет. Справедливости ради, стоит напомнить читателю, что Маслоу писал об этом ближе к концу жизни.

В конце одного из блестящих семинаров Алана Уоттса, известного философа, просветителя, лектора, писателя, танцора, каллиграфа, ученого и воплощения дьявола, одна женщина задала ему вопрос: «Доктор Уоттс, кем вы себя считаете?». «Мое дело, без сомнения, развлекать людей», – ответил он. По моим ощущениям, куда точнее было бы сказать, что он умел и служить людям, и праздновать жизнь. В моих глазах, он во-первых проживал жизнь как причастие, а во-вторых, избыточно радовался ей. Если бы вы спросили его, можно ли чрезмерно радоваться, он бы ответил, что все, что он делает – чрезмерно, потому что он вовлекается в делание всем своим существом. Ему в принципе было не знакомо такое слово как умеренность. Казалось, он проживает жизнь по завету Блейка: «Путь избыточности ведет во дворец мудрости». Ему удавалось поддерживать парадоксальность бытия, потому что для него с одной стороны в этом мире не было ничего сакрального, а с другой стороны Уоттс считал проявлением сакрального весь мир в его тотальности.

Будучи слишком нетерпеливым для традиционного обучения, Уоттс умудрился получить великолепное образование, много читая и общаясь с международным сообществом интеллектуальных светил, которых называл «мой собственный университет». После относительно недолгого периода формального обучения в семинарии, он получил сан священника епископальной церкви, хотя, по его собственному мнению, для этой профессии не подходил в силу склонности к радикальным мыслям и их выражению по велению духа. К восторгу многих студентов, он занимал должность каплана в Северо-западном университете в Эванстоне, штат Иллинойс, однако вскоре не смог больше мириться с тем фактом, что ограничения официальной должности несовместимы с его представлениями о смысле духовной свободы и преданностью принципам, в большей степени напоминавшим буддизм, чем христианство. Вернувшись домой, на Западное побережье, он принял предложение занять должность декана Американского колледжа изучения Азии в Сан-Франциско. Он читал, медитировал, беседовал со многими бунтарями, и вскоре стал одним из лидеров зарождающейся контркультуры. Он поехал на восток и занялся практикой дзен-буддизма. В конце концов, он поселился на горе Тамалпаис, в круглом домике сделанном из огромной винной бочки из красного дерева. Единственное окно выходило на долину Милл-вэлли и залив Сан-Франциско. Там он бродил по холмам и писал, а потом начал проводить семинары по всей Америке и в Европе. Он стал одним из первых популяризаторов дзен-буддизма, даосизма и своей собственной особой философии.

Дерзкий экспериментатор, Уоттс присоединился к интеллектуалам, использовавшим психоделики для открытия точек входа в познание, которые были недоступны с позиции обычного состояния сознания. Возможно, что его книга «Космология радости» («The Joyous Cosmology) подтолкнула бесчисленное множество молодых людей к тому, чтобы нырнуть в воды, о глубине которых они даже не догадывались, и тем не менее именно он одним из первых понял, что любые продуктивные инсайты, возникающие от употребления психоактивных веществ, нуждаются в спокойной интеграции, и постоянное экспериментирование с ними вовсе не обязательно. Он любил повторять: «Когда вы поймете, что вам ответили, трубку можно повесить».

Свои собственные переживания Алан Уоттс подвергал тщательной дистилляции в процессе лекций и семинаров. Помню, как впервые пришла на его семинар. Для начала он взял большой лист бумаги, обмакнул кисть в черные чернила, нарисовал большой круг, показал аудитории и спросил: «Что это?». Большинство присутствующих дало очевидный ответ. «Нет, это не круг, – возразил Уоттс, – это дыра в стене». Так он подвергал сомнению обыденное восприятие и готовил почву для более тонких наблюдений. Его блестящий ум и убедительная манера изложения помогала людям отпускать жесткие установки и отпускать ум в полет. Он с трудом выносил людей, цеплявшихся за идеи или учреждения просто потому, что они много в них вложили, и при малейшей возможности говорил о том, что традиционные способы существования стали абсурдны. Один из подобных случаев произошел в 1959 году, когда Уоттса попросили выступить на заседании Американской ассоциации психиатров в Лос-Анжелесе. Умные доклады затянулись намного дольше обозначенного в регламенте времени, и очередь Уоттса подошла, когда уже давно было пора идти на обед. Он не стал читать заготовленный текст и стал говорить спонтанно (его выступление я привожу здесь в полном объеме): «Господа, научного доклада не будет, поскольку я всего лишь философ, а не психиатр, к тому же всем вам уже пора обедать. Мы, философы, очень благодарны за то, что вы показываете нам бессознательные эмоциональные основания многих наших идей, но сейчас пришло время показать вам бессознательные интеллектуальные предпосылки ваших собственных идей.

Психиатрическая литература наполнена неисследованной метафизикой. Даже Юнг, которого так рьяно обвиняют в мистицизме, старается избегать метафизических рассуждений, все время оговариваясь, что он в первую очередь врач и ученый. Это невозможно. Метафизики нечужд никто из вас, точно так же, как у всех философов есть драйвы и эмоции – этим я хочу сказать, что у всех нас есть определенные базовые представления о том, что такое хорошая жизнь и какова природа реальности. Даже типичный бизнесмен, утверждающий, что является человеком исключительно практичным и не интересуется высшими сферами, заявляет тем самым, что он прагматик или позитивист, совершенно об этом не задумываясь.

В свете этого очень любопытно задуматься над тем, насколько вы осознаете тот факт, что большинство ваших собственных убеждений о хорошей жизни и реальности имеют в своей основе научный натурализм XIX века и исходят из сугубо метафизической гипотезы, что вселенная является механизмом, работающим по законам Ньютона, и нет другого бога кроме него. Психоанализ, на деле представляющий собой психогидравлику, следующую ньютоновским законам, начинается с мистического утверждения о том, что психосексуальная энергия бессознательного слепа и глупа, и является ничем иным, как выбросом похоти, вы вслед за Геккелем исходите из того, что вселенная в целом является манифестацией некой первичной, туповатой и недифференцированной энергии. Вам должно быть очевидно, что такое мнение совершенно ничем не подтверждено, и более того, регулярно опровергается фактами, которые мы сами маскируем под видом умных высказываний, но которые на самом деле являются манифестациями той самой энергии. На основе этого недоказанного, унизительного и сомнительного взгляда на природу биологической и физической энергии, некоторые из членов вашей ассоциации сегодня утром заклеймили все так называемые мистические состояния сознания как «регрессивные, ведущие к растворению индивидуального интеллекта в кислотной среде амниотической жидкости», сводя суть этих состояний исключительно к первопричинности слепой либидозной энергии. Пока вы не найдете хоть сколько-нибудь веских доказательств ваших метафизических доводов, вам придется признать, что вы понятия не имеете о том, как устроена вселенная, поэтому вам следует воздержаться от поверхностных выводов о том, что является прогрессивным, а что – регрессивным. (Смех). В своей книге «Природа, мужчина и женщина» Уоттс предложил подойти к сексуальному опыту с точки зрения даосской концепции вселенной, радикально отличающейся от Ньютоновской. Он проанализировал конфликт, свойственный западному иудейско-христианскому взгляды на сексуальность, и пришел к выводу, что они рассматривают сексуальность как связанную исключительно с эго – измерением сознательной воли, заряженным ответственностью сдерживать и контролировать спонтанно возникающие в человеческом организме импульсы. Для удержания контроля эго объединяется с духом, противопоставляя себя природе и сексуальности. Внимание к сексуальности в нашей культуре является задачей эго, которое считает себя отдельным от других людей и стремится найти способ взаимодействовать с ними без утраты собственной индивидуальности. Поскольку сексуальность является одним из мощнейших проявлений биологической спонтанности, ее особенно сложно контролировать волевым усилием. Сила воли, говорит Уоттс, вызывает ощущение дуальности у организма, состоящей в том, что сознание находится в конфликте с желаниями. Чем более сильное притеснение сознание испытывает со стороны личной воли, тем более пугающим для человека становится все, что находится снаружи. Каждая успешная попытка контроля вызывает давление со стороны биологических потребностей, сила которых растет, вследствие чего возникает дуализм между эго и духом с одной стороны и природой и телом с другой. Сексуальности отводится отдельное место как особенному проявлению добра или зла, не связанном с другими аспектами жизни, она становится абстрактной силой, оторванной от универсальной и конкретной реальности природы.

Алан Уоттс настаивал на том, что «проблемы сексуального характера» не могут быть разрешены просто на уровне секса. Мы поместили сексуальность в контекст бесплодного дуализма: она либо хорошая, либо плохая, либо сладострастная, либо пуританская. До тех пор, пока сексуальность остается практически единственной областью, в которой люди могут трансцендировать себя и переживать спонтанность, она будет представлять собой проблему.

Сексуальность – одно из проявлений разрешения на спонтанность, натотальность внутренних ощущений и сенсорных реакций в повседневной жизни. Это означает что мы открыто принимаем и чувствуем другого, не цепляясь за него – а также осознаем другого, без напряжения.

По мнению Уоттса, необходимо освободить сексуальность от подчиненного положения в порядке вещей и признать, что она сущностно важна для тотального организующего паттерна взаимодействия человека и среды. Это невозможно сделать, регулируя сексуальность правилами и стандартами, поскольку тогда совершенно не остается места для естественной спонтанности. Такие правила и стандарты, в любом случае, носят ограничительный характер. «При спонтанной жизни происходит сдвиг человеческого сознания от напряженного, волевого внимания, направленного на коан, к открытости и созерцательному размышлению».

При таком качестве внимания дасооский взгляд на сексуальность, проживаемую в любви, заменяет атомарный взгляд на мир. Уоттс описывал этот взгляд так: «Любовь дает нам реальное, а не просто идеальное, видение того, чем являются другие, поскольку является проблеском нашего телесного воплощения, поскольку то, что мы обыденно называем тело, есть не более, чем абстракция. Это разделяемое всеми представление об объекте вне его отношений со вселенной, без которой никакой реальности в принципе не существует. Однако загадочное и непрошенное появление любви дает нам переживание целостных отношений с другим, трансформирует наше представление не только о возлюбленном, но и обо всем мире. И так продолжается до тех пор, пока сами отношения не превращаются в абстракцию из-за тревоги, возникающей, когда наш ум начинает цепляться за отношения как за собственность, как нечто принадлежащее нам до конца жизни».

Уоттс критиковал избыточный интерес, который мужчины и женщины проявляют к сексуальным техникам получения максимального удовольствия. Он писал о возможности чего-то иного, созерцательной любви, похожей на созерцательную медитацию, которая имеет мало отношения к технике. «Потому что у нее нет конкретной цели, ничего особенного не должно случиться, это не предполагается. Просто мужчина и женщина вместе исследуют свои спонтанно возникающие чувства – без каких-либо заданных идей о том, какими они должны быть, поскольку сфера созерцания касается не того, что должно быть, а того, что есть».

Пожалуй, самое сильное послание от Уоттса молодежи, искавшей новые контексты проживания сексуальности, касалось важности возвращения сексуальности ее сакрального аспекта: «Ибо удовольствие даруется нам свыше, не подчиняется волевым усилиям. Другими словами, оно есть результат взаимоотношений между человеком и его миром. Подобно мистическому инсайту, оно всегда приходит неожиданно, а значит полное проживание отношений возможно лишь когда ум и восприятие открыты и не пытаются напрягать те или иные мышцы. Разумеется, нет ничего плохого в чувственном удовольствии, которое случается «само по себе», без стремления к нему. На самом деле другого удовольствия просто не существует, и ошибка сенсуалистов состоит не столько в том, что они делают что-то плохое, сколько в том, что они пытаются совершить невозможное… удовольствие дается только тогда, когда органы восприятия готовы принимать, а не брать, вследствие чего они не должны быть парализованы и закрепощены тревогой, возникающей от желания получить что-то от объекта». «Все это удивительным образом справедливо и по отношению к любви и половому акту между мужчиной и женщиной. Вот почему соитие носит настолько духовный и мистический характер, когда происходит спонтанно, и является признаком деградации и фрустрации, когда происходит по принуждению. Именно поэтому в культурах, где человек идентифицируется исключительно с абстрактной, отдельной сущностью, секс представляет собой такую проблему. Непосредственное переживание никогда не оправдывает ожиданий, не приводит к расцвету отношений между мужчиной и женщиной. Вместе с тем временами секс дает нам достаточное вознаграждение, чтобы мы все более и более упорно стремились к нему в поисках освобождения, которое он сулит нам. Поэтому секс становится религией для множества людей, самоцелью, которой они посвящают себя больше, чем чему-либо иному. Традиционно религиозному сознанию поклонение сексу кажется опасным и греховным суррогатом поклонения Господу, и все из-за того, что секс, или любое другое удовольствие в примитивной форме, никогда не дает нам истинного удовлетворения. Именно поэтому удовольствие не является Богом, но совсем не потому, что оно «исключительно физиологично». Разрыв между Богом и природой исчезнет, если мы научимся воспринимать природу, потому что разделяют их не какие-то сущностные различия, а расщепленность нашего сознания».

Алан Уоттс решил дилемму, связанную с сексом, с помощью даосского принципа, который в первую очередь поддерживает мировоззрение, согласно которому все физические процессы, включая секс, взаимосвязаны и рассматриваются как динамический принцип, лежащий в основе всех наших поступков и проявлений. Уоттс объяснял принципы, которые привели его к принятию естественных, спонтанных проявлений сексуальности, однако многие из его слушателей восприняли это просто как разрешение, так и не поняв в должной степени, что такое принцип взаимосвязанности. Они не поняли, что этот принцип требует осознанного отношения к окружающему нас миру и людям, на которых мы влияем малейшими своими действиями, а также, что на нас лежит ответственность не эксплуатировать окружающий мир и людей ради своей собственной свободы. Многие восприняли его заявления так, будто он предлагал относиться к сексуальности легко и непринужденно. Однако Уоттс, хотя и был противником любого принуждения в сфере секса, твердо верил в то, что проявление сексуальности может быть своего рода искусством, которое надо тщательно и аккуратно развивать, а потом предлагать как дар, ничего не ожидая и не требуя взамен от Другого. Он отстаивал идеалы, которые мало кто мог полностью понять – идеалы, являющиеся частью еще не проявленного на тот момент мировоззрения. Однако сам он вел половую жизнь в соответствии с этими убеждениями, и для небольшого количества счастливчиковстал мастером и учителем самого тонкого из всех искусств – искусства любви.

Возможно, точка зрения Алана Уоттса будет более понятна в будущем, когда восточное и западное мировоззрение глубже проникнут друг в друга. В последние годы жизни он предвидел, что рано или поздно это произойдет. Спокойно и ненавязчиво он обращался к состоятельным друзьям и поклонникам, предлагая помочь собрать средства на приезд в США тибетских монахов, бежавших с заснеженных вершин Тибета перед тем, как страна была захвачена китайскими коммунистами. Уоттс рассказывал друзьям, что это последняя из великих, малоизученных культур, которой не суждено выжить в чистой форме в Азии. Мы должны привезти сюда представителей этой культуры, дать им возможность жить по своим обычаям и обучать этому тех, кто захочет у них учиться. Уоттс часто говорил, что сам знаком с восточной мудростью относительно поверхностно, но понимает, где искать древнюю, аутентичную традицию. Перед смертью он больше всего стремился к тому, чтобы поддержать эту традицию и сохранить ее. На сегодняшний день несколькоинститутов в США занимаются исследованиями тибетского буддизма, подтверждая правоту Уоттса.

Эти три человека – Юнг, Маслоу и Уоттс – родились и были воспитаны в западной традиции. Лишь во второй половине жизни они столкнулись с ограничениями монотеистических систем, в которых есть лишь один Бог, ставящий себя выше «всех прочих богов» и приказывающий своему народу отречься от всего остального. Все трое в какой-то момент обратились к Востоку, особенно к даосизму, предлагавшему более всеобъемлющий взгляд на вселенную, не исключающий ни богов, ни людей, ни самых крошечных существ из естественных ритмов пронизывающего весь мир порядка. Все эти мужчины поняли, что мы живем в первую очередь в мире персонального, и наше восприятие позволяет нам ориентироваться в этом хорошо знакомом мире. Они пришли к выводу, что персональное не является независимым от трансперсонального, а напротив его неотъемлемой частью, вечным присутствием, которое есть во всем и одновременно с этим трансцендирует все.

Четвертый мужчина был американцем китайского происхождения, он родился в Китае и провел там первые годы жизни. Для него духовные практики Востока означали ежедневное пребывание в гармонии с силами и энергиями природы, в единстве со всей вселенной. Хастон Смит изучал компаративное религиоведение и после возвращения в США в 1958 году опубликовал работу «Религии человека», в которой рассказывалось обо всех крупнейших религиозных традициях, их своеобразии и отличиях. Смит стал профессором философии в Массачусеттском институте технологии в то самое время, когда некоторые студенты, изучавшие точные науки, начали подозревать, что в их высоко технологичном образовании не хватает чего-то очень важного. По просьбам студентов профессор сделал курс, освещавший идеи и практики, проникавшие в Америку из Азии. Хастон пользовался большой популярностью у студентов, поскольку являлся представителем как западной, так и восточной религии,и относился к азиатским религиям с тем же уважением и серьезностью, как и к иудео-христианской традиции – такой подход в те времена встречался нечасто.

Хастон Смит, выросший у родителей-христиан в не-христианской стране, понимал, хорошо понимал, что даже если допустить существование некой конечной истины, ни одна из религий не обладает доступом к ней в полной мере. Каждая религия представляет собой попытку представителей конкретной культуры подойти ближе к Истине своим способом, используя для этого более привычные для себя образы. Смит признавал наличие так называемого Великого Знания, но, в отличие от многих современных ему теологов, не утверждал, что обладает этим знанием. Он говорил о нем в беседах со студентами, и те, кто были готовы услышать его – слышали. Однако, по большей части он сопровождал студентов в изучении малого знания во всем множестве и разнообразии его проявлений, помогая им выйти за рамки ограниченных представлений, не отрицая и не обесценивая при этом ни одну из мировых традиций. Он рассказывал о разных формах буддизма, даосизма, И-Цзин, множестве различных медитаций, как сидячих, так и в движении, диетических правилах, основывающихся на духовных принципах, других проявлениях древней мудрости, которые были интересны молодым людям и вызывали у них энтузиазм.

С Хастоном Смитом я познакомилась в 1973, когда мы вместе преподавали на летней программе в Швейцарии, посвященной Юнгу и Герману Гессе, для которых восточная философия служила источником вдохновения. Он вел семинар, посвященный восточным религиозным практикам, включая тай-цзы и использование И-Цзин, а я преподавала психологию фемининности в контексте работ Юнга. Мы часто встречались за ужином или бокалом вина, и я видела, что этот человек не только обладал глубочайшими интеллектуальными познаниями, но и гармонично проявлялся на телесном и эмоциональном уровне. Для многим он стал примером жизни в соответствии с собственным мировоззрением, в его присутствии люди начинали лучше осознавать доступную нам внутреннюю гармонию. Небольшой городок Веция рядом с озером Лаго Маджоре казался просто летним раем, где по крайней мере можно было забыть о проблемах мирской жизни, разрывающих сознание на кусочки и не дающих человеку увидеть жизнь целостность. В этой чудесной атмосфере Смит представил свою модель трехмерного креста, оси которого уходят в шести направлениях: север, юг, восток, запад, вверх и вниз. Эти оси символизируют собой полюса бесконечной длины и бесконечных возможностей, они представляют собой время, пространство и уровни реальности. Он показывал, что чем дальше мы отходим от центра по любой из этих осей, тем дальше оказываемся от объединения противоположностей. Мы играем в разные игры, преследуем разные цели, и это отдаляет нас от центра и повышает напряжение. Однако Хастон Смит чувствовал, что тем не менее у нас остается связь с центром, с нашим личным центром, с центром души.

Вскоре после этого Смит ушел из МТИ в Сиракузский университет, где занялся разработкой идей, которые у него начали созревать еще в Веции. В 1976 году он опубликовал свою знаковую работу «Забытая истина: изначальная традиция» (Forgotten Truth: The Primordial Tradition). В этой книге пишет: «Если читателю покажется слишком самоуверенным приравнивать свой личный центр к центру космоса, ему стоит вспомнить, что именно этого от него и требуют законы физики, поскольку пространство относительно и искривлено, центром физической вселенной для любого наблюдателя является та точка, из которой он производит наблюдение. Если же это кажется недостаточно убедительным, и читателю кажется странной идея о том, что центр его личности в каком-то смысле идентичен центру творения – разве мы не научились у Коперника? – значит, читатель пытается остаться в стороне, утверждая, что один и тот же центр не может находиться в четырех миллиардах людей одновременно, и забывает, что пространственные измерения никак не связаны с математической точкой, которая, как мы видели, создают пространства, не являясь его необходимой предпосылкой. Герметики формулировали это очень точно: «Бог есть сфера, чей центр находится повсюду, а окружность – нигде».

Похоже, что Хастон Смит смог трансцендировать дуальность Востока и Запада, чего ранее не удавалось наблюдателям нашего времени, которые были либо европейцами, родившимися на Западе или азиатами, родившимися на Востоке. По Смиту оказывается, что все дело в союзе противоположностей, ощущении центра, откуда можно без привязанности рассматривать те аспекты жизни, которые в противном случае представляются отдельными частями или категориями. Придерживаясь позиции внутреннего союза, Смит может комментировать то, что он считает основной причиной тревоги в наше время: духовное отчуждение от людей с одной стороны, и недостаточная реализация человеческого потенциала с другой.

Его опасения кажутся мне признаком упадка «индивидуализма», который очень соответствовал целям воспитанной в духе вседозволенности послевоенной молодежи, у которой так и не развилась дисциплина, необходимая для реализации собственного потенциала. Поиски и стремления, направленные исключительно на себя самого, поглощали бесконечное количество энергии. Надо было не только решать поставленные задачи, но еще и иметь дело со всеми сопутствующими проблемами и повседневным бытом, на что тоже требовалась энергия. К тому же, имелась еще и конкуренция – необходимо было добраться до цели раньше всех остальных, поэтому времени и сил на размышления над вопросами, превосходящими мирское и материальное, особо не оставалось. Уставшие и павшие духом молодые люди в кампусах университетов искали альтернативныемодели отношений между людьми. Хастон Смит помогал им увидеть, что отношения могут быть не просто бытовыми бессмысленными объединениями в пары, а глубоко центрированными и основанными на уважении между людьми, которые действительно важны друг другу. Существовали и альтернативные способы построения личных отношений, и Смит говорил о них. Он понимал, что многие учившиеся у него молодые люди оказались на распутье, пытаясь понять, каким путем им двигаться в будущее. Он описал им модель, предполагавшую наличие выбора.

Сначала им пришлось задаться вопросом, к чему же они на самом деле стремятся. Однадорога вела к контролю, другая – к участию. Те, кто стремились к контролю, руководствовались эмпиризмом и механикой. Они хотели узнать, как все устроено, как можно использовать предметы и людей для достижения поставленных целей. Те же, кто стремился к участию, руководствовались чувствами и восприятием чувств других людей. Они ценили «субъективный» взгляд, а сторонники контроля больше интересовались «объективной» реальностью. Контролеры рассматривали среду как феномен, данный исключительно в ощущениях, или соответствующий информации собранной из «надежных источников». Постоянно пребывая страхе получить ненадежную информацию или быть обманутым собственным восприятием, они все время были настороже, ко всему относились с подозрением. Альтернативный путь, путь участия, был связан скорее сдоверием, чем с властью. Сторонники этого пути оказались готовы рискнуть начать смотреть не глазами, а через глаза, трансцендировать данную в ощущениях реальность и начать проникать в глубины, стоящие за иллюзиями, привычными для большинства людей. Если по-настоящему придерживаться этого пути, то приходится отказаться от идеи управлять вселенной. В этотм момент открывается возможность настроиться на ритмы вселенной и войти в гармонию с ними. В конце этого пути идущего, возможно, ожидает просветление.

На момент из написания этой книги из четверых остается в живых только Хастон Смит. Семена, засеянные этими мужчинами, дали ростки и расцвели в умах множества людей, уже забывших об источниках этих идей, а, может быть, никогда о них и не знавших. Но Хастону Смиту удалось также создать удивительную серию фильмов, посвященных компаративному религиоведению, а также обратиться к более широкой аудитории в серии телевизионных интервью. Эти четверо людей подготовили благодатную почву для здорового развития сознания на рубеже двадцатого и двадцать первого веков – но сначала требовалась изменить старый порядок.