(Автор Роман Гришин)
Гностическая поэзия
Из цикла «Преодоление»
* * *
Miguel Serrano
Слово мое – это призрак далеких небес.
Камень упал, и разбился янтарный сосуд,
–Кто-то стремглав убежал в перламутровый лес,
Кто-то унял револьвером безжалостный зуд.
Зимняя сказка: медведь – лебеда – криолит;
В магмах Вселенной поет колдовская игла.
Бог-онанист – в грозном нимбе танцующий стыд.
Красная дева в созвездье степного орла.
Слово мое – это признак грядущей весны,
Пламенный стих среди царства железных машин.
Двинулось небо – и странные, страшные сны:
Море желаний, а в море тоскующий джин.
Руки раскрыты для встречи – взойдет Люцифер.
Двери – забыты, – да здравствует жизнь без дверей!
В огненном теле тринадцать магических сфер:
Десять, и две, и одна – в хороводе зверей.
Мальчик исследует тело багряной жены,
Плоть режет плоть, а в потире – невинность и крик.
Семя пролито, тугие мосты сожжены.
Крест превращается в свастику, свастика – в Лик.
Так говорил Заратустра. А небе – орел.
В клюве – змея. А за ними не видно ни зги.
В полдень – у камня – Я вещее слово обрел.
Слово мое – это песня предельной Тоски.
Ноябрь 2006, июнь 2007
* * *
Я долго мироточил пред иконой,
Я лестовку испил двенадцать раз –
Я был конем в божественном загоне,
Меня связал стальной иконостас.
В объятьях перламутрового рая
Я засыпал, я испускал свой дух.
Я думал, что я что-то выбираю,
Но я был слеп, и, главное, – был глух.
Мой пес был очарован постной костью,
Мой ангел был лишен алмазных крыл.
И медленно раскачивался мостик
Через нутро зияющих могил.
Я возопил. Но хитрый мой апостол
Мне влил в глаза дамасский едкий свет.
Ерусалим мне сделался форпостом
На сорок знойных зим и гнойных лет.
И я блуждал, и, жаждою томимый,
Я встретил серафима на пути, –
Он, правда, изъяснялся пантомимой,
Да и ко мне боялся подойти.
Я продал душу – я растратил влагу.
Хоть сон был монотонный и скупой,
Он будто бы вселял в меня отвагу.
Я шел на бой, на бой с самим собой.
Мне небо изуродовало ноги,
А медный крест мне расцарапал грудь,
И хлипкие святые-недотроги
Мне пальцем вверх указывали путь.
Земля рыдала. Тихой, тихой песнью
Из года в год мой выплавлялся меч.
Вода была мертва, а слово – пресно,
Но в затхлом воздухе спала святая речь.
Так путь мой жил – за сумрачностью Бога,
И дух в дыханье обнажал свой лик, –
Живая, но забытая дорога
И изначальный солнечный язык.
Тот страшный ряд могучих начертаний –
Он рос во мне, он распускал свой цвет.
В тумане гипнотических камланий
Я сквозь столетья вспомнил свой обет.
Воскресли Боги – и, пронзенный звуком,
Ворвавшемся, как молния, извне,
Я к Солнцу протянул десную руку,
Я вспомнил о заоблачной стране.
Я вспомнил о Начале, о Призванье,
О белом пеликане и о том,
Как Слово было высказано в камне
И путь обратно выражен крестом.
Я вспомнил Ту, Которая от века:
В Ее улыбке я увидел ключ.
Я вспомнил наконец про Человека,
Что долго спал под пеленами туч.
Я произнес: «В начале было Слово»,
Я промолчал – «Cлова, слова, слова…».
И взор Ее, печальный и суровый,
Вдруг просветлел.
И я сошел с ума…
И вот я здесь – один во всей Вселенной.
Мой голос тих, моя душа пуста.
Обведены морской соленой пеной
Мои еще дрожащие уста.
Я слышу ветер, слышу только ветер.
И в этот первобытный, дикий вой
Я более всего влюблен на свете:
Мне ветер не мешает быть собой.
Слова отпали, живы только звезды.
И дверь откроется. И в этот ясный миг
Я помолчу, вдохну холодный воздух –
И выпущу в пространства вещий крик.
Июнь 2007
Гностическая рапсодия
И жених – на растресканном ложе,
И невеста – зарыта в саду.
Кто-то очень на Бога похожий
Громким голосом кличет беду.
Кто-то сумрачный лепит из снега
Бабу шибкую – хоть не гляди:
Вострый глаз, деревенская нега
И огромный член впереди.
Возвращение, скажут, к истокам –
«Здравствуй, ласковый, ласковый рай!»
Только главное Древо – под током,
Только солнце валит через край.
Ненавижу я землю родную –
В эту землю я скоро уйду,
А пока только в дудочку дую
Да несу на руках ерунду.
Спит Москва – точно страуса самка,
Спит Калуга – и рыло в пуху.
Моя милая сделалась дамкой
И осталась на том берегу.
Дверь в гостиную взломана настежь,
И в ресницах проснулась печаль,
И тягуче так слышится: «Дайте ж…»,
И с плеча – опадающе – шаль.
Вот мой стих – весь в сакральном тумане,
И душа – в первобытности слов.
Рыцарь в сердце, две бляди в кармане,
В левом ухе Господь Саваоф.
1 июля 2007
* * *
В белой маске Ветхий Днями
Ходит-бродит меж дерев,
Сперматическими пнями
Испытует наших дев.
Без сучка и без задора,
Без кривляний и стыда,
Выпив мутного кагора,
Мы отправимся туда.
2 июля 2007
* * *
Ладонь моя раскрыта для дождя,
Глаза задернуты – ради кромешной ночи,
И храм мой без единого гвоздя
Из криков и пустынных дум сколочен.
По образам течет разбавленный елей,
Пред образами – только водка с хлебом.
И пыль столбом от крыльев добрых фей.
Но в вечных льдах недостижима Небыль.
Цепляется за солнце людоед,
Псалмы поет своим утробным басом.
А солнце льет животворящий свет,
Плодя червей в кусках гнилого мяса.
А под горой беснуются стада,
А на горе – три дохлые овечки.
И знаю, не затухнут никогда
В упругих задницах молитвенные свечки.
И вечно будет этот женский стон
Над Родиной вставать землистой глыбой.
И никогда не кончится эон
Запуганных аквариумных рыбок.
Октябрь 2007
Из цикла «Она»
* * *
Мой голос о Тебе. И странные метели,
Алмазной россыпью летящие извне,
Тебя, одну Тебя отпраздновать хотели
И вторили своим дыханьем жгучим мне.
Я в поисках Тебя блудниц сжимал в объятьях,
Я выучил язык Твоих далеких звезд.
И ты во тьме молений и проклятий
Змеей легла – и превратилась в мост.
И жажду я лед губ и пламень вещей ночи,
И говорю единственно о том,
Как распускается за дымкою цветочек,
И девственность его – расплывшийся фантом.
Мой голос о Тебе, мой голос – хрип скитальца,
Надрывный крик в безбрежные края.
А Ты щелчком Своих изящных пальцев
То гонишь прочь, то милуешь меня.
4 октября 2007
* * *
Молчание за ширмой мрачных Рыб,
И нежность лета.
По глади озера, как снег, беззвучный нимб,
Дым сигареты –
За кромку мира, в нежный ветерок,
В простую сказку,
Где расцветает терем-теремок –
За снежной маской.
Причина невесомости камней,
Хрустальный ветер.
И шелест крыльев перелетных фей
В лиловом свете.
Немая песня робкой тишины,
Финал романа.
И вещие, и колдовские сны –
И без обмана.
Единственная цель любой стрелы,
Любого слова.
И тайный цвет любой живой травы.
Дуга подковы, –
Пещера мрачная, а в ней подземный ход
В чертоги ночи.
На дне Вселенной первозданный лед.
И тайный зодчий –
За горьким мраком скрывшийся Отец.
Дрожанье свечки.
Последней глыбой льда стоит дворец –
Со словом «Вечность».
В бордовой дымке белый силуэт,
И запах страсти,
И пьяный-пьяный этот лунный свет,
И боль, и счастье.
Улыбка бездны и тоска зимы,
Мертвящий иней.
Слепая мудрость царственной змеи –
Моя Богиня.
11 июня 2007
Изцикла «Он»
Puer Aeternus
А.А.
Звонких рек перламутр, горький выстрел заката –
Я сегодня пою об ином.
И проклятое утро, что рычало когда-то,
Заливаю игристым вином.
Погружаясь в скрижаль позабытых видений,
В ночь гоню свой безумный фрегат.
И сквозь лунную шаль, сквозь русалочьи пенья
Вижу сны про другие брега.
Знаю, где-то вдали, где любое возможно,
Под щитом смертоносной тиши,
В центре тайной земли, на заснеженном ложе
Юный фавн бездыханно лежит.
Там не высится крест, не слышна «аллилуйя»,
И Господь там совсем не Господь.
Я достигну тех мест и своим поцелуем
Разбужу лучезарную плоть.
Июль 2008
* * *
Мой мальчик мил, он обнажает низ:–
Сие есть плоть моя, вкусите плоти.
И так изящно искривляет ротик.
Как ты прекрасен, юный Дионис!
2005
Стихотворения, не вошедшие в циклы
* * *
Над небом, в сумраке зимы,
В тени больных мерцаний,
С тобою запрягали мы
Слепую тройку в сани.
Мы ждали синих ясных глаз,
Надеялись – минует,
Но злые кони взяли нас
И в высь взнесли немую.
И в бездне странных чертежей,
И в вихрях склизких кружев
Мы девять дней летим уже
В магические стужи.
Над нами – темная вода,
Под нами – копоть неба,
А впереди, в сиянье льда,
Где умирают холода,
Стоит и смотрит Небыль.
16 июня 2007
* * *
Ты слишком Бог, я слишком человек.
И между нами – сумрачная бездна,
И лязг цепей, и тот засов железный,
И звезд отравленных зыбучий фейерверк.
Ты слишком бог, я слишком Человек…
7 августа 2007
* * *
Вверх – ледяные сны арктических пустынь,
Вниз – липкий зной оранжевого юга,
А между – понатыканы кресты,
И я брожу, ищу могилу Друга.
2 сентября 2007
Перед иконой
На ивовой доске – душа моя,
Взыскующей орантой метит к звездам.
Ощеря зубки, с миной дикаря,
Кощунствует и разоряет гнезда.
Щелистый стан, надломленный хребет –
таков удел,Душа не виновата.
Дала обет на полный беспредел,
И щедро в стороны кидает стансы мата.
7 сентября 2007
Вечер накануне Ивана Купала
Кричу, кричу – и голос мой летит в немые выси
И прорывает плеву облаков.
Густое «И» мое – бескомпромиссный выстрел,
Глухое «У» – как первобытный зов.
Протуберанец в солнечном сплетенье –
Змея, вознесшаяся в небеса.
Мне нужен свет – я вижу только тени.
И черная за черной полоса.
Святую смерть принес мне ночью в клюве ворон,
И брат его мне печень расклевал.
И ухмыляющийся пудель Воланд
Мне выслал приглашение на бал.
И я молился о кровавой чаше,
Мой крик – арктическая Гефсимань.
Семь звонких игл сатанинских башен
В меня вонзила вечная зима.
Пустые алтари. Пустые лица, лики.
Гнилые мощи в позолоте рак.
На шее каждого свинцовые вериги,
Вкармане каждого – шестерка и дурак.
Кричу, кричу – но кто меня здесь слышит?
И Там никто: Там тоже – глушь да тишь.
Змея моя, смотри, какие мыши!
Душа моя, чего же ты молчишь?
Рыдания мои давно уже бесслезны,
Душа бессвязна, фаллос слов обмяк.
Перед Купалой закаляю десны –
Пить кровь земли и есть тугой орляк.
В ту ночь мой крик перелетит пределы.
Как взрыв сверхновой, как удал хлыста,
Он воскресит в преображенном теле
Живого, но забытого Христа.