Песни Другой Стороны

Валерия Зарубина

Песни Другой Стороны

Лилит

Шёлк её волос- рыжина костров,

Блеск очей её из подземных вод,

Прикоснись рукой, пелена долгов,

Уплати душой, положи вперёд.

Прилетит она средь ночных теней,

И огнём её на тебя глаза,

Выбрала она изо всех людей,

Не скользнёт , поверь, по щеке слеза.

Коли ляжет рядом , обними,

И пускай горит твоя свеча,

Танец ты подлунный с ней спляши

И познай, как Лилит горяча.

И зачем, скажи, тебе душа,

Женщины земные не нужны,

Глянь в глаза скорее ты, спеша,

И познай объятья глубины.

Вырвет душу, в вихре закрутившись,

Унесёт на сатанинский бал,

Там, как будто снова возродившись,

Вновь плясал ты, с этим вновь страдал.

Сердце птицей раненою билось,

Не хотело в свиту к Сатане,

Но она пред очи появилась,

Муторно вдруг стало всё тебе.

Как-то суетно и как-то непонятно,

Ну зачем какие-то дела!

Сатане служить, пожалуй, ладно,

Лишь была бы рядышком она.

Что огнём своим порой увечит,

Кто предаст, того она убьёт,

А кто верен, вытащит, излечит,

В пламени своём от бед спасёт.

Не добра и не мила по нраву,

Ценит тех, кто ей помочь готов,

И играет радостно в забаву,

Тех лишает божеских оков,

Кто готов, пожалуй, меньше всех,

Делает из них своих людей,

И такой невыразимый грех

Ей помог бесчисленно детей:

Сотни тысяч с чем- то нарожать,

Ангелы по клятве только могут

Сотню их за сутки убивать,

От бессилья своего порою стонут.

Оттого ночами, над землёй

Лилит ведьмой молодой смеётся,

И заслышав в небе скорбный стон,

Отомстить за детушек клянётся.

А пока в аду и на балу

Кровь младую пьёт она в Бакале,

Угощает ею Сатану

И целует в губы при запале.

Всё равно, поверите, люблю,

Хоть горю в горниле адской печи,

Вновь и вновь я на неё смотрю,

Волосы горят её, как свечи.

Сын Кощеев, Евстигней

Плясом ведьм на поляне кружимся,

Завивая в разгуле хмель,

Каждый с каждым поземкой вьюжимся,

Не важны нам границы теперь.

Чей-то мёд я вбираю сахарный,

И ласкаюсь к другим рукам,

Кожи блеск чуть стыдливо матовый

Я, прильнувши, возьму в себя.

Метеором, явившись, огненным

Всадник яростный прискакал,

И с коня соскочив, неугодливый,

Во мгновенье на руки забрал.

-Ах ты гад! Напугал без стеснения.

Он смеётся, щурясь на свет,

Сердце прыгает, бьется в сомнениях,

Но беспочвенно, чует ответ.

Защитился чернильною тьмою,

Не узнать я тебя не могу,

-Евстигней,- я, мурлыча, прильнула,

Он смеётся: «сказал же, сбегу

Из кощеевой жуткой крепости,

К ведьмам в главную, древнюю ночь,

На любые пойду я дерзости,

Чтобы тьмы Мне прославить дочь».

Как красиво ты говоришь,

Приручи, раз я тьме родня,

Только сладостно ты замолчишь,

Отбегаю я в миг от тебя.

Я смеюсь и зову за собой

В круг костра, где мы будем плясать,

Покажи, как ты будешь легко

От врагов всех меня защищать.

Усмехается он, зубы скаля,

И, сощурясь, глядит в огонь.

Миг… И в воздух поднялись оба,

Сфера нас окружает вдвоём.

Желто-рыжие блики вокруг,

Пламя гладит, нисколько не жжёт,

Вижу радость я в танце подруг,

Заплетающих Тень в хоровод.

Опадая цветком ало-пламенным,

Распадаясь на восемь частей,

Сфера искрами одурманила,

Закружил вновь меня Евстигней.

Запоём мы песню полуночи,

Пламень духа в себе растворив,

Пляшет жизнь невзирая на обручи

Неприятия, боли, тоски.

Звезды, с неба в костёр наш падая,

Искры ввысь на встречу зовут,

Новолуние криком приветствуя,

Ведьмы чёрную матерь чтут.

К Евстигнею многие тянутся,

На одну лишь меня глядит,

Сердце птицею поднимается,

Наполняясь теплом в груди.

Я волчком вкруг него верчусь

И смеюсь, и дразнюсь, завлекая,

«Покажи,- я к нему обращусь,

-что с тобою меня ожидает?

В дом какой я хозяйкой приду?

Кто меня охранит от тревог?

Как мы пищу добудем свою?

Что спасёт, если в гневе Бог?»

Тут махнул Евстигней рукой,

Дом из камня в три этажа,

Двор широк и довольством полн,

И в окошках блестит слюда.

В другой раз он махнул рукой,

Из скелетов забор восстал,

Стрелы с пальцев летят стеной,

Поражая в удар лося.

В третий раз он рукой махнул,

Прямо в пекло открыл портал,

Говорит: «мы к отцу уйдём,

Если смерть обретём от христиан».

Я моргнула, и всё пропало,

Страстно в шею целует он,

Я от плясок совсем устала,

Приобняв, он в глубь леса пошёл.

Вышли мы к ручейку молодому,

Страсти в нас, как уголья, горят,

Мало места единому слову,

Где свершается тайный обряд.

И прошу я о третьем желанье:

«Покажи, как умеешь любить».

И, улёгшись на мягкие травы,

Будем свадьбу с богами делить.

Пусть огонь согревает землю,

И сливается сила в одно,

Евстигнею, кощееву сыну,

Стану в темном обряде женой.

До рассвета друг друга любили,

И вдвоём извалялись в росе,

Красоту мы и Силу делили,

И сливались в порыве игры.

На прощанье обнялись сильно,

Нас связала навеки нить,

Евстигнея, кощеева сына,

С дочкой бездны не разлучить.

Зверь и блудница

Её багряницей плечи обтянуты,

Вся она сильная, вся она гордая,

Её жемчугами руки украшены,

Грация мягкая, сила огромная.

Всё всколыхается и заворошится,

Очи огнём из ада горят,

Многое видится, многое чудится,

Многое знает, что не говорят

Не люди, не звери, не кто-то видимый,

Ей тени незримые что-то шепнут,

Когда из-за страха ни кем не обидима

Походкой царицы к собору идёт.

Все растерялися и убоялися,

Духов узрев за спиной хоровод,

И поклонилися ей, и поклялися,

Увидев, венец кто с престола даёт.

Весь золотой, с дубовыми листьями,

С камнем, как око, бывшем на вид,

Сияньем своим он многие бедствия

Зревшим его принести уж грозит.

Его не мужчина давал ей с признанием

Их полноправных на царствие прав,

Но и не женщина с злобным сверканием

От знания, что власть отнимают, в глазах.

Его ей давал, пришед из пророчества

Зверь, в Богослова бывший труде,

Тот, чьего царствия многим захочется,

Тот, кто прибудет царём на земле.

Она подходила, с улыбкой брала,

На голову горду себе возлагала,

В ответ тёмну косу свою расплела

И ленту ему вкруг запястья обвила.

Шепнёт: «Се мой алый тебе оберег,

Пусть он оградит от бед и несчастий,

А коли убьют, пусть он отомстит,

А ты вновь воскреснешь живой и прекрасный».

Встал он с ней рядом, и свечи горят,

Вдруг задымили и разом угасли,

Зверь и блудница в храме стоят,

Царь и царица везде полновластны.

Радуйтесь, люди, ликуйте и вы,

Пламя пусть будет и в ваших сердцах,

Мир упадёт в бездну крови и тьмы

И возродится в наших руках.

Вещая Ульяна

Девка богомерзкая, вещая Ульяна,

От кого в Вальпурги ночь в бездне ты зачата?

Что кричишь ты средь холмов, почему рыдаешь,

Для чего зовёшь с собой, песни распеваешь?

Руки тонкие её, в окоёме звёзд

Видят люди иногда, в вечер на погост,

Приходящие несмело, на закате дня…

-Ой, Ульяна, ой, вещунья, не губи меня!

Для чего тебе душа не святая, грешная?

Почему тебя я вижу, Разве тоже вещая?

Я простая, умоляю, христианка я.

-Лишь Господь не помогает,- шёпот на холмах.

И порыв горячий ветра гладит по лицу,

Боже, пресвята Мария, холод по хребту.

-Для чего ты кличешь в высь? Не придут они

Не нужна ты им, поверь, дочь подлунной мглы.

Голос- хрупкий шёпот листьев,

Руки жаром по плечам,

Страшно, не остановиться,

Право, мне совсем не жаль.

-Уходи, нездешний морок,

Пламя ты моим глазам,

И не рви моих тесёмок,

С криком хочется за грань!

Разве зря твердила годы,

Я простая от корней ,

Чтобы рухнули все своды,

Быть мне ведьмой средь людей?

-Ты не хочешь? А напрасно,

Это радостно вполне,-

Дар её объятий страстных-

Песнь из бездны на Земле.

Закружилась, заплясала,

Руки в высь подъяв к луне,

Обнимала, целовала,

Я лежу уже в траве.

Гибкой тенью наклонилась,

И глаза её извне

Взгляд к себе приворожили,

И одежд уж нет на мне.

Улыбнулась с хитрым смыслом,

Дальше песней чаровать,

Знаю я , что бесполезно

Рядом с ней мне прибывать.

Плачу не от страха с болью,

Ведь нашла я только гать,

Что для всех вас беззаконна,

Мне б по кромке хоть шагать.

Сильная,- встряхнулась Уля, вдруг припав к земле, как пёс,

-Мы ж решили, ведьмой будешь , что же за фонтан из слёз,

Я молю, не крикни только: «с церквью против ворожбы»,-

Ты одной из первых будешь в для себя сплетенной лжи.

Я же чую, кровь запела

И кипит в тебе душа,

Я же слышу, рвётся тело,

Сила мечется струна.

-Страшно , что они , меня догонят,

Как я буду вместе с этим жить,

Дядя знал, бывала мать какою,

Всё учил за семь запоров скрыть,

И глаза твои другого мира

Так чужды и незнакомы мне,

Сколько тайн далекого эфира

Скрыто в их бездонной глубине?

И зачем тебе мне помогать,

Средь стремнин меня не оставляя,

Разве может чувством обладать

Состраданья демон из-за края.

-Сколь узлов ты много навязала,

Богослова тут видна рука,

Обмануть, признаюсь, мысль мелькала

Да теперь ушла наверняка.

Чему можно , буду обучать ,

Результат узреть того хочу,

Ведь порой полезно нам иметь

На Земле духовную родню.

В чём-то правду говоришь ты,

Состраданья нет во мне,

С ним бывает очень сложно,

Хоть я демон не вполне.

Мать моя- живая ведьма,

А отец из дальних бездн ,

Уходи, пойдём со мною

В выси неба, в глуби недр.

С долгим криком боль выходит

В твердь земли и к небесам,

Долгий вздох её проводит,

Взгляд к созвездьям и слеза.

-Тихо , тихо,- вновь Ульяна

Лаской сладкой чаровала,

И за руки подымала,

В навий хоровод вплетала.

Закружили быстры тени

И Ульяна посредине,

Её странные напевы ,

Точно вечности извивы.

Заколдует песней властно,

Руки сильно вновь и страстно

Полонили вдруг меня ,

Что же ей за власть дана?

Полетели над холмом,

Объяты чудным огнём,

Уля шепчет: “Он скрывает

От всех тех, кто наблюдает”.

Вот село и горький дом-

Жили там с опекуном,

Уля чует , Уля знает,

Как вновь сердце замирает.

Громкий крик её в полнеба:

”Хватит, мне всё надоело,

Будет им расплата в срок:

На дом огненный платок!

Я не дочь уж Йоксотота,

Если выживет тут кто-то»,

Вдоль в огне всё , поперёк,

Чтоб никто не уберёг.

Как огонь она плясала,

Неотмирная, другая,

Я , как в центре урагана,

Помню, лента лишь упала

Из косы её, как рана,

В тьме ночной она сверкала

И вкруг дома вал пожара

К небокраю воздымала.

Вновь Ульяна веселилась,

В высь на крыльях устремилась

И рукою пас творила,

В ветре дверь приотворила.

И ушли мы с ней за грань,

В мир другой: долин и скал,

Сзади нас пылал пожар,

Память с ним и с ним печаль.

На плато средь древних скал

Прошлого уже не жаль,

Ритмы космоса слышней,

Что далёки от людей.

И , как уголь, вспыхнул дар,

Что мне матерью отдан,

И Ульяна без затей

Просит быть навеки с ней.

На плато, под чуждым небом,

Где не знаю не звезды,

Я с Ульяной гласом гулким

Гимны вечной пустоты

Распеваю, не стесняясь,

Что могу в них слов не знать,

Быстро, яростно и ломко

С ними мне теперь шагать.

На плато , под звездным небом, распевая и стеня,

Девку в ведьму демоница превратила до утра.

Юная вампирша

Расстилался звон колоколов

В сумраке предутреннем и стылом,

Я во замке прачкой молодой

Изо всей своей трудилась силы.

Дочке графа и служанки юной

В век никто поблажек не давал,

Но была им всем я непокорна,

Не бросала книжек и зеркал.

Выбьюсь я из рук совсем от дела,

Но пойду всё ж грамоту учить,

Хоть и мать меня за-то бранила,

Побегу и в зеркало смотреть,

На себя, красивую такую,

-Право, люди, чем я не мила,

Почему такую молодую

Уморить хотите до конца?

В сад ходила тайною я тропкой,

Пряталась в деревьях и цветах,

За отцом чтоб подглядеть мне робко

И семьёй, не принявшей меня.

Там однажды, из теней соткавшись,

Всадник незнакомый на коне

Предстаёт, я встала, растерявшись,

Как же страшно было это мне.

В графском саде и темно, и тихо,

-Знаешь кто я? Дядя,- говорит.

Чёрный плащ и кудри вьются лихо,

Вы, как демон, думаю, на вид.

Кожа бледная, глаза его, как ночь,

Он смеётся: «Я чужой всегда,

Ты не брата моего ли дочь,

Не хотела бы умчаться, а?»

Я затрепетала вся в испуге,

-Тут не любят, знаю я, тебя,

Может счастье обретём друг в друге

Для людей два странных чужака?

Он манил, я двинулась за ним,

Добралась до самого Парижа,

И июльским вечером одним

Разговор такой был еле-слышный…

-Ты о смерти думала ль, родная?

-Да, она старуха и с косой,

И всегда бывает непонятно,

Как же смеет дух забрать младой?

-Ну, родная, милая, ты что?-

Он смеялся, -Умница не знает,

Смерть не зло, а стержень всех миров,

Без неё и жизни не бывает.

-Умирать ненужно нам с тобой,

Не для нас создали эту долю,-

Осторожно гладит он рукой,

-Обращу в сестру тебя родную.

Взял за подбородок неприметно:

«Посмотри мне в очи, светлячок,-

Он целует в губы так запретно,

-Будем дети ночи мы вдвоём».

Потемнело в дымке всё кровавой,

В жилах жар потёк из-под земли,

Я очнулась смертью идеальной,

Ведая, как морок наводить.

Мы сплетались с дядей в диком танце

И любви, и ярости своей,

С месяцем играли мы в пасьянсы,

В жизнь и смерть несведущих людей.

Но поймали дядю в Ватикане

И сожгли, не зная обо мне,

Плакала кровавыми слезами,

Пряталась в природы тишине.

Я одна, вампирша Лиза Кори,

Но привыкла, никого не жду,

Кому в радость, а кому на горе

В вечность открываю я окно.

Ночь ещё прожила

Ночь, ярясь под звёздным покрывалом,

Породила дух из темноты,

Он объят из холода пожаром,

Ты узнал ли девушки следы?

Что по мягким, шелковистым травам

Прокрадётся, смерть с собой неся,

По прованским рощам и полянам,

Растворяясь в пошлости утра.

Это я рукой коснусь нетленной,

Словно студень, дрогнувшей щеки,

Это мне – охотнице бессмертной

Ты подаришь вздохи все свои.

Я прижмусь, красива и степенна,

И вопьюсь не в молодую грудь,

А на шее в бьющуюся вену,

Дайте запах крови мне вздохнуть.

И до космоса, до звёзд я улечу,

Всё кипит, всем телом я пылаю,

Жизнь уйдёт, я душу захвачу-

Прямо в Ад ей, в духов злобных стаю.

Приоденусь, облик изменю,

На балу, средь города красуясь,

Всю очаровав собой толпу,

Им пою про ненависть и совесть.

Будто знаю, будто есть душа,

Чую, инквизиция за мною,

Сбросила одежды все с себя,

Долечу ль до леса с чернотою?

Падаю под корни я, в овраг,

От лучей мертвящего светила

-О, праматерь ночь и отче мрак,

Лиза Кори ночь ещё прожила.

Должен выбрать каждый

На востоке буря бьётся, как стремнина,

Птиц она ловила и в сетях крутила,

Обрывались крылья и хрустели кости,

Дождь из птичьих кличей, ярости и злости.

Бог Баал могучий управлял волнами,

Ветер, гром и тучи- что же будет с нами?

Птицы клювы драли с дерзостным усердьем,

Спрятаться хотели в судне человечьем.

Не пускали люди, ведь погибнут тоже,

На дороге жизни не поможет кожа

И скелет, и мышцы от посмертной зыби,

Не помогут скрыться от слепой могилы.

-В волнах вам спасенье, в волнах вам отрада,

Радуйтесь, пляшите, что ещё вам надо?

Вам, христианам глупым, не хулить Баала,

Кто ж теперь поможет, троица святая?

Знайте, знайте, братья, вам один поможет,

Тот, над кем смеялись, ничего не может-

Инвалид безногий на корме на нашей,

Что кормили редко, самой дрянной кашей.

Засияли руки светом чёрной ночи,

И раздался голос – что ж он право хочет?

-Что же вы боитесь, всех богов забыли,

О, Баал, владыка, кланяюсь я силе.

Он шагает за борт и летит, как птица,

-Отрекитесь, люди, сила возродится,

Не утащит море и не бросят боги,

О, Баал, властитель, вынеси к дороге.

Улетел он в тучи, люди закричали

И кресты во море яростно бросали,

Прыгали все за борт, утонуло много,

Лишь немногих Баал отнимал у Бога.

Вы хотели жизни, много слуг в придачу,

Будет вам посмертье, в Аде, не иначе,

Отреклись от Бога, выбрали другого,

Не по сердцу было избранное слово.

Важно всем нам в жизни выбирать наречье

И судьбу, и слово, и дела, и встречи,

Сторону и душу, для себя, по сердцу,

Где всего роднее, там открыта дверца.

Аристократка

Душа моя в жизни покоя не знала,

В теле родившись Лизы Шаньи,

Тело болело, душу терзало,

Были редки бестревожные дни.

То не беда, ведь струилась по жилам

Кровь де Шаньи- колдунов смертной мглы,

То не беда, ведь бывала я в силах

Огненным шаром взлететь до звезды.

-Елисавета, о милая Лиза,-

Плакала мать и лечила меня,

-Ты наш ребёнок испрошенный, Лиза,

Ты у нас с мужем есть лишь одна.

-Смёрзлась навеки теперь уж утроба,

Ветер подземья жизни не даст,

Мёртво и сухо женское лоно,

Не покидай же, милая, нас.

Я просьбам внимала, я с болью справлялась,

На ритуалы носили меня,

Знать вам нельзя, к чему я приобщалась,

Как же мала для такого была.

В пять я на трупы смотреть уж привыкла,

В шесть научилась в тела я входить,

В семь прорывалась смертная сила,

В восемь могла одним взглядом убить.

Мать и отца за то все осуждали

И говорили, что это во зло,

Нельзя же давать ей столь сильные тайны,

Нельзя же ребёнка вводить в ремесло.

Можно, нельзя, де Шаньи не смотрели,

-Живи, Лис, живи,- говорили они,

От колыбели до смертной кручины

Мама и папа любили все дни.

Но не смогла с ними долго пробыть,

Хоть мать и отец так об этом просили,

В десять меня забрала у них смерть,

Меня разорвало от боли и силы.

Горько рыдали в доме семь дней,

Захоронили меня не одну,

Отец четверых подружек убил,

Души все наши связав во петлю.

Я не хотела и так уходить,

В ночи, в тенистом у дома саду

Мы впятером принималися петь,

Люди плевались и ждали беду.

-У некроманты, кого развели,

Нечисть беснуется, воет и плачет,-

Так говорили, пока на заре

Их не найдут без дыханья в канаве.

Так мы и жили рядом с семьёй

До смерти родителей, мною любимых,

Им и могилы не стали тюрьмой,

Видала я в выси двух птиц серокрылых.

Ушла я за грань, а их не забыла,

От сердца до сердца, благодарю,

Жиль и Луара, вам вечная сила,

Вас через жизни, также люблю.

Рождественское чудо

Мягкий снег на еловых лапах,

Мэри с Джорджем идут по лесу,

Светел день и не место страху,

Брат с сестрою хотят на мессу.

Чтобы добрый и старый патер

Зажигал во церквушке свечи,

Чтобы хлеб и вино в потире,

И привычные слуху речи.

Чтоб беспечно котились звоны,

Чтобы ангелы с неба пели,

И Иисус народился снова

В беспрекрасном своём вертепе.

Но невидно дороги детям,

Закрутилась, зашлась позёмка,

Джордж бросает дрова в телеге,

Обнимая свою сестрёнку.

Укрывая шубейкой тощей,

Сам от холода весь дрожит,

Лес трясётся вокруг и стонет,

Громко воет: «Держись, держись!»

Испугавшись, бежали дети

От коварной лесной пурги,

Лишь под вечер утихнул ветер,

Стали слышны в снегу шаги.

Звёзды ярко мерцают в небе,

А тропинок уж нет, как нет,

Заплетаются быль и небыль

Среди диких лесных примет.

Детям жутко, темно и плохо,

Мэри к брату от страха льнёт,

Говорит: «Я надеюсь только,

Что к нам ангел с тобой придёт,

Мы, по правде, не делали зла,

Ну лишь раз убежали одни,

Да таскали без спросу масло,

Но ведь мы не так уж плохи?»

Брат её по головке гладит

И роняет пустые слёзы,

Тут, он знает, их Бог не видит,

Ведь за лесом лишь тролли смотрят.

Вот уже и один показался,

Только разве же это тролль?

Свет от лика его струится,

Крылья сложены за спиной.

-Ангел, ангел,- вскричала Мэри,

К незнакомцу несясь стремглав,

Джорджа хвост за спиной смутили

И огни у него в глазах.

Не успел он сестрёнку поймать,

На руках господина сидела,

И от счастья, как солнце, лучась,

Уж на брата надменно смотрела.

-Ангел, правда, ты нас спасёшь?

Отчего так черны твои крылья,

От чего ты с рогами над лбом,

И сияет твой лик светом лунным?

-Я не ангел,- смеялся гость

Смехом бархатным, мелодичным,

-Старый Ник, Люцифер, а для вас…

Называйте Аза-луцелем.

-Сатана,- Джордж заплакал громче,

-Ты нас съешь прямо в этом лесу?

Мэри фыркнула: «Плакса глупый,

Он до дому нас донесёт».

Господин рассмеялся громко:

«Я не ем таких тощих детей»,

Мэри жалобно смотрит в очи

-Не бросайте нас средь теней.

-Старый патер сказал, конечно,

Что вы враг всего рода людского,

Но вы можете ненадолго

Подобреть, ну хотя бы немножко?

Подхватил Люцифер Джорджа молча,

Укрыл крыльями ночи детей,

Повернувшись, исчез мгновенно

И у края деревни уж был.

И с дровами телега рядом,

С лошадёнкой замёрзшей их,

Оставляя сестрёнку с братом,

Люцифер, удаляясь, просил:

«Вы скажите своей родне,

С божьей помощью путь нашли,

Сохраните лишь в душ глубине

Моё имя- Аза-луцель».

Вся семья у крыльца их встречала,

Говорили не знамо что:

«Рождество, Иисус, божье чудо»-

И не слышал никто ничего.

И лишь старая Жаннет, чуя

Запах гари от брата с сестрой,

И не раз, и не два приглашала

Их в таинственный дом колдовской.

Там на травах поила чаем,

Из историй миры ткала,

Ворожила на стареньких картах

И узнала, что было тогда.

Годы шли, но не Джордж, не Мэри

Не встречали в церквях рождества,

Познавая лихие тропы,

Обретая пути колдовства.

Уходили они в леса

И, сплетаясь в порыве игры,

Пели гимны- Аза-луцель,

Будем чёрное пламя чтить.

Проклятая царевна

Не мечись на постели, царевна,

Не пугайся до ужаса с бредом,

Не поможет, я знаю, молитва

К до корней уж прогнившему свету.

Ты не плачь, не проси о пощаде,

Лучше ласки мои принимай,

Ведь я право, хоть ада исчадье,

Разве мучал тебя иль пытал?

Нет, скажи, не случалось такого,

Ты сама же от страсти кричишь,

Но зачем каждый день ты готова

На коленях прощенья просить

У икон, у креста золотого?

Уж ломал, уж крушил уж я их,

Не поможет, ведь сердце живое

Они вскрыли навеки тебе.

Ты рыдаешь, взывая к Иисусу,

Не поддамся на жалкий твой вид,

Увлекаю тебя так искусно,

Чтобы был на всю ночь он забыт.

О, уйди, о, отстань, умоляешь,

Я уйду лишь тогда от тебя,

Когда дочку ты миру подаришь

На погибель потехам творца.

Для чего эти горькие слёзы,

Я бы мог тебя крепко любить

И дарить и каменья, и розы,

В счастье ложе с тобою делить.

На рассветах розово-рдяных

Про Денницу, что пал, говорить,

На далёких лесных полянах

Танцы росные томно дарить.

Родилась у царевны дочка,

Помнил девочку полночи царь,

Напевал ей слова потихоньку

И порою тайком с ней играл.

Но сгубила, сгубила злоба

И обида царевны к нему,

Дочку с детства вручили Богу,

В ней навечно убили всё.

Чёрный лорд и серебряная леди

Белую, тонкого шёлка рубашку рвали нетрезвые,

В проклятом Найтлунде, в чернильной земле,

Кожу лебяжию, груди чуть-спелые,

Тискали весело, Мяли бестрепетно мне.

Тёмная ночка, звёзды чудесные

На небе ярко горят,

Ветер, с Саламнии пустошей прибывший,

В кроны несёт листопад.

Ах, если б оружие, ножик мне маленький,

Кто-то осмелился дать,

Дочь я Саламнии гордого рыцаря

Сумела б бесчестья бежать.

Я б умерла, не войдя в поругание,

Девой невинной в лесу,

С честью на храбрость пройдя испытание,

Оставив на память одну лишь слезу.

Ветер мне свищет песнь о предательстве,

Пальцем незримым гладя мой лик,

Пламя трепещет, трещит о предании,

Как будто бы бает живой человек.

Стою обнажённой я пред бродягами,

Но признаков страха нет у меня,

Хоть тьма вся примчится сюда буераками,

И ей не позволю смутить я себя.

Нет чести мне в жизни, покоя в посмертье,

Так пусть падёт месть на лютых врагов,

Сот, чёрной крепостью долго владеющий,

Убей этих жалких, как крысы, глупцов.

Ты рыцарь Саламнии, в чести воспитанный,

Хоть отвернулся от просьбы богов,

Владыка могучий, с тенями повенчанный,

Не дай умереть мне от мерзких клинков.

С тобой обручиться в уплату согласная

Неси за собою меня в Даргаард,

Пусть люди шипят, что лицо безобразное,

В тебе чести больше чем все говорят.

Вдруг призрачный хохот на небе безоблачном

И звёзды все скрылись на сумрачный миг,

Разбойники с криком в кустах все попрятались,

А он по лучам до земли нисходил.

Латы обуглены в страшном пожарище,

Очи, как пламя, мне в душу глядят,

Голос его обнимал, как пристанище,

В смертный покров подлецов укрывал.

Пел нам литанию Найтлунд безжизненну,

Он словно призрак невдалеке,

Я подходила, узревшая истину,

В уплату сама, прижимаясь к руке.

Холод все члены объял неподвижностью,

Купол небес совершил оборот,

Лорд, будто с тихою, странною нежностью,

Деву на руки бесшумно берёт.

Он в губы целует, и грудь отверзается,

Звездой отлетает от тела душа,

Мается вспышкой, вновь в деву вселяется

И с Сотом летит в Даргаард навсегда.

А там, во дворе, уж её дожидается

Лошадь, как ветер, силы полна,

Она серебром Салинари является,

Дева вздыхает, её увидав.

И боль по ночам на двоих разделяется

У рыцаря с леди, что с ним проклята,

Но горе не в тягость и радость прибавится

Для лорда и леди, что вместе в веках.

Колдовская ночь

Причащалась хмельными росами,

Заплетаясь дождями косыми,

Умываясь кровавыми слёзами,

Улетала она за грозами.

И скидала с себя согбенную,

Серой пылью навек постылую,

Жизнь безвольную да покойную,

На горящую свет суровую.

На сердец огонь,

Голоса в ночи,

Песен перебор,

Руки горячи,

Вьюгу странных рифм,

При Луне оскал,

Дикий , кровный ритм

И в груди пожар.

Толь молитвы клич,

Иль заклятья стон!

Бывший, не перечь,

Отпуская в дом.

Не взыщи меня

К чёрным небесам,

Зов сведёт с ума,

Ты поймёшь и сам…

Бога клясть- тебе не выбор,

Будь ему благодарён,

Ведь пока что рок не властен

Над земной твоей судьбой.

Но однажды, тёмной ночью,

Данный вспомню я завет,

Прилечу к тебе колдуньей,

Отниму с полсотни лет.

У тебя горит на кухне,

Мёртвый, в полутьме, ночник…

Поцелуй не целомудрен-

Это твой последний миг.

Заколдую, зачарую,

Бьётся сердце в кулаке,

Кровь я, как нектар, смакую

С тыльной стороны руки.

Жаром мой язык по коже,

В жилах будет трепетать

Песней, этой ночью, позже,

Пара слов “Любить и мчать”.

Я лечу в свою квартиру,

Чуя рядом дикий смерч,

Там окно открыто миру

Или мне уже на встречь?

Босой на ковёр вступаю,

В сонм родных своих теней,

Чую, милый обнимает,

Руки гладят меж грудей.

Он смеётся, улыбаюсь,

Тихо шепчет: “Где была?”

Прижимаюсь, растворяюсь:

“Посмотри, что принесла”.

Зрак луна открыла в небе,

Я до сель в руке держу,

В блеске крови тёмно-алом

Сердце на ладонь кладу.

-Принимай, то не пустое,

В эту ночь тебе несу,

Мёртвым сердцем нить живую

С прошлым я в себе рублю.

Важно, в сущности, не это,

Просто я тебя люблю,

Я и с ним была до света,

А теперь, в наш день, дарю.

Сердце в сторону, и, плавясь,

Воздух весь уж раскалён,

И, в объятьях растворяясь,

Пляшут ведьма с колдуном.

-Я люблю тебя ведь тоже,-

Шёпот- золота парча,

Холодок по юной коже

Создают его глаза.

И гроза вдруг полыхнула,

Двух соединив в одно,

Тьма, любовь, борьба и воля-

Всё пройти им суждено.

Подруги

У моей дьяволицы черно в зрачках,

У неё туман и вьюга в душе,

Хладность бездны дальней в её руках.

-Отчего так случилось?- молю, скажи.

Хотя знаю всё, на неё смотря,

Как лихая, в чёрном своём платке

Пляшет, в каждой зажав руке,

Два немыслимо острых стальных ножа.

Говорит, что у них во мире,

В самой длинной ночи зимы

Люди жизнями не дорожили,

Разжигая в полях костры.

Только лишь костёр разгорится,

В круге пляшет, всегда одна,

Клана родичей гордая жрица,

И в руках её по три ножа

По закону сиять должны.

Под конец, теряя себя,

Чует поступь богини тьмы,

И метает в сердца лезвия

Та богиня её руками.

Убегать, то позор, кто б ни был,

Или прятать себя за кругами,

Укрывая лицо от судьбы.

Моя плачет потом подруга:

«Две ступени я лишь прошла

Посвящения святого круга

И в ущелье, средь гор умерла».

Смотрит хитрая на меня:

«Темноокая, ведь придёт?»

Отвечаю: «Конечно, да,

Чёрной кошкой тебя уведёт

В мир далёких наших потомков,

Ты родишься, вновь будешь там,

Страшен он, но лишь там из осколков

Собираешь ты видно себя».

Я ей тоже своё пою,

Как в далеком подземном мире

Я на реку огня смотрю,

На гранитном лёжа карнизе.

В желто-рыжие волны её,

Друга там я ждала до полночи,

А потом убегали вдвоём,

И ловили ужасных чудовищ.

Насыщались мы ими в полях,

Две луны освещали дорогу,

Мы встречали рассвет на брегах,

Он тянулся багровый, нескорый.

Золотая звезда восходила,

В центре алым своим огнем

И лучами всех зревших слепила,

Убегали в свой тайный мы дом.

И в других я мирах бывала,

Для чего здесь, не знаю всё,

Дьяволица ко мне подступала,

Говорит: «Провожай, я пойду».

Попрощалась, ушла в пургу,

Хорошо, что мы в мире вместе:

Кали юги жрица богов

С девой той, что жила средь бездны.

Итакуа

Он летит, обгоняя ветер,

Холод вечный с звезды принёс,

Под собой озирая земли,

Насылает на них мороз.

Бом, Бом, большой барабан,

Твёрже сердца сухая земля-

Только шрамы остались от ран

И туман, по лесу скользя.

Вспышкой холода мёртвой зимы

Он летит в небесах без края,

И долины под ним, и холмы-

Всё покорно на миг замирает.

В этом месте звучат голоса,

Просто птицы летят на юг,

Виден в сумраке контур лица,

То лесной рядом бродит дух.

Коли жертвой его побываешь,

Он умчит тебя навсегда,

Все заветные веси познаешь,

Человека где нет не следа.

И земля здесь горька от слёз,

Что роняют люди без счёта,

И сильна от бесчисленных грёз-

Воскрешений, свершённых без Бога.

Он тебя за собой унесёт,

Пару тайн мирозданья откроет,

Не отпустит, пока не возьмёт

Сердце, душу и силу из крови.

Где Иисус и Лазарь его-

Под индейской не будут Луною,

Тут свершается чудо своё,

Что проклятьем придёт и судьбою.

И оставит твоё он тело

На далёком краю земли,

Пролетая сияньем кометы

В отдалённых приделах тьмы.

Ты воскреснешь по воле духа,

Его силы часть в тело войдёт,

Кто проходит в лесах без звука,

В человечье жилище зайдёт.

Он из сонма великих древних,

Повелитель ветров и снегов,

на свободе один из последних

И на зов проявиться готов.

Всадник ветров из льдов, Итакуа,

И, Вендиго, с севера дух,

В первом облике смертью пронзает,

Во втором воскрешенье даёт.

Таисия Князева

Грают враны над полями,

На беду да на печаль,

Грают враны над плечами,

Ну а мне людей не жаль.

Отвернёшься счас и сплюнешь:

«Ой, какая злобная!»

Никогда и не посмотришь

Стерва ль я болотная.

Вам не надо было тихо

Выходить из-за куста,

И не следовало лихо

Кляп втыкать мне из холста.

И не стоило бы вам

Так со мною развлекаться,

Что порвалась пополам,

И ребёнок не остался.

Мой сынок родимый вышел

В самый тёмный час ночной,

Мой любимый будто слышал,

Мать не будет уж такой –

Как была когда-то прежде,

Когда ела и спала,

Как была когда-то прежде,

Когда смерти не ждала.

Я ведь тоже не девчонка —

Понимаю времена,

Молодая поселянка–

Насмотрелась на дела.

Только ведь война прошла

И ещё законов нет,

Души хворью обожгла,

В людях свой оставив след.

Если бы вы впятером

Изнасиловали только,

Я бы просто, без тенёт

Извела и вся недолга.

Вы же мне убили сына –

И надежду, и опору,

Вы меня лишили Тима

И оставили одною.

Выжгу суть я того места,

Где ребёнок похоронен,

Не жена и не невеста

Не оставлю даже брёвен.

Изведу людей под корень,

Чтобы корчились они,

Будет край навек свободен

От деревни, от мольбы.

Что же скажешь, злая ведьма?

Я скажу тебе в ответ,

Да, я злая, но я мама,

А ребёнка больше нет.

Ну и кто же не ответит,

Если сына вдруг убьют?

Не прощайте, пусть увидят,

Пусть узнают и умрут.

Чёрная вдова

В руках я держу мягкую пряжу

И тихо ласкаю, и чувственно глажу,

Вяжу, чтобы ветер тебя не унес

И чтоб не добрался лютый мороз.

Ты рядом присядь с моими руками,

На нитку взгляни лазури глазами,

Под платьем погладь мои теплые плечи,

Послушай, любимый, все сладкие речи,

Что медом янтарным из губ вытекают

И омутом теплым тебя обнимают.

В тиши средь домов никто не пройдет,

И время ответов сейчас настает,

Но я тебе ничего не скажу,

Ответов твоих сейчас не прошу,

Пока мои пальцы в твоих волосах,

Запреты слетают в наших глазах.

Ты тянешься, чтобы поближе ко мне,

Но час скоро будет черной жене

Явиться и суть нам свою показать,

Меня, как синицу, из клетки достать.

Ты, милый, будешь навеки в тюрьме,

А пряжа лежит у меня на столе,

И снова свободна, и снова легка

Ищу я добычу себе – мотылька.

А милому, фыркнув, скажу я: «Прости,

Мне было просто с тобой по пути».

Любят за что-то темные силы,

Мужья не скоро вернутся на виллы.

Они сейчас в Магадане живут

И пайку зеков исправно жуют.

Мое все теперь: машины и дачи,

Вот уж порой жизнь ставит задачи.

Я же вам все без утайки скажу:

«Нет, я ни чуточки не ворожу,

Просто по крови я такова.

С меткою тьмы. Ирина. Вдова».

Не приворожишь ты колдуна!

Окровавились куклы очи,

Ведьма пальцем коснулась их,

Чтоб в объятьях глухой полуночи,

Совершилось заклятие вмиг,

Сотворённое жертвой кровавой,

На могилах у мертвых двух,

Принесенное песнью венчальной,

Чёрной нитью связало бы в круг.

Две судьбы: его и её,

Закружитесь в сплетении диком,

Обретайте же счастье своё

Не любовью, но призванным лихом.

Зажигая пламя свечи,

Подноси к сердцу куклы: «Пылай!»-

Колдуна этим словом в ночи,

Как лозою ты обвивай.

Только дрогнула свечка в руке,

Догорела вмиг кукла дотла,

Вихрь влажный принесся с реки,

И в тенях уж фигура видна.

Колдуна ведьма зря ворожила,

Так юна и проста для него,

Он работу свершает умело,

Порча душу её отдаёт

Смерти сроком на много раньше,

Чем могла бы она ожидать,

Много было в любви вашей фальши,

И за это младой умирать.

Разве стоило это того?

Позабыла б, чего гореть.

А ему на любовь все равно,

И её уж уносит смерть.

Огненная доля

Близко бесы подойдут, да придвинутся,

Расхохочется в тиши чернокнижница,

Заведет бесстыдный пляс на могилушке,

Чтобы были у нее темны силушки.

Черных духов позовет, да на кровушку,

Да пойдет она бродить, да по полюшку,

И не будут отдыхать травы длинные,

Что от солнца получили силы дивные.

Будут бесы ворошить без касания,

Силу жизни забирать на заклание,

И зайдется, и запляшет тут Марысенька,

-Вышла, вышла,– заискрится древня песенка.

Пляшут бесы и не ведают пока,

Что рабами остаются на века,

Ведьма заплела вкруг них обман,

Нитку, камни, на крови отвар.

Не уйти им, в ад не воротиться,

Кровной магии могучая десница

Не отпустит никуда навек,

Если в силе ведьмин оберег.

А хотя, посмотрим по-другому,

Только черту глупому какому

Кажется, что ада лучше нет,

А пред ними целый белый свет.

Жить тут можно ярче, веселей,

Заморочить множество людей,

Сколько душ тут можно захватить,

Сколько разумов безвольных подчинить!

И хозяйка за такое не осудит,

Даже помогать, наверно, будет,

Видно по огням в ее глазах

И по крови в черных волосах.

Ведь бессовестно она людей волнует,

То убьет, а то и поцелует,

Коли прикипела к одному,

Затевает с месяцем волжбу.

Травы, кости соберет в ночи,

Бросит их на угли горячи

И не будет созывать сестер,

Только для нее горит костер.

Прочитает заговор по книге,

Обратившись к черному расстриге,

И слова свои на ветер бросит:

«Приезжай, любимый, Срече просит».

И случается оно по колдовству,

Появляется вдруг милый по утру

И живет в ее дому, пока приятен,

Вдруг ушел, в лесу навеки спятил.

И кружится все в полях чернокнижница,

Сердце юное ее все трепещется,

Не считает годы, что остались

И другим бы вечностью казались.

Злились бесы по началу, что рабы,

И грозили страшным гневом сатаны,

Говорили, что замучают в аду,

Что призвала их девица на беду.

Но и духи все же привыкают,

О разлуке долгой не мечтают,

Слишком девка родная, своя,

Рождена, как будто из огня.

Коли возгорится вдруг душа,

Станет будто пламя хороша,

Сможет всю округу осветить,

Все из пекла жаром попалить.

Долго меж собой они шептались,

«Почему»- спросить ее боялись,

А веселье началось в полночь,

Ведьма крикнула: «Я Лилит Славной дочь».

Во чертогах у зимы

Канитель пуржистая все вокруг завесила,

Подхватила вдруг меня: горько стало, весело,

И сквозь цепь дорог несет,

В тот чертог, где снег да лед,

Там на троне старый дед

В плащ из волчьих шкур одет,

Ждет он деву, поджидает,

И зверей к себе скликает.

Все стоят они у трона,

В круге ровном, в ряд по трое.

Ветры девицу внесли,

Улетели до весны.

А она-то испугалась,

Не поймет, где оказалась,

С трона дед тут быстро встал,

Кубок в руки ей подал.

Говорит, подняв десницу:

«Все встречаем мы сестрицу,

Ремеслу пришла учится,

Травница и чаровница».

А у девушки глаза,

Будто блюдца, и коса,

Вся истрепана в дороге,

Все озябли босы ноги,

И глядит по сторонам,

Предназначена богам.

Шепот будто бы из стен,

Крикнул дед тут: «Тихо всем»!

Шепот тут же прекратился,

Дед к девице обратился:

«Дар должна сейчас принять

И ведунею ты стать».

Слезы уж в ее глазах,

Снег в пушистых волосах:

«Ничего не понимаю,

Я сознание теряю», —

Шепчет девушка без сил.

Дед сидит все недвижим.

А она стоит бормочет,

Что-то высказать все хочет:

«Только мать я потеряла,

А отца совсем не знала,

Не могу ведуньей быть,

Маму надо хоронить».

«Можешь, можешь! — дед в ответ, —

Ты забудешь весь завет,

Что тебе шептала мать,

Будешь травы собирать».

— Но зачем, я недостойна.

— Выбирать ты здесь не вольна,

А сейчас бери-ка кубок,

Смелый соверши поступок –

Ты глотни забвенья воду,

Выпусть душу на свободу,

Все позволь себе забыть,

Травницей великой быть!

— Душу я могу отдать,

Больше нечего терять,

Мать моя уж померла,

В мире я совсем одна».

Шепчет и трясутся руки:

— Не возьму я на поруки,

Что во кубке изо льда

Не плескалася вода.

Быстро вверх его подняв

И к губам своим прижав,

Все до капли выпивала,

Где стояла, там упала.

Дед схватил ее на руки

И скорей в постель, где вьюги

Не достанут в холода.

Встала уж была не та.

Вот такие избавленья

и чудные превращенья

Во чертогах у зимы,

Где, как будто царство тьмы.

Шуйная волхва

Коли путь твой шуйною тропою,

Никого не будет за тобою,

Будешь ты навек, как перст, одна

И чуть-чуть как будто не жива.

Коли шлет в подарок Мара слезы,

И отводит Велес тёмны грозы –

Ты отныне шуйная волхва,

И уже навеки не одна…

Коль река Смородина – подруга,

Не убьет уж никакая вьюга,

Будет Мара за плечом стоять,

Птицей черной в жизни помогать.

Коль напасть решится дикий зверь,

Ты в защиту Велеса поверь,

И ступай, не уходи с пути,

Скажет царь лесов ему: «Уйди».

Тяжела все ж долюшка твоя,

Знай навечно, шуйная волхва,

Не примут и не поймут порою жрицу,

Хоть и божию, но смерти мастерицу.

От болезней вылечит такая,

Но ведь есть и сторона другая,

Многое порою ей открыто,

Что людьми простыми не забыто.

Почему так? А они не знали,

Боги ей вперед судьбу сказали.

Коль шепнет ей Мара: «Ты должна»,

Убивает тотчас та волхва.

Коль прошепчет Велес – навий царь:

«Вынимай же душу, вынимай»

Вынимает, потому что может,

А еще, да потому что служит.

Просто ей дана богами сила,

Надобно кого, чтобы убила.

Коли скажут, чтоб людей спасала

И пред смертью ученицу выбирала.

Может для себя поворожить,

Дом и мужа магией нажить,

Только есть за эту силу плата –

Не каменья и не горы злата.

Не поймут нигде такую веру,

Скажут «темная», лишь все откроешь миру,

Будут на тебя коситься злобно,

Коль кому поведаешь подробно,

Как богиня темный дар давала,

Как лечила ты, как убивала.

«Милая, теперь ты знаешь все.

Сможешь выдержать? Решенье лишь твое».

Приди ко мне

Ты заходи ко мне на огонек,

Припомним все, что было позабыто,

И оставайся, милый, на часок,

Мы пропоем, что было не допето.

Дрожащею от нежности рукой

В бокалы, как рубин, налью вина,

Переглянувшись будто бы с тобой,

Мы выпьем одинаково, до дна.

За нежность, за любовь, за страсть

Мы выпьем, выйдем через двери

Туда, где будет наша власть,

В сад заснеженный, где метели

Порой, как звери, ночкой воют,

А мы идем, и снег хрустит,

Мороз, деревья болью стонут,

А рядом яблоня стоит.

Я подойду, как тень, неслышно,

Шепчу лишь только: «Ты живи,

Все у меня, любимый, вышло,

Ты подходи, ко мне иди».

Мы ввысь по яблони стволу

К сияющей и правой дали,

Там по луны пройдем серпу

К стране, которой не видали,

Узнаем, как сияет поле,

Что составляют свет и смех,

И как живется в той юдоли,

Где солнце, как скакун, в разбег,

Его следы, как будто пламень,

А мы водой по тем местам,

Ярило здесь не бог, а парень,

Для нас тут светлый Ирий , храм.

Но надо нам идти назад,

Нельзя здесь долго оставаться.

Не в этот час в Сварожий сад,

Как малым детям нам врываться.

И мы с Ярилой удалым

По правьей солнечной дороге

Путем неведомым, иным,

К родному дому выйдут ноги.

Теперь ты не боишься, милый,

Того, что будет там, потом,

Давай с тобою жить, любимый,

И будем счастливы вдвоем.

Язычница

Я горда, что его любила,

А он горд, что меня познал,

Я без слез на костёр восходила,

Он без слез в объятьях держал.

Я, язычница верная, он- такой же!

И за это нас с ним на костёр!

Жар такой, хоть прыгай из кожи,

Но мы будем богов славить вдвоём.

Славлю я Ладу, а он- Перуна,

Услышали боги наш смертный крик,

И вместо Мары, Перун и Лада

Явились в смертный, последний миг.

От сильного пламени нас оградив,

За спинами встали он и она,

И люди от нас бегут, как один,

Оставив священника в ужасе нам.

Священник смотрит Перуну в очи,

И страхом полнится смертного взгляд,

Но сил у богов не хватает и мочи,

И брёвна вкруг нас загораются в ряд.

Сгораем мы вместе, в большом костре,

Ну что ж, такая у нас судьба!

Сгораем мы вместе, и больно вдвойне,

И смотрим глаза в глаза.

Мы помним одно, мы богов не забыли,

И, верно, суждён нам Сворожий сад,

Мы помним одно, мы крепко любили

И попадём не в рай и не в ад.

На смерть врага

Вейся, вейся ты, стёжка длинная,

Расплетись тонкая да старинная.

Ты, вражина, в тёмной чаще сиди,

Путь ко мне тебе не найти.

Ты живи, враг, в чёрном лесу,

Будешь ты видеть лишь Мары слезу

И Велесов след на той стороне,

Заклинаю тебя, не иди ко мне!

Не приди туда, где сейчас живу!

Не войди туда, где зелье варю!

Не посмей потому, что хочу убить!

А ещё оттого, что хочу забыть.

Моя ненависть горше полынь-травы,

Коль не хочешь увидеть, беги, ты,

Если ж пред смертью взглянуть решишь,

То я узнаю, что ты спешишь.

Я котёл приготовлю с волчьим отваром,

Чёрное олово, пышущий жаром!

Я с дороги тебе поднесу то питье,

А потом посмотрю, как оно помогло.

Твой страх и боль, ведь моя награда,

И больше мне ничего не надо.

Если боишься,

По дальше держись!

Если же нет ,

Подойди, всмотрись!

Слово своё я сказала крепко,

Повеление моё будет архицепко,

Врагу велела явиться на смерть,

Так было, будет и так есть.

Сын Дагона

Из глубины вод
Всем на извод
Встань, выходи,
Меня окрути.

Себя я в дар,
Силушки дай,
Ребенка зачни,
Меня награди.

Со мной на пути,
Меня научи,
В дороге среди
Кровавой травы.

Меня охрани,
На пути не отринь,
Антихриста море
В темную стынь

Примет бесшумно,
Качает в волне,
Будет периной,
Родной мой, тебе.

Ночь, тишина,
Берег моря, стою,
Слезы, слова,
На мягком ветру.

Восстань из глубин,
По мощи един,
Сыне, во мгле,
Пойдем по Земле.

Я научу
Гасить как свечу,
Жизнь средь людей —
Лишь искры огней.

Не в день и не в ночь,
Не сын и не дочь,
По духу родной,

Пойдем же со мной.

Утро настанет ,
Солнце взойдет,
Море поманит,
К отцу позовёт.

Будешь ты знанием
По крови владеть,
Древним приданьям
Воскреснуть и жить.

Тебя обогрею,
Научит отец,
Какой уж умею,
Сплетаю венец.

Для бога из древних,
Земли властелина,
Из мифов далеких
Дарована сила.

Там верой

Людские молитвы полны,
И знаки чужие
Его оплели.

Его обретя,
Я встану стеной,
С ним вместе найдя,
Свой путь колдовской.

И не оставлю

До края времён,
Так дай же мне славу
И силу, Дагон.

Азатот

Плач, флейта, плач

Голос извне,

Палач, о, палач

В бездн глубине.

Зови, песнь, зови

К трону его,

Иди же, иди

На встречу ему.

Кличь меня, кличь,

Черный талмуд,

Встреть меня, встреть

В глуби бездн, Азатот!

Встань со мной, встань,

Взрастивший мя мир,

Знай же ты, знай

Скопища сил

-Восстань же, восстань!-

Кричат, -Азатот,

Срывай ты, срывай

Печатей налёт,

Неси к нам, неси

Всю силу и власть,

Сведи в нас, сведи

Рассудок и страсть!

Кричат всею волей,

Кричат, во одно,

Зовут из-за врат,

Зовут, суждено.

Пляшите, пляшите,

Случится оно,

Отмкните, отмкните

Ворота в ничто.

Воспойте, воспойте,

Воспойте, грядёт,

Вам явит незнаемый

Лик Азатот.

Четыре сестры

Четыре ведьмы — Сестры четыре

В доме огромном привольно жили.

К старшей изних – белокурой Энни

Пятнадцать годов уже прилетели.

Лесами ходила, любила зверей,

Песней неслась чрез просторы полей,

Нимфа – прислужница древнего Пана

Гимн у ручья с нею вместе сплетала.

Зоря ей давала свои покрова,

Весёлый сатир приносил ей вина.

Другая из них – рыжекудрая Ханна

Двенадцать апрелей уже повстречала,

Из пыли и строк ткала ворожбу

И находилась всё больше в дому.

Книги ей были, дикая страсть,

В них обретала знанья и власть,

А ночью на крыше, смотря в телескоп,

В Геадах искала Хастура дом.

Третьей из них – златокудрой Битани

Семь вёсен на крыльях птицы примчали,

Смеялись сестрицы: «Ты наш огонёк,

Краса-мастерица, кто столько бы мог»…

Она успевала и дом подмести,

И кушать сварить, и сестёр всех найти.

И только лишь Лора знала одна,

Битани навеки их всех прокляла.

Младшей же – Лоре, чертовке младой,

Четыре весны неслучилось ещё,

Она слишком юна, но кошкою в ночь,

Ключи украдёт и кидается прочь.

Шипит на сестёр, коли кто-то, забыв,

Ласкаться захочет, её не спросив.

Долгою ночью в забытых холмах

Демоны пляшут с ней во кругах.

Четыре сестры друг с другом росли,

Мать угорела, отца не нашли-

Все в одиночку, и каждой своя

От прочих была дорога дана.

И в жизни своей, в нелёгком пути,

Тайну все грели у юной груди.

Энни однажды, бродя волесу,

Встретив оленя, его во грозу

От смерти в пожаре сумела спасти,

Девушку Пан за то наградил.

Теперь грациозна, стройна и легка-

Лань по желанью наша сестра.

Но ланью ей лучше чем девою быть,

Сестры окрепнут, и в лес сразу жить.

Ханна ночами глядит в небеса,

-Хастур, узреть мне дозволишь тебя?

-Миры познавая, что людям чужды,

Дай мудрость на это нездешней душе,

В уплату могу жить на озере Хали,

Всю вечность забвенья с тобой разделяя.

Битани всех больше семейство любила,

Но слишком страшила проклятая сила,

В смерти родителей чары виня,

Богу молитвы неслышные чтя,

Клялась из сестёр извести черноту,

Как только сумеет, всю на корню.

А Лора вся тайная тайна была,

В дому разговоров она не вела,

А на закате шёпот пленил,

Для духов и Лоры горели костры.

И из-за тьмы к огню выходил

Времён повелитель, её господин.

Время летело, и сёстры росли,

Дни пробежали, уж тайны видны.

Энни уже четверть века минула,

постылела тут человечья ей шкура.

Всех собрала сестёр пред глаза,

Сказала: «Уйду я от вас во леса,

Последнюю ночь мы вместе живём,

Кровь я от крови дремучих чащоб.

Вы подросли, теперь без меня

Завьётся неведомо ваша тропа».

Ханне уж двадцать и две весны-

Что реальность её, нам только лишь сны.

Хастура прислужники мягко её

Уносят на крыльях в ночное окно,

Тайны познав средь чернильных небес,

В книгу их пишет коварных чудес.

Семнадцать уж вёсен Битани минуло

И в город её от сестёр потянуло,

Там у старушки она поселилась,

К шерифу, чуть въехав, она обратилась,

Донос написала на милых сестёр,

Будто уж плачет по всем ним костёр.

Шериф стал расследовать, очень сдружились,

Время летело, потом и влюбились.

Планы на свадьбу, заботы, родня,

Но от сестёр избавляться пора.

Лоре четырнадцать вёсен иль зим

Только хранитель знает один.

Теперь хитро-мудра она и умна,

В округе девицею гордой слыла,

Всегда одинока, с пути не свернуть,

В холмы лишь ночами от всех ускользнуть,

А днём без за зренья людей чаровала,

В глаза заглянет и возьмёт, что желала.

Ночь пролетала и к дому толпа

Шерифом науйскана,уж подошла,

Битани открыла, упали ключи,

Им Энни попалась, кричи, не кричи.

Поймали, связали, в телегу кладут,

Не дали ей в лань совершить оборот.

Ханна на крыше была в этот миг,

Услышала шум, но удар уж настиг.

Лора вскочила дикою кошкой,

Но опоздала совсем на немножко,

Накинут мешок ей и вставлен уж кляп-

Увозят сестёр всех, из дома забрав.

Сестёр привезли в городскую тюрьму,

С телеги свалили на голом полу

И, развязав, под конвоем ввели

В комнату, где были их судии,

Сидящие псами, ждущими кости,

И рядом Битани – почётная гостья.

Мэр и священник, и шериф молодой

Ведьм умертвить решили давно.

Держали пред сёстрами длинную речь

О том, что от гнусности не уберечь

Их колдовства простых горожан

И надо их сжечь, хоть уродовать жаль.

Битани вставала, шакалом визжа:

«Мать, умирая, отца забрала,

Вы непохожи все на людей,

Дружите с роем ужасных чертей!

Мы все виноваты, что род наш таков,

Но вы не хотите снять дара оков

И любо всем вам колдовством промышлять,

Когда б за роднёй нам грехи подчищать».

Энни тут вышла и смотрит в упор:

«битани, мой краток с тобой разговор-

Не стоит тебе во леса заходить,

От волчьих клыков ты увидишь там смерть».

Ханна стояла, что-то шепча,

Слова запылали вокруг, как свеча.

Того языка не ведал ни кто,

Настигло Битани проклятье её.

Лора взъярилась, как уголь в печи:

«Объятья пусть будут твои горячи,

Пусть муж избивает, без просыху пьёт,

С другой изменяет, детей пусть не ждёт».

Битани озлилась и слёзы в глазах:

«Вон их, заприте до утра костра!»

Священник сказал: «Всё уже решено,

Вас осудили и скоро сожжём».

Мэр продолжал: «В ночь Вальпурги огонь

От тел пусть оставит лишь пепел да сор».

Шериф говорил: «Я Битани Люблю,

Проклятий всех ваших не допущу».

Ведьм увели, до их казни три дня,

Молится каждая тихо, одна.

Не вызвать, не сладить, не подкупить,

Лишь тех, кто их ценит, о жизни просить.

Время летело, и ночка пришла,

Смерть приступила бы к сёстрам с утра.

Но зданье тюрьмы вдруг всё затряслось,

И во полуночи в нём началось

Тёмное зрелище, дивный обряд,

Сёстры на волю навечно спешат.

Пылают Гиады, и ветер подул-

В гневе на смертных великий Хастур,

Ханна – великая жрица его,

Он открывал ей знанья в Ничто.

Крылатые звери, решётки уж нет

И видится Ханне вечности свет.

На озере Хали до веку ей быть,

С Хастуром безмолвия место делить.

Лора звала, и пришёл Йоксотот,

Явленьем своим потрясся небосвод,

От гнева он многих людей перебил,

И ведьму пронёс через целый он мир,

Оставил у дома в диком лесу,

Где не грозил ей ни кто уж костром.

Обрушилось зданье, но Энни смогла,

Ланью представ, убежать от огня,

В лесах с свитой Пана беспечно гулять,

Ведь жизни другой не хотелось ей знать.

Время летело, года протекли,

Живут уж не вместе четыре сестры.

Энни лет тридцать, она молода,

Юна и прекрасна – лесное дитя.

Годы прошли и ведунья она-

Лечит всех тех, кому помощь нужна.

Звери с рук пищу спокойно берут,

Царевной лесною детишки зовут.

Сколько лет Ханне, не знает она –

Вечность застыла в льдистых глазах.

Стал ей Хастур учитель и вождь,

Она же хранитель в короне из звёзд.

Знанья его от чужих бережёт,

Правит войсками и времени ждёт.

Битани печально сложилась судьба,

-Сорок ей лет,- сзади шепчет молва.

Хоть двадцать два, но не видно того,

Сбылись проклятья вещих сестёр.

Как Лора просила, муж вскоре запил,

Пьяный жену свою до смерти бил,

Молодок других домой приглашал,

Детей самолично её отбирал.

Ханны проклятье было страшней-

Родить семь безумных, глухих детей,

Которых обрюзгший шериф молодой

Топил без стесненья в семейном пруду.

И как обещала ей старшая – Энни,

Волки жестокие женщину съели.

Лора жила же в чужой стороне,

Средь Украины, на Днепре-реке,

Лора средь ведьм не последней слыла,

Она покровителю песни плела,

И в стужу, однажды, в январскую ночь

Ульяна родилась – их общая дочь.

Четыре сестры так и принялись жить,

Кто горе хлебать, кто от счастья кружить.

Девочка и её чёрный кот

Заблестят во тьме длинны травы,

А с реки веет горький дух,

Склон, поляну и две дубравы

Видишь ты, поглядев вокруг.

И костёр, как врата, сияет,

Искры стрелами в ночь вонзя,

посмотри, вдалеке пролетает,

Как знаменье, с небес звезда.

Загадать ты к ней не успела,

Лишь подумала, что «хочу

С другом быть, как с ним вместе сумею

Жизнь слепить- восковую свечу».

У огня же беснуется шабаш:

Пляшет, свищет и песни поёт-

Но себя им боишься, не выдашь,

Вдруг душа там друзей не найдёт.

Тут кусты зашуршали ветвями,

И выходит из них чёрный кот,

Он сверкает, как смарагд, глазами,

И вкруг ходит тебя, в оборот.

Его когти- ножи из булата,

Ростом он тебе до бедра,

Злоба- морок в мерцании взгляда,

-Уходи,- молишь ты, -от меня.

А он ближе, да ближе кружится,

Хочет к самой тебе подойти,

Перстень яркий на когте искрится,

Тянет лапу он, будто: «Бери».

Ой, как страшно и слёзы ручьями,

-Уходи, я молю, уходи,-

И уж в грудь упираясь руками,

-отойди с моего ты пути.

Он всё тянется к ней, он всё ближе,

Приласкаться он хочет видать,

А она ничего уж не слышит,

Землю просит лишь ей помогать.

Как очнулась она от боязни,

Видит, кот рядом с нею лежит,

Уж черты не дики, не ужасны,

Он приобнял её и мурчит,

Прижимаясь, в ответ и она

Гладит шкуру блестяще-черную,

И улыбка на бледных губах,

И щека к его боку прильнула.

Но не стал он с ней долго лежать,

Подскочил, с ним и ты, вопрошая:

«Не зовёшь ли меня танцевать?»

Кот манит, в круг костра заступая.

Он кладёт свои лапы на плечи

Аккуратно, чтоб было легко,

Глаза ведьм, эти яркие свечи

Прожигают тебя и его.

Но недолго, лишь рыкнул он грозно,

Взгляды мигом от вас отвели,

С жаждой, криком и дальней угрозой

Сердце мечется в танце луны.

И горячая бездна накрыла,

И не кот уж решил обнимать,

А красивый и рослый мужчина,

-Здравствуй, буду тебе помогать.

Голос бархат его, а в глазах

Пламя ярче чем твой изумруд,

Он целует, ты на губах

Шёпот слышу: «пора, но не всё».

Уж уносит тебя гиблый вихрь,

Вслед он шепчет: «Лишь жди, я приду»,

И пока не унёс тебя ветр

Отвечаешь, поверив: «жду».

***

Я в постели совсем одна,

Мать ушла, для чего-то надо,

Я и встать бы сама не смогла,

Что-то в детстве меня сломало.

Завтра едем мы с ней в монастырь,

Говорит, там будут лечить,

А меня лишь волнует теперь,

Как же сны, ведь без них мне не жить.

Я ведь каждую ночь во тьме:

То средь демонов, то шабаш вижу-

И впервые друга себе

Обрела, шелест листьев слышу.

Ночь, луна, и я вижу в окне

Силуэт, что со скрипом раму

Отодвинув, скользнул ко мне,

С ним плясали мы вместе в забаву.

Он пришёл и улёгся неспешно,

Согревая мне ноги во мгле,

И мурчит что-то тихо и нежно,

Я же чувствую, как при луне

Жизни снова дыханье забилось

В будто мёртвых уж годы ногах,

Что за множество лет уж забылось,

Но воскресло теперь вдруг в мечтах.

Чую, ноги живее, живее,

Засыпаю под сладкую песнь,

Слышу голос: «Лишь только терпенье

Я тебя излечу без чудес,

Без икон, без молитв, и страданья,

Только силой моей и твоей,

Без чужого ты состраданья

Встанешь скоро, не едь в монастырь».

-Не поеду,- шепчу я, -славно,

Знаю я, мне не надо туда,

Только будешь со мною, ладно?

-Не могу,- говорит он тогда.

-Не горюй, я уйду на рассвете,

Но клянусь, на закате вернусь,

Будешь спать, и во снах чародейских

Вновь и вновь пред тобой появлюсь.

Ты проснёшься, я буду снова

До рассвета, до солнца лечить,

Хоть и трудная будет дорога

Всё смогу я в тебе воскресить.

Спи ты, ведьма, под песню духа,

Что приходит как чёрный кот,

Он тебе от всего порука,

Верь и знай, он тебя вернёт.

Приближая мира конец

Холодный ветер колотит в рёбра,

И разрывается в крике грудь,

Бежать, до зова ещё так долго,

Искать вновь силы в себе вздохнуть.

Стремясь по утлым концам трущобным,

Не видя света, не чуя тьмы,

Поддавшись мыслям своим безумным,

Оставив разум давно вдали.

Спешишь под землю, к телам спускаясь

Живых и мёртвых во мраке крыс,

В смердящий лестниц и комнат хаос,

Всё дальше, дальше, всё вниз и вниз.

Пришла в пещеру, она большая,

Здесь пахнет влагою и костром,

На троне одетая в плащ фигура,

Быть может это крысиный король?

Чу, капюшон на плечи откинут

И вовсе на крысу он не похож,

Лик белый и очи во мгле мерцают

Черно-багровым адским огнём.

-Здравствуй вновь, Кейти, входи дорогая,-

Голос, как бархат, речи, как шёлк,

-Не бойся меня, забыла, родная,

Я же твой близкий, старинный друг.

Он манит рукою ближе идти

И тихо смеётся, сжимая запястье,

-Мне имя Царапола иль Старый Ник,

Но когти не будут чинить несчастья.

-Я, может, поглажу ими тебя,

Но это, поверь, бывает приятно,-

Кейти вздохнула, улыбку сдержав,

-Ты Сатана? ну, пожалуй, и ладно.

Ухмылка довольная, очи, как угли,

-Знала, меня ты к себе призовёшь,

Силой твоей не забрали трущобы,

Силой, что полна кипящая кровь.

Они обнимались, всё вихрем кружило,

Ведьма узрела, что нужно познать,

Она тьмы такой проводник в этом мире,

Которой он призван лишь помогать.

И обнажённая, с визгом, к Луне

Взлетала она, теперь без зазрения,

И на коленях у Сатаны

Творила от страсти неги виденья.

Пьянея от песен, сплетались всю ночь,

И, приближая мира конец,

Сближалась их сила, рождая одно,

Трещал от натуги небесный венец.

Возвращение тьмы

Росла на коленях у Сатаны,

Пила молоко из сосцов волчицы,

Сможешь ли в улиц протяжной мгле

Вновь обрести себя, вновь возродиться.

Девочка, факел в руке держи,

Светоч нездешнего, Чёрного Солнца,

Кошку свою прижимай к груди

И уповай, чтоб во тьму вернуться.

Или вернуть её к людям, назад,

Пусть станет всё так, как и прежде бывало,

Когда не стояли ещё города,

Дневное владычество в будущем спало.

Шумели леса и таили беду,

И хороводы там зачинались,

Тени и пламя сплетались в одно,

Духи глубин от того порождались.

А звёзды кружились, горя в вышине,

И женщины, лоском бессмертья покрыты,

Несли заклинания Чёрной Луне,

Даруя ей жертвы и крови молитвы.

Великие были у нас короли,

И силой творения рук их искрили,

Где теперь всё, в центре полой Земли

Иль за пределы миров улетело?

-но всё вернётся,- клянётся бродяжка,

Её обнимает в ночи Сатана,

Отверзнутся врата вновь нараспашку,

И сотрясётся в испуге земля.

Длинные когти, лунные очи,

Тёмные ласки, что слаще греха,

В смерти порыве и сладострастья

Станет ключом огневая звезда.

Никола Весенний

Никола весенний

Над лесами появись, ясна зорюшка,

Славен, славен на века, свят Николушка,

Принеси нам на поля дождик меленький,

Что лучистый, как роса, да игривенький,

От Волков ты сбереги стады тучные,

И посевы охрани, чтобы кучные.

Мы клянёмся, что добра не забудем,

И молиться во церквах вечно будем.

Солнце из-за леса уж встаёт,

И пастух коров на пастбище ведёт,

И творит он сильный оберег,

Чтоб не волк, не злобный человек

Не нашёл бы стада во лугах

И не смог бы удержать в руках.

Люди все простые в Божьем храме

Величание поют о Николае.

Прославляем мы тебя, Никола,

Наших малых детушек опора,

Тех, что юные и тех, что подросли,

Ты от боли, от беды спаси.

Дружным хором матери молили:

«Ты избавь от горя, от кручины,

И не дай им умереть в грозу,

Заблудившись где-то во лесу,,

Ведь такое тяжелей всего,

Коли нет ребёнка твоего!»

Все о разном молят Николая,

Вместе божья церковь мы святая.

***

Красно солнышко за церковь закатилось,

Мать последняя Николе отмолилась,

А во храме слышатся шаги…

Ведьма юная, чьи помыслы дерзки

В церковь, не крестясь пред тем, вошла,

Не молясь, ко образам пришла,

Махом свечки три перевернула

И зажгла, иконы не целуя.

Начала читать замол Абаре,

Потемнело как-то сразу в храме,

И уж взглядов цепких не боясь,

К алтарю Спиною поклонясь,

Тихо зашептала про себя:

«Бес церковный, я уже твоя,

И хочу преподнести икону,

Всю намолену, не капли не хулёну.

И прошу за это я подмоги,

Не оставь на ведьмовской дороге,

Я же ночью, на пороге храма

Расколю икону Николая».

Кто-то сзади ведьму обнял вдруг,

Зашатались свечи все вокруг,

И веретница глазами засверкала,

Вышла вон и часа ожидала.

Только час полуночный пробил,

Над деревней филин завопил,

А по площади бесовка будто шла,

Дева хрупкая, но как была смела.

Гордо в божий храм она зашла,

Будто день, иль тут она своя,

Тенью на пороге замерла,

Все до мелочи проверила она.

Достаёт икону со святым

И топорик с лезвием простым.

Зашептала ведьма в тёмный храм:

«Здесь ли ты, великий наш Абар,

Выходи, молю, уж нету мочи,

Дай начать, великий княже, отче!»

Кто-то сильно вновь приобнимает

И колдунью вкруг себя вертает,

Но и сзади нету никого,

Шепчет девушка, что чувствует его.

Зажигает быстро пять свечей,

И как будто Ведьмовских очей

Огонёк сияет на земле,

И икона, как бы в шестерне,

Всё улыбкою своей оставить просит,

Но топор веретница заносит,

Разрубает на две половинки,

Не несётся сразу по тропинке.

А в ночи тиха стоит, горда,

Силы ей Абара дал сполна.

Взявши в руки обе половинки,

Сунула в мешок их без заминки,

Побежала к дому, чтоб отрадой,

Под бесовским чутким ей приглядом,

Для родных, для матери бывать,

И веретницею Сильною ей стать.

А во храме утречком, сперва

Николая вновь прославила толпа.

Веретница и священник

Ходила ночами, рубила иконы,

Не для нее создавали законы,

Дочкой была и внучкой умелой,

Хитрою, смелой и самой любимой.

Бабка и мать у нее чернознатки,

Знанья отдали и взятки гладки,

Она ворожила, людей изводила,

Кроме родных лишь его любила.

Она рисовала черные лики,

И окаянной была навеки,

Она не просила на небе рая

И проклинала слово «святая».

Кланялась бесам, плясала с ними,

Чернила храмы, имела силы,

Любою дорожкой, будто волчица,

Гордо пройдет, она – веретница.

Он же был добр, старался не лгать,

Людям последнее мог отдавать,

Церковь считал он местом святым,

Ребенком в семье родился седьмым.

Красавцем он был, каких не видали,

Женой его стать все девицы мечтали,

Хихикали вместе, дружной гурьбою,

Как только он ближней пройдет стороною.

Порою на них он тоже глядел,

В жены достойную выбрать хотел,

Была чтобы мудрой и работящей

И чтоб христианкою настоящей.

Он знал поименно почти весь приход,

Не брезговал нищим подать у ворот,

Саном церковным он не гордился,

Один недостаток, пожалуй, имелся.

Он по-христиански любил прихожан,

Всегда ему времени было не жаль,

Но в детстве его колдунья одна

Мать извела, не подумав сперва.

Он вырос, учился и возмужал,

Матери помнить всегда обещал,

Кто и зачем ее убивал,

Колдующих он никогда не прощал.

***

Ведьма однажды в церковь вошла,

В иконы плевала и свечи не жгла,

Беса Абару просила сказать,

Кого на роль жертвы лучше избрать.

Сестра на полатях больная лежит,

Свет ей помочь ничем не спешит,

В церкви творится черный обряд:

«Абара, скажи, на кого переклад?

Был для тебя бы большой утехой,

Кто служит тебе здесь главной помехой?»

В сердце вонзилась калёна стрела,

Шепот в ушах: «Вот жертва твоя!»

Ведьма увидела в дальнем углу,

Стоит на коленях, склонивши главу,

Тот, кто недавно в церковь зашел,

Батюшка, службу который не вел.

Решил в выходной он в церковь зайти,

Святых попросить помогать на пути,

Чтоб богоматерь по жизни вела,

Чтоб бесов лукавых она изгнала.

Читает уж ведьма темный зачин,

И разболелась грудь без причин,

Он молится жарко и крестится часто,

Но боль так слепа, велика и ужасна.

Скорее из храма домой он пошел,

И, встретив соседку, помощь нашел,

Медом лечить его начала,

На печку ему залезть помогла.

Ведьма, увидев такое дело,

Три раза направо плюнула смело

И в сторону дома скорее пошла,

Сестру уж в себе, на лавке нашла.

***

Три дня пролетело, священник все болен,

глава городской уже недоволен,

Чувствует сердцем – ведьмы заслуга,

Что смерть настигает давнего друга.

Только какой, какой же из них,

Он знает по городу пятеро их.

Одна – через кладбище порчу наводит,

Вторая – во храмах людей с ума сводит,

Третья – умеет зелье варить,

Что умереть, как только испить.

Четвертая – может душу достать,

Зеркало только в руки ей дать,

Пятую – можно и не считать,

Слишком юна, чтоб так колдовать.

Стал он выпытывать, кто что видал,

И наконец, всю правду узнал.

Ведьма была, веретница в соборе,

Где и случилось с батюшкой горе.

Людей он собрал с пары улиц умело,

Священнику в помощь, на благое дело,

И ночью толпой к колдунье пришли,

В дверь постучались, да так и снесли.

Ведьме вцепилась в волосы кошка,

Хозяйка вскочила раньше немножко,

Чем в дом ворвались ее с топорами,

С колами, вилами и цепами.

Увидев озлобленный, дикий взгляд,

Все мужики отступили назад,

И только церковник стоит недвижим,

Как в море скала: горделив и один.

«Что натворила ты, ведьма лихая,

Чертовка, охульница, дикая, злая,

Священника порчей чуть не убила,

Хворью великой почти изгубила.

Но я то нашел, все узнал о тебе,

Лучше б родиться в адовой тьме,

Не в городе б нашем тебе проживать

И порчей людей богомольных терзать.

Я бы за друга тебя дорогого

Забил бы, не слушая даже и слова,

Но не могу, ты одна только знаешь,

Какими словами хворь насылаешь,

И коли захочешь остаться жива,

Верни ты обратно все эти слова,

Батюшку вылечив, вдаль уходи,

И в город не смей никогда приходить».

Ведьма шипит, как дикая рысь,

Плюется, дерется, только держись,

Но слишком уж много было врагов,

Руки и ноги в клетке оков.

Вскрикнула тут на полатях сестра:

«Мало ей лет», — испугалась она,

Ведьму скрутили и вставили кляп,

И унесли, глаза завязав.

В доме священника староста ей:

«Сроку даю я тебе пять ночей,

Коль лучше не станет святому отцу,

Сотню плетей дам тебе по хребту».

Взъярилась злобою ведьма бессильной,

Глянув на старосту, стала красивой,

Волосы ровной волною легли,

Не клочьями стали, как реки они

За плечи и стан ее обвивают,

Глаза в полумраке мрачно мерцают,

И не бродяжка она в рваном платье,

Скользит смерть как будто иль темная матерь.

Кругом стоят во избе мужики,

А ведьма как тень из черной низги,

Глянет она как будто из ада,

Печаль, беда иль лихая награда

Для верных веретников в город пришла,

Кто бы вы думали? Ведьма. Она.

Бес ей помощник шепчет тихонько:

«Хозяюшка, сводишь с ума полегоньку

Всех, кто вокруг, ведь так и должно.

Ведьмица, как мне с тобой повезло!»

«А что мне священника лучше убить?» –

Ведьма спросила, бес ей в ответ.

Помощник сказал, что «Можно, пожалуй,

Будет в аду он бесовской забавой,

Но если по дружбе тебе говорить,

Я б посоветовал, жизнь сохранить.

На старосту всю мы болезнь переложим,

До дня, до шестого ее заворожим,

Чтобы не смела корчить его,

Ну а потом – нас тут не было».

Ведьма скорее к печи подошла,

Забралась и села, как не жива,

Читает заклятья, молитвы поет,

Одно ей покоя никак не дает.

«Что ж это бес его защищает,

Руками моими жизнь сохраняет,

Ни сколько лечит, сколько глядит,

Красив он, пожалуй, на внешний-то вид.

Русые кудри мягко блестят,

Щеки румянцем сильным горят,

И мечется он в глубоком бреду,

Снимать с него надо злую беду».

Читает уж пятый она наговор,

Глаза открывает священник больной,

Голосом слабым: «Спаси от беды,

Дева, красавица, дай мне воды».

Воду дала с костяным порошком,

Больной выпивает единым глотком,

Ведьма зло шепчет: «Хвороба, уйди

И на вражину ты перейди».

Не слышал священник, что шепчет она,

Думал, что молится тихо одна,

Пыльна и скромна, как будто бродяжка,

Но злоба во взгляде, совсем не монашка.

Чем-то она его счаровала,

Хочется верить, что злости тут мало,

И беспокойство одно за него,

Такого во взгляде совсем не было.

Стукнулось в сердце нежное чувство,

С ним не поборешься, нету искусства,

Под тьмы обаянья просто попасть,

В сердце томится юная страсть.

И цвета лазури очи закрылись,

В избе мужики совсем истомились,

Ведьма закончила чары шептать,

Сумела на старосту хворь отогнать.

И вдруг очень хитро она улыбнулась,

К больному как мать она наклонулась,

И сердце заныло в тихой тоске,

Губами прижалась к мягкой щеке.

Староста рявкнул, что стерва она,

Но уж девица ему не видна,

Ищи-свищи ее в ведьмином доме,

Где в комнате дальней она на запоре.

С бесом держала тайный совет,

Чтоб дал ей помощник нужный ответ,

Что делать с тоскою ей непростою,

Новой, ненужной, какой-то чудною.

Тот расфырчался: «С ума ты сведешь,

В церкви колдуешь, как будто поешь,

И на любого смогла б ворожить,

Врага, как прабабка, навеки изжить.

А что за беда? Все в толк не возьмешь,

Влюбилась девица, никак не поймешь?

-Что значит влюбилась,- она закричала,

-Я, да в попа, никогда не бывало.

Бес тут совсем закатился со смеху:

«Хозяйка, умру, не твори мне потеху,

Разве ты книг никаких не читала?

Любовь ведь не спросит, кто пара так пара.

Кого ей захочется, тех и сведет

На путь, на дорожку друг к другу ведет!»

-Но я не хочу, за него не пойду,

С дороги родимой своей не сойду.

-Но сделать отсушку всегда я могу,-

Ведьма вскричала в прыжке на бегу,

-Постой, не губи судьбину свою,

Я долго устраивал долю твою.

Стежки-дорожки ваши сводил,

В храм одновременно вас приводил,

Крепко должна ты его полюбить,

Чтоб и не бросить, и не забыть.

Но вместе вам быть помочь не смогу,

Все сделаешь верно на долгом веку.

-Вот кто виновен в печалях моих,

Любовью связал он вместе двоих.

Кабы мне знать, зачем это нужно,

Могли бы работать с тобою мы дружно.

Но быть по сему, любовь я свою,

Отсухою темной не изведу.

Слишком уж чашу испить интересно,

Влюбленность мне эта совсем неизвестна,

Я выпью до дна все горьки травы,

Познаю и радость, и красные раны.

Хочу, чтобы сердце забилось мое,

Узнать, почему все так жаждут ее.

***

Следующей ночью ведьма опять

К дому священника, хворь изгонять.

Хотя врачевать его и не надо,

Черным все в даль ушло перекладом,

Но хочется видеть скорее его,

Сердце пылает, любить не легко.

Все вздохи она вспоминает в ночи,

Касанья, что были так горячи,

В доме же староста с прежней толпою

Смотрит на ведьму с лютой враждою.

Та же скорее к печи подошла:

«В гости, пресвитор, лишь к Вам я пришла».

Он приподнялся, а взгляд ледяной,

Совсем тут не скажешь, добряк он большой.

Совсем еще слаб, но как будто бы волхв,

Усилием воли гроздья оков

Сейчас же он хочет навеки сорвать,

Свободным, как птица иль зверь убежать.

-Кто ты, я знаю, — он тихо сказал, —

Таких я, поверь, никогда не прощал,

Убита товаркой твоей моя мать,

Мне не к лицу с вами дружбы искать.

Сам на себя я сейчас удивлен,

Как же приятен образ мне твой,

А если присядешь и скажешь чего,

Забыть я готов, пожалуй, про все.

Сгорает в огне мое сердце, поверь,

Что делать с собою, не знаю теперь.

Веретница, погань, любить не умеешь

И тьмою своей, присутствием греешь.

Тут успокоился и попросил

Выйти стоявших рядом людей,

Ей же сказал, чтоб она сообщила,

Чем и зачем на него ворожила.

Девчонка смутилась, но только сперва,

Глаз не опустит такая, пока

Небо с землей не встретится вновь,

И не пойдет между ними любовь.

-Что ж, — говорит, — ничего не творила,

Волжбою своей тебя не губила,

Сам ты влюбился, я не виновна,

Люблю или нет, не скажу я подробно.

-Еще издеваешься!- как закричит.

Ведьмочка, хитро прищурясь, молчит.

-Я б не влюбился в такую, как ты,

Во тьме у которой все скрыты мечты.

Не только во тьме, но ещё и при вас,

Зачем же скрывать сверкание глаз?

-Ты забавляешься, мне не до смеха.

Ведьма вздохнула: «и мне не потеха,

Что так полюблю, никогда я не знала,

Женою Вам верной навеки б я стала,

Ну вижу совсем я тут не нужна

И предлагать не буду себя.

Я из достойного древнего рода,

В чем-то дворянская наша природа,

Вы же не знаю откуда взялись,

Любовью зачем-то моей нареклись.

Слово ему не сказать никакого,

Ей бы изведать чудо другого,

Из тьмы отворот на себя навести,

Чтоб не осталось ни тени, прости.

Чтоб сердце не маялось долгой печалью,

Застыла б далёкой и тёмною хмарью,

Но поздно сегодня уж наводить,

Надо до завтра ей погодить.

***

Зорька шумит церковным трезвоном,

Молится пригород яростным стоном,

Все шепчут, чекисты шныряют вокруг,

Так мало того, им вздумалось вдруг

В церковь ворваться и службу сорвать,

Пресвитора храма в темницу забрать,

Народ недоволен, какой непорядок:

«Ужасных таких не потерпим накладок».

Пусть революции будут в столице,

Вести летают, как малые птицы,

А в городе нам такого не надо,

И под напором исчезнет преграда.

Что батюшку держит в старинной тюрьме,

Стражу отбросим, нас больше вдвойне,

Только не поняли люди одно,

Чекисты имеют каждый ружье.

Так пригрозят, ничего не ответишь,

А если что скажешь, то пулю приветишь,

Тех простаков была ведьма умней,

И понимала всю тяжесть цепей,

Что оплели святого отца,

Послать захотела милого гонца,

Застенчив он был, но пригожий собой,

Хоть парень женатый, но по уши мой.

Первый он был, на кого ворожила,

По-детски его она полюбила.

Потом разлюбила, а чар не сняло,

Долго за парнем ходила молва.

Ходит к веретницам ночью под окна,

Что ему надо? Они ведь не ровня.

Но свадьба с другою скоро случилась,

Привязанность детства немного забылась.

Чары изношены, душат слабее,

Не шепчет он тихо ведьмино имя,

Но коли попросит, всегда он поможет,

Ни в чем отказать подруге не может.

У дома его она уж присела,

Взглядом все острым вокруг осмотрела,

И у сарая его углядела,

По делу прийти, говорит, захотела.

Взглянул, глаза, как агаты, горят,

И воли ее подчиниться велят,

А он и не против, в доме и в жизни

Раб и слуга жене и Отчизне.

Хочет, не хочет, в деле поможет,

В ответ даже взгляда она не предложит.

-Так вот, – прошептала, – ты близок к тюрьме,

И знаю, что входишь вовнутрь вполне.

Тебе я даю во руки суму,

Ты батюшки в дар отнеси во тюрьму,

Пусть благу послужит моё подношение,

Будет лежать там ему извещение.

Ответ на него ты мне передай,

Не позабудь, все точно узнай.

Вдаль зашагал он по длинной дороге,

К тюрьме повели его быстрые ноги.

***

Снова фигура видна на дороге,

Обратно приводят усталые ноги,

Ведьмы глаза, как уголья горят,

-Мне ты ответь,– ему говорят.

Парень промолвил: «Он не согласен.»

Как же лик ведьмы тогда был ужасен,

Скрючились пальцы и вся побледнела,

Как будто бы рысь она зашипела.

-Он идиот, вражина и сволочь,

Буду с ним рядом в чёрную полночь,

В тюрьме ты останься сегодня, как хочешь,

Двери мне ночью ключами откроешь.

Парень в ответ лишь молча кивнул,

В домишко к жене скорей проскользнул,

Плюнула ведьма и к дому пошла,

Там заговорник чёрный нашла.

Да сумерек ждала, потом встрепенулась,

К ликам бесовым она повернулась,

Читает замолы, псалмы пропевает,

Церковные свечи низом сжигает.

И для Абары плюет на Николу,

Чтоб фарту он дал ей вольную волю.

***

Как звезды небесные уж загорелись,

И бесы подлунные все оживились,

Читает на тьму ведьма свой оберег,

Чтоб бес – помощник и имя рек

С братьями, сёстрами путь охранил,

Всех бы врагов со следа своротил.

Из дома пошла как чёрная кошка,

Смотреть бы ей только помягче немножко,

Крадётся как зверь и волосы – ночь,

Врагам уж никто не сможет помочь.

Входит веретница тихо в тюрьму,

Ищет во мраке дверку одну,

Парень к ней вышел, путь указал,

У ведьмы с души пуд тревоги упал.

Священника видит в рваной одежде,

Есть у неё место новой надежде,

-Зачем ты пришла?– он хмуро глядит,

Голову поднял и гордо сидит,

Как будто он князь во тереме древнем,

Не узник тюрьмы в часу предпоследнем.

-Тебя я, поверь, спасти захотела,

Отворожить ещё не успела.

Я слышала, ты со мной не пойдёшь

И умереть на заре предпочтёшь,

Очень ты хочешь этого сильно,

Сердце твое все просит надрывно,

Меня ты убей и душу пусти,

Счастья земного мне не найти,

Знаешь, в ответ, что тебе я скажу:

«В свет я небесный тебя не пущу».

Раз уж люблю, спасти обязуюсь,

Что ты мне скажешь, интересуюсь.

-Я не пойду, ты меня околдуешь,

В омуте тёмном меня зацелуешь,

И к сатане на поклон уведешь,

Кем там я буду, тогда не поймёшь.

-Очень ты нужен ему на поклон,-

Фыркает ведьму и смотрит в упор.

Он слова не скажет, лишь только молчит,

На ведьму с презрением тихим глядит:

«Ты не сумела, я не поддался,

Душой твоей чёрной не замарался».

-Очень ты нужен. И слёзы в глазах,

Бес утешает, оскал на устах.

-Из чести тебя из тюрьмы вывожу,

Навеки уйти потом попрошу.

Если увижу — убью, я клянусь,

Зачем ты явился — не разберусь.

Вдруг грохот, шаги раздались в коридоре,

Она не в лесу, не в широком во поле,

Не денешься тут от врага никуда,

Сердце забилось, явилась беда.

Ее не увидят, глаза отведет,

Знает, священник скоро умрет,

Батюшку ночью решили казнить,

Чтоб важных людей во граде не злить.

Тут двери открылись, она не видна,

Подходят к священнику стражника два,

Рядом тут больше нет никого,

Кладнем убить как было б легко.

Руки вдруг стали её тяжелы

И неподъемны, как валуны,

Шепчет ей бес: «Хозяйка, не злись,

За вашу любовь ты крепко держись.

Спасти вас могу, лишь надо одно,

В верности тьме поклясться должно

Священнику, что перед нами сидит,

И на тебя злобным волком глядит».

Ведьма хотела б громко смеяться,

Но стоило ей чекистов бояться,

Ответила бесу: «Смеешься ты что ль?

Скажи ещё будет навеки со мной».

Бес говорит: «Ты же ведь хочешь,

Всего с потрохами его заполучишь,

Куда же он денется с тьмою в душе,

Мне не поверить ты не спеши».

Во тьме же он жить один не привык,

К тебе прибежит и кинется в миг,

А если уже я сама не хочу,

Он ненависть будит во мне горячу.

Ну ты же спасти обещала его

Средство моё, поверь, ничего,

Потом на погибель, захочешь – бросай,

В удел ему — ненависть, боль да печаль.

Ведьма вздохнула: «Прав ты во всём!»

Священника уж выводили вдвоём.

Ласкою быстрой за ними вдогонку,

Мчится, как ветер, подобно ребёнку.

Не замечает углов на пути,

Стены остались тюрьмы позади.

На двор они задний выводят Отца,

Отдан приказ стрелять до конца.

Ставят тут к стенке и целят ружье,

Вот настоящее место его.

Ведьма все силы свои напрягла,

И наставление беса смогла

В мысли его перед смертью ввести:

«Выбраться чтоб, должен в тьму ты пойти».

Глаза он расширил и «нет» прошептал,

Тут выстрел раздался и двор задрожал,

Клятва сама срывается с губ,

Бесовскою волей множество труб

Прорвалось, и все заливает водой,

Священник не знает, что делать с собой,

Ведьма за руку его ухватила,

Ко входу другому тюрьмы потащила,

Он, как шальной, и света не видит,

В таком состоянии всякий обидит.

Он потрясённый только молчит,

Уж за воротами ведьма кричит:

«Рубаху сними, завяжу я плечо,

Неужто от крови не горячо?»

Живого тепла на руке ты не чуешь,

Иль смертью святого гордо почуешь?

Он встрепенулся, рубашку содрал,

В руки отдал и рядом стоял.

Чувствовал, душу тьма обнимает,

Свет из него уже утекает.

Он душу сгубил, и сердце болит,

Жизнь не нужна, внутри все скорбит,

Ведьма бежит, таща за собой,

Чекисты погонятся скоро толпой.

Кричит от испуга и дикого счастья,

Что уж прошла половина ненастья,

Куда же им деться, пойти бы теперь,

Придумать она это сможет, поверь.

***

К дому с ним вместе она воротилась,

Из дальнего странствия мать возвратилась,

Стоит на крыльце и смотрит она,

Всю правду читает в их душах одна.

На прислонённая дверь покосилась,

К дочке родной навстречу спустилась,

К груди прижимает дитятко свое,

А на уме лишь только одно.

Она на священника грозно глядит,

Что на траве незаметно сидит,

Дочке шепнула: «Того ль ты избрала?»

Видит, в душе глубокая рана.

Словами, как копьями, не заживёт,

В батюшку смотрит и все узнает.

Фыркает тихо: «Ну вы даете,

Органы вмиг на след наведёте,

Послушайте оба разумный совет,

В Сибирь поезжайте на несколько лет».

Батюшка матери тихо в ответ:

«Украла она из души моей свет!»

Ведьма смеется: «Ну ты залил,

Клятву для тьмы, знать, не ты говорил?

Это все значит, дочура моя,

Свернула тебя с дороги попа»,

Тот покраснел, потом побледнел:

«Господь для меня ещё дорог, теперь».

-Верю я, верю, но это недолго,

Ну-ка скажи, во тьме твоя сколько

Душа прибывает уже без креста,

Подсчета, поверь, тут метода проста.

-Пару часов,- отвечает он ей,

Ведьма сказала: «Не без затей…»

Не может внутри все так быстро смениться,

Тьма уж успела в тебе угнездиться.

Дочка окликнула: «Мама, с тобой

Пред домом беседуем, лучше уйдём».

В горницу входят, сидит там сестра,

Хитро блеснула глазами она.

И тихо, но твёрдо она говорит:

«Любишь ты батюшку», — гордо молчит,

Ждёт пока кто-то задаст ей вопрос:

«Зачем же сует сюда лисий нос.

И продолжает, не в силах сдержаться:

«Когда вы хотите во тьме повенчаться?»

От детского слово мать поразилась

И на меньшую сестрицу воззрилась:

«Ты знать о таком ещё не должна».

-Матушка, книжка открыта была…

Вздохнула тут мать: «С тобою потом…

Сейчас молодых дела разберём».

Девчонка захлопала мило в ладоши:

«Можно, ну можно и я с вами тоже!»

Мать брови сурово тут на неё:

«Нет! Окончательно слово моё!»

И удалилась в комнату с ними,

Где сохраняла вместилища силы,

Карты раскинула в миг по столу,

И начала свою ворожбу.

Скоро на батюшку прямо глядит:

«На ведьм не держите обид, – говорит, —

Вам не к лицу на своих обижаться,

С саном духовным придётся прощаться.

У вас ведь в роду одни лишь волхвы

Идут до крещения нашей страны.

А колдунов… – На картах не с честь,

Предкам вы стали – жестокая месть.

Наша товарка мать не губила».

Память его волками завыла.

«С чего вы решили? Она не виновна,

И говоря о деле подробно,

Силы большой она не имела,

Порчу наслать никогда б не сумела».

«Матушку вашу предки убили,

Они и покой, и радость забыли,

Когда осознали, что хочет она,

Чтоб стала церковной ваша семья.

С детства вы с ней молитвы учили,

На праздник любой во храм вы ходили».

Слушает Батюшка, сердце, как рана,

Смотрит теперь он в кривое зерцало:

«Если не верите, вспомните Вы,

как различали среди детворы

Вора, обманщика и подлеца,

Правду могли узнать до конца».

-Хватит!- священник поднял тут крик,

Колдунья застыла тихо на миг,

Склянку она из шкафа схватила

И пригубить его принудила.

Не рассчитав, он много глотнул,

Расслабило зелье, почти он уснул.

-Нельзя тебе спать, ,– все ведьма хлопочет,

В Сибирь до утра отправить их хочет.

-Ты понял меня?- ему в очи глядит,

Взгляд свой тяжелый смягчить не спешит.

Не смей даже думать в церковь идти,

Молитвы читать иль обеты блюсти.

Поклялся топорно, совсем без обряда,

Но тьма приняла, развалилась преграда,

Следующий ночью дочка моя

Поможет обряд довести до конца.

Любит иль нет, я думать не буду,

Внукам обрадуюсь, право, как чуду.

Должны же теперь попасть Вы в Сибирь,

Найти там знакомый мне монастырь,

Веретников там много живёт,

Научат, подскажет, куда вам вперёд.

По нашему лучше пути уходить

И не забудьте меня навестить.

Ты многого в жизни достоин своей,

Верь, говорю без лукавых затей,

Ты сильный и с дочкой моей шебутной,

Сможешь и горы тащить за собой.

За сим оставляю и жду полчаса,

Вы соберитесь в тайгу, во леса,-

Вышла она и дверь заперлась,

Веретница молча его обняла.

-Я, знаешь, уже не сержусь на тебя,

Чую, внутри меняет уж тьма.

Больше не будешь меня унижать,

Без повода крайнего, вдруг обижать?

— Не буду, не буду, скажи мне одно:

О роде моем ты знала давно?

— Не знала о нем я, поверь, ничего,

Я лишь полюбила сердце твое.

Учуяла, видно, где-то внутри

Скрытую суть в душевной глуби.

Тут затрясло и заколотило,

Священника что-то будто скрутило,

Почуяла ведьма , вскипевшая тьма

Злится, что клятва не верно дана.

Без соблюдения должных обрядов,

Без указания веры и взглядов,

Без отреченья от прежних идей,

Топорно дана и совсем без затей.

Тело его прижимает к себе,

Чтоб сердце не так колотилось в груди,

Долго целует в губы она:

«Тьма, отступи, молю я тебя!»

Батюшка будет навеки её,

Тьма не спешила, ведь пламя одно

Мощным потоком текло изнутри,

К чему же мученья чрезмерны нужны.

Рокочет, сплетается, песни поёт,

Слишком уж любит и слишком уж ждет

Ночи другой, переход в колдовство,

Во тьму изначальную, в место свое.

-Ты знаешь, — он в губы ей прошептал, —

Ради кого я свет покидал?

Я знаю, небесная есть любовь,

Моя ж под землёю, дилемма и боль.

Против был разум, частично — душа,

Но слишком, поверь, ты была хороша!

Ни телом одним меня ты пленила,

Запомнились взгляд и душевная сила.

И тут меня что-то во тьму потянуло,

Боролся, как мог, но оно не уснуло,

Моим языком успело сказать,

Всю клятву смогло оно прошептать.

Дверь отворилась, мать ведьмы вошла,

Два сундука на крыльцо отнесла:

«Знала я, вещи не соберете,

У молодых душа вся в полёте!

Решила сама тогда вам помочь,

Теперь уж спешите, карета и в ночь,

В Сибирь поскорее, от ЧК отвезёт,

Бесы вам в помощь и полный вперёд!

Священник молчал, на пороге стоял

И без обиды «прощайте» сказал

Старой колдунье пред тем, как шагнуть

На сетью дорог изрезанный путь.

Ведьма не плакала, мать целовала,

Быть непременно ещё обещала,

Сестрёнка малая за руку трясла,

Просит, чтоб свадьба пышной была.

И чтоб по обряду, все честь по чести,

Платье, как ночь, до пят на невесте,

Священник тут бывший ведьму обнял

И с ней по тропе во тьму зашагал.

Воскрешение дочерей

Мертвенным светом сияют глазницы

Давно отбелённых уже черепов,

Джулия, Ханна, вам час возродиться,

Выйти из смерти тяжёлых оков.

Детские кости годами очищены,

В жизни сплетаются вновь хоровод,

Тропы проторены, силой очерчены,

Выйдете снова из скорби ворот.

Джулия, Ханна, любимые доченьки,

Жертв для вас вихрь полночный принёс,

В склепе нашлись молодые подруженьки,

Полные страхов, мечтаний и грёз.

Что ж, прожить долго не довелось,

Души подарят они вам свои,

Заклятье уж сетью незримой сплелось,

Лишь у одной есть силы к борьбе.

Рвётся и бьётся, как птица в силке,

А Джулия тянет, к себе прижимая,

Дочка, зачем ты сорвала с руки

Браслет у неё, ты его так желала?

Ведь скоро по праву б носила его.

Сейчас же держал в очарованном сне

Он жертву твою,

Не покорную тьме.

Она встрепенулась, сильный толчок,

Джулия с Ханной столкнулись небрежно

И повалились костями у ног,

Вновь мы устроим обряд наш мятежный.

Что неестественно, станет таким,

Что против природы, с нею сольётся,

Цели достигнем против всех сил,

Пусть хоть Земле от того расколоться.

Сколько же прыти в девчонке младой,

Она и подругу свою уже тащит,

О, медальон, Сайман, твой медальон!

Силою злоба во крови вскипает.

Чёрные молнии, пламени жар

И серебристая Вспышка в средине,

Энергий сильнейший раздался удар,

Косточки все заломило во теле.

Пару часов приходили в себя,

Благо, что Сайман опять с медальоном,

Чтобы поклясться потом навсегда

Честью, и тьмою, и тайною кровью.

Совами ночи, ласками мрака,

Хоть и в могиле, подружек найдём,

Искрами пламени, тенями зрака,

Джулия, Ханна, мы жизнь вам вернём.

Наследник семьи Фиар

Паутина царит в руинах,

Тонкой нитью сплетая судьбы,

И в восставших в дыму картинах

Я бессмертные вижу души.

С чёрной славой семейство тут жило,

Облечённое властью и силой,

И проклятием зловещим томимо

Не смиряет свой дух и в могиле.

Я касаюсь камней усадьбы,

И огонь обжигает руки,

Мать, отец и другие предки

Я приемлю наследия муки:

Его горькую, чёрную ярость

И жестокую, дикую страсть,

Мощи, в крови горящей сладость,

Что не даст мне ни где пропасть.

Медальон согревает кожу,

Полон силою Нашей земли,

Никогда уж не выйду на сушу

С вихря древних приданий семьи.

Вижу предков своих далёких,

И в беде, и в смертях, и в тоске,

И проклятье, сгубившее многих,

Крови зов ощущая в себе.

Пролетели ряды видений,

Я под полной стою луной,

Понимая, что есть и было,

Принимаю, что будет со мной.

Я потомок древнего рода

И фамилия нам- Фиар,

Со звучаньем семьи девиза

Вновь вступает сюда кошмар.

Жертва дому

Нежно-белый снежок под тобой,

Что, малышка, ты маму зовёшь?

Дайка руку, пойду я с тобой,

Сказку детскую хочешь и ждёшь?

О прекрасном, бесстрашном принце,

О его прямодушной жене,

О коварной и злой королеве,

О поверженном в прах колдуне.

Но не будет её, не жди,

Ведь поля заметает позёмкой,

Прорываются в грозах дожди,

Что глаза опустила ты робко?

Расскажу я тебе легенду,

Быль иль небыль, решай сама,

Как жила неподвластная миру

Во Тенистой Долине семья.

Расскажу я тебе о проклятье,

Расскажу я тебе про судьбу

И о яростном, диком пожаре,

Истребившем весь род на корню.

Пером ворона — лёгкие строчки,

Птичьей лапкою ткутся слова,

Как убили друг друга сёстры,

И как мать их заклятье ткала.

Оживляла их древним заветом

И любовью своей гробовой,

Против всех восставала запретов,

Воскрешая их тьмою и злом.

В чём же суть у зла,

В чём природа тьмы?

Ты не знаешь, да,

Это знаем мы.

Я- её сестра,

Не по крови, нет,

По тропе огня

И ста тысяч бед.

Кровь текла рекой,

Дочерей поя,

Не дано судьбой

Им прожить года.

Пробил смертный час-

Из огня стена,

Больше вам не жить,

Чёрная семья.

Не губить людей,

Не творить волжбу,

Но не всех детей

Горький рок нашёл.

Сын-наследник был,

Выжил он вдали

И вернулся вновь,

Чуя зов земли.

Кровь его сильна,

Власть же через зло,

Славушка темна,

Рвётся естество.

Детки родились

В тихом городке,

Духи в пляс пошли

В доме, среди мглы.

Что ж ты плачешь так?

Я- не та семья,

Не ночной твой страх,

Девочка моя.

И не стану им,

Ведь убью тебя,

Дом неполон сил,

Кровь ему нужна.

Под лучом Луны

Горло отворю,

В чашу слёз и тьмы

Жизнь твою возьму.

Закопаю в снег

Тело, словно лёд,

Твой закончен бег,

Наш же дом живёт.

Пляска с духами

В луче пылинки кружатся тихо,

Ладони я протяну к окну,

Медвяный сок, проливаясь лихом,

Затронет сердце слезой моё.

Дрожу от страсти, дрожу от неги

В касаньях рук, что всегда легки,

Мурлычу, щуря довольно веки,

Мы в целом доме сейчас одни.

А за спиной моей чёрный вихрь,

Страданья жертв, всех сама убила,

Их лица крутит холодный ветр,

И умножается духов сила.

С детства наставники и друзья,

Сколько я с ними прошла по жизни,

И почему б не сказать мне, да,

На тихую просьбу о новой жертве.

Сердце колотится, в теле пожар,

Урчу, предвкушая крови усладу,

И за окошко бросая взгляд,

Вижу я тень меж деревьев сада.

Зря ты, служанка, в день праздника здесь-

Из дома скользну я, подобно гадюке,

Из шёлка шнурком несложно душить,

Ну что ж, добивайте, милые духи.

Сердце колотится бедненькой быстро,

Но не куда уж не убежать,

-Девушка, страшно тебе? Очень сильно.

Можешь тогда, не стесняясь, кричать.

Тени бессмертные не испугаешь,

Но позабавишь, порадуешь всласть,

Ну а когда ты бороться устанешь,

Будет им час всей тобой пировать.

Плач, когда мёртвые мысли пронзают,

Зри, когда духи откроют свой вид,

С жизнью прощайся, душу уж манят,

В столб мой войти неприкаянных лиц.

Вскоре всё стихло, я у себя,

В спальне любимой сижу за романом,

И ввек ничего не узнает семья,

Вновь духи за плечи меня обнимают.

Любовь моя

Это было в Иерусалиме,

Это было в стенах собора,

О таком мне не пели сферы,

Не шептала о том природа.

Под окном с витражом хрустальным,

Под лучом, рождающим свет,

Ты стоял средь икон величавых,

И твой взгляд был на всё им ответ.

В нём и камни, и ветер, и пламя,

Там дороги, пути да судьба,

Он мой свет и в пучине знамение,

Что от веку храню на века.

Под широким окном собора

Луч сияет в кудрях, как смоль,

Королевский венец, изготовя,

В нём и золото есть, и огонь.

-Ты мой царь, ты мой бог, обернись,

Я молю, посмотри хоть немного,

Если хочешь, потом отстранись,

Всё равно недалёка дорога.

Ты красив, словно дым, как туман

В поволоках рассветных видений,

Ты далёк, как мираж, как обман,

Что исчезнет сейчас, во мгновенье.

Я, нет, нет, не могу на тебя

Просто так посмотреть, не касаясь,

Хоть бы гибель за то судьба,

Поцелую тебя, не стесняясь.

Обняла, и стою, и дрожу,

Крикнет счас, уведут и убьют,

Я, как зверь, его реакции жду,

Только чую, за мной не идут.

Он напрягся стеною сначала,

А потом вдруг погладил едва,

И широкое море до края,

Словно Тэтис, накрыло меня.

Посмотрела в глаза я его,

Поглядели с ним вместе на солнце,

Прилегла голова на плечо,

И любовно уста сольются.

В ритм единый бьются сердца,

Тем рождая песнь бесконечну,

Я клянусь навсегда, до конца

Быть собой, быть с тобой, рядом, вечно.

Не за белым бежала кроликом

Что же плачешь, Алиса, теперь,

Не за белым бежала кроликом,

Что же хочешь узреть во мгле:

Луг чудесный с прекрасным домиком?

Или море в закатной тиши,

Что всю вечность с утёсом сшибается,

Или небо в полночной глуши,

Как Луна, постигая, меняется.

Ни увидишь — не та тропа,

Убежала за чёрной кошкою,

Обрекая всю жизнь себя

Неторёной шагать дорожкою.

Что увидишь? Туманный склон,

В темноте небольшое селеньице.

Что узнаешь? Обман и кровь,

И надежду, что ели теплится.

Ой, не плачь, я молю, не надо,

Что ты хочешь мне доказать,

Что омоешь тут всё слезопадом,

И вернёшься домой опять?

Только знаешь, дорога отрезана-

Слишком часто гневила судьбу,

По мирам беззащитной бегала,

Продолжения прося по утру.

Обняла и прижалась ко мне,

Не люблю я столь долгого плача,

Для чего же на голову мне

Непонятная эта задача?

Успокоилась, в дом пойдём,

Знаешь, мы бы тебя уж съели,

Если б кошка не шла за тобой-

Символ нашей ночной богини.

Вон крадётся она в кустах,

и глаза, как янтарь, сверкают,

Я в чертах твоих вижу страх,

-Съели бы?- всё в тебе замирает.

-Съели б, это тебе в новинку?-

На неё удивлённо гляжу,

Столбняком если скрутит девку,

Я ж до дома не дотащу.

-Что ты плачешь без слёз, дитя,

Хочешь, мудрость скажу красиво,

Коль жива ты, весь мир для тебя,

Умерла, стала ты для мира.

Продолжая, ей говорю:

«Не смотри, что такая юная,

У меня два ребёнка в дому,

И любовь их отцами загублена».

Мы пришли, ты всему удивилась,

Что за домик по крышу в земле,

Почему в нём из глины стены,

И по что не помогут мне

Что-то выстроить больше и лучше?

Я под нос лишь смеялась себе:

«Трудно будешь учиться, очень,

Если выживешь в нашей земле».

Ты вошла, за тобою кошка,

На засов затворяю дверь,

Огляделась ты лишь немножко

И ушла из тряпья на постель.

Я детей покормила тихонько,
Почему же в полночный час

Деву юную с духом ребёнка

Угораздило к нам попасть?

Я на спящую тихо повешу

Сильный оберег от врагов.

-Для чего?- по утру услышу,

Пусть пока ищет путь домой.

Обниму в предрассветном тумане,

Согревая нас с ней теплом,

Ты, Алиса, чудная, право,

Ну да как-то теперь проживём.

Пусть твоя жизнь начнётся с рассветом

В мире странном, где нет доброты,

Для меня она будет открытьем,

Для тебя же печалью, увы.

Ведьма и её девочка

Ну зачем ты меня боишься?

Я спасла ведь тебя от чумы.

Или сердцем христианским томишься,

Видя рядом прислужницу тьмы?

Ты горда, не поддашься на деньги,

Жизнь во замке и вечную власть,

Не помогут слова, что навеки

Ты в трущобах можешь пропасть.

Только правдою, горькой травою,

Я смогу в твоё сердце попасть,

Ничего от тебя я не скрою

Про, как тернии, дикую страсть.

Как она вальпургиевой ночью

Уведёт в карнавале плясать,

Там безумно дьявол хохочет,

За которого нам погибать.

Но тогда, будто искры, мы пляшем,

Заходя, как в озёра, в огонь,

И в экстазе мы силу покажем,

Чтоб она прибывала к нам вновь.

Любы ль песни мои огневые,

Или лучше тебе рассказать,

Как во дни, что зовут штормовые,

Я люблю на метле полетать?

Когда власы, как крылья, по ветру,

А душа, будто крик в вышине,

-Я боюсь,- всхлипнешь ты, и услышав,

На себя я ругнусь в темноте.

Не волнуйся, ну хочешь, утешу,

Только как, ты молю, подскажи

Просто так или песней, услышу,

Только очень прошу, не молчи.

Ты отправь моё тёмное сердце

По дорогам несмелой души,

Дам взамен, обещаю, согреться

У огня, что любить поспешит.

А ещё научу в полнолуние

Находить золотую росу,

Ты узнаешь, в каком беззаконие

И Геката проронит слезу.

Нам ночь-матерь подарит пряжу,

Я сплету тебе платье из грёз

И узором из рун разукрашу,

И вплету туда нитку волос.

Я не так говорю? Подскажи мне,

Что ещё я могу тебе дать,

Может, кельтов леса вековые,

Где могла б я тебя целовать…

-ничего от тебя мне не надо,

Ты, не спорю, от смерти спасла,

Но темна между нами преграда,

У тебя ведь в родне Сатана.

Ты верни меня лучше в трущобы:

К маме, папе и в дом без крыльца-

Не сниму с твоей тайны покровы,

Пусть они берегут до конца.

-Ну зачем тебе мать-проститутка,

Пьяный отчим, хибара из дыр,

Что за мерзкая, злобная шутка!-

Ветер смертный меня подхватил.

-Вдруг обидят? Они же не я.

-Будет плохо, уйду далеко,

Мне они, понимаешь, семья,

И их будет забыть нелегко.

-Не смотри, что я злюсь, уходи,

Не забудь только, что я сказала,

Коли дух твой захочет, приди,

Свои чувства назад не забрала.

Ты ушла и тоска

Мне осталась с печалью в наследство,

Вою я, широка,

Середь сердца мне пропасть разверста.

Руки в кровь, заживут,

Ну а душу лишь время излечит,

Струи-плети пусть бьют,

Ведь стихия меня не увечит.

Только чую за дверью плач,

Глядь, лежит там изломанной куклой,

-Принесите скорее мой плащ!

Расскажи, кто нашёлся столь глупый,

Чтоб тебя так Избить и сломать,

Вряд ли , знаю, будешь довольна,

Но должна я часть силы отдать,

Чтобы плоть зажила, хоть невольно .

-Стану ведьмой,- хрипит, приподнявшись,

— значит так тому и бывать,

Уж не буду теперь, растерявшись,

Я обратной дороги искать.

-кто же сделал с тобою такое?

-Это отчим и «милая мать»,

Мне теперь невозможно и дурно

И глаза с их очами скрещать.

Вы одна ко мне были добры,

Я с трудом сюда доползла,

Не нужны мне больше они,

Ну а я вам, скажите, нужна?

-А ты думаешь как-то иначе?

Ты молчи, ну конечно же, да,

А теперь пожелай мне удачи,

Выпей кровь и скорей засыпай.

Поднимусь я во мраке ночи,

Страшной клятве из сердца быть,

Загорятся, как пламень, очи,

Тем ничтожным теперь не жить.

Тёмное море

Рокочет сумрачно тёмное море,

И стаи мёртвых, летящих птиц,

Незримы скалы, завидна доля,

Так поборись же за свой венец.

Дыханье вод вековечной гнилью,

Чайку поймай и прижми к груди,

Почувствуй верно посмертье силу

И трепет крыльев её возьми.

Чёрная кровь омывает серой,

Не ужасайся, её беря,

Птица хохочет, кричит гиеной,

Держи, до хруста в руках зажав.

Отбрось её, умываясь кровью,

Плетя заклятья из страшных снов,

Раскрыв могилы чужою болью

И цепью крови своей оков.

И выйдут предки: их кости, тени-

Дай им коснуться себя рукой,

Разве не этого ты хотела,

Не обретёшь уж вовек покой.

Ты не умрёшь, от луны родившись,

Живя, меняя в веках тела,

В подземном море преобразившись,

Чрез крови память себя найдя.

Осенняя свобода

В предрассветной хмари,

Между домов и крыш,

Знаю, в дождей нектаре

Сласти не разглядишь.

Я опадаю пеплом

На окоёмы стен,

Я прикоснусь всем телом,

Ты не дрожи, я тень.

Я отойду неслышно

В ярость чужого дня,

О, Люцифер рассветный,

Вечно люблю тебя.

И прижимаюсь сердцем

К хладным осколкам мечт

Ты приоткрыл мне дверцу

В мир без случайных встреч.

Я не пойду в неволю,

Я не вернусь назад,

В руки мне дал свободу

Огненный листопад.

Высверк- лишь только вспышка,

Я на заре одна,

Но, знаешь, не одинока

В омуте октября.

Дева и волк

Посвящается моей маме.

Пробуждаешься в дымке рассветной,

И приходит к тебе тёмный дух,

Через грань проводя к неприметной

И незримой границе дорог.

Прорывается ткань мироздания,

Пред тобою туманный лес,

Полный сутью древнейших преданий,

Неподвластный законам небес.

Бел туман, как хрустальная дымка,

Чёрный волк охраняет твой путь,

Оживляя стремление ребёнка,

Обретаешь души своей суть.

Вспоминаешь себя юной девой,

Отнимающей души людей

И скользящей над скальным обрывом

С стаей милой подружек-сирен.

Крылья птичьи и головы женщин

Можешь только с тоской вспоминать…

Волк играет, сегодня не сдержан,

Хочет пару свою покатать.

Забывая о прави и яви,

В нави юная с волком вольна,

Призрак серый на чёрной шкуре,

Умастилась она, не дыша.

Мчится дева на чёрном волке,

Чрез рассвет, в вековечную ночь,

Разрывая свой мир на осколки,

Всё, что знала, отправив прочь.

Обретя вместо знаний Веру,

Приближаясь прыжком к Луне,

Прижимаясь теснее к зверю,

Застывает на миг един.

-Средь безвременной тишины

Слушай музыку древних сфер,

От космической пустоты

Ты узнаешь, кто есть, кем был.

Но не примет такого дева,

Открывает она глаза…

Дом, детишки и мужа тело-

Вот та жизнь, что она избрала.

Помолясь на свою икону,

Забывает рассветный мрак,

Волк рычит за спиною снова,

Но она не услышит, как.

Пролетают, как ветры, годы,

Ей уж сорок, пусть лопнет нить,

Демон вихрем ворвётся скорым,

чтобы занавесь ей пронзить.

Зачем вы лезете везде

Зачем вы лезете везде,

Туда хотите, где не ждут,

Останьтесь в свете, не во тьме,

Иль омуты мои зовут?

Уж коли манят – подождите,

Я мрак чуть-чуть приотворю,

И слабосильных отведите,

Свои я песни призову.

Пускай закружат, одурманят,

Я тихо рассмеюсь в душе,

Знай, девы ночью сочиняют

Не по тургеневским клише.

А коли дева непростая

И ходит тенью средь дубрав,

И диадема золотая

Сияет ярко в волосах.

Тогда совсем уж ты пропал

И не воротишься отныне,

Ну а чего ты ожидал,

Не надо лезть к такой Мальвине.

А коли мой по духу ты,

Ложатся ровно наши мысли,

Я подарю тебе цветы,

Что созданы в моей отчизне.

Я их творила на заре,

Свояла вместе тьму и свет,

Я посвящу их часть тебе,

Как оберег от многих бед.

Себе оставлю я Жар-птицу,

Пусть греет теплым огоньком,

И ты дареную крыницу

Не осушай одним глотком.

Прошу, крыница пусть живет

И холодит твои уста,

Девица рядышком пройдет,

Что в черноте своей чиста.

И снова в даль она поманит,

В глубокий омут позовет,

Огня души тебе подарит

И за собою уведет.

И будет долго так томить,

Держать за руки, улыбаться,

И за пределы выходить,

Туда, где можно не прощаться.

Огненный факир

Всю деревню пламя залило,

Люди побежали кто куда,

От окраин к центру потекло,

В круг защитный юношу беря.

Он стоял, не плоть от плоти мира,

В душу, часть прияв, свою, огня,

Суть чужда вам тайная факира,

И убить хотите для себя.

Защищая шкуры от пожара,

Демоном клеймили вы его,

Но огонь- семья ему и стая,

И не бросит сына своего.

Он пришёл в чуть-розовом рассвете,,

Солнце меж акаций поднялось,

Дочь вождя, красивее газели,

Увидала, всё оборвалось…

Приняли его, шипя сквозь зубы,

Дочь вождя не ела, не спала,

Все решили, что колдун угрюмый

Шерстью леопарда привязал,

Разжигая в сердце девы страсть,

И любовь, и пламенную нежность,

Чтоб в тоске навеки ей пропасть,

Забывая мира безмятежность.

Колдуном он злобным, вправду, не был

И любить себя не заставлял,

Глубока душа другою силой,

ярый огнь за Тень свою считал.

Пламя частью лучшей называя,

С ним плясал он, радостно кружась,

Дар отца, его не оставляя,

Мог узор любой принять тотчас.

Искры жгучие плясали на руках,

Змеи яркие за ноги обвивали,

Но вселял в людей он жуткий страх,

Мать и родичи далече прогоняли.

Он таиться стал, скрывать себя,

Пламя лишь ночами отпуская,

Но, узрев однажды, дочь вождя

Вечность быть с ним вместе пожелала.

Говорила: «Сердце подарю!-

чинно приклонив пред ним колени,

-Сын огня, как он тебя люблю!»-

Душу посулив свою навеки.

Гневным был отец, узнав об том,

Повелел казнить он чужестранца,,

Не страшась проклятия богов,

Приказал убить, не разбираясь.

А факир молчал и лишь смотрел,

Как в деревне всё дотла сгорало,

Кругом пламени он взвиться повелел,

Чтоб их с девою от смерти защищало.

Дочь не выдержала, глядя на отца,

Как он умер в яростных мученьях,

Кинулась на стену из огня

И сгорела вмиг до Горки пепла.

Выжил из деревни кое кто,

А факир пошёл один по свету,

Огнь в очах неугасим его,

Предвещая смерть или победу.

Век тьмы

Песнь кали юги- у сердца кинжал,

Ревности муки, Предательства жар,

Горячая злоба и долгий укор,

Слёзы пылающим сыплют дождём.

Тьма кали юги- ветер в лицо,

Кровь на руках и сердце поёт,

Вокруг никого, мерцают глаза,

И не коснётся земли уж слеза.

Пляс кали юги- вечности бег,

Его не осилит простой человек.

Её всей душою нужно принять,

Зная, что может она тебе дать.

Счастья не будет, а беды вполне,

Изведаешь горя по дикой судьбе,

Силу её чрез себя отомкнёшь,

Ты всё потеряешь, а что обретёшь?

А что обретёшь, не ходи к мудрецам,

Век тьмы ты познаешь только лишь сам.

Госпожа

Воды озера искрятся,

Словно пламя, в час ночной,

Духи кавалькадой мчатся

Из глубин, из тьмы домой.

И летят они с хвалою

К тем чертогам, где живет

Та хозяйка, что порою

Судьбы мировые ткет.

Ткет из лунной пряжи счастье,

А из тьмы ночной – печаль,

Иногда спрядет ненастье,

Ну, а иногда – обвал.

Духи пляшут и смеются,

Чтоб потешить госпожу,

И она в их круг ворвется:

«Я уж с вами попляшу!»

Пляшет, пляшет, а глазами

Смотрит в ледяную даль,

Вроде бы танцует с нами,

А в глазах ее печаль.

Вот уже к рассвету время,

Вновь на землю, вновь к воде,

Не ушло проклятья бремя,

Надо нам опять уйти.

Мы навеки с госпожою

Не останемся пока,

Подождем, и будем с нею,

Лишь когда пройдут века.

Молитва Нахеме

Ветра коснись из-за грани миров,

Холод пронзив своею рукой,

Скидывай с тела цепи оков,

Встречай первозданную тьмы красоту.

Пламени сладость, острый оскал,

Беглого радость, мирным печаль,

Броди в паутине хитрых зеркал,

Образ её в их стёклах играл.

Смотри сквозь стекло, на далёкую ночь,

Нахема, жена Асмодея, в полночь

Покинет мир плоти, станет собой

И возгорится от крови звездой.

Шакалы и совы в свите её,

Руки погладив, утянут в ничто,

Дева на вихре летит из песка,

Горе за нею, страсть и тоска.

Коли не любит милый тебя,

К Нахеме беги , как к подруге бы шла,

Пустыне себя среди мрака открой,

Крови и роз подари с чернотой.

Жги на костре, проси о любви,

Милый вернётся, лишь минут три дни,

Он расцелует стопы твои,

Нахеме тогда вашу страсть посвяти.

Волосы пышут адским огнём,

Черти в глазах всё увидят кругом,

Смех- песнопенья колдуний в ночи,

Объятья — угли, что всем горячи.

Славлю, я славлю, Нахема, тебя,

Даришь ты тёмным из ада огня,

Страсти, охоты и силы своей,

Пахнешь ты кровью и дымом костей,

Плавишь песок, превращая в стекло,

Ночью с тобой и в пещере светло,

Светлых ты манишь, даруя покой

И как бы спасенье от многих грехов.

Ты их обнимаешь , и в душу семян

Всыплешь с лукавством , и всход ожидай,

Смиренье, терпенье сгорят пусть дотла,

Всё их просветленье – лишь бархат и тьма.

Дитя для леса

В прозрачном мареве берёз,

На ветках, черными тенями

Сороки, в пелене из слез,

За мною, молча наблюдали.

-Где ты, любимый, дорогой,-

Зову негромко в зимней чаще,

Ты рысью сделался, родной,

Душа в печали, словно в саже.

Не вижу счастья я навек,

Ты был, поверь, моим уделом,

Но ты теперь не человек,

Ты стал навечно диким зверем.

Бродячей тенью средь чащоб

Ты ходишь тихо под Луною,

И не изведаешь оков…

А что ж со мною?

Простые люди вслед плюют:

«Невеста зверя, дочь для беса».

Я думаю, они не лгут,

Теперь я лишь дитя для леса.

Как лён, истрепана коса,

И шуба на груди издрана,

В глазах прозрачная слеза,

А на руке, в повязке рана.

О милый, приходи, убей!

Всё лучше, чем такая слава,

Великий князь среди зверей,

Взгляни сегодня, кем я стала.

Вдруг низковатый, грозный рык,

Как клич, услышала я сверху

И издала последний крик,

Упала наземь, в тьму отвеку.

Очнулась, белый снег блестел

На месте, где я умирала,

Любимый статуей сидел,

И шкура рыси согревала.

Он сделал Дикой, злобной, хищной,

Но я его не обвиняю,

И быть свободной, безграничной

Себя при нём благословляю.

С лихою рыжею девчонкой

Подманю к себе поближе

Лихую, рыжую девчонку,

Блудодейка и нахалка,

Может быть мне с нею плохо.

Не взирая на всё это,

Я беру её за руку,

Разбиваем вместе стёкла,

Улетая от осколков.

Ветер бьёт в лицо и плечи,

Нынче в небе неспокойно,

Наши очи- угли в печи,

Полыхают в блеске лунном.

Волосы в её отсветах,

Точно медь и ствол эбена,

Что лежали на галерах,

Волю чью-то унося.

Вот и мы имеем волю-

Частью у других крадём,

Где-то душ своих свободу,

В чём-то духа родный дом.

Мы теперь летим, как птицы,

Ночь приветствуя царевну,

Сердце средь груди томится,

Нас зовя на бал к Мессиру.

Полнолунье, ночь Вальпурги-

Сила хочет заплясать,

Я и рыжая девчонка,

С кем на бал ещё слетать?

Там то в танце беспрерывном

Можно душу потерять,

Или путь найти заветный,

Иль покой кому отдать

За любовь, что в четверть века

По долинам и холмам

Лишь на горе человека

Уведёт к болот огням.

А я ж, опять за руку взяв

Лихую, рыжую девчонку,

Кружусь средь свеч, зеркал и пар,

И не прошу судьбу иную.

Я в душном городе томлюсь,

Свобод в деревне слишком много,

А рядом с ней, когда стою,

Сок жизни пью, хотя б недолго.

Она смеётся, зубы скаля,

И пальцы тонкие, под локоть

Меня бессовестно хватая,

Влекут с балкона, в сада пропасть.

Мы, до фонтана доходя,

По пояс окунясь в него,

И мириады брызг ловя,

Смеялись, от чего, не зная.

Заслышав музыку из зала,

Кружились средь лучей луны,

Красу власами их ловили

И пели хвалы Сатане.

Затем, пропев ему хвалы,

Сплетясь, мы крик свой возносили

Предвестьем силы вечной тьмы

К сводам небес и волн пучине.

Кошачьим когтем лишь заря

Полоску неба расчертила,

Девчонка обняла меня

И целовала без предела,

Как это лишь она умела,

И пахло, знаю, от неё

Корицей мёдом и, наверно,

Чуть, кровью умерших врагов.

Она смеялась и шутила,

Как уходить, не знаю я,

-Тебя бы ввек не отпустила,

Но мне остаться не судьба.

Тут закружил водоворот,

И вышла женщина из дыма,

И закричала: «Вновь уйдёт,

Куда, дьявольская сила!

Куда идёшь, о, дочь при жизни,

Лишь мне подвластная сейчас,

Услышь же вновь в своём посмертье

Святой Вальпурги громкий глас!

Ты помнишь ли, Вальпурги ночь

В твою честь названа была,

Ты бесов, демонов ты дочь,

А мне по крови лишь родня!

Но было свыше два завета:

Мне власть в посмертье иметь

Над чёрною душой твоею,

Пока не сможешь полюбить,

В Вальпурги ночь ты выходить

Лишь сможешь с ада на поверхность,

Сердца других в осколки бить,

Чья не нужна не страсть, не нежность!

И, наконец, ты ту нашла,

Кого без боли ты не бросишь,

Душе покой моей дала,

Всю власть одна отныне носишь».

Исчезнув в дымке светло-серой,

Средь утра призрачных теней,

Меня Вальпурга дланью бледной

Схватила, в вихрь обратив.

Померкло всё: и дом, и сад-

Явилась комната моя,

Мы сели вместе на кровать,

Шептались тихо до полдня.

Теперь я знаю, ночь дала

Того, кого дороже нет,

Вальпурги дочку обняла,

Пылаю с ней на волнах лет.

Посвящение на Мабон

Зверем серым бежать по лесу,

Искры лунные шерстью ловя,

В миг единый скакнуть чрез завесу,

От рассудка, сомнений и дня.

Про неё забывая до света,

Ухожу, говорить, в леса.

В чаще братья мои сокрыты,

С бело-снежным ждёт мехом сестра.

На поляне садимся в круг,

Песнь звучит к Урожая Луне,

И пусть слов, в ней не сказанных, звук

Сердце к сердцу нас свяжет в пути.

Стая или единый зверь,

Ведь дыханье на всех одно,

Среди леса увидя дверь,

Мы по двое войдём в неё.

Мы открыли дорогу к тайне,

В иномирье путь наш пролёг,

И любой из единой стаи

Не совсем человек, и не волк.

Мы пройдём посвящения путями

С жрицей древней в злотом венце,

И познаем, кто есть мы сами

С человеком, как ворон в душе.

В этом мире сомнений нет

И дышать можно в полную грудь,

Не звезды в небесах не горит,

Лишь костёр нам укажет путь.

Языки его блещут зарницей,

И сгорает нить бытия,

И душа чрез него возродится,

Своё тело в яви найдя.

Лес, поляна, полна Луна,

Круг единый в осенней силе-

У углей догоревших костра,

мы клянёмся хранить до Могилы.

Мы клянёмся хранить завет,

Вам его и под пыткой не выдать,

В ночь Мабона границы нет

Тайнам леса, что можно изведать.

За вратами бездны

Адский жар очи сморит чужому,

Лишь родному открыв врата,

Духи плотной ,немолчной толпою

Среди мрака тебя окружат.

Ты имей золотое сердце

И стальную, как недра, волю,

Чтоб вратам пред тобою раскрыться,

Перед призванным адской юдолью.

Не в пустыню печали и скорби,

В наслаждение достоин войти

Тот, кто выдержит огнь преисподней

И все страхи на долгом пути.

Подступай к трону вечной славы,

Златокудрый там Люцифер

Обнимает из тьмы крылами

Матерь тёмных подземных сфер.

Обнимает, целует страстно,

А она ему режет грудь,

Когти Лилит в крови прекрасны,

Сладострастье- навеки суть.

Распаляются от огня,

И в соитии прекрасно-диком

Нарождается духов тьма,

Пред моим пролетая ликом.

Поманила Лилит к себе,

Возлежа на руках супруга,

Голос мёдом течёт во мне:

«Дочка Халил- тебе подруга».

Южный ветер слетел с пустынь,

Вихрем стал посредине бездны,

Ангел это, нет, бес творил

Очи карие, белые перси.

Чёрен меч за её спиной,

И горят, будто в крови, губы,

Голос острый: «Меня не тронь,

Хоть мягки мои тонкие руки».

-Не суккуб я, а демон войны,

Вся в отца я пошла, в Ашмадая,-

И дитя огня пустоты

В хороводе меня заплясало.

Не в любви, а в боях твоя суть,

Коль заслужишь, буду с тобою,

С ней мы вместе зачали путь,

Где ворота открыты в иное.

Посвящение

Вижу я могильный крест

Под ночными небесами,

Поглядев на все окрест,

Сверху, карими глазами.

Я лечу во мгле ночной,

Чтобы стать мне ведьмою,

Закружившись в дымке лунной,

Чтоб прибыть к ним первою.

Волосы мои, как шелк,

Нежно гладят по спине

Мягкие , как мой платок,

Завернуся в вас во мгле.

Ведь лечу я обнаженной,

Лунный свет на мне горит,

Не хочу быть освещенной,

Тьма волос меня хранит.

Но есть лучшая защита,

Чем фата кудрей своих,

Чаша хоть и не испита,

Духов кликну я родных.

И появятся от крови

Духи рода вдруг в ночи,

Смогут крепче круга соли

Охранить меня в тиши.

Всю укроют до конца,

Вплоть меня до посвящения

Не покажут и лица,

Не уйду пока в забвенье.

Вот уже и та поляна,

А на ней костер искрит,

Все, теперь уж не забава,

Сонм теней вокруг стоит.

Тут же духов отослала

И сейчас к костру пришла,

Чашу горьку выпивала,

Что сама из рук взяла.

К сердцу хлынула та горечь

И узлом скрутила жилы

Ведьмой стану в темну полночь,

Через боль достану силы.

Кровь моя бежит по венам,

Будто злато из печи,

Тело счас открыто силам,

А вокруг : «кричи, кричи».

И кричу я неустанно,

Чтобы боль была чуть тише,

Рву барьеры все отчайно,

Будь ты, сила, ближе, ближе,

И ломаются все стены,

Боль уже слабее стала,

Чувствую теперь я силы,

О которых и не знала.

Я с травы встаю тихонько,

Те, кто рядом, помогают,

Смотрят на меня, легонько

Руку жмут и поздравляют,

Что на веки стала ведьмой,

Буду с ними я теперь,

Выбрав стать до смерти верной

Истинной судьбе, поверь.

Ключ от бездны

Ключ от бездны

Тонкая, девичья рука

Собирает кости по оврагам,

И походка девицы легка,

Не шелохнет ветки в буераках.

Хладны пальцы белые внутри,

Льдинкою в груди чуть слышно сердце,

И в глазах бездонной глубины

Никому и никогда уж не согреться.

Шорох стоп так безобразно громок

По предзимнему увядшему листу,

Волчий слух бывает очень тонок,

Но девчонка не боится в том лесу…

Ни зверей, ни змей, ни человека

Не боится на своей земле.

Мертвую уж боле полувека

Кто же тронет, глядя как во тьме,

По ножу, по грани пробегает,

В серебристых сумерках утра,

Между жизнью и посмертьем грань пронзает

Светлая её, как лён, коса.

Вьюг и скорбей зимних проявлением,

Отнимая у живых тепла,

Ты, рождённая под тьмы соизволеньем,

Чьей же силой до сих пор жива?

Гиблой силой топей в их нутре,

Смертию пропавших там детей,

Ведьминым изводом на крови,

Убивавшим множество людей.

И нечистым над водой коловоротом,

Что под ветром распевая и стеня,

Духи пляшут ночью над болотом,

А под ними в мороке толпа

Кривдою пронзённым крестным ходом,

Прославляя песнею Луну,

Вся пленённая тем мрачным хороводом,

И руками ведьмы во бору,

Что на новом месяце видала,

Как девчонка вышла на тропу,

Что не жизнь, не смерть не охраняла,

Сердце стукнуло, как дочь её приму.

Ведьма, дикая и чёрная душа,

Во лесу жила, любви не зная,

Лишь одна печаль у ней была,

Дочку по ошибке потеряла.

Научить хотела тайнам тьмы,

Показать как хвори насылают,

Тайн не знала девичьей души.

Дочь, узрев, как милого пытают

Белобрысого парнишку без вины

Бесы, матерью закликанные ночью,

Со слезами на плечи свои

И на грудь венцом снимала порчу.

Чем так жить, уж лучше умереть.

Матери не слова не сказала,

На лесной тропинке встретив смерть,

В чаще дальней дикого их края.

Мать нашла, ведь сердце рысье чует,

Что рысёнка средь живых уж нет,

Сколько воя, слез, и как лютует

Тот, кто много может сделать бед.

И хотела б горестей заделать,

Но кому, ведь порча то её,

Бьет без промаха, и ада не избегнуть,

Коль попал под смертное клеймо.

Выла громко и стенала страшно,

Боль души ей залила покой,

Плакала, кляня всё ежечасно,

Но покрылось всё ковыльем и быльём.

***

А теперь в печальном лунном свете,

В хмари топких, гибельных болот,

Будто бы пригрезев о беседе,

Дочь её с победой предстаёт.

И, быть может, скажет: «я воскресла,

Мама, видишь, помогло добро,

Разве может тьма, хоть и возмездно,

Душу с телом соединить в одно,

Коли смерть навеки разлучила?

Это свет лишь только мне помог,

Не из Ада даденая сила,

А всеблагий, милостливый Бог».

Но уж чуяла она, что так не будет,

Радостно на сердце оттого,

Пусть дитя не хвалит и не судит,

Чтобы пепел в душу немело.

Веселилась потому она,

Что пылает пекельная сила,

Вихрями пред ней разъярена,

Жизнью девицу наградила.

Жизнь до смерти юная, простая,

Да теперь должна не хуже быть,

«Господине,- ведьма прошептала,

-княже ада, как Благодарить?

Ты опору, смысл мне подарил

Жизни долгой в доме одиноком,

Дочку, хоть чужую, возвратил

С телом хрупким, тьмою и пороком».

Это видно в омутах-глазах,

Что-то шепчет песней мягкий голос,

Это слышно в бережных шагах,

Не колеблющих трясину и на волос.

«Господин и бездны повелитель,

Цели ваши ведать не дано,

Ведь они, как море, тьмы властитель,

Дочке дам всё то, что суждено».

Ведьма молвила, и всё затрепетало,

Вдруг раздался гул из-под земли,

Руки вскинула и в небо зашептала,

В ночь молитву, к яростной Луне.

-Ты хозяйка тайных проявлений,

Устроительница троп, торимых тьмой,

Подарительница призрачных видений,

Я прошу о том лишь, будь со мной.

-Дочку воспитать мне помоги,

Что пришла из-за границы мглы,

От ошибок ты убереги,-

Так просила ведьма у Луны.

И нутром, пылая и крича,

Горькую от слёз людских трясину,

Благодарну речь свою ведя,

Из запястья кровию крапила.

Ярких звёзд горящих мириады

Там, в комках зелено-бурой жижи,

И, не видя пред собой преграды,

Духи к ведьме всё подходят ближе.

И возьмут, закружат в хоровод,

И целуют, и её ласкают,

И девчонку радостно вперёд,

В руки к ней, в объятья отпускают.

Ведьма чуть заметно улыбнулась

И дочурку за руку взяла,

Испугалась, просто ужаснулась,

Как хладна сначала та была.

А потом всё, вроде, попривыклась:

И рука, как лёд, и мрак в глазах,

Ведьма в дом свой в чаще воротилась,

Где она лишь не впадает в страх.

Дверь девчонке первой отворила,

Та вошла: «красиво»,- говорит.

Не пугают кости, травы, перья,

Пламя ада в печи не страшит.

Села у печи она, прижавшись,

Всё вокруг в мгновенье оглядела,

Что-то шепчет, будто растерявшись,

Ведьма тихо с ней заговорила:

«Ты не голодна ль, дитя ночей,

К нам пришед из призрачного края?

Расскажи, что дать должна тебе,

Научи, Ведь я всего не знаю».

Дочка к ней, как язычок огня,

Подобралась, руку обхватила,

И к губам запястье поднеся,

До крови для жизни прокусила.

Ведьма знала и почти ждала,

Оттого совсем не испугалась,

Лишь рукой по власам провела,

Дочку приласкать свою пытаясь.

Чтоб та помнила, кто помогает ей,

Не желая зла на этом свете,

Не убила в жажде чтоб своей,

Но напрасны были мысли эти.

Ей девчонка ранки зализала,

Не осталось даже и следа,

Рядом с матерью прилёгши, обнимала,

Словно шёлк, слова она ткала.

-Соней,- говорит, — меня зовут,

От любви была я казнена,

Вижу Тень, должна её вернуть,

Но длинна до этого судьба.

На коленях ведьмы умастилась

И уснула на её руках,

Тёмная, шепча, к ней наклонилась:

«Я Евстинья, что приносит страх».

Отнесла на печь дитя болот

И велела пламени не жечь

Тело хладное и хрупкое её,

И решила Соню оберечь,

И обрадовать свою родную душу,

-Принесу,-шепнула, — я дитя,

Что недавно матери утробу

Лишь покинуло, страданьем исходя.

В детском теле много тёплой жизни,

Я найду младенца для тебя,

И вернусь, ликуя, на рассвете,

Жизнь его в руках своих неся.

Чтобы жить тебе на этом свете,

Кто-то силы должен подарить,

Пусть чужие это будут дети,

Прилечу в деревню, словно смерть.

Ведьма всё измыслила себе,

Шкуру рысью сверху надевая,

Помогавшую в безмолвной тишине,

Сущность зверя, духом принимая,

Быть родной и все тропинки знать,

Жертву слышать, тихо поджидая,

Душу дикую на волю отпускать,

По лесам ночами с ней гуляя.

Перстень засверкал из серебра

С чёрным на руке её агатом,

Сила тёмная была ему дана,

Демон слушался хозяйкиного взгляда.

Приходил, лишь солнце заходила,

Коли ведьма позовёт его,

И тогда врагам её грозило,

Не узреть другой рассвет живьём.

Ведьма с наговором на метлу,

Умастившись мазью по рукам,

И взметнулась в неба черноту,

Звёзды бросились к распахнутым глазам.

Волосы лавиной по плечам,

Ветер смехом посередь ветвей,

Отблеск лунный светлячком к глазам,

Подлетел, но скрылся от огней.

Чуя приближение людей,

Ведьма свой полет по небу длила,

И пред тем, как уж садиться ей,

Песню веретницкую запела.

Как Млада веретница выходит

Мужа в поле чистом поискать,

Чёрт к ней в лике ангельском подходит,

Проверяет, можно ль напугать?

А она коварно подыграла,

Поняла, кто перед ней предстал,

Говорит, смущаясь: «я не знала,

Что от Господа такой мне будет дар».

Чёрт смеялся, не таился дольше,

Ведьма не страшилася его,

С ним гуляла в лесе и во поле,

И тогда зачла дитя своё.

А Евстинья во лесном овраге,

Среди листьев утаив метлу,

По тропинке шла, через коряги,

Но к деревне вышла лишь к утру.

Петухи тогда ещё не пели,

ярких звёзд был полон небосвод,

Но все жилы ведьмины звенели,

Возвещая, здесь рассвет, гредёт.

Гибкой тенью хищница скользила

Среди изб крестьянской бедноты,

Сердце дикое всегда неумолимо,

Знала, где ребёнок был сокрыт.

К дому подошла середь других,

Крови на замок, и дверь открыта,

В сенях зашагала, ветер стих,

Звуки жизни, бережно согретой,

Чутким слухом уловила дале,

В горницу прошла, как будто рысь,

Там, на печи, дед с ребёнком спали,

И в груди её упала вниз,

Чуя дело для хозяйки злое,

И идущую во след её беду,

Душенька метелью зимней воет.

Но уж ведьма руки не к добру

Протянула, мальчика схватила,

Не давая закричать ему,

Только тут икона заскрипела,

И упала в красном их углу,

И разбилась, словно из фарфора,

У неё доска изваяна,

Ведьма мчалась, словно заяц, скоро,

Но воспряла ото сна изба.

Встали все: и дети, что по старше,

И родители, и дед сошёл с печи-

Побежали, шкуру с ведьмы сняли,

Платье драли чуть ли не в клочки.

Им Евстинья в руки не давалась,

И ребёнка было не отнять,

Вся семья тут на неё кидалась,

Еле к полу удалось прижать.

Получилось мальчика забрать,

И с руки её стянули перстень,

Да с трудом случилось им связать

И в сарай её снести к соседям.

Ведьма злой змеёю там шипела,

Как осталась смерти ожидать,

И кляла себя, что не хотела

Демона в подмогу вызывать.

Руки ей связали второпях,

И сняла Евстинья эти путы,

Вилы и ухват нашлись в углах,

И теперь лишь только две заботы

Предстояло быстро разрешить:

Выбраться и перстень отыскать,

И домой, до Сонечки спешить,

А ребёнок может подождать.

Ведь Евстинья, раз кого решила,

Донесёт до дому и убьёт,

В её пальцах заискрилась сила,

Вкруг скользил её водоворот…

А в лесной избушке подскочила

Соня, что разнежилась в тиши,

-чую,- шепчет, -ведьма не погибла,

Но опасность смерти ей грозит.

-Коль она, как дочку, пригласила,

Князя ада в помощь призвала,

Я принять, как мать, её решила

И теперь найти её должна.

Жизни долг меня к Тому ведёт,

Кровию Евстинья привечала

В час полуночный, то был урочный срок,

И решалось, буду ль, как живая.

А ещё, хоть ада не видала,

Но для нас по духу, наконец,

Как все ведьмы сильные, родная,

И заслужен жизни ей венец.

Сонечка тут кошкой дикой вниз,

Отворила у печи заслонку:

«Пламя из-за края, покажись

И возьми меня скорей за руку.

Пламя, ты не живо, не мертво,

Дарено за тайную услугу,

Дай своё мне в помощь естество,

Чтоб спасти от казни тьмы подругу,

По невидимой идущую тропе,

Где лишь ты дорогу освещаешь»,- пламя прикоснулось до руки,

Соня же на встречу: «Приглашаешь?»

Загудело пламя, и к себе

С ветром девочку без крика утянуло,

Чрез водоворот влекло теней,

Пред деревней волю ей даруя.

Соня, приглядясь к рассветной мгле

Невесомой и туманно-зыбкой

И прислушавшись к беззвучной тишине,

Через частокол скользнула хлипкий.

Дева главной улицей пошла,

У колодца Тень вдруг увидала,

Тут же разыграла из себя,

Как за эту ночь она устала.

А ведь платье белое её

В пятнах всё болотной бурой жижи,

Кожа, точно хрупкое стекло,

А глаза… Их видно будет ближе.

Девочка тихонько подошла, ноги лишь с трудом переставляя,

Разглядела Тень, она была

Ей ровесница, селянка молодая.

Соня всхлипнула: «не можешь мне помочь?»

Девушка со страхом: «кто ты?»- ей.

Софья усмехнулась, вспомнив ночь:

«Мать моя у этих вот людей,

Что дыхания своего боятся?»

А сама молодке говорит:

«Соня я, пришлось мне искупаться

Средь болота, вот и страшен вид».

Успокоившись, девица отвечала:

«Меня Леной можешь называть.

Представляешь,- тихо зашептала,

-Ночью ведьму удалось поймать.

Она брата утащить хотела,

Я от страха до сих пор дрожу,

Право, хорошо, что люди смело

Скоро на костре её сожгут».

Соня про себя метелью взвилась:

«Вам Евстинью смерти не предать,

Не удастся, я сюда явилась,

Чтобы мать свою назад забрать».

Мило дальше с Леной говорила,

Плача: «замерзаю, не могу,

Я одно лишь платьишко надела,

Дашь ли кофту старую свою?»

Лена сразу стала поживее,

Это было больше по нутру,

Чем ночное в доме приключение.

-Дам, конечно, даже не одну.

-Ну пойдём же в дом с тобой скорее,-

И уж Соню за руку берет,

Только та в кусты, кричит: «Быстрее!»

Лена, растерявшись, к ней идёт.

Только девушка с испугом наклонилась,

Нежить за плечи к себе её, и вот,

Чёрными очами углубилась

В молодой души Водоворот.

Все желания, чаяния и мысли

Закрутила в узел, прочитав,

Шепчет, тянет хладом из могилы:

«Душу юную, девица, мне отдай».

— Всё, что хочешь, я отдам тебе,-

Лена плакала, -лишь только уходи.

Вмиг свернула Соня шею ей,

Все из сути силы поглотив.

Побежала в мареве рассветном,

Без ошибки мать свою найдя,

Видит, пред сараем неприметным

Собралась со злобою толпа.

Дети, женщины и взрослые мужчины

-Ведьма, тварь,- в безумии кричат.

Шёпот: «Вы умрёте»,- горделиво

Соня к ним выходит пред глаза.

Сил души на пять ударов хватит

Настоящего и смертного огня,

Соня дверь, как будто отпирает,

Миг, Евстинья в пепле, и вольна.

Словно королева чуждых стран,

В платье выходила с шлейфом дивным,

И узрев то, в дикости толпа

С криком кинулась измученно-звериным,

Жизни чтоб за вздох лишить единый…

Две волны огня остановили,

Соне нравилось своей бездушной силой

Убивать врагов перед Евстиньей.

Только жаль, их много убежало,

По углам попрятались, как мыши,

Соня всех их, правда, не держала,

Отвлеклась на яростный кострище.

Взвились дым и крики средь толпы,

А Евстинья, обогнувше пламя,

Подбежав, прижала дочь к себе,

Не борясь, с нежданными слезами.

Соня их холодною рукой,

С странною улыбкой вытирала,

Говорит: «Я рада, что огонь

Жизнь тебе сберёг, моя родная.

Ведь роднее нет на этом свете,

Для чего ходила в гости к ним?

Да, признаюсь, маленькие дети

Насыщают лучше всех живых.

Но без этого бы я не умерла,

Ведь благодаря тебе живу-

Кровь твоя и верные слова

Обогрели, в явь меня вернув».

А Евстинья тихо рассмеялась,

Соня заглянула и в очах

Увидала злость и много лиха,

Что не смёл посмертья даже страх.

«Ты не думай, сын их будет мой»,-

Ведьма руку к сердцу приложила,

Поманила дочку за собой

И в избу пленителей ступила.

В этот час уж в доме никого-

Вся семья за казнью наблюдала,

Шкуру с перстнем отыскав легко,

Ведьма рысью в чащу убежала.

Соня с ней скользила тенью рядом,

Толь живая, толь лесов виденье,

По тропинке, не доступной взглядам,

Двигались они без промедления

До оврага, где была метла.

На траву бесшумно там присели,

Рядышком, ведя промеж себя

Речь о судьбах, о пути, о силе.

Ведьма молвила: «Всегда была такой,

Рождена от странного союза

Колдуна и девки молодой,

Что Марёну, Ладу и Велеса

За родных богов своих считала,

Вера в их роду крепка была,

Сёла больше лесом объезжала,

И меня тому всегда уча.

Только рано очень умерла,

Мы с отцом в чащобе поселились,

Я заклятья демонам ткала,

Для других вдвоём мы ворожили».

Соня молча слушала её,

Локоны льняные поправляя,

И когда в лесу затихло всё,

Странну речь пред ведьмой начиная.

Голос тёк подземною рекою:

«Кто я? Не припомню, всё туман

Покрывает зыбкой пеленою,

Был обман и смерть, в груди пожар,

А потом укрылося всё мглою,

Недоступной взгляду не чьему,

Помню чётко лишь себя такую:

Зрящей в ночи, знающей тропу.

Волю чую тех, кто оживил-

Сердцем чёрным воскресить вождя,

Что царя для мрака сил убил,

Воссиять должна его звезда.

Я пройду сквозь мёрзлый лес его

Воинов застывших, к башне чёрной,

Там 12 дев прекрасных в строй,

Чтобы быть моей опорой вольной.

Воскрешу из бездны тьмы пророка,

Воспою величие его,

Я не знаю, как пойдёт дорога,

Но за то тебя благодарю,-

Соня для Евстиньи говорила,

-Что под кров меня ты свой взяла,

Не боясь ребёнка из могилы»,-

Тонкий волос светлый отдала.

Говорит: «Коль буду далеко,

Да нужна вдруг очень сильно стану,

Ты сожги, хоть часть тогда его,

Чрез минуту рядом я предстану».

Ведьма говорила, не спеша:

«Ты Спаситель чёрного пророка?

Правду молвлю, что поёт душа

От знакомства чудного такого.

Только горько сердцу лишь одно:

Ты уйдёшь, вновь одиноко будет»,-

Соня рассмеялася легко,

Закружилась в быстром хороводе.

-Разве кто-то говорит, что ухожу?

Лет пятьсят я буду жить с тобой,

Ты устанешь, надо ведь ещё

Будет рассказать мне обо всём:

Что о явном знаешь мире ты,

О грехах и радостях людей,

Труден путь мой, можно не дойти

И любые знания нужны.

***

Тени, как живые, поползли,

И смеркаться начало в овраге,

Соня с матерью в обратный путь пошли.

Перстень, сжав с проклятием в руке,

Что не дрогнет, ведьма зашептала,

На деревню демона зовя,

Всем убийцам отомстить желая,

И ребёнка принести прося,

Что назначен в жертву в радость Сони,

И теперь не жить уже ему,

Рассмеялась ведьма грозно вскоре,

Дверь открыв союзнику в село.

Крики слышны были на пол-леса,

Всё кружилось, болею рвалось,

Ткалася из ужаса завеса,

И Евстинье с Соней не жилось:

Не стоялось, в лесе не былось,

Крови с демоном испить они хотели,

Но в овраг вернуться им пришлось,

Чтобы совершить приготовления.

Начертила ведьма круг большой

И костёр по центру разжигала,

-Смерти с пеклом жертву принесём,—

Песня над чещёбой зазвучала.

Вдруг все звёзды на небе затмив,

Вихрь чёрный к ведьме опустился,

В боевом обличье тёмен был,

Зверь и человек соединился.

Только встал, рукою поведя,

И отцом Евстиньи проявился,

-Папа?- подошла к нему она,

Свёрток с жертвой в руки опустился.

То отец пришёл, её хранитель,

Тёмный дух он после смерти грозной,

Подарил в защиту чёрный перстень,

Чтоб звала в Часы годины лютой.

Дал отец из оникса ей чашу,

Ведьма горло мягко разрезала,

В ёмкость камня чёрного лиясь,

Кровь её до края заполняла.

И Евстинья шесть молитв по разу

Прочитала к смерти и ко тьме,

Все сидели, знак пришёл не сразу,

Вдруг в безветрие деревья ожили.

И поёт Евстинья при Луне,

И отец, и Соня подхватили

Тот мотив из звёздной глубины

И предвечной сладостной купели.

Крови по глотку втроём свершали,

Оберечь чтоб долюшку свою,

Часть для смерти в землю отдавали,

А для пекла- ярому огню.

Прославляли вместе духов тьмы,

Воскресивших Соню во бору,

Взявших душеньку из под землёй глуби,

Даровавших силу ей в аду,

Давших оживлять ей тьмы пророка-

Для народов лучшего вождя

И позволивших учиться ей до срока,

Все уменья матери беря.

Песней ночь звенела в тишине,

Сквозь сердца родимые струилась,

Увидав лучи чужой зори,

Мать и дочь с отцом из тьмы простились.

Взвились вместе к ведьме на метлу,

Звездный шёлк покровом был для них,

Дом их ждал, стоящий во бору.

В бездне ткался этот гибкий стих,

В строках дух, алмаз ночной пылает,

Пламенем любовь без слёз горит,

Ведьма беззаветно согревает,

Дочка ярая до цели поспешит.

И, дождавшись часа невозврата,

Поскользив меж сёл и городов,

Отыскав два страшных талисмана,

Воскресит вождя всех колдунов,

Тьмы наместника, предтечу на Земле,

Перед царством чёрного светила,

Пекельная сила во груди-

Это всё, чего она хотела.

Власть дана из черных деве врат,

Мира два в себе соединяя,

Ключ от бездны, совершив обряд,

Выбросить, глубины отверзая.

Вопрошание трясовиц

Иродовы дочери

Пламенем замучили,

Правых, виноватых в чём

Хворью рубят, как мечом.

Коль кому то суждено,

Будет право им дано

Жизнь его в мученьях взять,

Болью в узел завязать.

Коль кому гореть в огне,

Будет радость им вдвойне,

Разожгут, и он пылает,

Тяжко душу отпускает.

Оседлают и закружат

дчери Ирода в пурге,

закрутят они, завьюжат

смертью лютой на селе.

Вы крутите, вы пляшите

И творите хоровод,

Грешных душеньки берите

И святых в его полёт.

Отпустите, разрешите

Двери навьи отворить,

Что прошу вас, покажите,

Любо мне судьбу узреть.

Пляшет платьем еретицы

Там позёмка, тут пурга,

Кружат полем трясовицы,

-Твоя долюшка горька.

Заколдует, зачарует

Лёгкий снежный хоровод

И в ворота наши песней

За собою уведёт.

Там узнаешь всё,

Что было, и что будет, наперёд,

Нитка чудная, коль хочешь,

Весь твой путь перепрядёт.

Сердце вещее в награду

Пронесёшь через черту,

Знанье в нём, что всю отраду

Иль лиху свою беду

Ты сама себе сплетала,

Вышив путь на полотне,

Ты одна иглу держала

Из не живших во прави.

-Мягко стелете, но жёстко

На такой перине спать,

Ой, сестрицы, не томите,

Где ж подвох в словах искать.

-Два подвоха и не тонких:

Первый в том, что лишь твоя

В ткани будет с линий тонких

Для тебя судьба видна.

Не друзей и не любимых,

Не врагов, и не чужих,

Лишь себя в узорах дивных,

Ты увидишь, не других.

Коли зришь ты, вот второе –

Просто жить не для тебя,

Тайну ведать, значит вдвое

Против прежнего познать.

Жизнь людскою уж не будет

Тех, кто ночью колдовской

Силушку свою разбудит

В крае навьев и отцов.

Я кричу сквозь встречный ветер:

“Принимаю ваш я дар!”

Долог путь и месяц светел,

Уж в груди моей пожар.

Опрокинулись все звёзды,

Околело всё во мне,

Ринулись на грудь мне вёсны,

-Прочь лети, к себе иди.

Маятник Фуко

(случай из жизни)

Я раз в Исаакия собор

Ходила, ведьма молодая,

Среди икон, свечей, колонн

Была, как будто бы родная.

В том храме Бога нет почти,

Там духи шепчут, рядом ходят

И незаметно всё тебе расскажут, и везде проводят.

Но я с экскурсией была,

И некогда бродить одною,

Там пела сила, как струна,

Родная мне, а не святому.

Звучала мощно, храм дрожал,

Всей сутию своей стремился

Искоренить безбожный жар,

Но свету тот не покорился.

И вдруг мне в ухо говорят:

«Читай стихи». Чуть-чуть пугают,

Признаться, не во всех подряд

Соборах ведьмы распевают.

Не так уж страшно, я б могла,

Но всё же храм, и я хотела,

Чтоб сила вся со мной была,

Какую я собрать сумею.

И тут увидела его-

Неверия безбожный символ,

Без шуток, маятник Фуко

Был воскрешён здесь из могилы.

Сказали нам, что на кануне

Лишь вынесли на свет его.

И я дотронулась рукой,

Тепло объяло часть ладони,

Потом и всю, я поняла,

Что маятник Фуко живой.

Его пылающей душой

Явленна мир познать мечта.

Хотел бы он глядеть кометой

Из беспредельной вышины,

Над нашей голубой планетой,

Но не дано, и он в пыли.

Теорию его забрали,

И я шепчу лишь: «Помоги».

До духа чую прикасанье:

«Что Бога нет, я говорил,-

Шептал он до души слова,

-А что есть ведьмы, не пытался,

Давай решимся, ты и я,

И пусть стихом все осенятся

Придела, их во храме три,

Читай, а я уж помогу,

Хоть всю защиту отвлеку,

Пылай, молю, как сто свечей».

И я послушала его,

Погладила по боку хладну

И дружелюбную прохладу

Сменила на предел другой.

Читала я, и в высь пошли,

До купола творя завесу,

Стиха начальных три строфы,

Никто не понял их кудесы.

И в ширь пошёл мой гибкий стих

Всё заливающей рекою,

К стенам, полам, скамьям приник

И объял их своим покровом.

Я чуяла тепло внутри,

Оно- награда дорогая,

Спасибо, маятник, тебе,

Когда увидимся, не зная,

Своё я слово говорю:

«Зови меня, коль что-то надо,

Зови, сквозь свет и тьму приду,

Тепло живое разделяя».

Гамалиэль

Кеннету Гранту посвящается.

Бьёшься, к Богу просишься, крича,

Мир упал в объятья черноты,

Стала кровь важнее чем душа,

Распускаются греховные цветы.

К счастью и блаженству захотела,

К ангелам господним под крыло,

Но блудодеяньем дышит тело,

И пронзают суть твою клифот.

Забурлит кровавое безумье,

Открывая очи мертвеца,

Соки, что сливаются в утробе,

Пусть отмоют грязь тебе с лица.

Кожу сотворив, как белый мрамор,

Очи, словно чёрный адамант,

Пей из чаши, не стесняясь правил,

Ведь её подносит наша мать.

Детям ночи, тёмным по рожденью,

Догмы и запреты не к чему,

Кровь стекает силы проявленьем,

-Выпей же со мной,- тебя прошу.

Принимай нектар теней и зла,

Не смущайся ласк моих запретных,

Пусть при смерти света естества

Ты найдёшь в ночи свой путь заветный.

Груди нашей матери целуй,

Грейся у открытого огня,

Сердцем дух её в себе открой

И познай, где благо для тебя.

Стань во храме страсти дикой жрицей,

Тело в дар, а души забирай,

В мире чуждом детушкам родиться,

Ты их молоком своим питай.

Пред людьми явишься королевой,

А пред Лилит дочерью родной,

Так наполнись ситра ахра силой,

Чтоб не знать тебе судьбы иной.

На заре ты её не буди…

На заре ты её не буди,

На заре она сладко так спит,

У неё поцелуй на груди

И огнём пышет кожа ланит.

И подушка её горяча,

И рассыпались волосы вихрем,

И пылает она, как свеча,

Что колышима яростным ветром.

Как тревожно почует она,

Что за тени несутся во мгле,

Как дрожит, поднимаясь, рука,

Что за зверь в глаз её глубине?

Её демон ласкал на ущербе

Восходящей Богровой луны,

Целовал её белые перси,

Будто уголь горячий в печи.

Прижимая к могучей груди,

Уносил на полночных крылах,

Чтоб ласкаться у края земли

И в далёких, запретных мирах.

Звёздам, тусклым осколкам света,

Не пронзить их волшебный мрак,

Был он с нею, поверь, до рассвета,

Растворялись в миров зеркалах.

На заре ты её не буди,

Он её от тебя защитит,

Слышишь яростный рык, отойди,

Не смотри на пожары ланит.

Не смотри на младую ты грудь,

Отпусти навсегда ты плутовку,

Жизнь отдашь и не сможешь вернуть

За прекрасную эту чертовку.

Не твои её омуты глаз,

Что дыханьем и шёпотом полны,

Чуждый голоса тихий сказ

И волос тёмно-русые волны.

Не буди на заре, дай поспать,

Пока демон мурлычет на ухо,

И не надо так тяжко вздыхать,

Что не третий в союзе глубоком.

Ты не сможешь любви их понять,

Ну а им не прожить друг без друга,

Отпусти, обретёшь благодать,

Но не в яростном шёпоте лунном.

Исаис

Высверки чертят багрянцем небо,

Всем возвещая собой грозу,

Всполохи заревом жмутся к ветру,

Дом, оплавляясь, уходит во тьму.

Стены сгорели до пепла лёгкого,

Стёкла стекали боли слезой,

Крыша обрушилась с яростным грохотом,

Всё посерело, простившись с душой.

Ты убежал, дом оставив для призраков

Исаис- богини чёрной любви,

Для хмари порывов и ярости искорок,

Для воплей печали и вечной тоски.

А может и нет? и на страсть вековечную,

В жизнь в тёмной бездне твой дом отошёл,

В море великое, в глубь бесконечную-

Всех кошек хозяйке он посвящён.

Там под луною творится нечестие

Или свершается тайный обряд,

Ты не вошёл и не ввергся во бедствие,

Или же счастье своё не познал.

Хозяйка без мужа, а ты в златом саде,

Копьё сохраняя, другую обрёл,

Но сделай лишь шаг за пределы ограды,

Ты вновь возвернёшься в таинственный дом.

Дым Забыть-реки

В зыбком дыме Забыть-реки,

Словно души, шуршат камыши,

И затоны её глубоки

С испареньем сребристым беды.

Поднимается хмарь от воды,

Заплетаются путники в сеть,

Не ступай, не иди до судьбы,

Ведь судьба здесь тебе умереть.

Ходит дева, роняя слёзы

В безграничную ширь бытия,

Расплетаются шёлковы косы,

И сверкают в руках лезвия.

Льётся кровь в вековечную стужу,

И душа улетает за грань,

И тебе здесь никто уж не нужен,

Только шёпот её: «Засыпай.

Засыпай, забывай всё, что было,

Растворяйся в журчании вод,

Будь напоен безмерностью мира,

А Морёна в срок к жизни вернёт».

Я Оменная

Рождена пургою,

Только лишь с собою

Разговор я тогда вела.

Гибким рысьим следом

И в крови рассветом

Мать меня из лесу несла.

Дальней волчьей песней

И мольбой: «воскресни»

Новый дом себе обрела.

Там семья в печали,

Дочку потеряли,

Я для них отрадой была.

Неотмирная, я оменная

Я оменная до конца,

Видишь дикая, видишь скрытная,

В темноте угольки глаза.

Я очами вижу,

Сердцем ненавижу,

Вам, поверьте, я не нужна.

Я крадусь во мраке,

Перерву собаке

Горло, смех не тая.

Я чужда природе,

Кровью на охоте

Пламенеют мои уста.

Я живу в чащобе,

Не боюсь хворобы,

Мать мне- буря, сестра- гроза.

Неотмирная, я оменная,

Я оменная до конца,

Видишь дикая, видишь грозная,

И сияют во тьме глаза.

Не шепчи: «исчадье»,

Не кричи: «проклятье»,

Непонятна моя душа.

Не тени ты руки,

Не ходи к дороге,

Я убью тебя без следа.

Подружись с луною,

Окрутись со тьмою,

Полюблю тебя я тогда.

Приласкай в тумане,

Обними, как пламя,

Я приму тебя навсегда.

Неотмирная, я оменная,

Я оменная до конца,

Видишь дикая, видишь взрослая,

И сияют, как тьма, глаза.

Неотмирная, я оменная,

Я оменная до конца,

Видишь дикая, видишь взрослая,

И сияют, как тьма, глаза.