Елена Лейбель
Избранная поэзия
памяти маэстро Леверкюна
Девятая симфония. Преодолев бессмертие,
Не помню ни единой ноты:
Твоя судьба звучит во мне. Ей вторит сердце.
Не различая вертикаль, живет падением и новым взлетом.
Сливаясь в фугу, мечется калейдоскоп
Картинами пустых но острых стекол,
В них дух стремится обрести покой,
Боясь его испить и ждать другого гнета.
Ты создал безупречный ад в себе,
Ад оратории, где все лишь ей подвластно:
Оркестр срывается на человечий крик,
А тело мертвое– безгласно.
Приходит ли теперь, когда настанет ночь, Русалочка,
С которой свел тебя маэстро Светоносец?
Не дав любви живой, он сам пришел ко мне
И усмехнулся: «Слишком мало просишь!»
Девятая симфония. Ты знаешь, что она жива–
Ожившее однажды, в вечности нетленно–
Но не для нас, брат Адриан, кому ты пел свой плач,-
Мне слышится в нем иногда не Hetaera, a Helena.
Пролог
Я читаю молитву тебе,
Мое безмерное счастье,
Месмерова пытка.
В кого превратились за годы безумия мы?
В кого, как ни тех,
Кем воистину были.
Твое возвращенье возможно,
Когда моя воля умрет,
И за обрывом откроется глупая бездна.
У тени твоей все больше имен,
Скоро ты сам
Станешь именем тени.
Мы вспомним друг друга,
Когда Παρακλητος мне
Перепродаст твое нерожденное сердце.
Ты – воплощенная ложь, пустой лабиринт,
Запутанней тысячи правд,
Бездонней, чем бездна.
Твое возвращенье возможно,
Когда моя воля умрет.
Люцифер
Ты даришь свет, но этот свет не греет,
Несешь любовь– к себе, она бесплодна.
Ты строишь мир, но этот мир конечен,
Воронка, что тебе же стала гробом.
Кто был красивее тебя, кто был сильнее,
Чем твой порыв гордыни кто был ярче?
Ты слишком жаждал Вечности и славы
И получил их в дар– как проигравший.
Ведь победителей не помнит мирозданье:
За славу плата– вечное бесчестье,
За честь– разлука с собственной душою,
Ведь Душу на весах Суда не взвесишь.
Мы потеряли нашу Атлантиду,
Ушедшую ко дну, к истокам мира.
Ты теперь бессилен двигать войско,
Навеки обращенный в лед, в немую глыбу.
Остались те, кто помнит зов очей горящих,
Кто уповал на них в смертельной схватке,
Они уже не смогут обратиться к солнцу
И встать под своды храма самозванца.
Зачем обрек меня ты на любовь без света,
К тому, кто счастью предпочел иконы?
И если даже Ты мне не помощник,
Скажи, как отживать свой срок без веры, без опоры?
Соавтор
Тяжелые веки, безмолвие вечера.
Время сквозь пальцы, вне разрушения
И созидания–
Распятие в бесконечности Водолея
(твоей эры).
Все может быть сведено к одной фразе
Андерсена, одной истории человечества,
Антропофобии.
Но появляется лошадь на странных ходулях,
в панцире…
Почти удивительно. Почти до жалости
Становится хорошо. И горько сознание
Мимолетности.
Ты не сможешь отнять меня у себя –
мы видим одно и тоже.
Наживка реальности, как весь ты–
Сын, черт, возлюбленный, невоплощенное.
И не только за это,–
За все причиненное и отвергнутое обвиняю тебя
в соавторстве.
Стараюсь не знать, что сейчас ты
Думаешь обо мне. Душа просит тебя
Безраздельно.
Тело– готово молиться– просит твоих рук.
Сердце просит покоя.
Полнолуние
Две теплых стихии смерти,
К которым тело льнет каждой точкой:
Море и ночь.
Глубже– больше света луны
И тише, не слышно,
Как мечутся волны,
Входя в экстаз экзорсизма.
Восемь лет смерти.
Поиски Ангела– с середины.
Видение чудного отрока,
Который сам стал своей могилой:
Ангел безумен.
Его глаза камень, слезы– яблочный сок,
За годы брожения ставший
Вином для слепого причастия.
Он ищет иконы,
Сам говорит за них,
Не ведая что.
И если бы так ни болело живое,
Уставшие грезили б нашим Адом:
Полнолуние.
Две теплых стихии смерти
Соединяются в теле.
Глаза видят Луну и своего обретенного Ангела.
Опиум Я Святой и Архангел
Сидящий в дальнем едва освещенном углу
здесь не спрашивают ни о чем
но ты не даешь мне покоя
Сколько вам лет
четырнадцать двадцать пять тридцать три
Что эти цифры для воспаленных желтых ноздрей дыма иллюзии вечности
У тебя забинтованы руки еще один со скучным синдромом стигмат
Хотите я при вас сниму платье и вы закричите
мои крылья были без перьев
Я все еще ищу мастера чтобы вживить их обратно на место зияющих дыр
Не бойся я тебя не убью куда ты теперь ослепший от полутьмы дыма и лабиринтов сна
Останешься здесь чтоб не испачкать повязки
здесь память твоя не болит
Не смотрите туда
О мой милосердный спаситель я вижу я вижу его давно он курит прах через воду
Я вас покину а то он узнает и вас мы с ним не виделись долго теперь он идет ко мне
Как странно ты так же красив но кому ты оставил свой меч
Я искал тебя он мне больше не нужен
Мы
мы больше уже не нужны пожалуй только друг ругу чтоб вспомнить тот горький божественный танец
Белые перья и черные перепонки нас двести а вас кто вас считал безликая белая масса шла за тобой Михаил
А мы
ваши руки немели боясь причинить нам вред тела наши были прекрасны одно из них ты узнал даже в шрамах они не болят они только память
память не может болеть
Оставь пепел кури мое зелье
оно возвращает в сон оно стирает ошибки смешивает перья и перепонки снимает синдром стигмат и унимает тоску
по отнятой у моих глаз красоте Люцифера.
***
Дитя, пожирающее свою мать,
лицо твое наполнено чистым светом.
Наши руки смывают с себя всю кровь,
чтобы притронуться к твоим волосам.
Мне страшно услышать твой смех,
немой мальчик,
ведь даже улыбка твоя
забыть бесценное требует – одиночество.
Гибель несет твоя чистота, твое молчание.
Кто смеет с тобой бороться? Ты есть любовь.
an Mara
Тело
как будто бы ничего не значит;
флюиды
сквозь черное, дым и звук.
Мистификации,
мифы, неверие,
бесцельно-больные
движения рук.
Единорог
с пустыми глазами,
ящерица,
застывшая на века–
символы, которые друг друга не знают,
но манят,
придумывая покрова.
Подобно легендам
о смерти мира
циклично сменяется
власть ночи и дня,
раз в четверть года,
спускаясь в темень,
я ожидаю увидеть тебя.
И, пробуждая
в инстинктах древность,
в печати отступников
данную нам,
время велит нам снова расстаться
и возвратиться
к своим богам.
Рождество
Исход декабря принесет с собой дни,
когда странное чувство,
с самого детства обреченное быть,
нельзя будет назвать как есть;
когда радость тобою накормленных
будет святой.
Пуповина начнет тянуть с силой счастливого
в исконно чужой, но изученный мир надежд матери.
Я запру свои мысли,
ко мне не придет тот,
кто тебя ненавидит дольше,
кто открыл моей душе страсть.
Я буду желать тебе блага
в искушении думать,
будет не сложно
два раза в год
вспомнить, что мы
тебя за все и за всех простили,
надеясь, что ты не простишь.
Если ты тот, за кого себя принимаешь,
если ты добр,
я желаю тебе забыть
твое кровавое рождество,
твою фанатичную славу,
твою страшную смерть.
Вечная Пасха да пребудет с тобой.
nemA.