Томас Мур
Ритуалы Воображения
Глава 3.
Зелень Города Сна
Уотт, один из персонажей раннего Сэмюеля Беккета, чьим именем назван роман, – это образ, воплощающий суть взглядов Беккета. Беккет смотрит сквозь свои эмигрантские французские окна, далеко от изумрудного острова, на котором он родился, и видит пустошь, где нет ни надежды, ни роста, ни возможности обновления. Кажется, что Уотт, чье имя подразумевает нечто большее, чем человек, представляет грань крайне цивилизованного человеческого сознания, пребывающего в молчаливом согласии с пустошью, шизофренически желающего жить под бомбами. «Если и существовали две вещи, которые Уотт недолюбливал, пишет Беккет, — то одной была луна, а другой солнце.»
Можно соскользнуть в однобокость, идеализируя город в качестве места концентрации человеческих достижений и обесценивая все, что городом не является. Наши восхваления городу окрашены явным высокомерием, поэтому возникает явный конфликт между цветовой гаммой города: красным кирпичом, черными улицами, серым бетоном с одной стороны и зеленым цветом природы с другой. Суровый обитатель лесной глуши романтизирует лес и ферму, говоря, что именно зелень действительно питает душу. Городской франт в свою очередь романтизирует город и представляет его местом, где человеческая культура достигает своего зенита. Для него городская стена старой или современной автострады – это милая сердцу граница между деревенской вульгарностью и урбанистичной цивилизованностью. Для рожденного в городе единственными богами являются городские боги. Слова, которые мы применяем относительно безбожного предательства нашего одностороннего чувства божественного. «Язычник» (англ. «pagan»), от латинского «paganus», — это в большей степени деревенский житель, и язычник (англ. “heathen”) – это некто, живущий на дикой природе, далеко от цивилизации.
Сейчас я хочу рассмотреть, есть ли путь из этого шизофренического дуализма города и дикой природы. Очевидно, индивидуумы, городские люди, имеют право выбора уйти в лес, пойти в поход или на прогулку, чтобы вобрать немного природной зелени в свои сердца. Но что относительного города самого по себе? Есть ли некий путь к нахождению компромисса между городской серостью и зеленью природы? Иногда они бывают врагами. Городские бульдозеры выкорчевывают деревья направо и налево, после чего на месте, где стояли старые дубы, проникающие глубоко в землю и подпирающие кронами небеса, вырастают неглубоко коренящиеся многоквартирные дома. С другой стороны, как пел фолк-музыкант из Детройта, умерший много лет назад, Фил Оукс,: «Лезвие травы может пробиться сквозь каждый возведенный людьми город» Может ли быть примирение с зеленью в пределах города?
Раскол между культурой и природой – это признак поверхностного восприятия их обеих. И когда ту или другую идеализируют и романтизируют, можете быть уверенны, что сущность ни той ни другой не была прожита особенно глубоко. Так что наше задание в том, чтобы углубить ощущение города и природы, а это значит стать ближе к фантазиям о них.
Город в качестве обстановки сна, не является редкостью. Над пейзажем сна громоздятся башни небоскребов и строятся здания. Вы обнаруживаете себя идущим по затопленным толпами улицам, по центральным автострадам и темным аллеям. Вы заходите в магазины, дома, на склады или фабрики. Вы поднимаетесь на лифте или с трудом взбираетесь по крутой лестнице. Транспорт создает на улице пробки или вы теряетесь в туманном пустынном закоулке далеко от центра. Как и в случае любого образа сновидения, невозможно сказать, что значат эти места, но важно помнить, город из сна не идентичен реальному городу. Город сна – это образ. Это психологическая местность, не реальное местно, но место из воображения. Город, возникающий во сне, может сказать кое-что о нашей фантазии о реальном городе, но также он может отражать городской аспект сновидца. У психики есть её городская сторона: её культура, история, этнический состав, плотность населения, образ жизни, экономика, правительство, транспорт, улицы, окраины и парки. Во сне мы можем видеть определенные бульвары, по которым прогуливаемся или дороги, по которым нас уносит импульс, нужда или влечение. На улицах этого города открываются захватывающие виды на растущие к небу психические постройки. Его кварталы и районы составляют картографию души. Так что давайте держать в уме, по мере размышлений о парках, садах и газонах, перемешивая реальный зеленый и воображаемый зеленый в салате интерпретации, что настоящим фокусом нашего внимания является зелень города сновидения.
Реальные города более зелены, чем можно было бы подумать. Если бы вы пролетели на вертолете над городом, вы бы увидели крупные участки зеленого цвета – кроны деревьев, под которыми город лежит, как под огромным зонтом. Вы бы также увидели зелень парков, лужаек, зелень на средних полосах трасс. Если вы пройдетесь по улицам и посмотрите на дорожные обозначения, то обнаружите Дубовый гай, Хайленд парк, Парковый переулок, Лесной переулок, Вязевую улицу, Липовую аллею, Ореховый холм, Гринвей парк, Гринвиль, Олд Сити Парк и Тимберлоун – все образы зеленого. Если бы вы посетили Техас Стэдиум или Коттон Боул, вы были бы поражены восхитительным зеленым цветом гладкой, шелковистой, стелющейся искусственной травы. Зеленый, который у нас обычно ассоциируется с природой, ростом, весной, летом, дикой природой и неухоженными участками города.
В общем, зеленый цвет репрезентирует рост и обновление природы. Цвет надежды зеленый. Она смотрит в будущее с юношеским оптимизмом. Зеленое – это то, что молодо, неопытно, не задето грубой реальностью. Зеленое – это то, что не обучено и наивно. Зеленый свет светофора говорит на языке юности: идите вперед и не задерживайтесь. Дайте нам зеленый свет, и мы сможем всё. Существует заболевание, которое в свое время называли «зеленой болезнью» или официально «хлорозом». Оно поражает женщин и проявляется, как говорится в Оксфордском словаре, в «интересе к новому, а не к устоявшейся правде». И быть “green-in-the-eye” (досл. «зеленый-в-глазах») – это значит быть легковерным, не отягощенным рациональностью, реализмом или вопросами уместности. Зеленый – это весна с новыми ростками и бутонами, со свежими надеждами и вдохновляющим обновлением.
Но не все, что зелено, так очаровательно. Зеленый часто воспринимается в качестве цвета, противоположного исполненному жизненной силы и страсти красному цвету человеческой крови. Зеленая слизь в организме людей или только что раздавленных насекомых отвратительна. Новомодные магазины продают маленькие зеленые мусорные пакетики под названием «Зеленая Слизь», наполненные липкой субстанцией, предназначенной для вызова отвращения, конечно, ради развлечения. Другой персонаж Беккета из романа «Мерсье и Камье» не переносит зеленого цвета. Беккет пишет о нем: «Как только он видел зеленый цвет, он багровел». Любой, кто посвящен черной стороне действительности, может быть смущен возможной зеленостью человека. Зомби чаще всего имеют зеленоватую кожу, а также такие персонажи, как Халк, инопланетяне, Нечто, Франкенштейн и Jolly Green Giant. Также распространено мнение, что если нас вдруг посетят пришельцы из открытого космоса, они будут «маленькими зелеными человечками». Есть что-то чуждое человеческой жизни в зеленых созданиях.
Идея о том, что зеленый чужд человеческой жизни – это центральный фактор в психологии зеленого цвета. Мифы изображают Артемиду жестокой и неприступной. Когда охотник Орион, бегущий рядом с ней, случайно дотрагивается до её одежды, она посылает за ним скорпиона, чтобы убить его. Она превращает Актеона в оленя, чтобы его растерзали его собственные собаки, только за то, что он подсмотрел, как богиня купалась обнаженной. Природа не может приблизиться ко взгляду или коже человека, не став холодной и опасной. Джон Фаулз в эссе «Дерево» пишет о «Зеленом Человеке» и, цитируя Ричарда Джеффриса, изображает дикую зелень, как «наиболее ультрачеловеческое из всего, что не является человеком… не с нами или против нас, но вне и за гранью нас, действительно чуждая нам. Это может звучать, как парадокс, но мы не перестанем быть отчужденными от природы нашими знаниями, жадностью, тщеславием, пока мы не предоставим ей её бессознательное отчуждение от нас».
Душа тоже является зеленой по той причине, что она чужая, нечеловеческая, сопротивляющаяся человеческой воле и расчетам, не для того чтобы стать очеловеченной и подвергнутой «развитию», но завоевать признание своей чуждости, своих собственных причуд и целей, своей «ультрачеловечности».
Самый простой ответ на вопрос о природе зеленого во снах – это Артемида, которая является чистой дикой природой сама по себе: темный, ненадежный, мглистый зеленый цвет лесной чащи и яркий зеленый цвет стручков, горошин и плюща. Она – это полупрозрачный зеленый цвет папоротника из Редвуда и зеленый полей-океанов незрелой пшеницы. Артемидический зеленый во сне касается девственных участков души, где несформированные деликатные растительные фантазии и чувства взрастают и формируются. Древний ритуал, который проводили в честь Артемиды, назывался танцем растений, в котором танцоры с растениями на голове двигались по кругу танцевальной площадки. Они были овощами, оживленными Артемидой, показывая, что душа сама по себе вегетативна, подобна растению и зелена.
Растения часто появляются во снах, означая то, что средневековые философы называли «растительной душой». Растительная душа бесформенна, неподвижна, все еще живет зеленой психической реальностью вне смысла и собственного движения. Они могут быть абсолютно неразвитыми, примитивными, подходящими лишь для того, чтобы смотреть на них или трогать, цветущими сами по себе или требующими большой заботы (домашние растения психики). Они могут возникать в жизни как представления о теле в качестве растения: покрывание сыпью, краснение, ощущение болу, роста или удовольствия. Они по-настоящему касаются жизни души, а не человеческой жизни. Они чужды сознанию рационального типа. Артемида является в атмосфере леса, то есть всего, что зарождается естественно, спонтанно и в избытке.
Город не полноценен без Артемиды, без нетронутости девственной натуры зелени Центрального Парка, парка «Золотые Ворота» или Уайт-Рок. Город, обычно предоставленный бизнесу и требованиям выживания общества, сделан политеистическим из-за присутствия Артемиды с её парками и садами. Статуи Дианы преобладают в знаменитых официальных садах Британии и Европы, означая, что артемидический дух в городском озелененном пространстве широко узнаваем и признан.
Но является ли Артемида Зеленой Богиней? Изображения на этикетках соусов для заправки салата не раскрывают идентичность богини в полной мере. Возможно, она –это дух природы Хлорида, которая является в «Весне» Боттичелли в виде первых бледно-зеленых соцветий. Хлорида зелена благодаря хлорофиллу, хлороформу и мятной жвачке Chlorets. Свежее дыхание тоже зелено.
Зеленый – это еще и цвет Венеры, римской богини садов. Зеленый роскошен, приятен, богат и чувственен. В великолепных садах английских поместий эпохи Ренессанса часто можно было обнаружить статую Венеры в самом сердце их лабиринтов. Зеленые кустики, остриженные в форме животных и низкие пушистые изгороди, воспринимались, как прирученная с помощью искусства природа, но они были также естественным местом для влюбленных, и статуи Эрота и Венеры смотрели на прогуливающихся детей чувственной богини. Следовательно, принимая формальные сады в качестве путеводителя, мы моем рассчитывать, что обнаружим дух Венеры, со всей её чувственностью и телесностью, в зеленом цвете города во сне. Но отношения между Венерой, Дианой и воображаемом городе очень тонки и сложны, они требуют некоторого рассмотрения.
Среди всех литературных источников, предлагающих путь к этой зеленой теологии города сновидений, ни одна не является более надлежаще сложной и очаровательной, чем средневековая история о Сэре Гавейне и Зеленом Рыцаре. Это анонимное сказание четырнадцатого века предлагает некоторые занятные идеи по поводу конфликта между природой и культурой. Начало повествования открывается грандиозным празднованием Нового года при дворе короля Артура. Въезжает рыцарь, полностью одетый в зеленое, у него зеленые волосы и лицо, зеленая лошадь, зеленый топор с золочеными канавками – «отполированное до блеска зеленое лезвие». Зеленый Рыцарь бросает вызов каждому присутствующему, предлагая ударить его топором, при условии, что через год он нанесет ответный удар. Сэр Гавейн берет топор и отрубает гостю голову. Но это не становится помехой для Зеленого Рыцаря, который предлагает Гавейну встретиться через год в Зеленой часовне. Через десять месяцев Гавейн выходит на поиски Зеленой часовни и по пути останавливается в замке. Владелец замка, гостеприимный Сер Бертилак, предоставляет ему ночлег, а когда уходит на ежедневную охоту, предлагает остаться в замке с его женой. Сначала Бертилак добывает оленя, потом борова и, наконец, лисицу. Он заключает с Гавейном пари о том, что они обменяются всем, что каждый добудет в течение дня. Пока лорд охотится, его жена пытается соблазнить Гавейна, но не добивается ничего, кроме скромного поцелуя. Когда лорд возвращается домой с охоты, он преподносит Гавейну добытую дичь, а Гавейн приветствует его поцелуем. Так он поступает дважды, но на третий день, когда жена понимает, что не может соблазнить Гавейна, она дает ему зеленый поясок, который носит на талии, и который, как она говорит, будет его оберегать. В этот раз Гавейн нарушает обещание и не говорит её мужу о подаренном зеленом поясе.
Гавейн обвязывается зеленым шелковым пояском и направляется в Зеленую часовню, которая оказывается насыпью земли, поросшей растительностью, «самая несвятая церковь» из всех, что Гавейн когда-либо видел. Появляется Зеленый Рыцарь и Гавейн подставляет свою голову под удар топора. При первом ударе по его телу пробегает нервная дрожь, обнажая склонность к трусости, которая не к лицу рыцарю Круглого Стола. При следующем ударе он не двигается; топор опускается и слегка надрезает кожу шеи, из-за чего вытекает всего несколько капель. Затем Зеленый Рыцарь открывает Гавейну, что он и есть Бертилак, владелец замка. Он сам придумал всё испытание и знал о защитном поясе. Он признает, что эта авантюра была проверкой на честь, и что Гавейн проиграл из-за любви к собственной жизни. Но он прощает Гавейну его неудачу и преподносит зеленый поясок в качестве дара. “А касательно пояска”, говорит Гавейн, “чуть подумаю, что безупречен, — тут же взгляну на него и вспомню о том, как легко запятнать себя грехами.”
Как и многие традиционные истории, эта кажется изображением посвящения, в данном случае посвящения в зеленый цвет. Как в типичных религиозных обрядах инициации по всему миру, присутствует ритуал умерщвления, пролития крови, столкновения с новым порядком и суровое испытание или проверка. Но это – особенно утонченная история об унижении и дискредитации Гавейна перед Круглым Столом, где нормой является культурное и контролируемое поведение. В итоге выясняется, что у него человеческая кровь, он не является лишь духовной сущностью. Он учится благодаря своему поражению, благодаря своему падению. Гавейн приходит к критичному решению, когда проваливает следование правилам договора с Бертилаком. Он теряет привычную честь, но эта потеря оказывается для него спасительной. Благодаря ей он входит в мир зеленого, прежде безгранично дикий, и, таким образом, взывающий к «дикому человеку», которого в средневековой мысли и воображении идентифицировали с Сатаной, таким нецивилизованным и лишенным стандартной чести он был
Современный город подобен Круглому Столу Короля Артура и, если быть менее буквальным, город во сне сам по себе как метафора грани психологической жизни может предать артурианское пристрастие к высокой культуре, манерам и формальностям. В манерах самих по себе нет ничего плохого, они, как правило, составляют ответ превосходящей их по силе зеленой дикости. Поскольку все медиевалисты, которые комментировали историю о Сэре Гавейне отмечают, что Зеленый Человек – это традиционная и широко известная фигура неприрученной природы. Пабы в Англии, о которых многие из данных исследователей нам напоминают, названы в честь этого «Зеленого Человека», как если бы места, где снимаются все ограничения и удовольствия берут верх над манерами, были бы его храмами.
В современном городе, где зеленому цвету не отдается должное, и в современной психике, где зеленый понимается, как не более, чем малозначительная граница, Зеленый Рыцарь может возникнуть во всей его устрашающей мощи, чтобы напугать, но также и чтобы исцелить с помощью тяжелых инициатических испытаний. В этой истории о Зеленом Рыцаре, который обставляет все таким образом, чтобы Сер Гавейн обвязался зеленым поясом, обучаясь силе зеленого, изображена гомеопатическая терапия. И в данном отдельном случае, это также зеленый цвет Венеры. Было известно, что пояс Афродиты имел магическую силу, так что зеленый поясок жены Сера Бертилака, жрицы любви, обладал силой справляться с дикой зеленью. Этот мотив предполагает, что венерианская чувственность, а по факту, почитание и культивация влажных, зеленых духов Венеры может защитить нас от дикой природы, от природной дикости и от рвущейся изнутри необузданности. Это тонкий нюанс: не Артемида, а Венера указывает путь к примирению с устрашающими потрясениями нашей дикой природы. Не буквальная сексуальность (это ошибка, которую часто совершают в современности, в отличии от истории Сера Гавейна), но помещение венерианского компонента на область поясницы, воображаемое позеленение. Зеленый цвет сексуальности – это то, что является искупительным и спасительным перед лицом буйствующей зелени.