Стефан Хеллер
Гностицизм
Глава 11.
Наследие гностицизма: гностическое возрождение
Можно сказать, что гностическая традиция состоит из двух компонентов. Первый из них – традиция учений и практики. Поскольку по крайней мере в первые столетия нашей эры имела место ясная, четко сформулированная линия передачи гностического характера. Будем ли мы рассматривать учение пророка Мани, или его Александрийскую и Сирийскую духовную родню чуть более раннего времени, или некогда многочисленные ближневосточные гностические движения, от которых происходят современные мандеи, или богомилов в их балканских крепостях, или катаров в Пиренеях – всюду мы найдем общую весть о спасении через гнозис и определенные сопроводительные учения.
Второй компонент менее определен. Он включает в себя определенный склад ума, психологическую атмосферу. Отцу церкви Тертуллиану приписывают выражение «anima naturaliter christiana» (душа по своей природе христианка). Соответственно, определенного рода души по самой своей природе являются гностическими. Вне зависимости от географической, культурной и духовной обстановки, такие души неизбежно тяготеют к гностическому мировоззрению. Когда психологическая предрасположенность встречается с воздействием некоторого элемента гностической вести, гностическое возрождение обязано проявиться. И действительно, гностические возрождения существовали на протяжении всей истории.
С триумфом ортодоксального христианства после Константина, гностическая традиция ушла в подполье. Окончательный удар по раннему гностическому христианству был нанесен в конце четвертого века, когда волна жестокого преследования пала на последователей испанского епископа Присцилиана из Авилы, вопреки возражениям милосердных ортодоксальных христиан, включая святого Мартина Турского. С тех пор, непрестанная охота на гностиков, обычно ошибочно именуемых Манихеями, затруднила переживание Гнозиса. До появления катаров в двенадцатом и тринадцатом веках гностицизм за Западе не выходил из тени.
Несмотря на преимущественно христианский характер, Гностицизм определенным образом повлиял на Ислам, особенно на его мистические школы, такие как Суфизм и секта исмаилитов.Пророк Мухаммед, возможно, даже был знаком с некоторыми аспектами Гностицизма, ибо в то время гностических религиозных групп существовало великое множество, и люди, входящие в них,зачастую перекочевывали в Ислам. Пророку Ислама приписывают высказывание о том, что христиане уничтожили подлинные евангелия Иисуса и заменили их искаженными. Имел ли он в виду Гностические Евангелия? Возможно и так. Великий суфийский мастер Сухраварди, в «Философии просветления» (1186), открыто признает платонические и гностические источники своего прозрения. На сегодняшний день, гностический элемент суфизма очевиден для всех.
Протестантская Реформация имела некоторую слабую связь с Гностицизмом. Лютер знал, что по существу гностическая связь с персональным духовным опытом в значительной степени исчезла из Католической Церкви его времени, и он захотел восстановить её. Однако его намерение оказалось злополучным. Нечестивый союз жаждущих власти Германских принцев и скучного Лютеранского духовенства вскоре задушил ростки Гностицизма в Протестантской среде. Как только гностические (или даже умеренно мистические) идеи и практики исчезли из модифицированной веры, эзотерические секты, которые в сущности были более чем гностическими, начали прорастать в Германии за пределами государственной церкви.
Важной Германской гностической фигурой того времени был таинственный сапожник из Герлица, Якоб Беме (1575 – 1624). Неустанно преследуемый местным Лютеранским духовенством, этот вдохновенный сельский ученый написал несколько мистических книг, которые обрели популярность среди склонных к эзотерике людей по всей Европе. Философия Беме была вдохновлена его собственным мистическим опытом, хотя его произведения показывают, что он был весьма начитан и в познаниях альтернативной мистической мысли. В то время Ренессанса с его возрождением герметической и каббалистической мудрости особое значение придавалось алхимии. Беме был знаком со всеми этими эзотерическими дисциплинами и включил их в свою собственную систему Гнозиса. Он учил, что человеческий дух есть божественный огонь, возникший из сущности Бога. Он заключен во тьму ииспытывает там большую тоску и уныние, а его предназначение – соединиться с первоначальным Божественным Светом. Пламя любви есть объединяющая сила, посредством которой человеческий дух может достичь своего божественного источника. Бесспорно гностическое, учение Беме оказало влияние на самых разных людей, в том числе на французского Сен-Мартена, квакера Джорджа Фокса и теософа Елену Блаватскую.
Одно из наиболее романтичных и таинственных событий пост-реформационного периода связано со сказанием о Розенкрейцерах. В 1614 году в Германском городе Касселе была издана небольшая книга, длинное название которой сокращали до «Fama Fraternitatis» (История Братства) или просто Fama. В этой книге анонимный автор призывал ученых Европы объединяться в сообщество, посвященную реформированию универсального знания на духовных основаниях. Автор предлагал в этой задаче содействие ранее неизвестного братства Розенкрейцеров.
Как основу для данной просьбы, Fama рассказывает романтическую сказку о германском дворянине Христиане Розенкрейце (Розовый Крест), который, как говорят, жил с 1378 года по 1484-й.Будучи молодым человеком, он путешествовал в Марокко, где обнаружил и получил инструкции от выдающихся адептов мистических дисциплин. После возвращения в Европу, он собрал вокруг себя небольшую группу единомышленников и основал Орден Розенкрейцеров. После его смерти Розенкрейцеры существовали тайно на протяжении столетия. Затем, следуя исконным наставлениям основателя, члены ордена посетили его гробницу, где обнаружили не только неповрежденное тело наставника, но также множество загадочных предметов и документов, которые воодушевили их отказаться от скрытности и снова явиться миру как действующее сообщество.
Годом позже за Famaследует другая работа – «Вероисповедание Розенкрейцерского Братства». Но, несмотря на эти и иные публикации, заявленное братство, по-видимому, решило остаться тайным. Люди разыскивали братьев ордена повсюду, но никто никогда не был обнаружен. Одни скептически оценивают весь вопрос как мистификацию, другие же продолжают поиски. В восемнадцатом веке под действием импульса Эпохи Просвещения орден Розенкрейцеров, в то время ассоциировавшийся с новым и популярным масонским движением, стал активным. Возрожденная Розенкрейцерская ассоциация имела среди своих членов элиту Германского совета, включая короля Пруссии. Консервативный политический характер ордена раздражал более революционно настроенных, которые также были привлечены к Розенкрейцерской романтике.
Fama, однако, призывала к универсальной реформации знания, а не к революционному изменению общества.
Вопрос о существовании первоначального Ордена Розенкрейцеров остается без ответа. Но факт того, что Розенкрейцерский миф стал важным архетипическиммотивом в эзотерической мысли, не подлежит сомнению. Именно здесь может обнаружиться связь с гностицизмом. Документы Розенкрейцеров имеют явную алхимическую основу; один из них, «Химическая свадьба Христиана Розенкрейца», описывает процесс алхимического соединения. Алхимия, как показывают исследования Юнга, имеет тесную связь с гностицизмом. Кроме того, загадочный Христиан Розенкрейц вполне может быть германским катаром, который хотел учредить гностическую традицию нового характера.Новаторский Французский исследователь двадцатого века, Морис Магре, исследовавший Катар, пишет в своей работе «Возвращение волхвов» (91):
«Так что от великого альбигойского леса, вырубленного и сожженного до тла, остался только один человек, который увековечил доктрину посредством её трансформации…Из альбигойцев в середине четырнадцатого века появился мудрый человек, который был известен под символическим именем Христиан Розенкрейц и являлся последним потомком немецкой фамилии Гермишаузен (или Гермишузен). Нет ни письменных текстов, ни исторических доказательств. Как это может быть?»
Магре был глубоко вовлечен в эзотерические традиции Франции и, возможно, был посвящен в устные, неизвестные другим, традиции. В любом случае, существует неразрывная связь между различными Розекрейцерскими возрожденными движениями и гностической традицией, а это уже говорит само за себя.
Рис.19. Катарские медальоны из Монсегюра. Шестилепестковый, цветочно-звездный дизайн очень похож на мотивы, обнаруженные на древних гностических амулетах. Вписанный в круг равносторонний крест символизирует конечную полноту и гармонию.
Гностические истоки Просвещения и Революции.
Просветление, к которому стремятся гностики, несет не те же самые идеалы и задачи Просвещения восемнадцатого века. Гностическое просветление (или Гнозис) понимается как спасительное духовное озарение. Просвещение Вольтера и его товарищей-философовбыло изгнанием мракобесия и догматизма средневековой церкви. Тем не менее, они были связаны и в своем происхождении, и в основном направлении.Для понимания гностического компонента Просвещения необходимо взглянуть на более раннюю эпоху – позднее Средневековье.
Никто не может путешествовать в любое место прелестной Франции, не встречаясь со следами Тамплиеров. Один из трех величайших рыцарских орденов Крестовых Походов (другие два — это Мальтийские и Тевтонские Рыцари), Тамплиеры всегда были преимущественно французами, и церкви напоминают путешественнику о великой силе и благости, которыми когда-то обладали рыцари-монахи этого ордена.
Основанный в двенадцатом веке на Святой Земле, орден изначально посвятил себя укрытию и защите паломников в священных местах. Некоторые из видных рыцарей-основателей, кажется, имели склонности к эзотерической духовности, и подобные тенденции продолжались в ордене вплоть до его трагического конца. Гуго де Пейн, первый лидер Тамплиеров, проявил интерес к ереси Катаров, чье учение ему объяснил собрат-тамплиер Жоффруа де Сен-Адемар (иногда ошибочно пишут «Сен-Омер»), которыйбыл родом из Лангедока. Также весьма вероятно, что ранние рыцари-тамплиеры были знакомы с доктриной Ордена Ассасинов, исмаилитского военно-мистического сообщества, возглавляемого гуру-мистиком, известным как Старец Горы.Что наиболее важно, ранние тамплиеры, кажется, столкнулись на Святой земле (или в близлежащих места) с гностической группой, связанной с мистериями святого Иоанна-Крестителя – по всей видимости они принадлежали к мандейскому сообществу. Из этих источников Тамплиеры почерпнули учения, которые тайно привнесли в Европу, в особенности на свою Французскую родину.
Рис.20. Катарская стела, возможно, мемориальная доска. На рисунке изображено древо, увенчанное двенадцати-лепестковым цветочным узор. Это может быть символикойзодиака.
Основатели Ордена Тамплиеров имели могущественного покровителя из числа ортодоксальных католиков в лице святого Бернарда Клерворского,чье мистическое учение о Госпоже из «Песни Песней» само по себе было не лишено эзотерического подтекста. При помощи Бернарда, Тамплиеры обрели устойчивость и судить их мог только Папа Римский.Их благосостояние росло, равно как и зависть к ним, исходящая от королей Франции.
Отношения рыцарей с Французской монархией не улучшились из-за отказа Тамплиеров участвовать в крестовом походе против катаров. Таким образом, полвека спустя, 13 октября 1307 года, в результате сговора французского короля и Папы (француза, обязанного королю), орден был распущен, а его ведущие рыцари арестованы. Несколько позже великий магистр Жак де Моле вместе с множеством других рыцарей был сожжен на костре за ересь. Страшные преследования рыцарей продолжались, и только в нескольких зарубежных странах уцелела их горстка. Великого Ордена Тамплиеров больше не существовало.
Расформирование Тамплиеров и их мученичество произошло, когда еще жива была память о разрушении Лангедока и холокосте катарских гностиков. Но тогда как ужасные события Лангедока произошли на маленьком участке земли, в те времена практически чуждом большинству Франции, убийство Тамплиеров имеет отношение ко всему французскому народу. Отвращение к королю и Папе стало огромным и устойчивым. Как церковь показала себя в войне против катаров жестокой и варварской организацией, так и король предстал теперь как неблагодарный тиран, казнивший своих прославленных подданных. Таким образом, во Франции были посеяны семена радикального недовольства королевской властью и престолом.
Четыреста лет – это длительное время, но потребовалось именно столько времени, чтобы эти семена проросли. Первой к решимости отобрать назад власть у церкви и Бурбонской монархии пришла французская интеллигенция. Чтобы добиться этого, они использовали перо, а не меч. Их сочинения высвободили волну идей, все из которых критиковали церковь, а некоторые также и монархию. Второй этап произошел во времена начала Французской революции. Когда Людовик XVI был приведен своими палачами на виселицу, он, как говорят, заявил следующее: «Это месть за Жака де Моле».
Эта интерпретация Французской истории, несмотря на то, что она, конечно, неинформативна, твердо вошла в эзотерические круги Франции и других частей Европы. Один из историков, Зои Олденбург, одна из первых написавшая о катарах, делает несколько утверждений в работе «Расправа в Монсегюре», которые практически идентичны с этой теорией.
Гностики Просвещения
К восемнадцатому веку миновало более чем тысячелетие с тех пор, как кто-то отважился сказать что-нибудь благосклонное о манихеях. Первым человеком, сделавшим это, был никто иной, как Вольтер. В своем произведение «Кандид», он изобразил пожилого путешественника-ученого Мартина, который является манихеем и успешно полемизирует с поверхностным оптимизмом поговорки «в этом лучшем из возможных миров все к лучшему». А в своем коротком рассказе «Мечта Платона» Вольтер показывает хорошее знание гностических учений, которые упоминаются в благосклонном тоне.
Одной из возвышающихся фигур эпохи Просвещения был Иоганн Вольфганг вон Гёте, известный по сей день в немецко-говорящих землях как поэт принцев и принц поэтов.В отличие от Вольтера, он открыто практиковал эзотерические дисциплины, в частности алхимию. Он написал знаменитый стих о Катарах, перевод которого гласит: «Были те, кто знал Отца. Что случилось с ними? О, они взяли и сожгли их!». Главный труд Гёте — это, конечно же, «Фауст». Как говорилось в восьмой главе, фигура Фауста была вдохновлена образом раннего гностического учителя Симона Мага, одно из почтительных имен которого было Faustus. Тогда как пьеса шестнадцатого века, созданная Кристофером Марло, была одной из попыток изображения древнего гностического мага с преобладанием обычных христианских богословских взглядов, где Фауст обречен на вечное проклятие,Фауст Гёте не страдает от такой судьбы, но оказывается искуплен Вечной Женственностью – здесь, вероятно, есть намек на Гностическую Софию.
Во всех отношения, эквивалентом Гёте в английской литературе, является, конечно же, Уильям Блейк. Друг Блейка, Генри Крабб Робинсон, писал, что Блейк часто «повторял учения гностиков». Другие также комментируют гностический характер работ Блейка, и собственные его комментарии, зафиксированные не только Робинсоном, указывают в том же направлении.Блейку была ни к чему ньютоновская модель упорядоченного, как часы, космоса (можно только гадать, как бы Блейк отреагировал на такие проблемы, как теория хаоса и другие постмодернистские разработки, представленные в классической науке). Однажды Блейк сказал: «Природа есть работа Дьявола». Для него «Природа» означала все творение.
Даже почти детская, популярная поэма Блейка «Тигр» вопрошает в весьма гностическом стиле во втором куплете:
Чьей бессмертною рукой
Создан грозный образ твой?
(в переводе С.Маршака)
Подразумеваемый ответ таков, что это Демиург, который появляется сноваи снова в работах Блейка, таких как «Уртона» (Землевладелец), «Ветхий Днями» и других. Тема мира как низшего творения падших существ, которые сами попали в плен собственных деяний, наиболее четко высказывается Блейком: «Создавшиемиринынекакбудтоокованные цепями мира Гиганты суть причиныжизнииисточники действий» (Бракосочетание Рая и Ада).Блейк глубоко соглашался с Карпократианами, а также другими, так называемыми антиномиальными гностиками. В «Пословицах Ада» из работы «Бракосочетание Рая и Ада», он уязвил набожную моральную чувствительность так же, как это могли сделать некоторые Гностики: «Дорога излишеств ведет к дворцу мудрости. Тюрьмы построены из камней закона, публичные дома из кирпичей религии». Блейковское определение «своего великого дела» в «Иерусалиме» может быть самым совершенным поэтическим определение Гнозиса, когда-либо существовавшим: «Открыть Вечные Миры, открыть бессмертные Глаза Человека внутрь Миров Мысли, в Вечность, расширяющуюся в Лоне Бога, Человеческую Фантазию».
Гёте и Блейк выиграли от сознательных усилий некоторых величайших светил Просвещения, возрождающих гностиков и избавляющих от неприятного образа, наложенного на них на протяжении веков бесконечной однообразной клеветой святых отцов. Они были знакомы не только с Вольтером, но, что более важно, с ранней работой Пьера Бейля «Исторический и критический словарь», наиболее всеобъемлющей энциклопедической работой восемнадцатого века. В Бейле гностики всех школ могли бы узреть красноречивого и ученого апологета.
Великой литературной фигурой, на которую сильно повлияло Просвещение, был Герман Мелвилл. Гностицизм, представленный в его книге «Моби Дик», комментировался несколькими писателями (к примеру, Стюарт Холройд и Эдвард Эдингер), и, таким образом, не нуждается в повторении здесь. Капитан Ахаб может выглядеть сумасшедшим в глазах своих рациональных современников, но многие его высказывания воздают хвалу древнему гностическому трактату. К примеру, в последней части романа Мелвилла, Ахаб нападает на Бога-Творца:
«Ты не знаешь, каким образом тыявилсяна свет, и потому зовешь себя нерожденным; тыдаже не подозреваешь, гдетвои начала, и потому думаешь, что у тебя нет начал.Я знаю о себе то, чего ты осебене знаешь, о всемогущий. За тобою стоит нечто бесцветное, о ясный дух, и для него вся твоя вечность — это лишь время,и вся твоятворческая силамеханистична»
Безусловно, Просвещение способствовало множественным изменениям во взглядах многих ведущих гениев культуры относительно гностиков и их убеждений. Был открыт путь для гностической романтической мысли, и вслед за этим, для оккультного возрождения девятнадцатого века.
От романтизма к оккультному гнозису
Одним из прямым наследников Просвещения был Романтизм, разнообразное движение, характеризуемое не столько главным мировоззрением, сколько пылкими чувствами, часто направленными на мечты за пределами этого мира. Некоторые романтики вроде Шелли и Байрона не имели никакого интереса к чему-либо,отдающему Богом или религией; другие, как Вордсворт, культивировали мистицизм, который пришелся бы по душе Гностикам. Тем не менее, работы других представителей Романтизма обладают четкими гностическими тонами. Романтики обычно пренебрегали материальным миром и стремились к культу возвышенного. Они воспевали человеческое воображение тем же путем, который привлекал Гностиков, Неоплатоников и Суфиев. Их «божественное недовольство» прозаической жизнью и их намеренные поиски необычных состояний сознания могут также расположить их к некоторым гностикам. Короче говоря, среди романтиков присутствовал некоторый гнозис, хотя и несколько бесформенный.
Девятнадцатый век стал периодом больших изменений и усилий, не только в политической, промышленной и научной жизни Западной культуры, но также и в сфере духовной.Восхваление ньютоновского космоса сменилось озабоченностью более сложными и, порой, более глубокими концепциями.Дарвин и его теория эволюции поставила под вопрос традиционную христианскую доктрину сотворения мира. Существовало много неопределенности, а также возрос энтузиазм исследования ранее неизученных идей и реализаций. В разгар всего этого о гностиках не забывали. В Германии эпическая работа Николауса Ленау «Die Albigenser» (Альбигойцы) напоминала о романтике мученичества катаров, тогда как ученые-библеисты Германии и Франции начали обращаться к многочисленным гностическим манускриптам, которые практически необъяснимым образом появились в Европейских и Английских библиотеках и архивах.
В числе того, что может быть названо эмпирической стороной духовности, проявился популярный «неошаманский» феномен спиритизма. Сеансы проводились в Белом Доме, во дворце Наполеона III, и во многих цитаделях высшего общества, тогда как широкая публика зачастую посещала медиумов в скромных помещениях. Множество людей убедилось, что они не нуждаются в благочестивых утверждениях религии о жизни после смерти. Они ощущали, что могут познать это напрямую – эта убежденность резонирует с основным мотивом Гностицизма.
Важной фигурой середины девятнадцатого века был Французский каббалист и исследователь церемониальной магии Элифас Леви, чьи книги стали любимым чтением тех людей, которые все чаще называли себя оккультистами. Леви не был гностиком, или, по крайней мере, он не придерживался гностицизма открыто. В то же время,он привел практически весь спектр вопросов, ясно связанных с гностицизмом. Еврейский гностицизм Каббалы сейчас стал предметом ревностного интереса среди нееврейских оккультистов. Как раз на заре исследовательских работ Леви на этой сцене появилась величайшая фигура оккультного возрождения Елена Петровна Блаватская (или Е.П.Б, как ее называли друзья). Она зародила альтернативное духовное движение не только девятнадцатого века, но также и большей части двадцатого века.
Блаватская как гностик
Рожденная в России в 1831 году, Е.П. Блаватская внесла огромный вклад в возрождение Гностицизма, которое мы переживаем сегодня. Интересы этой выдающейся женщины были весьма широкими. Она назвала свою систему учений «Теософия», воскрешая древний термин, используемый неоплатоником Аммонием Саккасом. А где неоплатоники, там и гностики неподалеку. Блаватская имела глубокий интерес к гностицизму и написала объемные комментарии традиции (сборник написанного ей по поводу гностицизма издан занимает больше 270 страниц). Современный имсследователь гностицизма, имеющий доступ к писаниям Наг-Хаммади, будет сильно впечатлен, если не совершенно очарован, невообразимым пониманием Блаватской гностицизма.
Блаватская не касается возрождения древнего гностицизма. Её система Теософии стремится к универсальности, где буддийский и индуистский эзотеризм соединяется с их аналогами в Западной альтернативной духовности. Большая часть её терминологии является производной от санскрита, как и её более популярные, практические концепции кармы и реинкарнации. К тому же, гностицизм занимает почетное место среди традиций, которые она пыталась синтезировать в своих книгах, в частности, в «Тайной Доктрине». Никто из тех, кто знаком и благосклонно настроен к собранию учений Блаватской, не может игнорировать гностицизм или дурно думать о нем.
Теософическая система Блаватской непременно несет некоторый отпечаток конца девятнадцатого века и его духа, также как Гностицизм имеет печать своего времени. Конец девятнадцатого века был, несомненно, периодом оптимистичного духа. Хотя так называемый миро-отрицающий гностический пессимизм всегда смягчается видом конечного оптимизма, который указывает на славное возвращение души к лучшей реальности, это было еще не слишком совместимо с оптимистичным, предприимчивым, прогрессивным тоном девятнадцатого века.Таким образом, Блаватская не уделяла большого внимания этой особенности Гностицизма, хотя она, безусловно, заявляла о своем согласии со многими гностическими учениями.
Рис.21. Елена Петровна Блаватская (1831 – 1891), рожденная в России путешественница, возродившая альтернативную духовную традицию на Западе.
Она во многом поддерживала гностицизм, которому посвятила почти три сотни страниц в своих работах. Блаватская была одним из основателей Теософического Общества в 1875 году.
Блаватская, несомненно, была истинным гностиком, когда пришла к гностической концепции Бога. В своих работах она яростно атакует условную концепцию монотеистического Бога и поддерживает веру в тотально трансцендентного и безличного Божества – сродни гностическому «alethes theos», или Истинному Богу. Гностическое представление, что Бог Ветхого Завета есть Демиург, подтверждается Блаватской. В некоторых утверждениях, она «превосходит» самих гностиков в своем гностицизме, например, когда утверждает, что Иегова есть Сатана! В другом месте она заявляет, что Вселенная была сотворена несовершенными духовными существами. Короче говоря, Блаватская всегда хорошо отзывается о гностиках, и где можно благополучно сделать это, она смело утверждает свое согласие с гностическими учениями. На самом деле, в некоторых отношения она учит о том, что может быть названо несколько тайным или неявным видом гностицизма. К.Г.Юнг говорил о том, что Теософия Блаватской, также как и Антропософия Рудольфа Штайнера (разновидность Теософии) были чистейшим гностицизмом в индуистских одеждах, содержащим огромные зерна истины.
Проницательное и сочувственное отношение Блаватской к гностикам долгое время подталкивало творческих и духовно-отважных людей в направлении гностицизма. Её преданный ученик, Д.Р.С. Мид, который был её личным секретарем и произнес речь на её похоронах в Брайтоне в 1891 году, под её вдохновляющей силой стал экспертом-переводчиком гностических, а также герметических писаний. Польза работ Мида с гностической точки зрения состоит в том, что он написал о гностиках, как друг, который знал их и понимал значение их писаний. Мид сделал гностицизм доступным для интеллектуальной общественности за пределами академических кругов, которые подготовили почву для нескольких волн гностического возрождения.
Рис.22. Д.Р.С. (Джордж Роберт Стоу) Мид, великий переводчик гностических писаний, чьи работы остались наиболее полными и доступными источниками гностических учений до публикации писаний Наг-Хаммади в 1977 году. Работа Мида высоко оценивалась многими исследователямии гностицизма, включая К.Г.Юнга, который совершил специальное путешествие в Лондон для посещения Мида и поблагодарил его за вклад в гностическое возрождение.
К.Г.Юнг и его гностическая психология
Блаватская основала Теософическое Сообщество в 1875 году. Карл Густав Юнг, чья работа продвигала гностическое возрождение путем, несколько отличным от Блаватской, родился в этом же году. Юнг был одним из величайшей тройки психологов, которая включает Зигмунда Фрейда, Альфреда Адлера и его самого. Его вклад, однако, выходит за пределы психологической области и устремляется к таким дисциплинам, как мифология, культурная антропология, литература и исследование религии. Его углубление понимания и признания гностицизма, хотя и осознанное недавно, играет важнейшую роль.
С детства Юнг был жизненно заинтересован в религии. Его отец, протестантский священник, познакомил своего сына с христианством, но Юнг всегда был крайне неудовлетворен обычной христианской традицией. В конце концов, он обратился к гностическим писаниям, которые в конце девятнадцатого века были доступны вписаниях церковных отцов с их явной необъективностью. Похвально, что из этих отрывочных и зачастую враждебных писаний, Юнг смог развить достаточно точную картину того, что представлял собой гностицизм. Он также испытывал близкое, сочувственное чувство к гностикам. Как пишет ученица Юнга Барбара Ханна, он рассказывал ей, что при первой встрече с гностиками он почувствовал себя словно среди старых друзей.
Юнг стал психологом и коллегой Фрейда, первооткрывателя глубинной психологии. Даже в своей ранней переписке с Фрейдом Юнг часто ссылается на гностиков. К примеру, в письме Фрейду, датированном 12 августа 1912 года, он пишет, что чувствует, что гностическая концепция Софии почти повторно вошла в Западную мысль путем психоанализа. Его преданность гностической мысли нашла мало поддержки в мышлении Фрейда. На самом деле, можно считать, что Юнг пошел собственным путем и основал отличную от Фрейда психологическую школу под действием гностического вдохновения. Юнг пережил серию видений, в которых проявлялась духовная сущность с именем Филемон, которую он называл гностиком.Учение Филемона касательно значений символов, переданное Юнгу, было включено им в книгу, и это была книга, послужившая причиной крайнего недовольство Фрейда по отношению к Юнгу.
Рис.23. Карл Густав Юнг (1875 – 1961),один из главных основателей глубиной психологии, видевший гностиков как духовных предшественников своего собственного учения. Этот пожизненный, сочувственный интерес к гностицизму описан во всех его произведениях. Что касается его первого столкновения с гностической литературой, то по этому поводу он заметил: «Я ощутил, будто я наконец-то оказался в кругу друзей, которые понимают меня».
Довольно рано в своей карьере, вскоре после расставания с Фрейдом, Юнг стал автором своего рода гностического «евангелия». Подобно Валентинианским гностикам – которые, впрочем, были обречены на суровую критики со стороны Иринея за написание собственных евангелий – Юнг был вдохновлен на написание трактата в стиле древнего гностицизма. Юнг назвал его «Septem Sermones ad Mortuos» и описал его как «Семь наставлений мертвым, написанные Василидом в Александрии, городе, где Восток встречается с Западом». В работе «Воспоминания, сновидения, размышления» Юнг сам признает, что большинство из его психологических теорий и прозрений были представлены в зачаточной форме в «первоначальных фантазиях», содержащихся в этом тексте. Присутствие гностического вдохновения, стоящего за научной работой Юнга, таким образом, весьма очевидно (Хеллер «Гностический Юнг и Семь наставлений мертвым»).
Конечно, Юнг воскресил многое из древней Гностической Мудрости, и умело применил гностические концепции, мифы и образы в аналитической психологии. Итальянский ученый Джованни Филорамо в своей работе «История гностицизма» (14) кратко резюмировал связь Юнга и Гностицизма:
«Размышления Юнга длительное время были погружены в идеи древних Гностиков до такой степени, что он считал их фактическими первооткрывателями «глубинной психологии»… Так как она включает в себя онтологическое самоисследование, когнитивные техники, которые предвосхищают современный процесс индивидуации, то древний Гнозис, хотя и в форме универсальной религии, в некотором смысле служит ей прообразом, и в тоже время помогает прояснить характер Юнгианской духовной терапии»
Юнг неоднократно подвергался критике за свой интерес к Гностицизму. В «Затмение Бога» Мартин Бубер обвиняет Юнга втом, что он гностик, тем самым подразумевая, что он заслуживающий порицания еретик. В современности Ричард Нолл в своей чрезвычайно суровой критике Юнга использует его эзотерические и в особенности гностические интересы для доказательства того, что Юнг не был ни хорошим ученым, ни хорошим человеком. Религиозный ученый Роберт Сигал, в свою очередь, обвинил Юнга в «присвоении» гностицизма ненадлежащим образом посредством переворачивания цели гностических усилий с ног на голову. Гностики, по утверждению Сигала, были озабочены исключительно побегом из этого мира и, таким образом, психологическая теория Юнга о примирении противоположностей, интеграции Тени и подобное, не имеют связи с гностической мыслью.
Подобная критика по большей части опровергается собственными высказываниями Юнга и содержаниями Гностических Писаний. Юнг не присваивал гностицизм с намерением превратить его в психологию. Из писаний Юнга ясно видно, что он чувствовал, что в дополнение к каким-либо смыслам, изложенным в Гностицизме, он как психолог может отчетливо увидеть там психологические смыслы. Кроме того, писания Наг-Хаммади содержат множество ссылок к самопознанию и необходимости целостности, так что тезис о ненужности Юнгианской индивидуации в гностических проблемах теряет почву. Напротив, подключив свое воображение, можно представить себе Юнга как современного гностического учителя, который предлагает современные перспективы применительно к древним мифам и учениям, и который делаетсвой собственный значительный вклад в Гностицизм. В частности, миф, содержащийся в книге Юнга «Ответ Иову», расширяет и развивает гностические учения касательно Демиурга оригинальным и творческим путем.
Юнг был назван последним из гностиков. Этот вердикт намекает на то, что гностическая традиция подошла к концу. Тем не менее, хотя гностицизм был объявлен исчезнувшим множество раз, все эти заявления всегда оказывались преждевременными. И одним из людей, научивших нас этому, в действительности, и является сам Юнг.
Пер Diofant ред. Sedric