Уже в том, что я был свободен, небыло конца милосердию Божию.
— Уильям Сароян
Господи, дай мне спокойствие принять то, что я не могу изменить, мужество изменить то, что в моих силах, и мудрость отличить одно от другого.
— Карл Фридрих Этингер
Софи
Нью-Йорк, Нью-Йорк, США
Несколько месяцев спустя
Иногда, когда я злюсь, чашки начинают дрожать или ручки скатываются со стола, либо кто-то прикусывает губу, поймав на себе мой негодующий взгляд. Изабэль говорит, что все это вызвано моей аурой, которая изменилась с тех пор, как я пережила гибель родителей.
Тусклый свет пробивался сквозь занавески, напоминая о том, что пора вставать. Каждое утро я чувствовала желание пробыть в состоянии сна чуть дольше обычного, оградив себя от изувеченной реальности.
Заставляя себя вылезти из-под одеяла, я нащупала телефон и отключила будильник — в который раз просыпаюсь раньше него.
Чувство одиночества в центре толпы. И все со своими расспросами, будто от этого мне станет легче. Словно мир наполнен пчелами, а я — единственный цветок.
Только раздражение и страх. Но я не должна позволять себе нервничать, иначе потеряю контроль.
Собрав волосы в пучок и взяв стакан с водой, я вышла на улицу. Погода не изменилась, было по-прежнему тепло. Это помогло мне хоть как-то улыбнуться.
Открыв почтовый ящик, я достала из него письмо. Адрес отправителя — Лос-Анджелес. Подозревая, о чем пойдет речь, я поспешила вернуться в дом.
Марти не одобрял моего решения вернуться в Калифорнию. Он считал, что в таких случаях нельзя кардинально менять жизнь, так как это только помешает принять реальность. Но мне было наплевать. Все, чего я хотела, — начать с нуля.
Разорвав конверт, я достала письмо. Меня приняли. UCLA — мечта моего детства.
В дверь позвонили.
— Здравствуй, дорогая.
На пороге стоял дядя Пол с пакетом продуктов из Whole Foods. Каждое утро понедельника он делал покупки и заносил все необходимое. Иногда мне казалось, что он забывал о том, что я теперь живу одна, да и аппетита у меня практически не было.
— Привет, дядя Пол. Спасибо. Зайдешь на кофе?
Я вежливо улыбнулась, хотя, думаю, он понимал, что это лишь вынужденная этическая норма.
— Нет, спасибо, Софи, меня ждет очередной новый напарник…
Немного смутившись, он поспешил перевести тему, дабы не вызывать во мне болезненных воспоминаний. Да куда уж там! Они были со мной двадцать четыре часа в сутки, за исключением того времени, когда я спала. Самой не верилось, но мне понравилось ложиться спать пораньше.
Погладив меня по щеке, дядя Пол поспешил попрощаться.
Не успела я сделать глоток, как в дверь снова позвонили. На этот раз гость застал меня врасплох. Передо мной, полный решительности и отваги, стоял мой экс-бойфренд Мэтью О’Коннелл, и как ни странно, я была рада его видеть.
Корниэль растворился в воздухе, кузен Марти лечился от наркозависимости, а я, опустошенная и одинокая, как никогда нуждалась в близком друге.
— Это сюрприз…
На этот раз улыбка на моем лице была искренней.
— Рад, что он удался.
Мэтью смотрел на меня своими большими серыми глазами, убеждая в том, что я снова не одна.
Пока экс-бойфренд готовил завтрак, я собрала вещи и попрощалась со своей комнатой, кинув осуждающий взгляд на совсем недавно любимую мной пожарную лестницу. Убравшись из дома как можно скорее, мы запрыгнули в его рыжий пикап и оправились в путь.
Мэтью знал мои вкусы, знал, что и когда нужно говорить. Поэтому он стал первым, кому после смерти родителей удалось меня рассмешить. Я это очень ценила.
Корниэль
Моя сонная артерия пульсировала в непривычном темпе — то затихала, то вовсю выпрыгивала из моего горла. В голове шумели голоса, и я с трудом мог их различить. Это были голоса детей и взрослых, женщин и мужчин. Мне казалось, что я бредил.
— Вставай, Витрувий! — сквозь общий гул до меня доносился знакомый голос. — У нас получилось.
Восхищаясь собственной неуязвимостью, Лео наслаждался солнечными лучами.
— Что получилось? Где мы?
Шум прекратился, и я обнаружил, что из моих ушей течет кровь. Я поднялся.
— Главное, что не в изоляторе, — засмеялся Лео, похлопав меня по плечу. — Я думал, ты мне подскажешь.
Осмотревшись вокруг, я узнал родной пейзаж, раскинувшийся вдоль береговой линии.
— Мы в Чефалу? — удивился я.
Снимая куртку и достав из внутреннего кармана платок, я принялся вытирать кровь на лице.
— Видимо, да. Это твое желание, не мое.
— Желание?
Отряхнувшись от песка, я принялся разминать косточки. От этих перемещений мои конечности нуждались в массаже какой-нибудь грубой тайки.
— Я всегда выбираюсь оттуда, этим их не удивить. В этот же раз они знали, что я не оставлю тебя одного, и, видимо, сейчас тихо злорадствуют. Но они не знают другого, — положив руку мне на плечо, Лео вдыхал морской воздух. — Теперь я могу разрывать барьер не только для себя.
И тут я отважился на следующий вопрос:
— Я говорю себе нет, когда думаю об этом, — мямлил я, словно ребенок. — Но все же я хочу быть уверенным…
— Нет, — оборвал меня Лео, — я не твой Хранитель. Ты уж меня прости, — улыбаясь, он помял мою шею.
— Спасибо, — я повращал головой.
— Мне не дают подопечных, — с досадой начал Лео, копаясь в карманах.
На нем больше не было банного халата. Свободная мешковатая одежда почти сливалась с его смуглой кожей.
— Человек — пленник пространства и времени. Теперь я ангел, и моим возможностям нет границ. Непростительно пренебречь этим. Я мятежник, искатель правды. А они сами толком ничего не знают. Они запирают меня в изолятор за непослушание, но избавиться не могут — я ценный кадр в их коллекции, впрочем, как и ты. Вот, держи.
Лео вернул мне военную монету Ганса, которую изъяли перед побегом.
— Ловко! — подметил я. — Я помню Виллу Папирусов. Почему мы оказались там?
Я напряг скулы, рассматривая подарок друга. На обратной стороне сверкнул необычный символ. Кажется, я уже видел его прежде.
— Это всего лишь другая сторона монеты. Совет Старейшин находится в ее черте. Другим способом Гедеон не мог сбежать из-под своего же меча.
«Другая сторона монеты… — продублировал я в мыслях. — А что, если Ганс все же не предавал меня?»
— Почему вы защищали меня? Вы ведь близки с Гансом.
Лео глубоко вздохнул.
— Чапмен исчез.
На его лице появились нотки смятения.
— Я знаю Ганса, он бы не предал друга, но Вивьен… Я должен был ее осадить. Не знаю, что здесь происходит, но происходит что-то нечистое.
— А о каком желании вы говорили?
— Ах, да! Видишь ли, Корниэль, когда я ломаю барьер, информационное поле ловит самые яркие импульсы, истинные желания. К Софи я тебя перенести не мог, прости. Пришлось выбрать следующее воспоминание. Свое я использовать не могу — в данном случае я простой перевозчик.
— И какое же воспоминание это было?
— Твой последний уикенд с отцом.
Направившись вдоль берега, Лео оставил меня одного, подарив бесценные минуты ностальгии. Я не был здесь с того самого дня, как покинул Чефалу. Но те драгоценные минуты навсегда остались в моей памяти, оказавшись в решающий момент моим спасением.
До Нью-Йорка было далеко, к тому же Лео установил защиту от «радара». Я мог предаться воспоминаниям и снова побыть простым человеком.
Вольнодумец
Лондон, Техас, США
Июнь 1934
— Мисс Пенн, мое почтение! Это потрясающая находка! Уже не терпится отправить ее специалистам в Колумбус.
Пожимая руку смущенной женщине, высокий темноволосый парень лет двадцати пяти возбужденно жестикулировал.
— Папа… — из-за его спины послышалась неумелая детская речь.
— Мы будем держать вас в курсе. Вы можете связаться…
— Чарльз…
Темнокожая женщина положила тонкое запястье на его плечо, оборвав тем самым на полуслове.
— У него жар.
На лице парня исчез радостный окрас, оно тут же приняло встревоженный вид.
— Прошу меня извинить, — вежливо попрощавшись, он покинул собеседницу и взял сына на руки.
— Ему не стоит так часто ездить с тобой… Ему всего два года. Это очень тяжело, — женщина взволнованно глядела ему в глаза.
— Я защищаю его, Изабэль. Через полчаса мы будем в гостинице, там его осмотрит врач.
Сохраняя спокойствие и трезвость ума, парень прижал малыша, демонстрируя ему обыкновенный с виду молоток с окаменевшей рукояткой. Тот буквально врос в известняк.
— Длинна 15, диаметр 3, записал? — слышалось позади.
— Да… вот только металл в одном месте сильно поцарапан. Надеюсь, ржавчина его не изуродует.
— Хм… А мне нравится ржавчина — как элемент декора, она…
Разговоры среди мужчин продолжались, отдаваясь незначительным эхом где-то вдали. Тем временем гувернантка, питающая теплые чувства к отцу своего подопечного, нежно гладила его по плечу.
Идиллия этой тройки нарушилась, когда кто-то крикнул:
— Чарльз, пора ехать! Профессор Тинли не любит ждать.
Укладывая в фургон оставшееся оборудование, рыжеволосый здоровяк в перепачканном комбинезоне махал приятелю, вдумчиво насупив брови.
— Изабэль, возьми Корниэля и отправляйтесь в машину. Мне нужно кое-что сделать.
Софи
Добравшись до аэропорта Кеннеди, я настояла на возвращении — улететь в Лос-Анджелес я все же не смогла.
Мэтью снова поддержал меня, и я восстановилась в школе права. Это был мой выбор, способ искупить собственную вину перед родителями. Ведь не сбеги я тогда, они бы не отправились искать взбалмошного подростка по всему Манхэттену и не попали бы под колеса автомобиля слетевшего с катушек военнослужащего.
Я преследовала лишь одну цель — сделать все правильно.
Но каждый раз, когда я стояла на 125-й и Бродвей Стрит в ожидании Мэтью, на какой-то момент мне хотелось исчезнуть, раствориться, сменить имя, улететь на Западное побережье и начать жить сначала.
Сегодня он задерживался, и я успела даже придумать имя, разглядывая пути метрополитена над головой. Я улыбнулась.
Постоянно, даже когда родители были еще живы, меня не покидало чувство, что должно быть что-то еще, какое-то иное место, которое я бы сразу узнала и назвала своим Домом. Оно и сейчас меня не покидает ни на минуту.
Было уже поздно, около десяти вечера. Перед тем, как вернуться в квартиру, которую арендовали вот уже три месяца, мы с Мэтью решили заскочить в один из его любимых ресторанчиков, напротив которого я и поглядывала на часы.
Прислонившись к ограде, я рассматривала прохожих и проезжающие мимо машины. Было не так людно, как днем. В основном все движение сосредотачивалось на Таймс-сквер, который никогда не был мне по душе — в панике я несколько раз могла заблудиться в поисках H&M. Тоска снова атаковала меня, не давая рассеять тучи в собственной голове.
На следующее утро я была неразговорчивой. Такое бывало. Правильнее сказать, во мне жили несколько образов самой себя, и перед сном я даже не представляла, какой же именно проснусь утром.
Я лежала на левом боку, всматриваясь в черты лица Мэтью — в его пухлые губы, длинные ресницы и идеально-уложенную черную челку. Он был красив даже во сне, но в этой красоте не было ничего, что заставило бы меня почувствовать себя живой.
— Перестань так пристально смотреть на меня, я же чувствую, — с улыбкой прохрипел Мэтью.
Затем, повернувшись ко мне, он приоткрыл глаза. Глубокие и чистые, они были достойны того, чтобы в них утонуть. К сожалению, а может, к счастью, мне этого почувствовать не довелось.
— Доброе утро.
Я слегка улыбнулась. В этой улыбке не было ни намека на то, что это утро было добрым.
— Как спалось?
Он глазами пробежался по моему оголенному плечу. Тонкие длинные пальцы коснулись волос.
— Неплохо, — ответила я. — Правда, сна вовсе не помню…
Этим утром традиция впервые была нарушена. Убрав его руку, я повернулась и уставилась в потолок. За какие-то пять минут я придумала план побега и мечтала покинуть Нью-Йорк как можно скорее.
Тот сон я запомнила, как никогда. В ту ночь мне впервые приснился Корниэль.
Корниэль
С каждой минутой на душе становилось все тревожнее. Смеркалось, а Лео не спешил возвращаться. А может, и не должен был? Я ненавидел ожидание, хотя годы человеческой жизни научили меня терпеть. Независимо от того, что я знал, что видел, я понимал — это лишь малость того, что мне уготовлено.
Я верил, что справлюсь. Всегда справлялся, и это было лучшим, что я когда-либо делал.
Инстинктивно я нашел более безопасное место и стал ждать «перевозчика». Легкое головокружение не переставало напоминать о моей слабости — побег потребовал слишком много энергии.
Я размышлял о свойствах Источника, и мое горло сжималось от боли. Одинокие часы, проведенные в ожидании Лео, позволили мне как следует обдумать случившееся и выстроить довольно замысловатую цепочку.
«Меня считают Избранным, и я должен понять, как это может мне помочь…»
Внезапно, где-то в ста метрах от себя, я услышал осторожные шаги.
— Лео? — прошептал я, но никто не ответил. — Лео, это ты?
В тот момент я понял, что повел себя глупо. Мне следовало сначала услышать голос гостя и лишь затем выдавать себя.
Шаги становились все ближе, и я убедился в том, что гость был не один. Сердце неистово стучало, мешая моему слуху и мыслям.
— Прац, ублюдок! Ты выронил Молот! — доносилось до меня.
Выглянув из-за веток, я увидел, как незнакомец изящно опустился на землю рядом с выроненным предметом.
— Сам ублюдок, — пробормотал Прац.
Его присутствие также, как и его безалаберность, никоим образом меня не удивили. Как он вообще попал в ряды ангелов?
Я наблюдал, восстанавливая дыхание.
— Когда я уничтожу его, ты больше никогда не посмеешь оскорблять меня. Я стану Ангелом 6-го уровня.
— А почему не 7-го? — насмехался второй, высокий, долговязый, в пальто со стоячим воротником — в темноте было сложно разглядеть его цвет.
— Шутишь? До этого уровня даже Старейшины не дослужились!
— Так может, они нам лгут? И ты вправду думаешь, что одолеешь Неффалим?
— Не мели чепухи! И к тому же я смог найти его след, — ехидно отвечал Прац.
«Ищейка!» — мысленно крикнул я. Так и хотелось надрать ему зад. Но при отсутствии знаний моего геройства будет недостаточно.
— Ты заблаговременно залез ему в голову, чтобы выудить воспоминания, не больше, — фыркнул второй.
— Но ты же до этого не додумался.
Пока два самовлюбленных кретина соревновались в том, кто из них круче, я разрабатывал план.
Служебные ангелы были совсем близко, и мне ничего не оставалось, как переместиться. Надежда на то, что Лео сумел ускользнуть от них, придавала мне сил. Выбрав место, никак не связанное с эмоциональными переживаниями, я постарался расслабиться.
Возникла довольно длинная глухая пауза. Меня сдавило со всех сторон, будто я нырнул на тысячу метров под воду, не используя снаряжения для дайвинга.
Это было не похоже на мои предыдущие перемещения — я больше не был ангелом Вершины.
Дыхание сперло, а в глазах появился яркий, режущий свет. Невесомость… наступление моря на сушу… берег — мой первый «побег» в одиночку.