Единственное сокровище человека — его память. Лишь в ней его богатство и бедность.
— Александр Смит
Корниэль
Уильям был прав! Абсолютно прав! Какое же это было удовольствие, даже блаженство! Как будто покинув горячую ванну, я отправился в уютную постель, а из окна доносился сладкий вкус ночи, завораживая нотами несуетливого побережья. Я прилег и в один миг растворился.
Открыв глаза, я оказался не на поляне — подо мной действительно мялась постель. На мне больше не было фрака — лишь любимая черная кофта, джинсы и мягкие кожаные ботинки. Встав с постели, я осмотрелся — в комнате царила почти непроглядная темнота. Нащупав клавишу выключателя, я включил свет.
Место, в котором я очутился, оказалось более чем знакомым — это была моя старая спальня на берегу Чефалу.
Будучи ребенком, я сопровождал отца в командировках, и мы часто останавливались на ночлег в доме его приятеля. Мой отец был ученым и проводил исследования в Германии, Италии, Греции и Румынии, так что детства как такового у меня не было. Мы часто переезжали с места на место, и мне постоянно приходилось менять школы. После того, как Уна погибла, меня преследовал страх потери, и чем старше я становился, тем меньше шел на контакт с людьми.
В Италии мы оставались дольше всего, и это был один из самых счастливых и самых трагичных периодов моей жизни. Моя первая любовь — Шарлотт, уроженка Франции, была великолепна: длинные роскошные волосы, милая улыбка и нежный тонкий голос.
Мне было пятнадцать. В этом возрасте все влюбляются, и я не стал исключением. Шарлотт была первой, кого я подпустил к себе, но и первой, кого я настолько боялся потерять. Девушка стала мне лучшим другом и моей первой возлюбленной.
Шарлотт была дочерью Леброна Готье, приятеля отца, в доме которого мы жили. А это означало, что мы с Шарлотт были неразлучны. До того самого дня.
Во время одной из командировок отца, мне удалось приехать пораньше, чтобы успеть ко дню рождения Шарлотт. Но сюрприз не удался, и, приехав заблаговременно, я увидел, как ее «поздравляет» другой. Классика.
Ничего не объясняя и не распаковывая чемодан, я попрощался с Чефалу навсегда, пообещав себе больше никогда не входить в этот дом.
Но теперь я стоял здесь, и самым необычным было то, что я был абсолютно счастлив, не ощущая ни пустоты, угнетающей меня когда-либо, ни отвращения. Каждая клеточка моего тела чувствовала гармонию, каждая моя мысль была наполнена невероятным светом. Я отпустил все, что огорчало меня, приняв правду такой, какой она была.
Лишь после этого я смог вдоволь насладиться тем приятным ощущением ностальгии, вырывающимся наружу всю мою жизнь. Вместо разочарования и боли я чувствовал благодарность — благодарность за то, что случилось после. Если бы Шарлотт не предала меня, я бы, возможно, никогда не покинул Чефалу и не стал бы тем, кем должен был стать. Размышляя над этим, я улыбался. Улыбались не только мои губы. Улыбались мои глаза. А искреннее улыбки не сыскать.
Вспомнив про фиал, я принялся рассматривать его. На тонком кожаном шнурке красовался сосуд грушевидной формы с жидкостью нежно-голубого цвета внутри. Фиал свисал с шеи закупоренным отверстием вверх, что давало возможность его открыть. Как только я собрался это сделать, в комнату кто-то вошел.
Увидев незнакомую девушку лет двадцати, я замер на месте. Как я ей это объясню? Что мне ей сказать? Меня одолела паника, но через несколько секунд я успокоился. Девушка просто-напросто меня не видела. Закашляв, я попытался привлечь ее внимание, но безуспешно. Направившись в мою сторону, девушка прошла сквозь меня, а я и глазом не моргнул. Что же это? Может, я умер там, на поляне, и стал духом? Множество вопросов одновременно возникали в моей голове, мешая ясно думать. В тот момент мне больше всего захотелось оказаться в уютном кресле-качалке на собственной веранде и не волноваться о том, что следующие тысячи лет мне придется ходить сквозь стены в домах людей, которые меня не замечают. Крепко сжав руками фиал, я шептал одну и ту же фразу:
— Хочу Домой.
Вольнодумец
Библиотека Жизни,
Вершина, Межмирие
После того, как Корниэль приземлился на мягкое ложе в комнате собственного дома, его навестил Блейк и ответил на вопросы. Фиал на его шее служил оберегом, средством усиления энергии, а также страховкой при обесточивании в бою. Жидкость из Источника наполняла сосуд каждый Четверг, когда в этом появлялась необходимость.
Перемещение Корниэля в дом Готье было неслучайным. Блейк дал понять, что это не последнее путешествие по местам прошлого, а также то, что эти перемещения служат необходимым ритуалом на пути к его становлению. Смена ассоциаций была важным методом заживления старых ран. И с этим убеждением невозможно не согласиться. Ведь ослепленные болью и обидой, мы вспоминаем только худшее, забывая обо всем прекрасном, что с нами произошло.
Предоставив Корниэлю возможность отдохнуть в течение нескольких последующих часов, Блейк назначил ему встречу в Библиотеке Жизни.
Каменные полки с кованными лестницами тянулись на сотни метров в длину.
— Представить только, где-то среди этих книг пылится и моя история…
Округлив от впечатления глаза, Корниэль послушно следовал за Иерархом.
— Говоря твоим языком, это — Архив.
— Да ладно, совсем недавно это был и ваш язык. Сколько вам, Уильям? Двести? Триста?
Остановившись, Блейк отпустил преемнику подзатыльник и сдержанно улыбнулся. Миновав еще несколько стеллажей, он свернул влево и остановился у одной из лестниц. Нехотя подняв свой взор, осознавая весь масштаб работы, Иерарх вздохнул и закрыл глаза. Через доли секунды перед ним оказалась книга размером с прикроватный столик.
— Используй это как можно реже, — смахнув пыль с обтянутой кожей книги, сказал Блейк.
Улыбнувшись, он открыл первую страницу:
Корниэль Дивайн Поуп
1932–2016
— Что? Это… Дайте взглянуть!
Резко повернув книгу к себе, Корниэль увидел собственное имя.
Не отрывая глаз от даты, будто лицезря собственную смерть, он сдерживал подкатившие слезы.
Словно прочитав мысли преемника, Блейк промолвил:
— Истина одна, но она прячется…
— За множеством дверей…
— Именно.
Похлопав Корниэля по плечу, Уильям сочувственно вздохнул.
— Ты встретил мать, сестру. Не исключено, что однажды ты встретишь и других дорогих тебе людей.
Благодарно улыбаясь, Корниэль встрепенулся.
— Сестру?
— Ну, разумеется. Ты ведь знаком с Джой?
Прокручивая в голове имена тех, с кем успел познакомиться, Корниэль, наконец, понял, почему у подруги Вивьен была столь странная реакция.
— Не может быть…
— Кажется, я опередил события, — почувствовав себя нетактичным, Уильям замялся и добавил, — извини, я не тот, кто должен был сообщить тебе об этом. Думаю, по этой же причине Ганс тоже не стал.
— Ну да, лучше свести меня с ней! — возмущенно хмыкнул Корниэль.
— Не сердись на него. Внутри он самый отзывчивый оболтус из всех, кого я знаю.
— Я так понимаю, «оболтус» из ваших уст — это комплимент? Тогда я польщен.
— Закати губу, — криво улыбнулся Блейк. — А о нерожденной сестре ты вскоре узнаешь от Уны.
Услышав родное имя, Корниэль почувствовал себя значительно лучше — уже который день он ждал новой встречи с матерью.
— Межмирие имеет собственную иерархию, — начал Блейк, ослабляя пуговицы классической жилетки. — Ангелы делятся на Хранителей и Воинов. Существует всего семь уровней. Воины высших уровней участвуют в массовых сражениях, руководя Воинами низшего уровня. Также, как и Хранители высших уровней помогают Хранителям уровнем ниже в принятии сложных решений. Войнами занимается Один. Вместе с валькириями он отбирает лучших Воинов к себе на службу. Музы, брауни и тотемные животные — о них ты узнаешь немного позже.
— А Верховные Старейшины? — с любопытством спросил Корниэль.
— Ангелы Верховного Совета — это рычаг власти в Вершине. Ты не встретишь ни одного, пока не войдешь в их двери, а это возможно только в двух случаях, и о самом простом тебе лучше не знать. Но об этом не сегодня.
Блейк завершил свой рассказ и пододвинул книгу ближе ко мне.
— Это — Книга Жизни, именная книга с четким планом событий, который составлял твой покровитель. Он выступает в роли пророка. Каждый Четверг после ритуала Насыщения Хранители получают доступ к информационному полю Межмирия и переносят данные в Книги своих подопечных.
— Какие именно данные?
— События, варианты их развития — в зависимости от выбора и причинно-следственных связей. Как только человек сделает выбор, данные намертво фиксируются в Книге Жизни. Из имеющихся вариантов и следствий можно исправить практически все. Это и составляет работу Хранителя — помочь подопечному найти правильный выход. Мы делаем это с помощью мыслей, удерживая преобладающую руку на очередной странице.
— А кто же я? — прищурив глаза, Корниэль уставился на Блейка. — Хранитель или Воин?
— Хм, — улыбнулся Блейк. — Нас это интересует не меньше твоего.
— Ганс сказал, что я не такой, как он. Что он имел в виду? — не унимался Корниэль, отстукивая ботинком.
— Прекрати, — буркнул Блейк. — Я не…
— …тот, кто должен мне это рассказать! Слышал уже. Но кто тогда?
— Время.
— И тут на него возлагают всю ответственность! Я бы выпил с беднягой, нелегко ему, наверное, — бурча себе под нос, Корниэль не заметил, как Наставник удалился. — Кто он? Кто мой Хранитель? — кричал он вслед, но Блейка уже было не видать.
Корниэль
И тогда я остался наедине со своей историей. Перелистнув страницу, я стал вспоминать. Детство, школа… Все это было так далеко, словно никогда и не было. Я не очень любил среднюю школу. Думаю, что у каждого период 13-16 лет проходит трудно, а о студенчестве я вообще помалкиваю. Первые обиды, первые победы. Друзья, нелепые поиски любви. Все это было здесь, записано как рецепт.
Я просидел в Архиве полдня, то смеясь, то покрывая щеки слезами. Через сотню-другую страниц написанное стало вызывать все больше эмоций.
Двадцать один — начало моей настоящей жизни. По истечении нескольких дней после праздничной вечеринки я сидел в одной из облюбованных мною закусочных, что располагалась неподалеку от съемной квартиры, в которой жил. Пропуская очередную порцию бурбона, я был вовлечен в спор, лишенный какого-либо смысла. Но ведь я был бы ни я, не заинтересуйся тогда очередным незнакомцем, вдохновляющим на новые мысли.
Странно одетый парень с хаотично завивающимися волосами уселся рядом со мной.
— Здорова, приятель! Выпивкой угостишь?
Незнакомец был напрочь лишен каких-либо комплексов. Самодовольно подмигивая барменше, он продолжал:
— Тяжелый день, кошелек уволокли, да еще и с работы поперли…
Я был бы и рад утешить человека, да не вызывал он у меня жалости своей ухмылкой и фривольностью. Несмотря на мою принципиальность и нежелание идти у него на поводу, он казался мне очень знакомым, и в глубине души я был рад даже такой компании.
— Прости, приятель. У самого почти ни цента, — сохраняя равновесие, отвечал я.
Но незнакомец не собирался сдаваться и продолжал:
— Но что-то да есть, верно? — поглаживая закругленный подбородок, он на секунду задумался. — Давай так: если я выпью твой бурбон, не коснувшись бокала, я отдаю тебе свою книгу, а ты покупаешь мне добавки. Эта книга — все, что у меня было, но теперь она мне не нужна.
— Но почему? — я не понимал, какой прок мне от этого спора.
— Я мечтал стать писателем, но, видимо, это не мое. Бокал самого низкокачественного пойла будет ценнее этой дешевки, — продолжая заигрывать с официанткой, говорил незнакомец.
Меня поразило безразличие, с которым говорил этот парень. Он будто дразнил мой бунтарский пыл, уже давно погрузившийся в сон.
— Как вы можете унижать свой труд, свои мечты, в конце концов?!
Сметенный собственным порывом в сторону совершенно незнакомого мне человека, я нервно сглотнул. Такая вспышка злости удивила даже меня. Я будто кричал на самого себя за то, что сам опустил руки. После минуты молчания незнакомец повернулся ко мне и с невозмутимым видом ответил:
— А ты, видимо, всю свою юность мечтал сидеть здесь и как сорокалетний болван заполнять пустоту алкоголем? Споришь или нет? — не унимался он.
— Дай хотя бы взглянуть на нее!
— Нет, тогда не будет никакого смысла. Ну же, мечтатель, вперед! Мечта или выпивка? — смеясь, незнакомец похлопал меня по плечу.
Сняв с головы черный капюшон, я нервно сжал губы.
— Вперед! — не менее самоуверенно буркнул я, толкнув свой бокал в его сторону.
Самодовольно улыбаясь, незнакомец потянулся за трубочкой и полностью осушил мой бокал. Разозленный собственной глупостью, я выложил оставшиеся деньги на стойку и схватил книгу. Накинув капюшон на голову, я поспешил к выходу.
Книга была пустой.
Той же ночью я приступил к написанию своего первого произведения и дал себе слово, что никогда не стану тем парнем из Perkins.
Через пару месяцев я бросил ненавистный мне ВУЗ и улетел в другой конец света на поиски самого себя.
Это и привело меня сюда.
Добравшись до вечера в уютной гостиной, я обнаружил записку Хранителя:
Как же я привык к этому дому и к этой улыбке…
Каждый новый день, с тех пор как ты стал моим подопечным, не было ни минуты, чтобы я не гордился тобой. Покидая эту комнату, вновь и вновь я не мог смириться с мыслью, что однажды мой визит будет последним.
В который раз за месяц ты листаешь эту книгу…
И, как прежде, все та же улыбка. Ты всегда касаешься моего сердца, ни разу не кинув на меня свой взор.
Как же мне не хочется рушить эту идиллию! Но иначе быть не может. Ведь я должен забрать тебя.
На последней странице были прощальные слова:
Верь в себя, как я верю в тебя!