Танда Луговская
Веники сонетов
Веник сонетов — 1
Ключ
Служенье муз не терпит пустоты
В мозгах у ошалевшего пиита.
Отрадно, если помыслы чисты,
Но мысли слишком тщательно укрыты,
Как поселения палеолита:
Пройди — в траве их не заметишь ты,
И тонкий белый палец белемнита
Укажет лишь на чёрные кусты.
В ночи пером скрежещешь, аки тать,
Но больше не надейся увидать
Слезу в глазах взыскательного света!
Послушай лучше не сонет — совет:
Здоровью польза и стихам не вред —
Иди-ка в баню с веником сонетов!
1
Служенье муз не терпит пустоты,
И вакуум заполнен будет срочно
Уж ежели не кровью сквозь бинты,
Бефстрогановым с кровью — это точно.
Пусть мясо будет молодо и сочно,
И сложности окажутся просты,
Пускай подруга будет непорочна
В сияньи непорочной красоты.
Как сладостно жить в неге и в тепле…
Огрызки груш ютятся на столе,
И водки нет, и всё вино допито,
Очаг остывший, опустевший дом,
И рифма безнадёжно бьёт хвостом
В мозгах у ошалевшего пиита.
2
В мозгах у ошалевшего пиита
Кишмя кишат, творя ментальный зуд,
С полсотни строк ( и каждая избита),
Премудрости про пряник и про кнут,
Сто телефонов обитают тут,
Четыре экзотичных алфавита…
Но вот стихи, заразы, не растут,
Хоть сором до краёв башка набита!
Все раздражает и тревожит: бедность,
Бездарность, и бездомность, и бездетность,
И впереди — могильные кресты.
В тарелку клонит голову кручина,
Но впрочем, для унынья нет причины —
Отрадно, если помыслы чисты!
3
Отрадно, если помыслы чисты,
Грустней, когда очищены карманы,
И даже прошлогодние листы
Белы, как пересохшие лиманы.
Всевластие, et cetera — обманы
И, со Вселенной перейдя на «ты»,
Ждут музу записные Дон-Жуаны,
И муза к ним снисходит с высоты
Лолитою, Венерою в мехах…
Запутавшись и в мыслях, и в стихах,
Как в лабиринте — уроженцы Крита,
В который раз ты вирши будешь плесть,
Где ритм как будто есть, и рифма есть,
Но мысли слишком тщательно укрыты.
4
Но мысли слишком тщательно укрыты:
Не потревожит их нескромный взгляд,
Не прояснит вишнёвка «Dolce vita»,
Литые строки их не воплотят…
Так, чтоб лекарством обратился яд,
По капле из бутыли перевитой
Берут — и вот целебный аромат
Субстанции, дотоле ядовитой.
Но если дозировкой пренебречь,
Поэта далеко заводит речь,
Творенье покрывается, убито
Забвения опавшею листвой,
Безмолвно, серой порастет травой,
Как поселения палеолита.
5
Как поселения палеолита
Нас манят обрёченностью своей!
Как тусклые кладбищенские плиты
Ласкают взор в круговороте дней!
Песок прибрежный обратится в глей,
И некогда надменные квириты
Становятся лишь горсточкой углей,
Не дотянув до званья антрацита.
Вот так, в дороге ли, у стойки бара
Вино цитат рубаем под Омара:
Когда глазницы черепа пусты,
Где те глаза, что ранее сияли?
В суглинке ты узнаешь их едва ли.
Пройди — в траве их не заметишь ты.
6
Пройди — в траве их не заметишь ты,
Но посмотри: достаточно лишь шага
С дороги — вниз, где пчёлы и цветы,
Где чистый ключ журчит по дну оврага,
Где воздух опьяняет, словно брага,
Где заросли душисты и густы…
Где радостно поблёскивает влага
На солнце, что сверкает с высоты.
Ты в царстве Хокусая и Басё,
И точно знаешь, что запомнишь всё:
И сладковатый запах аконита,
И свежее дыхание ручья,
И ласковость осеннего луча,
И тонкий белый палец белемнита.
7
И тонкий белый палец белемнита
Исчезнет, ироничен, как судьба —
Окажется ль кольцом из родонита,
Ветвистым украшением для лба?
Вдруг кэрролловской шляпкою гриба
Он станет? Наподобье аммонита
Свернется? Изогнётся, как труба
Иль вспыхнет, как на ведьме санбенито?
Средь льдов полярных или в жаркой домне,
Как первую любовь, его ты вспомни,
И вот, когда пред ним предстанешь ты,
Невозмутимый и на все готовый,
Он, азимутом жизни непутёвой,
Укажет лишь на чёрные кусты.
8
Укажет лишь на чёрные кусты —
Для любящих не лучшее укрытье,
Где поцелуи закрывают рты
Стихам — для гармоничного развитья.
Но нет, не буду торопить событья —
Решенья свысока всегда просты.
Не лучше ли вслепую, по наитью
Бросаться в омут и сжигать мосты?
Так, фонарями красными подсвечен,
Приходит вечер. Век его не вечен.
И пусть о славе можно лишь мечтать,
Но что любезней сердцу в этом мире?
И потому один, в пустой квартире,
В ночи пером скрежещешь, аки тать.
9
В ночи пером скрежещешь, аки тать,
Что точит нож, к разбою изготовясь:
Глаз не поднять, словарь не пролистать,
Не прочитать классическую повесть;
Молчит полузадушенная совесть —
Ей ныне в эмпиреях не витать:
Поэта тянет ближе к жизни — то есть
Читателю, боюсь, уже не встать!
Работай же, усердствуй неустанно,
Как та вода, что капает из крана
На темечко — в труде лишь благодать!
Когда ж, любезный, в гроб себя уложишь,
Пегаса услыхать, пожалуй, сможешь,
Но больше не надейся увидать.
10
Но больше не надейся увидать
В алмазах — небо, в золоте — овчинку.
Уж лучше за часами наблюдать,
Где жизнь уносят быстрые песчинки.
И пусть навечно в черепной начинке
Смешались Магомет и Митридат —
Как нитью шелковичная личинка,
Ты обмотался цепью рифм и дат.
Из нити этой кружево в тиши
Вяжи; катрен удачный заверши
Цитатою из Ветхого Завета,
Грызи сухарь, прихлёбывая чай…
И затаись, заметив невзначай
Слезу в глазах взыскательного света.
11
Слезу в глазах взыскательного света,
Фингал на невзыскательном лице,
Падение Галлеевой кометы,
Отечество во вражеском кольце…
Сломай иглу в Кощеевом яйце,
Увидишь свет — гаси, как сигарету
На чьем-нибудь (ближайшем) пальтеце,
Ведь свет в конце туннеля — из клозета.
Погасишь — и живи себе богато,
Готовь к деньгам совковую лопату
И одевайся в кожу и вельвет…
Но ты, поэт, к мирскому безучастный,
Измотанный, измученный, несчастный,
Послушай лучше не сонет — совет.
12
Послушай лучше не сонет — совет,
Причем не обязательно Верховный:
Через дорогу на зелёный свет
Идти необходимо; сок морковный
Улучшит зренье; кодекс уголовный
Необходимо чтить; а пистолет
Не дрогнет, если сердце бьётся ровно
И с вегетатикой проблемы нет,
И, кстати, дело гиблое — влюбляться…
Напрягся ты, чтоб не сопротивляться
И впитывать благоразумный бред…
Но чем валяться дома на диване,
Березу заломи и топай в баню —
Здоровью польза и стихам не вред.
13
Здоровью польза и стихам не вред:
Забросить всех и вся, уплыть в Элладу,
Ходить пешком, не ведая карет,
Встречать Аврору чашкой шоколаду;
Поклонник деревенского уклада,
Обжора, но в душе анахорет,
Ты будешь, современный кифаред,
Чертить пред нотным станом акколаду…
Но за окном не Корфу, не Париж,
И ежели ты мыслью воспаришь,
То стукнешься о лампу кабинета,
Где мягки стены и незлобен врач.
Ах, ты еще не там? Ну что ж, не плачь —
Иди-ка в баню с веником сонетов!
14
Иди-ка в баню с веником сонетов,
Попарься, отдохни, прими пивка,
Не думай о дурном, гони монету —
И будет жизнь отрадна и легка!
Свистят об этом пули у виска,
О том же шепчет веточка ранета…
Но так охота славы на века!
Ты говоришь: «Назад дороги нету!»
Иди, чтоб с голоду в пути усохнуть,
И не передохнУть, а передОхнуть,
Взрывая слов глубинные пласты…
Желая в книге жизни стать главою,
Не проломи лишь стену головою —
Служенье муз не терпит пустоты!
Веник сонетов — 2
Ключ
Не миновать тюрьмы, набив суму,
Пройти в ассенизаторы по блату,
Во цвете лет уехать в Хохлому
Расписывать житьё партаппарата,
В правительстве предстать persona grata,
Уписывать в три горла шаверму
И упиваться зрелищем заката,
Надев венок сонетов на Муму…
А жизнь в который раз идет по кругу:
Мила подруга, грудь её упруга,
Забыта «Кама — сутра» на столе…
И, прикорнув в объятиях Морфея,
Уже не вспомнишь древние Помпеи,
Что задохнулись в лаве и в золе.
1
Не миновать тюрьмы, набив суму,
А после — морду милиционеру:
Пойдешь навстречу року своему
Не за царя, отечество и веру;
Не пригласив красавицу-гетеру
Ан вуаяж ансамбль в район Берму-
дских геометрий; не вкусив эклеру
На празднестве в высоком терему,
Среди шовинистических берёз;
Не подарив принцессе юных грёз
Брильянта весом в сорок два карата;
Не изучив Лагаша, Трои, Фив…
Останется, гордыню преступив,
Пройти в ассенизаторы по блату.
2
Пройти в ассенизаторы по блату,
Понавязать гордиевых узлов,
В пике вонзиться в облачную вату
И вынырнуть в сиянье куполов,
Фланировать по тракту из голов,
Читать средневековые трактаты
И в археологический улов
Зачислить череп павшего сармата —
Открыты все дороги, вольтерьянец!
Но ты, поживший средь клопов и пьяниц,
Не хочешь уподобиться бельму
На государственных очах. Доверье
К стране утратив, лучше, хлопнув дверью,
Во цвете лет уехать в Хохлому.
3
Во цвете лет уехать в Хохлому,
В деревню, в глушь, в Саратов, с ветром споря,
Чтоб, как Ньютон, пережидать чуму,
Как Марциал — в провинции у моря
Тирана гнев, коль оказался в ссоре
С власть предержащим; воли же уму
Впредь не давать, чтоб не случилось горя:
Ведь отвечать придется самому,
На классиков не спишешь неудач —
Ты сам себе и плаха, и палач,
Бич для рабов, Шарлотта для Марата…
Унылой же осеннею порой
Ты будешь, репортёрских битв герой,
Расписывать житьё «партаппарата».
4
Расписывать житьё «партаппарата».
И сглатывать слюну, и голодать
Весь день на «завтраке аристократа» —
Овсянке то бишь, вспоминая мать
Неважно, чью. Иль можно начинать
Восстание от тундры до Арбата,
Собирай наполеоновскую рать
И «гопников». Раздай им автоматы,
Чтоб, всем сказав: «Гори, огонь, гори!»,
Воззвав: «Allons, enfants de la patrie!»,
И посмотрев, как брат идет на брата,
Поправить галстук, отряхнуть пиджак
И, на «роллс-ройс» сменивши «автозак»,
В правительстве предстать persona grata.
5
В правительстве предстать persona grata,
От перспектив и блеска обалдев,
Там научиться говорить без мата;
В дальнейшем, загорев и похудев,
Пленять собой вельможных старых дев,
Изобразив Вийона и Сократа
В одном флаконе; и, в долги влетев,
Все векселя без подписи и даты
Сплавлять своим стареющим мэтрессам,
Накачанным покрасовавшись прессом,
Не обратясь конкретно ни к кому;
Плескаться в сверхзакрытом водоёме
И на дипломатическом приёме
Уписывать в три горла шаверму.
6
Уписывать в три горла шаверму
С опаской, что закончится халява,
И не успеешь ты доесть хурму,
Когда Судьба, беспутная шалава,
Вертя хвостом налево и направо,
Загонит — пусть и не на Колыму,
Но в край, где нет ничтожности и славы,
А значит — ты там вовсе ни к чему.
И будешь ты, вдали от новостей,
Соседям помогать строгать детей,
На отпрысков взирая виновато,
На грядках проливать сто семь потов,
С окрестных крыш весной шугать котов,
И упиваться зрелищем заката.
7
И упиваться зрелищем заката,
Как некогда поджёгший Рим Нерон,
А Вечный город полыхал, богато
Огнем украшен, пламенем сражён;
Так на Москву смотрел Наполеон,
А Юлиан, что прозван Apostata,
Пророчеством на гибель обречён —
На Фригию, на смерть свою. Когда-то
И нам спускаться в полумрак долины,
Земную жизнь пройдя до половины,
Не разобравшись толком, что к чему.
И зная, что конец сей неизбежен,
Выходим из-за острова на стрежень,
Надев венок сонетов на Муму.
8
Надев венок сонетов на Муму,
Порассуждать приятно об ОСВОДе;
Что каждый — сторож брату своему;
Что мы не чужаки — родня природе;
О том, что чуден Днепр при сей погоде;
Не долетит же птица потому,
Что прав был Гераклит, и все проходит,
Как лето в дачном домике в Крыму.
Швырнем монетку в море, от разлук
До боли изогнувшись, словно лук,
Что Артемида натянула туго,
И, на Пруткова нанизав мозги,
Мы наблюдаем на воде круги,
А жизнь в который раз идет по кругу.
9
А жизнь в который раз идет по кругу,
Скрутившись не спиралью, но кольцом,
Что Мёбиус свернул в подарок другу,
А друг (толковый был мужик) на том
Издельи ювелирном, золотом,
Как одуванчик с Бежиного луга,
Чертил: «Пройдёт и это!» для потом-
ков — от суицидального недуга;
А после чашу брал, где не вода,
Но винограда кровь; и вот тогда,
Под солнцем обжигающего Юга
И создается Песнь — Экклесиаст,
Забудь о том, что dust will go to dust —
Мила подруга, грудь её упруга.
10
Мила подруга, грудь её упруга,
Её лицо прекрасно под фатой,
И новообрётенная супруга
Ещё с полгода блещет красотой,
Потом, перечитавши «Домострой»,
Становится по выбору: прислугой,
Ксантиппой, снежной бабою, звездой
Скандалов дворовых… Заносит вьюга
Тот путь, что вел к безумью или к цели
Через леса, вокзалы и постели —
Прошла пора полётов на метле,
И женщины, чье имя — вероломство,
Молчат, седеют и дают потомство.
Забыта «Кама-Сутра» на столе.
11
Забыта «Кама-Сутра» на столе,
И юные забавы позабыты,
И требует то к жертве, то к петле
Не Аполлон уже, а служба быта.
И волки целы так, и овцы сыты,
А жизнь послаще сделать — нет проблем:
Купи в кафешке, что всегда открыта,
Пирожное с названьем «крем-брюле».
Закроешь дом — фортецию свою,
Где проклянешь и прессу, и семью,
От скуки унизительно тупея,
Уже списав любовь на нервный срыв,
Задернув шторы, ставни затворив,
И прикорнув в объятиях Морфея.
12
И, прикорнув в объятиях Морфея,
Увидишь сон, прекрасный, как роса
На поле боя; добрый, словно фея;
Оранжево-лукавый, как лиса:
Узришь в нем лучший дом, цветник и сад,
К тебе склонятся роза и лилея,
А чуть подале в качестве рассад
Соседствуют чеснок и орхидея;
От нежности весенней не дыша,
Цветут клубника, вишня, черемша,
И помидоры лопаются, спея
На самом солнцепёке… В этот сон
Ты, словно в летаргию, погружён,
Уже не вспомнишь древние Помпеи.
13
Уже не вспомнишь древние Помпеи,
Их блеск и роскошь, что не без труда,
Но достигалось, силы не жалея —
Не хуже, чем в соседних городах;
И Плиния — на гибель он сюда
Сильнее эротического клея
Притянут был Везувием, когда
Вулкан еще молчал, тихонько тлея
Невдалеке; и тех, кто не вдавался
В подробности, над Плинием смеялся,
Привык равно и к лести, и к хуле,
Вальяжных, важных и небезобидных,
Семейных, и степенных, и солидных,
Что задохнулись в лаве и в золе.
14
Что задохнулись в лаве и в золе,
Не стоит сожалеть. Вернуть обратно
Историю не в силах мы. В петле
У времени болтаться неприятно,
А что поделать? Каждый виноват, но
Кто судьи этой горестной земле,
Что засыпает нас? Невероятно,
Хоть очевидно: только лишь во мгле
И в жаре пробуждённого вулкана
Мы чувствуем дыханье океана,
Что породил нас, вопреки всему.
Как дети, мы в последнем ожидании
Все повторяем азбуку создания:
«Не миновать тюрьмы, набив суму».