Томас Мур
Ритуалы воображения
Глава 1
Ритуал: движущая сила воображения
…по течению реки, мимо владений Адама и Евы, от уклона берега до изгиба залива несет нас удобный, как комод, виконианский круговорот, обратно к замку Хоут и Окрестностям.
Это сэр Тристрам, игравший на виоле-д’амур, из-за неспокойного моря вернулся, из Северной Арморики, на этот берег чахлого перешейка Малой Европы, чтобы продолжить свою пенисоционную войну:
Джеймс Джойс, «Поминки по Финнегану»
Слово «ритуал» происходит от латинского ritus, от греческого rheo, что означает «течь, бежать, спешить или струиться». «Ритуал» (rite) – это река (rivus – «река или поток»); ещё одно родственное слово – соперник («rival»), то есть тот, кто соперничает с другим в потоке. Человек прибывает (arrives) по речной воде или, как в этом случае, происходит (derives) из воды.
Следовательно, быть в ритуале означает быть в реке: Иисус с Иоанном Крестителем, Буддист на своём плоту в реке. Используя слово, от которого происходит «ритуал», Гераклит говорит:
Всё течёт и ничто не остаётся неизменным; всё движется и ничто не остаётся на месте.
(Уилрайт, с. 20)
Всё течёт: panta rhei. И снова Гераклит, в знакомой фразе: «Дважды не войти в одну и ту же реку, ибо притекает другая вода» (epirrei: «притекает»).
Быть в ритуале означает быть в реке. Человек не обретает крещения в реке; скорее, он обретает реку при крещении. Река и есть то, что он ищет.
Быть в ритуале означает быть в реке Джойса, плыть, циркулируя по Виконианскому циклу, включающему земли Евы и Адама, реки Рая и Прародителей, и этот нескончаемо льющийся поток, где они могут сказать: Сюда Приходят Все (Here Comes Everybody). Сюда Приходят Все: не привычный человеческий удел и не коллективное бессознательное, но каждый поток и личность, слитые и соединённые в ритуале.
Восьмая глава Дао де Цзин начинается со слов:
Высшая добродетель подобна воде.
Вода даёт жизнь десяти тысячам существ
и не препятствует им.
Она протекает в местах, что люди отвергли,
и поэтому она похожа на Дао.
Быть в ритуале означает быть в потоке, подобном водам Дао. Дао – это пути всего сущего. Бороться с Дао всё равно, что искусственно поднимать уровень воды. Плывя по течению, человеку незачем бороться, в борьбе нет нужды. Река – это Дао, тот Закон, по которому всё устроено, и он отличен от долженствующего порядка вещей, который мы себе представляем.
Тристан, неоднократно раненый после вспышек героизма, отправился через океан, движимый эросом к другому берегу. Игравшим на виоле д’амур (violer d’amores)[1] зовёт его Джойс, музыкант и любовник в одной фразе, музыкальным стилем подобный Орфею, манерой двигаться и говорить – Гермесу, плывущий по воде без руля и без ветрил, без борьбы, без направления. Тристан находится в ритуале, когда плывёт по морю в Ирландию, к Лиффи Джойса (Кэмпбелл), реке Улисса, который сам как река, делающая множество поворотов (polytropos[2]), снова как Финн. В мифе Джойса быть в ритуале означает плыть по реке Лиффи, быть ипостасью Финна МакКула, или отказаться от борьбы и быть в мифе, в реке, на море, дрейфовать, как Тристан, вооружённый и снабжённый лишь музыкой, лирой с семью струнами музыкальной гаммы, семью планетарными тонами, эстетическим и творческим подходом к судьбе. Сюда Приходят Все, снова и снова повторяет Джойс. В ритуал: Сюда Приходят Все.
Ритуал во многих отношениях схож с мифом. Существует разница между тем, чтобы проживать и рассказывать миф, между чувствительностью ко всему мифическому и знанием мифологии, между сравнением чьей-то жизни с мифом и видением чьей-то жизни через миф или как миф. Точно так же существует разница между введением ритуала в действие и ритуальным действом, между формальным ритуалом и ритуальным чутьём, между ритуальными временем и местом и временем и местом как ритуалом, между любовью к ритуалу и ритуальным чувством.
Быть в ритуале означает быть, как Тристан, без руля и без ветрил. Не следующий эго, но снабжённый музыкальным инструментом, эго воображаемым. Тристан умён. Он знает много языков. Он использует музыкальный талант, чтобы прибыть (arrive), а значит, стремиться к небесам. Быть в ритуале значит не просто плыть по течению, но плыть по течению с инструментом, который не является рулём. Ритуальное чувство даёт жизнь десяти тысячам существ, невообразимому множеству.
Лао Цзы идёт дальше. Вода протекает в местах, что люди отвергли, и поэтому она похожа на Дао. Можно отказаться и бороться с течением, с собственной судьбой, с движением собственного даэмона (daimon). Не быть в ритуале означает бороться, возможно, сесть на мель, потерпеть кораблекрушение, застрять. Невроз и психоз: быть без ритуального чувства.
Но мы все знаем, что психотики в высшей степени ритуалистичны, что прихожане церквей застряли так же, как и все остальные.
Существует закон души – то, как всё, кажется, происходит. То, в чём мы нуждаемся, незримо для нас, либо мыего страшимся, либо противимся ему. То, что нам нужно, как правило, извращается до уродства или превращается в карикатуру само на себя. Мы жаждем мифа, но хватаемся за мифологию. Мы жаждем ритуального образа действий, но хватаемся за ритуализм. Психотик, утративший связь с Дао, выхвачен из своего потока, глух к Закону собственной жизни, пленяется законами ничтожными, карикатурами на подлинное. Когда льющийся, творческий слог пресекается высокопарностью и цензурой, вне зависимости от причин, образы становятся ложными. Когда незамутнённая честность призывает человека найти верный, истинный поток, в религии, к примеру, или в Эст-тренингах,[3] его религиозное чувство искажается, либо блокируется.
Тристан тоже порой меняет музыкальный инструмент на меч. Он становится героем и убивает дракона на пути к Изольде. По-рыцарски и воинственно он одолевает зверя воображения; но затем он сам побеждён, одурманен речами дракона. Голос воображения повергает героя, и вот он распростёрт, поник в своём пенисоционном[4] подвиге. Воображение приобрело монструозную форму. Психотический ритуализм – это драконий язык, подкосивший жажду героизма.
Ритуал, который движет душу, сокровенно связан с ритуализмом, который её тормозит – тем, что уделяет всё внимание самосознанию, сосредоточенно поглощён объектом, до абсурдности обособленным, подобно счёту шагов при ходьбе или созерцанию собственного пупа. Эрик Эриксон не согласен. Психологический ритуал совершенно иной, утверждает он, ссылаясь на ритуалы, открытые антропологией, «в которые все участники вовлечены с чувством благоговения и очищения» (Игры и Здравомыслие, с. 78).
Проблема в том, что благоговейная обрядность, равно как и болезненный психотический ритуализм – tremendum et fascinocum .[5] Человек, который не может наступить на трещину, чтобы не сломать спину матери,[6] либо должен наступить на эту линию, испытывает благоговение и ярость рая и ада. Во что бы то ни стало он должен наступить на эту линию или избежать этой трещины. Но ничего не течёт в такого рода ритуале: время останавливается, река высыхает, существует только линия, на которую нужно наступить. Наказания самые грозные: чистилище без снисхождения, ад без промедления. Это Сизиф, катящий камень без смысла, раз за разом, навстречу поражению. Камю называет это абсурдом; так и есть, буквально, без какого бы то ни было звука или нотки смысла – без лиры, без музыкальных нот, ничего Орфического, ничего Герметического. Психотичекий ритуал ничего не движет и не затрагивает ничьей души.
Выходом, тонусом для ритуализма может быть гомеопатия. Углублённое ритуальное чувство может разбавить формализм психотического ритуала. Тристан, после своего героического усилия, возвращается к воде, в ванную или на море, как Иисус с Иоанном: удобный кругооборот (commodious vicus), от героя к Богам. Тем, кто застрял в ритуале, в церкви или на посту, не нужно ничего делать. Им нужно ритуальное чувство, в гомеопатических дозах, ритуализация всего и каждодневно, чтобы воды снова пришли, войти в реку, получить крещение, обновление, как Иисус, как Тристан. Карикатурно быть перерождённым христианином вместо того, чтобы уподобиться перерождённому Иисусу.
Если я хочу вступить в эту реку, протекающую сквозь конкретные структуры моей жизни, я могу, к примеру, исповедаться. Я могу исповедаться ритуально, в пределах моего каждодневного мира, но не обращаясь к нему напрямую, так и сказать: «Я признаюсь». Я признаюсь в том, что порой я, как дитя. Я признаюсь в том, что эта ситуация меня пугает. Однако, мои слова ничего не выражают и ни к кому не обращены. В этом мире им ничто не подвластно. Но, согласно Виконианскому commodius vicus, они творят чудеса. В религии человек говорит: «Я исповедуюсь Господу Всемогущему, Благословенной Деве Марии, Благословенному Архангелу Михаилу, Благословенному Иоанну Крестителю» (с которым мы уже встречались) «Святым Апостолам Петру и Павлу, и всем святым…». В ритуале вы не исповедуетесь никому, даже себе самому, кроме Бога, кроме своей непорочной души, кроме своей ангельской природы, кроме собственного крестителя в реке, кроме своих внутренних личин, Петра, Павла и кого бы то ни было. Психотик знает, что это те, кто требует исповеди, и только они могут дать искупление и успокоить разум.
Либо же в ритуале можно принести жертву. Иными словами, сначала нужно сделать самые ценные, дорогие вещи в жизни сакральными, прибережёнными для Богов, недоступными для обычного человеческого обращения, непонятными в обычном человеческом языке. В комментариях к жертвоприношениям в Индиустских Ведах сказано:
Боги знают, как не пренебречь ею (жертвой), потому что «это принцип их жизни». «Это их питание». Боги кормятся тем, что им предлагают здесь (на земле), как люди кормятся дарами, полученными от небесного мира». «Жертва – это движущая сила, которая приносит Богов».
(Сильвиан Леви, с. 5)
Жертвуя выражением (expression) и превращая его в исповедь (confession), вы жертвуете привязанность, человеческое взаимодействие, вместе с человеческими решениями и помощью, Богам, Петру и Павлу. Исповедаться одному из них, даже говоря с человеком, но обращаясь к Богам, означает вмешивать и Богов. Тот, к кому вы обращаете слова, воображаемый и имагинальный (imaginal), и ваши слова подобны песням Тристана, который плавал по морю, наивный, полный веры в то, что музыка приведёт его в Дублин и к любви его души, Изольде.
Слова могут быть ритаулизированными действиями, если они помещены в реку, в поток воображения. Пожалуй, самые распространённые ритуализированные слова – обсценная лексика, «обсценные» — буквально, «согнанные со сцены», вне логики действия. Они не работают так же, как обычные слова.
У Ференци есть потрясающее эссе, посвящённое обсценным словам, где он пишет:
В обсценных словах заключена особая сила, которая побуждает слушающего весьма явственно представлять обозначаемый объект, половой орган или функцию… Фрейд в своём исследовании психогенезиса удовольствия, дозволяемого остроумием, распознал важность детской игры со словами. «Дети, — говорит он, — обращаются со словами, как с объектами». (139-140)
Ференци добавляет: «Мы пришли к заключению, что обсценные слова наделены свойствами, которыми, должно быть, обладали все слова на некой ранней стадии физического развития» (138). Мы можем добавить, что все слова до сих пор могут обладать этой ритуальной ёмкостью. Слова могут вызвать в нашем воображении объект, слова сами по себе могут восприниматься как объекты. Это слова, бросаемые в реку. «Это моё тело» — изъявляет порой река. «Я признаюсь» — слово для Петра и Павла.
Согласно Гераклиту, нельзя дважды войти в эту реку ритуала. Она никогда не та же самая. Только вне ритуала, в каждодневном обращении мы можем требовать от человека верности своему слову и его значению. «Поминки по Финнегану» — это ритуализация языка, Джойс – пресуществляющий священник. Поток сознания, часто приписываемый Джойсу – скорее, ритуальное качество его языка, в который читателя приглашают окунуться.
Диалог с сомневающимся:
Почему религиозный ритуал благоговеен и мрачен, в то время как психотический ритуал часто смешон? В фильме «Будучи там», садовник Чанси только что поговорил с президентом, и ему сказали, что ему звонит финансовый редактор крупной газеты. Он начинает идти к телефону в роскошном офисе. Но по пути играет в классики на клетках пола. Зрители смеются. Почему?
Хороший вопрос, но я не уверен, что могу дать удовлетворительный ответ. Смех разрывает наш претенциозный, наш серьёзный поверхностный мир. Возможно, Боги говорят более прямо через психотическое поведение, показывая нам скуку наших серьёзных дел.
Что насчёт первой части вопроса – религии? Вы её избежали.
Я надеялся избежать проблем. Мы смеёмся над психотическим ритуалом, потому что он никак не связан с обычным, серьёзным миром. Мы неестественно мрачны в религиозных ритуалах примерно по той же причине. Полюса воздержанности и весёлости служат только для того, чтобы поместить обе формы ритуализма, каждая из которых недвижима, в одну и ту же лодку. Возможно, если бы кто-то раскачал лодку, они оказались бы в реке.
Это имеет какое-либо отношение к абсурду?
Забавно, что вы спросили. Я собирался процитировать Сэмюэля Беккета, который показывает забавную сторону абсурда. Вот его весьма ритуализованное описание малого по имени Уотт:
Способ Уотта двигаться на восток, к примеру, заключался в повороте бюста как можно дальше к северу и одновременном выбрасывании правой ноги как можно дальше к югу, затем же бюст поворачивался как можно дальше к югу, а левая нога одновременно выбрасывалась как можно дальше к северу, затем же бюст опять поворачивался как можно дальше к северу, а правая нога выбрасывалась как можно дальше к югу, затем же бюст опять поворачивался как можно дальше к югу, а левая нога выбрасывалась как можно дальше к северу и так далее, снова и снова, много-много раз, пока он не добирался до места своего назначения и не усаживался. Так, стоя то на одной ноге, то на другой, он двигался вперед, стремительно плетясь по прямой линии. Колени при этом не сгибались. Могли бы, но не сгибались. Ничьи колени не сгибались лучше коленей Уотта, когда они того хотели, дело было вовсе не в коленях Уотта, как могло бы показаться. Однако во время ходьбы они по некой туманной причине не сгибались. Невзирая на это, ступни — пятка и носок одновременно — плашмя опускались на землю и покидали ее ради невидимых воздушных маршрутов с явным отвращением. Руки мотались совершенно взаимонезависимо.[7] (Уотт, 30)
О чём это? И почему у Беккета так много самоповторов?
Ритуал повторяющийся. Слова Беккета делают то, что говорят. Он живописует нам образ человека в абсурдности его ритуализма.
Но почему подобная печальная картина настолько смешна?
Потому что ритуализм превращает людей в вещи. Вместо того, чтобы видеть мир через ритуал, как объект фантазии, мы становимся объектами ритуализма. Это описание не кого-то, но Кого-то (What), Уотта (Watt).
И Беккет получил за это Нобелевскую премию?
Да, потому что точный, смелый образ ложных ритуалов – это шаг к чувствованию ритуала. Кроме того, если вдуматься, Уотт не так уж отличается от тех длинноногих, бесколенных фигур Джакометти, разве нет?
Я предпочитаю что-то более величественное.
Что ж, религия даёт вам величественный фасад, и некоторое искусство тоже на это способно. Жан Жене, чьи пьесы порой подобны ритуалу, считает, что фигуры Джакометти – лучший пример ритуала в искусстве. Личность исключена из них, подобно актёрам в масках. Они часто изображены группами – повторение без индивидуальности.
Разве театр не ритуал по сути?
Нет, снова неверно. Театр может быть подобен ритуалу, когда создаёт иллюзию повседневной жизни, её натурализма, и когда он обнажается до внутренних структур, как Джакометти. Но театр – это не ритуал, потому что он наблюдаем, только видим. Ритуал – это не зрительская активность. Мы обозреваем ритуал в театре.
Конец Диалога.
Вопрос о театре и ритуале был хорошим. И там, и там существуют сценические ремарки и сценарий. В ритуале сценарий – это текст осторожно продуманных слов или, по крайней мере, слов, которые не означают только то, что, как нам кажется, они означают. Слова – это объекты, не прямые выражения. Когда человек имеет привычку (что уже само по себе ложный ритуал) говорить: «Я не знаток, но…», и затем начинает авторитетно излагать вам, что думает, вы можете легко распознать в этих словах ритуал, а не буквальное выражение.
У ритуала также есть сценические ремарки, или, выражаясь языком религии, рубрики – слова, напечатанные красным, которые не следует произносить вслух, но их букве нужно следовать. Психотик знает, что должен делать – может быть, повесить голубые цветы на каждом втором окне комнаты, прошептать определённые слова вместо того, чтобы произнести их вслух, или постучать коленом несколько минут. Рубрики подразумевают другую волю, другой закон. Вопрос, впрочем, то воля даэмона или мучителя?
Психотерапия может быть ритуалом. Но просто потому что встречи проходят регулярно, в одно и тоже время и в одном и том же месте, еженедельно, в формальной обстановке. Терапия – это ритуал, когда люди, в неё вовлечённые, покидают сухую землю причин и событий и находятся в потоке фантазий. Более того, терапия ритуальна, когда человек плывёт, подобно Тристану, в фантазиях, принесённых в терапию. Терапия ритуальна, когда человек берёт свои рубрики из сна или фантазий, встроенных в проблему или в естественный язык, который возникает на терапии.
Говорят, что секс – это ритуал. Но только если не превращается в привычку, конечно. Карикатуры на ритуал: привычка, формализм, недостаток вовлечённости, регулярность, повторение и одержимость – всё это указывает только на потерю ритуального чувства. Секс – это ритуал больше в том смысле, что рубрики не личные и не сознательные, и когда ничего нельзя сделать или достичь, проявляется комплекс Тристана в сексе. Фрейд говорит, и довольно точно, что навязчивый ритуализм – это проявление сексуального подавления.
Теологам также есть, что сказать об аспектах ритуала, не связанных с эго. Ритуал, заявляют они официально, работает не ex opere operantis, что буквально означает от работы того, кто совершает ритуал, но ex opera operato,[8] то есть от проделанной работы. В теологии моральный облик или намерения священника не имеют значения. Ритуал эффективен вне зависимости от этих намерений и облика. Суть ритуала в том, чтобы быть над намерением и над личностью. Это основная мысль доктрины и психологии, которая часто толкуется неверно и легко низводится до карикатуры. Ритуал становится автоматизмом. У. Х. Оден в стихотворении «Портрет» (Profile) говорит:
Так одержим ритаулист,
что радостный сюрприз
выводит из себя.
Смысл ритуала в том, чтобы расставаться с намерением, предумышленная ошибочность, применимая к жизни. Ритуалу присуще жертвование волей. И снова, далее в стихотворении Оден подчёркивает:
В тревоги снах,
в мгновение, когда утрачена надежда,
он кончает.
Это образ Тристана. Эрос удовлетворён в момент капитуляции следующей рубрике. Цель (telos) ритуалистических действий, будь то психотических, невротических или религиозных – это восстановление Дао, но эти действия не служат этой цели. Дао – это текущая вода, которая делает Иисуса Христом, Сиддхартху Буддой, и, вероятно, Уотта Кем-то (Who). Движущийся ритуал может ослабить колени Уотта и, может быть, даже Джакометти. Он может ослабить требования одержимых рубрик и снова привести повторяющиеся действия, интерпретации и доводы в движение.
Возможно, одна из причин, по которой мы так часто попадаемся в ложные ритуалы, в том, что мы не любим наш внутренний Закон, Дао в нас самих. Мы питаем тёплые чувства к закону и порядку, обрядам и традициям, знакомому образу мыслей и действий, но мы не любим Закон, что течёт внутри, нашу собственную реку. К счастью, мы иногда находим путь назад в берега этой реки – в книге, человеке, стихотворении, метафоре или минуте музыки. Вот путь, который Герман Гессе описывает в своём романе «Сиддхартха»:
И в то время, как он говорил, а Васудева спокойно слушал, Сиддхартха сильнее, чем когда-либо, ощущал, как благотворно на него действует это свойственное его другу умение слушать. Он чувствовал, как все его страдания, тревоги и тайная надежда переливаются в слушателя, и только последняя возвращается к нему назад. Показать такому слушателю свою рану было всё равно, что купать и охлаждать её в реке, пока жар не спадёт и она не сольётся с рекой. И, продолжая говорить и исповедоваться, Сиддхартха всё более и более чувствовал, что тот, кто слушает его, уже не Васудева, не человек, что этот неподвижно сидящий слушатель всасывает в себя его исповедь, как всасывает дерево дождевую воду, что этот неподвижно сидящий – сама река, само божество, само вечное. И по мере того, как Сиддхартха переставал думать о себе и о своей ране, сознание происшедшей с Васудевой перемены всё более овладевало им. Но чем более он чувствовал эту перемену, тем менее она его удивляла, тем яснее он сознавал, что всё это совершенно естественно, что Васудева уже давно, почти всегда был таким, только он, Сиддхартха, не замечал этого, мало того,— что он и сам почти ничем не отличается от Васудевы.[9]
Принимая во внимание, что мы придаём значение рефлексии и воображению, а также познанию проблем героизма, мы можем порой задаваться вопросом, как поступить. В терапии человек обнаруживает себя говорящим снова и снова: ничего нельзя сделать, невозможно принять решение, нет заметного улучшения, нельзя преодолеть прошлое, невозможно выполнить обещанное, нельзя научиться правильному поведению. Всё это приводит к героизму и гиперактивности и, в конечном счёте, к большей тревожности. Ничего не сделать, но многое происходит. Ритуальное чувство, комплекс Тристана, который любит музыку действия, внимание к нечеловеческим рубрикам, которые, начертанные красным, легко просмотреть – всё это может стать основой наших действий: не твёрдая земля, но текущая река.
Литература
Кэмпбелл, Джозеф. Маски Бога: Творческая мифология. Нью-Йорк: Викинг пресс, 1968.
Эриксон, Эрик. Игры и здравомыслие: Стадии ритуализации опыта. Нью-Йорк: В.В. Нортон, 1977.
Ференци, Сандор. «О бранных словах». Первые вклады в психоанализ. Перевод Эренста Джонса. Нью-Йорк: Бруннер/Мэйзел, 1952.
Леви, Сильвиан. Доктрина жертвы в брахманстве. Второе издание. Библиотека школы высшего обучения, религиозных наук. 73. Париж, 1966.
[1] Viola d’amores – семиструнный музыкальный инструмент, близкий к скрипке, соответственно, violer – играющий на этом инструменте, amore (итал.) – любовь.
[2] В переводе Жуковского «многоопытный», но также может означать «выбирающий множество путей».
[3] Эрхардовский семинар-тренинг (известен также как ЭСТ-тренинг, от англ. Erhard Seminars Training) – организация, основанная Вернером Эрхардом в 1971 году, предлагающая двухнедельный (или 60-часовой) курс “The est Standard Training”. Цель семинара заключалась “в трансформации вашей способности испытывать переживания так, чтобы ситуации, которые вы пытаетесь изменить или с которой пытаетесь смириться, улучшились прямо в процессе жизни», как говорил Эрхард и его последователи. ЭСТ-тренинги проходили с конца 1971 года до 1984 года.
[4] Penisolate War — одновременно отсылает к Полуостровной (Peninsular) войне и содержит явный фаллический намёк.
[5] Mysterium tremendum et fascinans — пугающая и завораживающая тайна, одно из ключевых понятий религиозной философии. Опыт откровения, связанного с интенсивным переживанием божественного присутствия.
[6] Имеется в виду рифмованное присловье «Step on a crack – break your mother’s back».
[7] Перевод Молчанова П.
[8] Католическая церковь провозглашала действенность таинств, исходя из принципа ex opere operato («из совершенного действия»). Это положение утвердил Тридентский собор (1545-63): в VIII каноне седьмой сессии собора опровергалась точка зрения, согласно крой «благодать не сообщается через совершенное действие, но только вера в божественное обетование позволяет достичь благодати «. При этом допускалась единственная оговорка:обретающий благодать не должен воздвигать препятствия (obex — греховный акт или предрасположенность к нему) к совершению таинства. Благодать посылается Богом через таинство, надлежащим образом совершаемое Церковью. Т.о., действие по принципу ex opere operato делает таинства уникальными проводниками божественной благодати.
[9] Перевод Прозоровской Б.Д.