Жиль Квиспил.
О мифе и Логосе
Гнозис и Проповеди Иисуса.
«Это тайные слова, которые сказал Иисус живой и которые записал Дидим Иуда Фома. И он сказал: Тот, кто обретает истолкование этих слов, не вкусит смерти.» (80, 10-14). Так начинается Евангелие от Фомы. Очевидно, это величественное послание предполагает совершенно особенное отношение человека к мирозданию. В этом тексте Иисус назван «живым». Таким эпитетом довольно часто наделяют его авторы сирийских писаний, в которых мы часто находим упоминания о том, что Иисус обрёл вечную жизнь и мог наделять ею других. «Живой» в данном контексте означает не что иное как «дарующий жизнь». Он дарует жизнь тем, кто не просто принимает его слова на веру, но раскрывает их скрытое и истинное значение. Таким образом речи Иисуса служат мостом, переход через который позволяет человеку, конечному в своём существовании, обрести вечность и избежать смерти. Слова Иисуса истинны, ибо являются божественным откровением. Эта преамбула из Евангелия от Фомы вполне сравнима с изречениями Бога, содержащимися в пророчествах Иеремии (37:4), которые мы находим в Септуагинте (Септуагинта-собрание переводов Ветхого Завета на древнегреческий язык, выполненных в III—II веках до н. э. в Александрии. Часто обозначается LXX (число семьдесят, записанное римскими цифрами-прим.пер.) в нижеследующей форме: «И таковы были слова сказанные господом об Израиле и Иудее. Так изрекал господь». Намекая на эту параллель автор обнаруживает свою веру в то, что слова Иисуса обладают свойством «даровать жизнь», потому как сказаны именем господним и несут волю божью. Но чтоб сложить более полное и правильное представление об Евангелие от Фомы, давайте попробуем рассмотреть таковое в его историческом контексте. Этот манускрипт, состоящий из изречений Иисуса, включён был в текст на коптском языке, найденный вместе с другими гностическими писаниями неподалёку от Наг-Хаммади в Верхнем Египте в 1945-1946 годах. Ранее, в 1897 и 1903 годах, фрагмент того же самого текста уже был был обнаружен в Оксирринхусе в Египте. Это свидетельствует о том, что коптский текст скорее всего является переводом греческого оригинала. Довольно трудно определить точную дату создания коптского текста: вероятно, он был написан в четвёртом столетии нашей эры. Оригинал же создавался в 140 годах нашей эры, и на данный момент, казалось бы, нет оснований в этом сомневаться.
На первый взгляд может показаться, что оба этих текста, и оригинал и перевод были написаны в Египте. Но Анри Шарль-Пюэш показал, что это, в принципе, невозможно. Более вероятно, Евангелие от Фомы создавалось в Эдессе — городе в Месопотамии (ныне Урфа в Турции). И есть несколько причин полагать так. Насколько в античности имя Петра было связано с Римом, Иоанна с Эфесом — в той же степени имя Фомы соотносилось с Эдессой. Считалось, что мощи Фомы лежат именно здесь. Когда прекрасная Эгерия в пятом веке совершила паломничество с Запада к святым местам, она посетила Синай, Иерусалим и Эдессу. И почитание апостола Фомы в Эдессе в то время уже было актуально — текст под название «Деяния Фомы» написанный около 225 года в Эдессе уже обрёл широкую известность. В этом документе «Фома» фигурирует как тот, кому предназначалась особая миссия — он должен был нести свет евангелия в Индию. Таким образом, только в первой главе «Деяний Фомы» и в Евангелии от Фомы этот апостол принимает имя Дидима Иуды Фомы или Иуда Фома Дидимиус.
Но в других писаниях, происходящих из Эдессы, и даже в ранних сирийских текстах евангелий мы не видим ни одного упоминания об Иуде Фоме. Вероятно было бы предположить, что Фома — скорее не имя, потому как в арамейском это слово означает «близнец». По неизвестным причинам христиане из Эдессы отождествляли человека, носившего имя Фома в Евангелии с одним из братьев Иисуса, которого звали Иуда (Марк 6:3). Кроме того, автор «Деяний Фомы» очевидно знаком был и с Евангелием от Фомы. А это как раз свидетельствует о том, что последнее было известно в Эдессе уже до 225 года. Жившие немногим позже сирийские авторы, такие, как Макарий (четвёртое столетие) и, вполне вероятно, также автор Либер Градуум знали и использовали Евангелие от Фомы. Многие мотивы этого Евангелия созвучны также идеям, выраженным в «Диатессароне» (Евангелии гармонии), созданного где-то в Сирии или Месопотамии Татианом в 170 году, и идеям Афаата — персидского мудреца (четвёртое столетие). Все приведённые выше факты вполне могут свидетельствовать о том, что Евангелие от Фомы было написано в Эдессе, являвшейся центром арамейского христианства. Это объясняет и тот факт, что этот документ, по всей видимости, был известен Мани — основателю манихейства (216-274). Этот выдающийся человек считается одним из отцов-основателей гностицизма — религиозного-философского течения которое включает в себя элементы буддизма, иранской и христианской религии. Известно, что Мани провозгласил себя апостолом Христа. Но легитимность такого утверждения встаёт под сомнение, если мы сравним его религиозное учение с наиболее известными нам формами христианства — такими, как римский католицизм и протестантизм, или даже с ранней греческой ортодоксией и традицией канонических евангелий. Бытует распространённое заблуждение, что Мани не был знаком с ортодоксальной формой христианства или каноническими Евангелиями. На самом же деле он, будучи рождённым в Вавилоне, имел представление о христианстве в том виде, в котором оно существовало в Эдессе. Ему был известен «Диатесаронон» Татиана, а также он высоко оценивал труды Бардесана (154-222), сирийского по происхождения мыслителя родом из Эдессы. Кроме того он был знаком со многими назореями и иудеохристианами и, вероятно, читал «Деяния Фомы», включая знаменитый «Гимн жемчужине». Он, конечно, изучал и Евангелие от Фомы, что следует из фрагмента его Epistola Fundamenti, сохранённого Августином:
«Это целебные речи из вечного и живого источника. Тот, чьего уха коснулись эти слова сперва должен поверить им а затем следовать тому, чему они учат, тогда не подвержен он будет смерти, но возрадуется вечной и славной жизни. Ибо истинно благословен тот, кто ведом был путём гнозиса божественного, которым утвердил он себя в жизни вечной (1:1)». Счесть это вступление некоторой литературной реминисценцией было бы в корне ошибочным: идея о том, что слова божественного откровения дают вечную жизнь тому, кто им следует, лежат в основе мифа, на котором базируется вся манихейская философия. Мани учит нас и о том, как появился первый человек. Правда, оставшиеся сведения об этом чрезвычайно скудны. Согласно хорошо известному пассажу в «деяниях» (21:20) среди евреев Палестины существовало великое множество верующих — ярых ревнителей закона. Исключительно из них состояли христианские сообщества вплоть до завоевания Иерусалима в 135 году нашей эры. В их главе стояли еврейские лидеры, первым среди которых был Яков-брат Иисуса. Позднее еврейские христианские сообщества продолжали существовать в восточной Иордании и в окрестностях Дамаска. В то время в их догматике уже появились некоторые расхождения: первые считали, что Иисус рождён был девой Марией, вторые же настаивали на том, что Иосиф являлся отцом Христа. В «Псевдо-Климентинах» также упоминается, что среди христиан той эпохи существовали те, кто категорически не принимал посланий апостола Павла и те, кто признавал оные, но оставался верен Закону Моисееву.
Все эти вопросы, касающиеся отношения иудеохристиан и их места в истории раннего христианства долгое время были предметом самых жарких дискуссий. Один учёный даже сделал предположение о том, что вышеупомянутые иудеохристиане не являлись потомками иудеев первых христианским общин Иерусалима, но позднее появились язычники, которые образовали иудаистские секты. В одной из недавно вышедших в печать книг «Испытания Христианства», изданной под редакцией Арнольда Тойнби, кардинал Жан Даниелу доказывает, что евреи-христиане или эбиониты (Эбиониты (Эвиониты, Евиониты от еврейского «ebjonim», то есть «бедные») — иудействующие христиане, продолжавшие придерживаться Моисеева закона (обрезания, соблюдения субботы, постановлений относительно пищи — кашрута). Название произошло от еврейского(эбионим), то есть «бедные». Тертуллиан ошибочно предполагал что название происходит от имени основателя этого учения Эбиона. Эта версия сейчас считается неверной[источник не указан 548 дней]. Возможная дата возникновения секты эбионитов относится ко 70-м годам первого века, в IV—VII веке они исчезли) унаследовали традиции первых христиан, в то время как в Новом завете в значительной степени отражены обозначенные Павлом и другими апостолами религиозные стороны их учения. Иудеохристиане имели очень своеобразное восприятие Бога, Христа и представление об установлении Царствия Божьего на земле. Они подчёркивали важность аскетизма и почитания Иакова-брата Иисуса, которого они считали его наместником в Иерусалиме и главой всей христианской церкви. Похоже, они вели очень активную миссионерскую деятельность и принесли свою веру в Египет, Малую Азию, Карфаген, Рим и Эдессу-бессменный центр обитания сирийски- и арамейскиговорящих приверженцев христианской веры. Очевидно они имели и свою евангельскую традицию, ведь предположение, что потомки первых христианских сообществ Иерусалима не сохранили хотя бы в устной форме сказания Иисуса было бы немыслимо. Следы этой традиции могут быть найдены в сохранившихся фрагментах Евангелия иудеохристиан, в цитатах из Евангелия Иустина-мученика, Климента Александрийского, в «Псевдо-Климентинах», «Диатесароне» Татиана, и так называемых «западных текстах» Евангелия. Также они присутствуют и в Евангелии от Фомы. В самом деле, автором этого текста наверняка были использованы иудеохристианские религиозные источники. Об этом свидетельствуют следующие утверждения: о том, что праведник Иаков, «во имя которого земля и небо явились к бытию», а не Симон Пётр должен «возвыситься», то есть стать во главе всех христиан после смерти Иисуса (1.27); что суббота, а не воскресенье является «Днём Господним»(1:27); или что фарисеям, как принято считать, был дарован ключ знания, то есть устная часть Еврейского закона, которая сделала возможным толкование и применение священного писания к повседневной жизни (1.39). Есть и другие многочисленные свидетельства того, что автор Евангелия от Фомы был знаком с христианскими источниками, поэтому и не удивительно, что рассматриваемый нами апокрифический текст мог создаваться в Эдессе. Согласно другим историческим источникам он был доставлен одним евреем по имени Аддай в этот город из Палестины. И даже если известная история обращения царя Авгара из Эдессым — всего лишь вымысел, легенда, сюжет которой навеян принятием иудаизма царицей Еленой из Адиабена, как предполагает И.Б. Сигал в одной из последних своих монографий, посвящённых Эдессе, это совсем не исключает вероятности того, что Аддай был реальной исторической фигурой, и что основатели христианства в Сирии были иудеохристианами. Тем более, та форма, в которой существовало позднее христианство в Сирии, имеет много общего с иудеохристианством, что свидетельствует в пользу происхождения первого от второго, даже если бы легенда об Абгаре не существовала. Одного только факта, что согласно сирийской версии Евангелия от Матфея, признанной в дальнейшем иудеохристианской ересью, Иосиф был отцом Иисуса, достаточно подтверждает правильность теории. В самом деле, на данный момент нет ни одного учёного, кто отрицал бы тот факт, что христианство пришло в Эдессу вместе с иудеями и было принято в первую очередь иудеями же жившими здесь. Традиция говорит, что его начало следует искать в Иерусалиме, причём предположительно в очень ранние времена, поскольку иудеохристиане не задержались там далее 135 года н.э. Некоторые учёные, правда, предполагают, что оно пришло из Антиохии, объясняя это тем, что Эдесса была важным звеном торгового пути из Антиохии в Китай и Индию. Вероятность этой теории не исключается — иудеохристиане, возможно, жили и в Антиохии. Но с другой стороны известно, что христиане, жившие в Сирии, называли себя Назореями также как Христиане Палестины (Деяния святых апостолов 24:5), но тот факт, что само понятие «христианин» появилось в Антиохии, противоречит этой гипотезе. Сигал считает, что христианство пришло из располагавшейся поблизости земли Адиабены, всё семейство правителя которой приняло иудаизм, широко распространённый в тех местах. Не так давно документ «Хроники Арбела», из которого стало известно, что основателем христианства был некий иудей-миссионер по имени Аддай, признан был мистификацией. На данный момент мы не имеем никаких свидетельств о существовании христианства в Адиабене. Таким образом мы вынуждены признать гипотезу Сигала безосновательной. Нужно помнить, что уже во времена святого Павла христианская ортодоксия имела влияние в Сирии и Дамаске (Деяния 22:12). Неизвестно каким путём оно проникло в Эдессу, но как минимум один факт не вызывает сомнений: ещё в четвёртом веке существовали еврейские общины христиан в Верии, Алеппо, которые использовали Евангелие Назореев — их, кстати, посещал святой Иероним. Предположительно такие сообщества можно было обнаружить и в Эдессе. Этим можно объяснить тот факт, что Евагелие от Фомы содержит многие изречения и обороты, характерные для иудеохристианских писаний.
Остаётся решить главный вопрос: возникла ли данная традиция независимо от канонических евангелий или нет. Чтобы проиллюстрировать, что около половины высказываний, которые имеются в Синоптических евангелиях, очень схожи с каноническим текстом, давайте разберём некоторые наиболее известные притчи. Когда Евангелие Фомы впервые было опубликовано
(1959г), один из редакторов процитировал логию 65, чтоб показать, что этот текст на самом деле представляет абсолютно независимую от канонической традицию. Это была так называемая притча о нечестивых виноградарях, также приводимая и в канонических Евангелиях, но представленная в иной форме, что послужило причиной для оживлённых дискуссий.
Некоторые считали невероятным, что Иисус когда-либо рассказывал эту притчу, потому что это была аллегория, полная намеков на его собственную смерть, тогда как её изначальный вариант рисует сцену из действительности. Два выдающихся ученых, К. Х. Додд и Дж. Иеремия, доказали историчность притчи. Они выдвинули предположение о том, что со временем начальный вариант претерпел некоторые изменения. Они сделали реконструкцию, в ходе которой удалось воссоздать оригинал. Когда Евангелие от Фомы было обнаружено, выяснилось, что его версия притчи была фактически
идентична гипотетической реконструкции ученых. В Евангелии от Фомы читаем: «Он сказал: У доброго человека был виноградник; он отдал его работникам, чтобы те обработали его и чтобы он получил его плод от них. Он послал своего раба, чтобы работники дали ему плод виноградника. Те схватили его раба, они избили его, еще немного — и они убили бы его. Раб пришел, он рассказал своему господину. Его господин сказал: Может быть, они его не узнали (в оригинале: Может быть, он их не узнал). Он послал другого раба. Работники побили этого. Тогда хозяин послал своего сына. Он сказал: Может быть, они постыдятся моего сына. Эти работники, когда узнали, что он наследник виноградника, схватили его, они убили его. Тот, кто имеет уши, да слышит!». (Мф 21:33-41): «Выслушайте другую притчу: был некоторый хозяин дома, который насадил виноградник, обнес его оградою, выкопал в нем точило, построил башню и, отдав его виноградарям, отлучился. Когда же приблизилось время плодов, он послал своих слуг к виноградарям взять свои плоды; виноградари, схватив слуг его, иного прибили, иного убили, а иного побили камнями. Опять послал он других слуг, больше прежнего; и с ними поступили так же. Наконец, послал он к ним своего сына, говоря: постыдятся сына моего. Но виноградари, увидев сына, сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его и завладеем наследством его. И, схватив его, вывели вон из виноградника и убили. Итак, когда придет хозяин виноградника, что сделает он с этими виноградарями? Говорят Ему: злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои. Иисус говорит им: неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Это от Господа, и есть дивно в очах наших?» (Марк 12:1-9): И начал говорить им притчами: некоторый человек насадил виноградник и обнес оградою, и выкопал точило, и построил башню, и, отдав его виноградарям, отлучился. И послал в свое время к виноградарям слугу — принять от виноградарей плодов из виноградника. Они же, схватив его, били, и отослали ни с чем. Опять послал к ним другого слугу; и тому камнями разбили голову и отпустили его с бесчестьем. И опять иного послал: и того убили; и многих других то били, то убивали. Имея же еще одного сына, любезного ему, напоследок послал и его к ним, говоря: постыдятся сына моего. Но виноградари сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его, и наследство будет наше. И, схватив его, убили и выбросили вон из виноградника. Что же сделает хозяин виноградника? — Придет и предаст смерти виноградарей, и отдаст виноградник другим». (Лука 20:9-16): «Тогда начал он говорить им притчу: Один человек насадил виноградник и отдал его виноградарям, и отлучился на долгое время. И в своё время послал к виноградарям раба, чтобы они дали ему плодов из виноградника; но виноградари, прибив его, отослали ни с чем. Ещё послал другого раба; но они и этого, прибив и обругав, отослали ни с чем. И ещё послал третьего; но они и того, изранив, выгнали. Тогда сказал господин виноградника: что мне делать? Пошлю сына моего возлюбленного; может быть, увидев его, постыдятся. Но виноградари, увидев его, рассуждали между собою, говоря: это наследник; пойдём, убьём его, и наследство его будет наше. И выведя его вон из виноградника, убили. Что же сделает с ними господин виноградника? Придёт и погубит виноградарей тех, и отдаст виноградник другим». Евангелие от Фомы имеет аутентичную структуру. Упоминаются три человека, акцент сделан на последнем — это один из самых распространённых мотивов повествования. Характерен он и для учений Иисуса. Таковыми в притче «О добром самаритянине» являются священник, Левит и, собственно, сам самаритянин. То же самое находим и здесь: «его слуга», «другой слуга», «его сын». Ничего подобного не встречается в синоптических Евангелиях. Черты аллегории абсолютно отсутствуют здесь: «сын», а не «любимый сын» (Евангелие от Марка, от Луки), бездействие: «пойдёмте убьём его»-аллюзия на историю Иосифа-Бытие 37:20 (LXX); при этом никаких упоминаний об убийстве пророков (Марк 12: 5), распятии на кресте(Матфей 21: 35-36), при распятии на кресте вне города (Матфей, Лука), проповедях язычникам и вероотступникам (Матфей 21: 41).
Этот эпизод из Евангелия от Фомы не имеет аллегорических черт вообще — он иллюстрирует сцену из обыденной жизни — во время предреволюционной ситуации в Галилее, когда съёмщики отказываются платить заочному арендодателю. Важно здесь не упоминание о сыне, а то, что сказано о фермерах. Каждому еврею ясно, что Иисус подразумевает здесь судьбу Израиля, которому угрожали фанатичные Зилоты. Таким образом виноградники, начиная с Исайи (5:1), являлись символом Израиля. «Фома» ссылается на еврейский текст библии: «хороший человек владел виноградником» (Исайя 5:1); «возлюбленный мой имел виноградник».
Марк, а затем Матфей и Лука цитируют Септуагинту, (Исайя 5:2): «eqwrevaa apaiEXov oojoyx». Но видно — он неправильно понял греческий — речь здесь идёт о «виноградной лозе», а не о «винограднике». Кроме того,
он добавляет слова «xal Tzegievrjxsv cpgayftod», что означает «оградите его» — то же можно увидеть и в Септуагинте, (Исайя 5: 2) но не на иврите. Иудеохристиане, конечно, имели еврейскую библию, в то время как новообращённые читали Септуагинту.
Я уверен, что знакомство «Фомы» с еврейской библией подтверждается не только независимостью его текста от влияния Синоптических Евангелий, но также и явным заимствованием вышеописанной притчи из иудеохристианской евангельской традиции. В данном контексте следует отметить, что в Евангелии от Фомы упоминается о «наследниках виноградника» — выражение, которого не встретить в «Новом Завете». В «Ветхом завете» и для раввинов наследие всегда конкретно: в данном случае это земля ханаанская. Также обстоят дела со следующей логией: виноградник — символ земли израильской, наследник виноградника — мессия Израиля, но необязательно спаситель мира. Иудеохристиане ожидали приход «Золотого века» на землю, в котором Иисус будет править в Иерусалиме всем Израилем.
«Фома», по-видимому, добросовестно сохранил характерные особенности иудеохристианских источников. Евангелие от Фомы не имеет абсолютно никакого стилистического сходства с Евангелиями от Марка, Матфея, Луки, что при внимательном и вдумчивом чтении не вызывает никаких сомнений. Этот факт является весомым аргументом в пользу утверждения, что Евангелие от Фомы было создано независимо от канонических Евангелий, хотя это довольно сложно отрицать не беря во внимание результаты объективных научных исследований. Не стоит думать, что эта проблема важна исключительно для ограниченного круга узких специалистов. Истолкование основных догматов изначального Христианства и самой фигуры Иисуса присутствует в «Сражении Фомы».
Таким образом у нас оказывается источник информации об Христе помимо канонических Евангелий, непогрешимость которых в следствии его появления встала под сомнение. Но, что более важно, эти проповеди
заставляют нас сомневаться в исключительно эсхатологическом истолковании первоначального Христианства и Иисуса. Ещё до того, как было найдено Евангелие от Фомы некоторые ученые полагали, что проповеди Иисуса носили эсхатологический характер: «царство божье (уже) среди Вас» (Лука 17: 20-21). Их мнение было бы подтверждено, если бы оказалось, что нижеприведённое параллельное высказывание из Евангелии от Фомы, 1.113, пришло из иудеохристианского источника и соответствовало канонической традиции: «Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Но Царствие Божие установится на земле и человек его не увидит».
Новое открытие даёт нам основания полагать, что далеко не во всех случаях Евангелисты придавали словам Иисуса эсхатологический смысл. «Матфей» дает эсхатологическую интерпретацию притчи о рыболовной сети, брошенной в море и собирающей всю рыбу, только хорошая остаётся в сети, а плохая отбрасывается. Согласно Матфею это — аллегория Страшного суда; «Еще подобно Царство Небесное неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода, который, когда наполнился, вытащили на берег и, сев, хорошее собрали в сосуды, а худое выбросили вон. Так будет при кончине века: изыдут Ангелы, и отделят злых из среды праведных, и ввергнут их в печь огненную: там будет плач и скрежет зубов» (13:47-50).
Общепризнано, что истолкования притч, которые Евангелисты вложили в уста Иисуса, не могут быть аутентичными. И
по истине, что могло быть забавнее загадки, ответ к которой приведён тут же в тексте? Но даже если это истолкование — работа более позднего поколения, притча также содержит скрытую эсхатологическую подоплёку, предупреждая нас о неизбежности Страшного суда.
В Евангелии от Фомы та же самая притча имеет совершенно иной смысл. Внимание акцентируется уже не на Боге, его Царствии и Страшном суде, а на человеке и его мудрости. «И Он сказал: Человек как мудрый рыбак, который бросает свою сеть в море. Он достаёт сеть полную рыбы; среди неё он находит хорошую, крупную и мелкую. Мудрый рыбак, он отпускет всю мелкую рыбу обратно в море без сожаления, оставив себе крупную. Имеющий уши да услышит!» (Логия 8). Эта притча о рыбаке, а не о рыболовной сети. Мудрость рыбака совсем не философского плана — в иврите есть такое понятие как «chochem», что означает «обладающий особенным чутьём», которое позволяет ему понять как правильно действовать, когда неожиданная удача приходит к нему. Вместо траловой сети, что упоминается в Евангелии от Матфея, он использует невод — стоя по колено в воде рыбак забрасывает сеть. Оба способа рыбной ловли и по сей день можно наблюдать в Тиберии. И то и другое могло иметь место в Палестине в те времена. У нас есть все основания полагать, что «Фома» взял за основу притчи один из источников уже существовавшей на тот момент традиции. Аналогичный мотив также можно найти и у Сирийских авторов. Афраат упоминает о рыбаке, который выкидывает обратно в море непригодную к употреблению в пищу рыбу: «Pisces debiles piscator roiiciet» (Parisot I, 717, 18). Это говорит о том, что Афраат был знаком с иудеохристианской евангельской традицией, следы которой заметны и в «Евангелии от Фомы». Вдобавок к этому он знал и использовал «Диатессарон» Татиана, из которого он, кстати, и мог позаимствовать притчу о рыбаке, потому как Татиан хорошо знаком был с иудеохристианскими Евангелиями, известными на тот момент в Месопотамии, когда написано было Евангелие Гармонии (около 170 гг н.э.). Филоксен Маббугский возглавлявший христинскую церковь в шестом столетии обучался в Эдессе и позже стал епископом в городе вблизи от Эдессы. Он имел следующий вариант притчи: «Рыбак забросил свою сеть в мировое море и сеть наполняется рыбой-большой и малой. Когда он вытянет сеть свою на берег, выберет рыбак только хорошую рыбу в мешки, а плохую он выкинет во тьму кромешную, где слышен будет плач и скрежет зубов» (Проповеди 1,9). Очевидно, Филоксен не использовал как первоисточник Евангелие от Фомы — интерпретация притчи очень напоминает представленную Евангелием от Матфея. Он мог прочитать эту версию притчи также в «Диатессароне». В «Элианде»-старой английской поэме, написанной в 830-х в аббатстве Верден на Руре, мы читаем сходный вариант: «Человек забрасывает сеть в море, искрящееся переливами света. В сеть попадает всякая рыба. Её он вытаскивает на берег. Хорошую откладывает себе, а плохую отпускает в море». Глупо было бы предполагать, что наличие здесь параллелей с Евангелием от Фомы обусловлено чистой случайностью. Очевидно «Элианд» написана по мотивам версии «Диатессарона» на латыни, которая сохранила множество высказываний Татиана и цитат из иудеохристианских источников. Сложно поверить, но «Элианд», оказывается, в целом синонимичнен Евангелию от Фомы. Выходит, это независимое течение религиозной мысли посредством «Диатессарона» стало известно в Средние века и на Западе. Уже тогда о нём сложилось более ясное представление, чем мы имели до открытия Евангелия от Фомы.
Неортодоксальная апокрифическая традиция сама по себе не ограничивалась пределами одной только Месопотамии, но распространялась и в Египте. Недавно Майкл Мэс в своём блестящем исследовании доказал, что Климент Александрийский, когда работал над своим писанием (около 200 г.н.э.), имел под рукой египетский текст Евангелия очень похожий на те, что можно найти в «Папирусе Бодмера» (стр.75), Евангелиях от Луки, Иоанна, также был знаком с палестинскими началами иудеохристианской традиции, представленной в Евангелии от Фомы, трудах Афраата и других сирийских авторов. Это неудивительно, ведь иудеохристианство из Палестины пришло и в Александрию. О знакомстве Климента с этой традицией свидетельствует следующий отрывок: «Царствие Божье подобно человеку, забросившему сеть свою в море и отделяющему пригодную рыбу от непригодной» (Строматы VI,9,95,3). Таким образом мы видим, что притча о мудром рыбаке в своём первоначальном варианте донесена была выходцами из христианских общин Иерусалима в Египет и Сирию и передавалась на Арамейском языке. Тот и другой варианты притчи значительно отличались от того, что представлен в Евангелии от Матфея, в котором в центре внимания рыболовная сеть, а не фигура рыбака, также отличен и основной их посыл — если «Матфей» говорит нам о страшном суде, то иудеохристианские источники делают акцент на «мудрости» рыбака. Какой из двух вариантов притчи на самом деле принадлежит высказываниям Иисуса? Можем ли мы представить его как учителя мудрости или скорее как пророка апокалипсиса? Следует отметить, что притча, представленная в Евангелии от Фомы, не содержит ни единого намёка на Судный день. Она скорее несёт вечную истину и не имеет никакого отношения к каким-то конкретным историческим событиям. Как правило, это совсем нехарактерно для литературы такого рода. Сходные мотивы обнаруживаются в письменной традиции Египта и других стран. Даже в ветхозаветные времена «Мудрые» книги имели внеисторический характер и межнациональное значение.
Вышеупомянутая притча о рыбаке имеет аналог и в греческой литературе. У поэта Бабриуса (первое столетие н.э) находим её в следующем виде: «Рыбак вытянул сеть, которую он забрасывал незадолго до этого, и удача была ему: увидел он, что сеть полна рыбы всех видов, которые только можно представить. Но малые рыбёшки выскользнули из сети и уплыли в море, в то время как большие остались лежать в лодке» (Басня 4). Основной посыл этой притчи в интерпретации Бабриуса отличен от того, что нам даёт Евангелие от Фомы: здесь акцент сделан на том, что лучше иметь небольшие размеры — так проще избежать неприятностей, в то время как будучи крупным не так просто уйти от опасности и легче оказаться пойманным; Евангелие от Фомы учит не придавать значения мелочам, когда мы испытываем божественное участие, чтоб обрести Царствие Божье. Несмотря на некоторые смысловые различия, в обоих случаях представлены сходные образы. Но можем ли мы вообразить, чтобы Иисус, якобы знакомый с греческой традицией, использовал известную всем сказку или басню?
Учёные совершают большую ошибку отказываясь рассматривать Иисуса как воплощение божественной мудрости, ставя под сомнение аутентичность атрибутируемого ему поведения. Этот вопрос недавно был поднят и разобран Феликсом Христом в его замечательной книге «Jesus Sophia» (Цурих 1970). Благодаря ему теперь мы можем рассматривать Христа не только как эсхатологического пророка, но и в качестве учителя мудрости, причём мудрости гностической направленности. Помимо притчи разобранной нами выше, Евангелие от Фомы содержит и множество других. Часть из них имеет параллельные варианты в синоптических Евангелиях, другие абсолютно новые. Все они могли бы являться аутентичными высказываниями Иисуса. Аллегорические вставки и вариации вполне различимы, но чаще всего они делают явным то, что изначально подразумевалось в словах Иисуса: «Человек не должен смотреть ни в прошлое, ни в будущее, но держаться веры в Царствие Божье, приход которого уже наступил». Ни одна из этих притч не имеет эсхатологического значения, скорее побуждают нас к открытию их скрытого значения и внутренним поискам.
Вопрос о правомерности эсхатологического истолкования оригинальных посланий Иисуса всё же остаётся актуальным. Чтоб разобраться в нём давайте возьмём на рассмотрение ту форму, в которой написано Евангелие от Фомы. Последнее представляет собой сборник изречений Иисуса и относится к хорошо известному жанру. Оно не содержит никаких описаний «чудесных» деяний Иисуса или намёков на его воскресение, в Евангелии от Фомы нет совсем никакой информации о рождении Иисуса, крещении, жизни и смерти. Его проповеди — единственное, что в нём представлено, тем не менее, это всё же Евангелие.
Здесь возникает неразрешимый вопрос. Многие из изречений имеют свои аналоги в Евангелиях иудеохристиан (Евангелии назореев, Евангелии иудеев, Евангелии эбионитов). Другие практически идентичны фрагментам египетского Евангелия. Многочисленные дублеты Евангелия от Фомы неоднозначно свидетельствуют о том, что его автор использовал как минимум два разных письменных источника. Очевидным решением этого вопроса было бы предположение, что таковыми были Евангелие египтян и Евангелие назореев. Возможно, изначальным ядром Евангелия от Фомы было собрание изречений, которое в дальнейшем включило отдельные пассажи египетского Евангелия или связанной с ним традиции. В любом случае документ явно содержит архаические черты. Известно, что авторы Евангелий от Матфея и Луки использовали в качестве источника Евангелие от Марка, и кроме того имели общий греческий источник, именуемый «Q» (Источник Q (от нем. Quelle — «источник») — гипотетический сборник изречений Христа, который авторы Евангелий от Матфея и Луки независимо друг от друга использовали в качестве источника наряду с Евангелием от Марка. Предположение о существовании подобного источника было выдвинуто ещё в XIX веке на основании того факта, что значительную часть общего материала Евангелий от Матфея и Луки, отсутствующего при этом в Евангелии от Марка, составляют изречения Иисуса), из которого заимствованы были отдельные моменты. До этого уже существовали устные и письменные сведения об Апокалипсисе, керигма о смерти и воскрешении Христа, отдельные притчи (Марк 4) и некоторые сведения о деяниях Христа. Каноническое Евангелие подобное Евангелию от Марка содержит лишь керигму о смерти и воскрешении Иисуса с кратким предисловием. Сама по себе она, конечно не является докладом современников об историческом событии, но тем не менее именно факт воскресения является наиболее значимым для любого верующего человека.
Не стоит, однако, полагать, что и другие Евангелия исходят от тех же религиозных предпосылок. Автор этого документа скорее всего хотел показать, что Иисус был посланником божьим, ведомым божественной волей, несмотря на то, что нашёл свою смерть на кресте. Похоже, автор Евангелия от Фомы имел и собственную теологию: он считал, что слова Иисуса стоит помнить, потому как они имеют божественное и обожествляющее качество.
Хельмут Кестер считает, что прототипом Евангелия от Фомы был некий архаичный документ. Должно быть, он представлял собой сборник простых высказываний, включённых впоследствии в источник, из которого заимствованы в дальнейшем были строки, переработанные впоследствии в проповеди (Нагорная, и проповедь в поле) которые мы можем сейчас прочитать в Евангелии от Матфея (5-7) и Евангелии от Луки 6. Источник этот также был известен «Марку». Будучи далёким от традиции синоптических Евангелий Евангелие от Фомы проливает свет на более древние религиозные течения и их письменный источник «Q». Главный аргумент Хестера состоит в том, что Евангелие от Фомы ещё не содержит упоминаний об апокалипсисе так характерных для теологии «Q», аутентичность которых вызывает сомнения — согласно им Иисус не считал себя сыном человеческим. Я не уверен как Хестер, что все изречения целиком были представлены одним письменным документом — скорее я склонен полагать, что часть из них появилась в ходе некоторого развития и разработки, переосмысления определённых составляющих устной арамейской традиции, и они-то и лежат в основе греческой «Q». Я не могу полностью согласиться с предположением, что эти изречения были включены и в иудеохристианские Евангелия, Евангелие назореев, прежде чем стали известны автору Евангелия от Фомы, когда в 140-ых годах в Эдессе он написал этот документ, но у меня не вызывает сомнений, что Евангелие от Фомы может содержать довольно архаичный материал, сохранённый иудеохристианами, общины которых не были затронуты процессами «элинизации», возникшими в связи с появлением большого числа принимающих христианство язычников. Вполне вероятно, те, кто сохранил эти изречения, считал, что они наделены божественной силой, что даёт жизнь человеку, тогда керигма о смерти и воскресении Христа ещё не упоминалась. В этом случае представления Мани, равно как и те, что выражены Евангелием от Фомы имеют в действительности очень древние корни. В истории христианства всегда были люди, которые не верили в то, что Христос был распят и воскрес во плоти, но в то же время они придавали огромное значение религиозно-этическому учению. Так было с манихеями, которые жили в соответствии с «нагорной проповедью», а керигму заменяли совершенно иной метафизической системой. В настоящее время немногие верят в керигму: «Die Botschaft hor ich wohl, allein mir fehlt der Glaube (я слышу хорошо, но не хватает веры)». При этом на данный момент верующие молодые люди очарованы образом Христа. Иисус сейчас намного более популярен среди молодежи, чем когда-либо прежде. В своих песнях они называют Иисуса «душой человека», поют, что «если с нами Иисус-всё в порядке», и «тому, кто знает Иисуса — не ведомы тяготы». Можно считать всё это причудами, полагая такую религиозность поверхностной и вульгарной, но я не уверен, что песни их отцов в их юности были многим лучше.
Не так давно один либеральный еженедельник выпустил очередной номер с названием: «Иисус
возвращается снова». В статье об Евангелии от Фомы, вошедшей в журнал лидер одного из современных молодёжных движений сказал: «Ищущий найдёт тот путь, который приведёт его к своему истинному Я. Меньше и меньше мы хотим учиться у своих близких, которым в той же степени, что и нам свойственно ошибаться. Нам нужен настоящий учитель. Иисус как историческая личность, или как фигура, представленная в евангелиях великолепно и очень даже ёмко выражает то, в чём человек действительно нуждается по ту сторону банальных стремлений к славе и богатству, по ту сторону эгоистических желаний». Интересно, что молодой человек своим высказыванием обнаруживает, какое большое значение придаёт он Христу как исторической фигуре.
Теперь давайте перейдём к тем изречениям Евангелия от Фомы, которые не были заимствованы из иудеохристианских источников, но берут своё начало от энкратитов. (Энкратиты — группировка ультраконсервативных христиан, последователей идеи крайнего воздержания, как необходимого условия спасения и членства в Церкви. Совместно с постниками дали начало богомилам. Являются одной из ветвей маркионитства. Прим. пер.). В одной из первых научных статей, посвящённых этому тексту уже было упоминание о том, что собрание изречений в своей изначальной форме не являлось гностическим. 24ого мая 1957года в парижской академии искусств Анри-Шарль Пюэш сказал: «Sous les memes reserves, je dirais qu’il ne me semble pas que YEvangile selon Thomas soit exclusivement, ou ait 6t6 primitivement, l’ceuvre d’un gnostique. Sans doute plus d’un de ses passages a-t-il une saveur gnostique et n’y a-t-il en lui presque rien qui ne soit conforme ou adaptable aux doctrines de la Gnose. II faut toutefois tenir compte d’un fait, que des indices, tenus mais assez surs, m’ ont permis d’etablir: il a existe aux moins deux versions, ou, si l’on veut deux ‘editions’, de
notre collection de logia, l’une lue — et jusqu’ au Ve ou au Vie siecle -par des Chretiens orthodoxes, l’autre repandue dans les cercles gnostiques et manicheens. Dans la mesure ou, sur quelques points, il nous est donnS de les confronter, la version «heterodoxe» semble avoir differ^ de la version «chretienne» par des retouches de detail et quelques
omissions destinees a effacer le disaccord entre tel propos prete au Christ et tel ou tel dogme de la Gnose. Ainsi, dans le texte copte de Nag Hamadi etdans la citation qu’en faitun des Kephalaia manicheens, un logion-le logion-a et ampute de sa fin ou, comme il est atteste par deux paralleles grecs, la resurrection du corps etait affirmde. D’autre part, le copiste de Nag Hamadi a laisse subsister certains details dont la presence s’expliquerait mal si l’ecrit avait ete originairement redige par un gnostique: l’exaltation de Jacques le Juste, par exemple (log. 12), ou l’affirmation que Jesus «a ete vu dans la chain) (logion 28). Ce qui n’exclut pas, bien entendu, la possibility que quelques-uns de
nos Dits ont 6te forges par un gnostique et interpoles ici ou la. Somme toute, et suppose meme qu’elle ait ete plus profondement modifiee et grossie d’elements nouveaux, la version «heterodoxe» de YEvangile selon Thomas, telle que la reproduisent le manuscrit de Nag Hamadi et les citations manicheennes, me paraitrait n’etre qu’une redaction
remanide de sa version «orthodoxe» ou plus «orthodoxe», et devoir aussi lui etre posterieure. Peut-etre y aurait-il lieu de rattacher cette premiere version a quelque auteur professant cet assez bizarre christianisme, fortement teinte d’encratisme, qui avait cours dans la Syrie et 1’Egypte du He siecle».
Гипотеза о том, что Евангелие от Фомы относится не гностическим, а скорее к энкратическим писаниям была принята Кендриком Гробелем, Манлио Симонетти У.С. Уник, У.С.Х, Френд, Жаном Даниелу и Жилем Киспелем. Это удивляло и вызывало сильное неприятие у многих людей, которые не имели никакого представления об энкратизме и не могли понять чем он отличается от Гностицизма. Лучше не стало, даже когда выяснилось, что энкратиты не пили вина, не ели мяса и отвергали брак. В силу собственных предубеждений они не могли поверить, что когда-либо существовали христиане, для которых безбрачие являлось одним из высших идеалов.
Энкратизм, однако, не являл собой чистого идеала целомудрия. Он несёт особое восприятие вопросов секса, любви и целостности характерное не только для античности. Сходные идеи могут быть найдены в работе «De Divisione Naturae» Джона Скота Эриугены, схожих взглядов на эти вещи, латентно существующих со времён Ренессанса и по сей день в цивилизации Запада, придерживался и непревзойдённый гений правления Карл II Лысый. Эрнст Бенц в своём труде под названием «Adam, der My thus vom Urmenschen» (Miinchen 1955) показал как это течение возродившись в «Диалогах о любви» еврейского мыслителя Леоне Эбрео, также известного как Иегуда Абрабанель (Иегуда Абрабанель-испано-еврейский врач, поэт и философ-неоплатоник. Старший сын еврейского учёного дона Ицхака Абрабанеля-прим.пер.), повлияло на Якоба Бёме (1575-1624), через неизвестные каналы достигло английских филадельфийцев, Джона Пордэджа и Джейна Лида и ведущих немецких пиетистов. Франц фон Баадер, римский католический философ периода реставрации (1764-1841) был первым, кто обнаружил, что только экратизм имел под собой прочную основу для подлинной оценки института брака. Через масонов эта идея проникла и в Россию, где она огромное влияние оказала на Владимира Соловьёва, известного богослова Сергея Булгакова и философа Николая Бердяева (1874-1948). Характерным для всех этих людей являлось почитание Софии-божественной мудрости или феминного аспекта Божества. Естественно, в дополнение к этому их объединял и интерес к женской душе. Неудивительно, что в пиетистских кругах женщины играли главную роль в религиозных обрядах, и у них не было необходимости держать язык за зубами, как вынуждены были женщины, живущие в других кварталах.
Энкратиты считали, что мужчина представляет только половину целого, но у него также есть и другая часть — лучшая его половина. Только соединённые мужчина и женщина представляют собой полноту. Таковым являлось их толкование Библии. Ева была взята от Адама во время его сна. Это значит, что ранее она была в нём. Очевидно, Адам был создан андрогином. Разделившись он потерял свою завершённость: появление пола вело к грехопадению. Христос как целостный человек вернул нам первоначальную полноту. Человек должен придти к андрогинности либо вступив в брак, либо открыв женское начало в себе. Всех, кто придерживался таких взглядов официальная христианская церковь, оставляя за собой право на единственно верное толкование Библии, предавала анафеме. Сходный мотив мы встречаем в «Пире» Платона, где Аристофан рассказывает миф, согласно которому первые люди были обоеполы. Разделённые на две части Зевсом они обречены искать свою вторую половину для восстановления первоначальной целостности — это и есть причина любовного влечения. Кроме того, упоминания об андрогинности Адама встечаются и в еврейском мистицизме.
Всё это свидетельствует, что энкратизм содержит в себе довольно устойчивые мифологические паттерны — в частности идею о бессмертии души. Евангелие от Фомы обнаруживает сходные мотивы. Здесь мы видим, что Святой дух-это мать, причём мать истинная, дающая жизнь, в то время как биологическая мать в соответствии с этой гипотезой, дарует смерть, потому как всякий рождённый неизбежно придёт к смерти (1.101). Находясь на небесах, в раю Адам был одним. Через отделение от него Евы их стало двое. Иисус принёс учение, следуя которому каждый мог обрести своё первоначальную целостность и стать- превратиться в «monachos»-человека не состоящего в браке и в то же время обладающего внутренней целостностью. Христос приносит искупление. Вскоре после открытия Евангелия от Фомы стало известно, что Энкратизм имел огромное влияние в Эдессе, там где оно было написано. В «Деяниях Фомы» расторжение брака — существенное послание Апостола. Вплоть до четвёртого столетия Эдесса была основным центром энкратического движения, оказавшего сильное влияние на Сирийские и греческие церкви, в его изначальной форме. Мужчины и женщины бросали своё имущество, расторгали браки и шли путём скитаний блуждая из одного города в другой, прерываясь лишь на ночлег под открытым небом. Их называли мессалианами — молящимися потому, что они полагали, что непрерывная молитва ведёт их к совершенству. Мессалиане стремились к непосредственному переживанию Святого духа. В этих кругах родились на свет «Проповеди Макария», которые впоследствии оказали огромное влияние на греческую и русскую религиозную мысль-от Liber Graduum до Достоевского. «Проповеди» красноречиво свидетельствуют о том, что мессалианство представляло собой довольно значительный религиозный пласт в Эдессе. Макарий, как и автор Liber Graduum, очевидно при написании своего труда использовал Евангелие от Фомы. Это подтверждает выдвинутую нами гипотезу о том, что документ этот является скорее энкратическим, чем гностическим. К тому же мессалиане изначально представляли собой часть ортодоксального течения, настроенного против манихейства и гностицизма. И тем не менее они почитали Евангелие от Фомы. Кроме того оказалось все те изречения Евангелия от Фомы, которые не имели отношения к иудеохристианским писаниям, могли быть истолкованы энкратиками в другом ключе и имели параллели в энкратических источниках — трудах Татиана, Секста, Климента Александрийского. Это особенно заметно в труде последнего под названием «Строматы», а точнее его третей части, в которой Климент приводит длинные выдержки из трудов энкратитов. Отсюда нам становится известно, что энкратиты, как и «Фома» верили в предсуществование души. Каждый, кто берётся составить суждение об Евангелии от Фомы непременно должен прочесть её. Здесь мы находим почву подходящую для правильной интерпретации тех высказываний Евангелия от Фомы, что не были заимствованы его автором из иудеохристианских источников. Если это Евангелие было написано в Эдессе, а известно, что в том историческом промежутке, когда оно создавалось в городе не было ни единой гностической секты, значит оно не является гностическим документом.
Эдесса была одним из самых значительных городов — в то время — Афины Востока. Она имела широкие связи с Грецией, Ираном, Индией и Арменией. И тем не менее появление гностиков-последователей Валентина здесь относится ко времени правления Юлиана (361-363). Возможно также, здесь присутствовали и последователи Бардесана, христианского философа из Эдессы, который не являлся гностиком. Поэтому крайне нелепо было бы вслед за Гартнером предполагать, что Евангелие от Фомы отражает принципы валентинианского гнозиса. Валентинианцы признавали ценность брака.
Бардесан, живший в Эдессе, писал против Маркионитов и по некоторым сведениям даже вступал с ними в открытые дискуссии в этом городе. Даёт ли этот факт нам основания предполагать, что здесь существовали секты маркионитов? Или всё же речь идёт скорее о странствующих проповедниках? На данный момент не имеется никаких сведений о существовании Маркионитских церквей в Эдессе.
Согласно сирийским источникам в первой половине четвёртого столетия в Эдессе жил архидьякон Ауди. Он вслед за первыми иудеохристианами придерживался убеждений, что человек создан по образу и подобию бога. По некоторым сведениям Ауди порвал с ортодоксальной церковью и основал собственное религиозное течение. Известно, что в более поздние времена оно приобрело гностический характер, а его приверженцы использовали Апокриф от Иоанна, который был найден в Наг-Хаммади.
На данный момент не имеется никаких свидетельств о том, имел ли этот апокриф известность в Эдессе также как, не находится упоминаний о существовании последователей Ауди в этом городе.
Это заводит наше исследование в тупик, потому как Мани, очевидно, крайне близко был знаком с гностическим течением. Нам известно, что он родился и вырос в Вавилоне, значит, можно предположить, что знакомство его с гностицизмом произошло здесь же. Эдесса таким образом являлась промежуточным звеном в передаче гностической традиции. Но в то же время известно, что во втором веке гностики здесь не существовали.
Недавно Х.Д.У.Дрижверс совершил попытку опровергнуть эту теорию. Он привлёк внимание к фигуре древнесирийского гностика по имени Кук, который являлся основателем довольно интересного учения, согласно которому Бог родился в животворящем море света, после чего найдя своё отражение на водной глади сотворил всё сущее. Но какое отношение это имеет к Евангелию от Фомы? Нам неизвестно когда точно жил Кук, и мы знаем, что его идеи не нашли отражения в «проповедях Иисуса». К тому же нет ни одного упоминания о том, был ли когда-нибудь он сам или секта его последователей в Эдессе. Хотя такой вариант, в принципе, возможен — Ефрем Сирин (306-373), который провёл в Эдессе последний десяток лет своей жизни упоминал Кука в одном из своих гимнов против ересей. Но этим вся информация о присутствии последнего в Эдессе и ограничивается. И более того, Дрижверс сделал совершенно ошибочное предположение о том, что Евангелие от Филиппа и Евангелие Истины написаны были в Эдессе — тем самым фактически делая косвенное заключение о том, что Гностицизм здесь уже присутствовал. Последние исследования показали, что Евангелие от Филиппа, написанное последователями Валентина, на самом деле появилось в Антиохии приблизительно в 200-ых н.э. Дрижверсу не стоило вспоминать восточногерманскую теорию о том, что оригинал Евангелия истины был изначально написан на сирийском и якобы исходя из этого создавался в Эдессе. Эта теория абсурдна, потому как Евангелие Истины представляет собой апофеоз эллинской религиозной мысли и являет читателю всё величие и красоту греческого языка. Выдвинуть такую теорию — всё равно, что утверждать, что «Послание к Евреям» изначально было написано на арамейском. Эта сомнительная гипотеза о сирийском происхождении Евангелия Истины была полностью опровергнута в одной из работ Жака Менара.
Поэтому у нас есть все основания сомневаться в теории мистера Джриверса о том, что истоки манихейства и гностицизма в целом следует искать в Эдессе. Отличие энкратизма от гностицизма проявляется в том, что для первого характерна была вера в бога-создателя — Иисус согласно энкратикам был живым человеком, который нёс учение о воскресении. И тем не менее энкратизм имеет много схожих черт с гностическим течением — к примеру, в учении о самопознании. Это сходство во многом обусловлено тем фактом, что оба учения формировались под сильным влиянием платонизма. Особенно это касается представлений об изначальной андрогинной природе человека. «Иисус увидел младенцев, которые сосали молоко. Он сказал ученикам своим: Эти младенцы, которые сосут молоко, подобны тем, которые входят в царствие. Они сказали ему: Что же, если мы — младенцы, мы войдем в царствие? Иисус сказал им: Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной, когда вы сделаете глаза вместо глаза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа,- тогда вы войдете в (царствие)» (логион 27).
Основная идея состоит в том, что двое — мужчина и женщина должны стать одним. Здесь слышится отголосок знаменитого пассажа платоновского «Пира» о любви как способе восстановления изначального единства, андрогинности. Платон говорит: «до такой степени, когда Эрос ведёт человека. Это приводит к восстановлению изначального единства путём слияния двух сторон. Когда два вновь становятся одним приходит исцеление» (Пир 191). Из этого можно заключить, что автор логии находился под сильным влиянием Платонизма — он почти дословно цитирует этот отрывок Платона об андрогинности. Чтобы достичь этого состояния «внутреннее должно быть как наружное» и «наружное как внутреннее».
Неоплатоник Порфирий заметил, что человек может с одной стороны просто ограничить себя в приёме пищи, а с другой научиться при этом совсем не испытывать чувства голода. Может отказаться от имущества и также не испытывать в нём необходимости. Согласно Порфирию душа человека окутана многими оболочками как физическими, так и духовными. Нам необходимо сбросить их все. Наше поведение обуславливается душевным состоянием, и наш внутренний мир влияет на наши действия (De Abstinentia 1.31). И тогда человек становится подобным ребёнку. Ребёнок — это символ невинности, он не является ни мужчиной ни женщиной в психологическом смысле. Человек ставший ребёнком находится по ту сторону мужского и женского. Такую интерпретацию предлагает Ориген (в Mattheum, XIII, 16).
Далее: внешний человек заменяется внутренним. Он обладает вполне конкретными доступными наблюдению чертами. Чтобы понять смысл этой логии обратимся к комментариям Оригена к «Песне песней». Здесь целитель Александрин говорит о том, что душа человека имеет «члены души» — органы аналогичные частям человеческого тела. Душа имеет «духовные» глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, также имеет ноги, живот, горло, язык зубы и так далее.
Автор Евангелия от Фомы, по всей видимости, добавил этот пассаж к уже существующему логиону не останавливаясь, правда, на детальном описании анатомии души. Он подразумевал, что наш духовный глаз заменит уже имеющийся и так же произойдёт с остальными частями тела — на место ветхого Адама должен придти внутренний образ Бога. Таким образом женщина уже не будет женщиной, а мужчина мужчиной.
Частично то же высказывание мы обнаруживаем в Евангелии египтян, написанном в Александрии во втором столетии н.э.: «когда двое станут одним…и мужчина и женщина не будут больше ни мужчиной ни женщиной». Исходя из этого можно предположить, что автор Евангелия от Фомы при его написании пользовался Евангелием египтян равно как и другими египетскими источниками. Это свидетельствует о том, что энкратизм зародился не в Эдессе, а пришёл сюда из Александрии.
Только в Эдессе мог сформироваться такой религиозный фон, при котором Адам и андрогин Платона могли быть объединены, чтоб стать одним из главных принципов христианской философии. В Александрии также предпринимались попытки переосмысления отдельных элементов греческой философии в религиозном ключе. На самом деле давно было установлено, что «энкратичекие» убеждения автора Евангелия от Фомы имеют много общего с философией еврейского мыслителя Филона Александрийского (Филон Александрийский (Филон Иудейский, Philon Alexandreos; ок. 25 до н. э., Александрия — ок. 50 н. э.) — выдающийся представитель еврейского эллинизма, центром которого была Александрия, богослов, апологет иудейства и религиозный мыслитель, оказавший большое влияние на последующее богословие своим экзегетическим методом и своим учением о Логосе).
Согласно Филону первый человек — Адам созданный по образу и подобию божьему не был ни мужчиной ни женщиной — в De Optificio mundi читаем: «но человек был создан по образу и подобию Бога тем, что можно назвать идеей, родом или печатью, предметом осмысления, безтелесным, не мужчиной и не женщиной, от природы нетленным». Это изречение долгое время являлось предметом ожесточённых споров между учёными — одни считали, что Адам сочетал в себе мужское и женское, другие -что он был бесполым. В другом месте Филон утверждает, что прародитель человечества «и мужчина и женщина». Однако весьма сомнительно, возможна ли такая острая антитеза в этой области. Здесь следует учесть, что согласно многим раввинам, с воззрениями которых, наверняка был знаком Филон, Адам является андрогином. Кроме того нужно взять во внимание, что Антропос в гермесовском «Поймандре» также андрогинен. Вероятнее всего, «Поймандр» был написан в Александрии, и прототипом антропоса являлся библейский Адам. Филон, конечно же был знаком с трудами Платона и частично разделял взгляды последнего. В одной из работ Филона читаем: «до тех пор пока он (Адам) был одним, он был подобен богу в его единстве… но когда создана была женщина конституцией подобная Адаму, Бог обрадован был её видом, приблизился к ней и поприветствовал её. Теперь любовь объединяет разделённые половины и делает их одним — чем они были вначале, и формирует любовь в них стремление к дружбе и продолжению рода» (De Op.Mundi 151-152). Отдельные особенности этого отрывка позволяют выдвинуть предположение, что Филон явно заимствовал этот миф об андрогине из какого-то источника. Наверняка этим источником является «Пир» Платона. На протяжении столетий приверженцы этого учения призывали не воспринимать андрогинность буквально, как гермафродитизм. Они считали, что Адам до создания Евы был скорее не мужчиной, а девственником и их наверняка поставил бы в затруднение вопрос являлся ли он бесполым или же обоеполым, и вряд ли они дали бы нам ясный на него ответ. Феникс, который в позднем Энкратизме выступал символом совершенства, благодаря своей способности к самовоспроизведению без совокупления, был: «либо мужчина или женщина или оба вместе» (femina seu mas sit, seu neutrum seu sit utrumque) (Lactantius, De Ave Phoenice 163). И эти хитросплетения Филон раскрыл, пожалуй, яснее, чем многие академические учёные. Теперь не остаётся никаких сомнений в том, что идеал целостного человека, который мы видим в Евангелии от Фомы и Евангелии египтян был предвосхищён Филоном и последователями Платона. Уже у Филона мы находим мотивы также присутствующие в Евангелии от Фомы, а именно — целостности Адама до сотворения Евы, первородного греха как следствия полового влечения и искупления его путём восстановления первоначальной целостности. В итоге получается: у нас нет необходимости обращаться к гностицизму, чтоб проследить генезис всех разобранных выше концепций.
То же справедливо и в отношении идеи о неполноценности женщины, представленной в Евангелии от Фомы в логии 118: «Симон Петр сказал им: Пусть Мария уйдет от нас, ибо женщины недостойны жизни. Иисус сказал: Смотрите, я направлю ее, дабы сделать ее мужчиной, чтобы она также стала духом живым, подобным вам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в царствие небесное». Такого рода предостережение было необходимо — аскетизм в то время являлся важной ступенью к дальнейшей эмансипации и освобождению женщин. В странах ближнего востока и по сей день женщина вынуждена существовать в условиях изоляции выполняя тяжёлую работу. При таких обстоятельствах выходом из такого положения может явиться развод. По этой причине энкратизм был особенно привлекателен для женщин, как мы узнаём из апокрифических «Деяний Апостолов». Иногда эти женщины даже носили мужскую одежду. Такое поведение очень симптоматично в том плане, что подобными действиями они обнаруживают своё стремление к подавлению феминности.
То же мы видим и в рассматриваемых нами изречениях. Это закономерная реакция на антифеминную позицию ранней церкви, которая не видела более простого разрешения этой проблемы, как предложить женщине занять мужскую позицию.
В этом отношении Филон, испытывающий к женщинам презрение, был близок ей — для него анимус представлялся мужским рациональным принципом, в то время как анима — женским и иррациональным. Он также поддерживал концепцию «стать мужчиной». В этом плане Евангелие от Фомы здорово отражает атмосферу, царившую в Александрии. Эта концепция не имеет ни малейшего отношения к гностикам, но она вполне типична для евреев и христиан. Мученица Перпетуя, благородная и удивительная женщина описывает в своих «Страстях» видение вероятно навеянное логией 118, в котором она «сбрасывает с себя одежду и становится мужчиной»(facta sum masculus, Acta Perp. 10, 3). Согласно Тертуллиану все мужчины и женщины в жизни вечной будут одного пола. Иероним, цитируя Оригена, говорит: «пускай также как мужчины поддерживают своих жён, как души служат жизни тела, женщина станет мужчиной, чтобы не было никакого различия между полами»(In Eph. , Ill, 5, 29).
В этом довольно несуразном изречении на самом деле подразумевается, что гендерные различия в итоге должны исчезнуть, потому как душа беспола. Источником опять же является платонизм. В письме Порфирия своей возлюбленной Марселле — вдове с семью детьми читаем: «не заботьтесь более о том кто вы — мужчина или женщина и не пытайтесь видеть себя женщиной — я не буду вас считать таковой. Старайтесь избегать всего женского в душе, как если бы вы имели тело мужчины». Последнее, в принципе, показывает что на самом деле идеалом андрогинности был синонимичен призыву женщине стать мужчиной. Цель заключалась в трансцендировании гендерных различий.
Такое обесценивание роли женственности никогда не было характерным для гностицизма. Согласно последнему Бог наделил мужчину и женщину сизигией, создав каждое из начал биполярным. Гностики выражали своё отношение к этому вопросу следующим образом: «женщина порождает бытие на свет, в то время как мужчина занимается его формированием»(Hippolytus, Refutatio, VI, 7). Таким образом полярность двух принципов — мужского и женского, является одним из фундаментальных законов вселенной. Христос нуждается в Софии также, как София нуждается в Христе, ангелу-хранителю необходима невеста — душа человека. «Mann und Weib, Weib und Mann, reichen an die Gottheit an». Гностиками-валентинианцами в ходе истории являлись только те, кто всем сердцем принимал брак. И ценность его состояла не столько в возможности законно воспроизводить потомство, сколько в самом союзе мужского и женского, воссоединении принципов, которое отражало полярность эонов, Христа и Софии а также самого Бога в его единстве (Климент Александрийский, Строматы Ill, 1,1, 1). В этом состоят наиболее фундаментальные различия гностицизма и энкратизма.
И всё же сходство между этими двумя течениями настолько сильно, что временами представляет большую сложность отличить первое от второго. Неспроста Анри-Шарль Пюэш упоминал о «гностических мотивах» в Евангелии от Фомы и использовал материал из других гностических источников для их амплификации. В своей интерпретации 82ой логии он выдвигает предположение, что Христос и является тем светом, что «своим явлением озаряет образы», то есть позволяет осознать своё истинное я, свою самость. Это изречение, по всей видимости, проистекает из концепции, которую мы встречаем у Филона, а вслед за ним у Оригена и Атанасия — согласно ей Логос является образом божьим и человек создан в соответствии с ним. Эту концепцию мы видим и в гностических источниках, в то время как в источниках энкратитов она не встречается. С другой стороны упоминаний об «ангеле-хранителе» в гностицизме нет — они характерны только для иудейских источников. Возможно ли допустить, чтобы эта логия была написана энкратитом? Или всё же она противоречит духу энкратизма? Это – основная наша проблема.
Можно предположить, что энкратизм в своём формировании испытывал влияние гностицизма. Татиан, будучи современником Валентина — оба жили во времена античности, неоднократно встречался с ним. В одном довольно неясном пассаже Климент, кажется, утверждает, что один из учителей энкратитов сам являлся учеником Валентина(Строматы Ill, 13, 92).
Мы должны чётко представлять тот исторический контекст, в котором христианство существовало в Египте в первом столетии нашей эры. С одной стороны мы бы предположить, что помимо католической церкви существовало огромное множество сект. Однако, мы не имеем никаких свидетельств существования католической церкви с епископатом в то время. Энкратиты, гностики и иудеохристиане спокойно сосуществовали друг с другом не выходя за пределы одного христианского течения. Многие концепции, зарождавшиеся в одном направлении, мгновенно подхватывались остальными. И Ираклеон и Теодот, являвшиеся гностическими учителями, в своих трудах цитируют максиму энкратитов: «женщина должна стать мужчиной», что в принципе, противоречило гностическому мировоззрению. Климент Александрийский как и Ориген своими религиозными воззрениями во многом обязаны гностицизму. Из этого мы видим, что в те времена ещё не существовало таких чётких различий между всеми вышеперечисленными направлениями. Вполне возможно, энкратиты, жившие в Александрии, также были подвержены здесь влиянию гностицизма, перед тем как принести основные принципы своего учение в Эдессу. В таком случае Евангелие можно было бы определить как «гнозис энкратитов».
Здесь стоит, однако, упомянуть, что решением конгресса «О началах гностицизма», прошедшего в Мессине в апреле 1966 года было решено провести различие между «Гнозисом» и «Гностицизмом». Гнозисом принято было именовать «знание божественных тайн, предназначенное духовной элите». Основная идея гностического учения имела онтологическое основание в концепции божественных эманаций. В следствие трещины в плероме один из эонов (София или Энойя) отпадает от первоначального единства, оказываясь заключённой в плену материи. Так объясняется возникновение мира.
Исходя только из этого мы можем заключить что ни Евангелие от Фомы ни энкратизм в целом не принадлежат сфере гностицизма — здесь мы не видим упоминаний ни о Софии, ни о Демиурге, ни о расколе первоначального единства. Но отдельные изречения имеют явно гностический характер: «Иисус сказал: Многие стоят перед дверью, но единственные те, которые войдут в брачный чертог» (логия 79).
Как получилось, что это несомненно неаутентичное высказывание имеющее эллинское, а точнее александрийское происхождение оказалось приписанным Иисусу? На самом деле не имеет особенного значения имело ли оно какое бы то ни было отношение к исторической фигуре Христа. Намного важнее, какой из аспектов его учения оно иллюстрировало.
Я склонен считать, что Жан Даниелу, как и Отто Бохер во многом недооценили влияние на энкратизм эллинского наследия. Согласно их представлением истоки аскетизма следует искать в одном из христианских течений — по мнению учёных он возник совершенно независимо от влияния греческой философии. Они аргументируют это тем, что Кумранская община ессеев уже имела свой монастырь. Ессей кумрана, которые, вероятно, приняли христианство, интерпретировали изречения Иисуса в соответствии с идеалами аскезы. Стремление к очищению столь характерное для гетеродоксального иудаизма вполне могло привести к отказу от мясной пищи, алкоголя и неприятию брака. Кроме того, в «Апокалипсисе», атрибутируемом в первую очередь именно иудеохристианам, существует упоминание о 144000 праведниках, которые «не осквернили себя прикосновением к женщине». Идеалы аскетизма, возможно, и не обязаны своим возникновением эллинизму, но однозначно имеют свзь с иудеохристианством. Это всё второстепенные вопросы — здесь мы не будем рассматривать проблему возникновения аскетизма.
Иисус, в отличии от энкратитов никогда не пытался навязывать своё учение. Оппоненты говорили о нём следущее: «вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Матф 11:19). Форма, в которой энкратиты несли своё учение совершенно отлична была от той, в которой проповедовал Иисус, несмотря на то, что мотивации их были вполне христианскими. Заметно, что Гнозис Евангелия от Фомы отличен от других форм такового, поскольку Иисус в нём предлагает нам принять решение. «Спасение» не рассматривается здесь как некая безусловная данность, но достигается посредством волевого акта, сознательного выбора между жизнью и смертью. Вечность — то, чего нужно достичь.
Всё это безусловно является лишь одним из аспектов учения Иисуса как исторической фигуры. Аспект, который принят был энкратитами — они оставляли семьи, имущество и отправлялись в скитания, объясняя это следованием идеалу Христа, в том плане, что последний не был женат и не обладал никаким имуществом. Неприятие брака в некотором смысле символизировало разрыв энкратитов со «старым миром». В этом видны первые зачатки христианства как религии широких масс-формирование сирийского, египетского монашества. В отличии от церкви, для которой таинство брака священно и частная собственность имеет ценность, монашество представляет очень «текучую» форму христианской религиозности — бедные, оборванные принесшие обет безбрачия монахи находятся в непрерывных скитаниях. «Monachos» Евангелия от Фомы представляет собой совершенного человека — незаслуженно забытую сторону учения исторического Иисуса. Такой идеал странствующего бедняка был широко распостранён среди энкратитов, а со временем стал и неотъемлемой чертой арамейского христианства.
Очевидно, не только церковь и Библия апеллируют к учению Иисуса. Он сказал много больше, чем мы можем прочесть в Новом завете — эти аспекты его учения сохранились и в других источниках пользующихся плохой репутацией с точки зрения ортодоксии-это писание Татиана, «Элианд», а также другие источники найденные в Эдессе. Эта сторона учения Христа всегда имела огромное значение-недаром её отражение чётко прослеживается даже в Манихействе. Идея о том, что слово откровения может раскрыть истинную сущность человека может быть прослежена до самих истоков христианства.
Мы не вправе пренебрегать даже сомнительными источниками, когда речь заходит об исследовании исторической фигуры Христа. Но нам следует двигаться ещё дальше. Джеймс Робинсон предложил замечательное определение говоря о некоторой «гностической тенденции», заметной в изречениях Христа. До тех пор пока определение «гностический» использовалось исключительно для обозначения принадлежности к Гностицизму, это часто вводило в заблуждение — также это определение является и прилагательным к такому субстантиву как «гнозис». Теперь нам становится ясно, что на самом деле искателей последнего мы могли обнаружить в Палестине ещё в самом начале нашей эры.
Еврейские учёные утверждают, что иудейский разум всегда бы намного более живой и деятельный, чем язычники только могли себе это представить. Последние открытия красноречиво это подтверждают. Кроме фарисеев существовали баптисты, ессеи, представители мистических течений, самаритяне и т.д. Даже фарисеи имели свои собственные эзотерические традиции: еврейский мистицизм возникал в эзотерических кругах строгого ортодоксального православия в Палестине. Конечно, не все фарисеи являлись приверженцами эзотеризма. С другой стороны для все эти течения придавали большое значение гнозису. Не так давно выяснилось, что это справедливо также и в отношении ессейства и фарисейства. Учение Иисуса можно описать и с позиции последего, что, в общем-то, и было сделано.
Однако, у нас есть альтернатива-взглянуть на учение Иисуса сквозь призму еврейского гностицизма. Таким образом объясняется таинство крещения, что не представляет возможности с позиции фарисейства. Кроме того, интерепретация фигуры Христа способствует более глубокому пониманию Евангелия от Иоанна, содержащего множество гностических мотивов и образов. Но многое ещё предстоит сделать, чтоб составить детальное представление о гностицизме во всём многообразии форм, которые он принимал.
И тем не менее учёным известно уже очень многое. С.Г.Ф. Брэндон, например, уверен, что Иисус был Фанатиком, правым теократическим националистическим революционером. Давид Флииссер придерживается убеждений, что последний являлся фарисеем. И у них в распоряжении есть все современные СМИ, чтоб трезвонить об этом на весь мир. Гностики вообще считают, что знают меньше чем агностики. Они смущаются давать чёткие однозначные определения, когда речь идёт о таинственных божественных явлениях из опасения, чтоб это не стало нелепым навешиванием ярлыков. Если бы мне пришлось столкнуться с необходимостью дать однозначный ответ на вопрос: был ли Иисус законопослушным фарисеем или фанатичным зилотом — я бы сказал: «Ни одним из двух-Иисус был гностиком».