13.07.2021
0

Поделиться

Нарциссизм, любовь к себе и освобождение

Нарциссизм, любовь к себе и освобождение

В многообразном обществе семидесятых годов люди были способны и готовы тратить все большие объемы времени, энергии и денег, стараясь соответствовать новейшим образам сексуальной привлекательности. Сильная занятость внешностью, разрядкой гнева на родителей, детей, супругов и любовников, реализацией своего потенциала, «хорошими ощущениями», заботой о себе сотней разных способов в надежде стать более привлекательными привела к настоящей грандиозной эпидемии. Эпидемию эгоцентризма стали называть «новый нарциссизм». На эту тему публиковались статьи в журналах по психиатрии и психологии, социальнокритические книги, она просачивалась даже в популярные журналы.
Как обычно, откат назад обеспечило старшее поколение. Поколение родителей, попустительски растившее детей после войны, охватило беспокойство, что дети становятся сексуально активными во все более и более юном возрасте. Общественное негодование пало на головы «сексуально свободных» людей, а также тех, кого они лишь по этой причине считали эгоцентричными, манипулятивными и интересующимися лишь собой. Наступило оживление психоанализа—точнее, активизировался радикальный элемент на периферии ортодоксального психоанализа, занимавшийся нарциссическим синдромом. В клинической практике на смену классическим истерическим и компульсивным расстройствам, столь долго и сильно занимавшим Фрейда, пришел диагноз «нарциссическое расстройство личности», и некоторые неофрейдистские психоаналитики рьяно бросились на борьбу с нарциссизмом. Нам напомнили о том, что Фрейд считал нарциссизм личностным фактором, который движется в противоположном направлении сексуальной энергии либидо. Фрейд считал, что в идеале либидо направляется наружу и ищет отношений с другими— такова предпосылка развития нормального сексуального поведения. Однако, в случае нарциссизма, как его определял Фрейд, имела место регрессия или обращение либидо внутрь. Нарцисс забирает обратно психическую энергию, которая должна направляться на других людей, и заворачивает ее внутрь для удовлетворения определенных эгоистических потребностей—часто за счет других людей или полного пренебрежения по отношению к ним. Нарциссическая позиция, по его словам, напоминает сон, органическое заболевание или состояние, которое Фрейд называл «влюбленностью»—то есть все те состояния, при которых индивидуальное эго глубоко поглощено собственными переживаниями и не вступает в отношения с миром объектов и людей. Этим «влюбленность» и отличается от «любви», поскольку первая состоит в основном из внутренних чувств, являющихся результатом постоянных размышлений об объекте любви, чей образ в глазах влюбленного может иметь мало отношения к реальности. Затем образ возлюбленного сливается с идеальным эго «влюбленного». Человек ощущает, что в присутствии возлюбленного он чувствует себя чем-то большим, в большей степени собой, таким, каким он должен быть или хотел бы быть. Он чувствует себя «поистине великолепно». Любовь же, напротив, требует глубинного позитивного внимания к неприукрашенной сущности другого человека, включая его слабости и несовершенство, а не только красоту и сильные стороны.1
Изначальная фрейдистская теория о сексуальном либидо как о выбросе психической энергии, направленном на другого человека, описывает лишь часть реальности. Ей необходима дополнительная теория о нарциссизме, чтобы объяснить, почему та же самая энергия уходит внутрь и удерживается там в целях сохранения и защиты эго. Если теория либидо по сути своей описывает динамику экстраверсированных энергий, то теория нарциссизма говорит о интровертированном оттоке энергии внутрь. Разумеется, личность не может развиваться без присутствия обеих этих энергетических тенденций—они неразделимы, как инь и ян. Когда соотношение становится несбалансированным или нарушенным, может начаться расстройство личности. Патологическая интерпретация этих расстройств предполагает, что заболевания, связанные с сверхценностью объекта, являются обсессивнокомпульсивными или истерическими расстройствами, а сверхценность субъекта приводит, в свою очередь, к постановке диагноза «нарциссическое расстройство личности». Тогда мы работаем только с одной стороной личности и концентрируемся на проблемах, возникших из-за нарушения равновесия—почему это нарушение возникло, в чем его корни, и к каким нарушения функционирования оно привело. Мы говорим, что это болезнь данного человека или болезнь времени.
Учитывая, что мы живем в обществе, где так много энергии растрачивается в экстраверсированных направлениях, совершенно неудивительно, что нарциссизм играет важную роль в наших личных мирах. Хайнц Кохут прояснил некоторые проблемы выхода за пределы нарциссизма, которые в недостаточной мере объяснил Фрейд. 2 Фрейд поднял вопрос о нарциссизме, предположив, что способность любить другого человека обращается внутрь, и тем самым заложил основу для появления убеждения о том, что любой нарциссизм патологичен. Кохут оказался менее жестким в своих взглядах, и рассмотрел идею нарциссизма в контексте роста и развития человека. Он обозначил психологию «самости», но при этом использовал термин «самость» не в том архетипическом смысле, в котором говорил о Самости Юнг. Кохут определяет Самость как «локус ценности и формирования оценки—оценки себя и других».3 Он считает, что в своем развитии психика проходит три стадии: первая, на которой самость младенца еще не полностью отделена от другого, и поэтому он получает удовольствие от переживаний, связанных с аутоэротизмом; вторая, на которой формируется связное ощущение самости как чего-то отличного от внешних объектов; и третья, или эдипальная стадия, на которой и эго, и объект любви становятся реальными. Нарциссизм же, по мнению Кохута, представляет собой независимую линию развития, повторяющую все стадии развития межличностных отношений. Нарциссическое развитие продолжается и во взрослом возрасте, и в своем лучшем проявлении может дать человеку амбициозность, стремление к самореализации и способность принимать вдохновение и поддержку от людей, которых человек уважает и которыми восхищается. Когда это развитие протекает удовлетворительно, энергии сексуального либидо и нарциссического развития функционируют гармонично, пребывая в динамическом равновесии. Границы между внутренним и внешним, собой и другим не всегда нужно проводить настолько резко.
К сожалению, путь к этому счастливому состоянию не так уж легок, поскольку на нем мы встречаемся с множеством препятствий. Как писал Кристофер Лэш в «Культуре нарциссизма», амбициозность может превратиться в компульсию, уничтожающую любые отношения, представляющие собой угрозу на пути к поставленной цели. Желание самореализации может привести к одержимости материальными благами и комфортом, политической властью, признанием и славой. Человек может испытывать сильнейшую боль, разрываясь между зависимостью от тепла, присутствующего в близких отношениях с другими, и страхом попасть в подобную зависимость. Избегая отношений с другими, человек неизбежно сталкивается с внутренней пустотой. В такие моменты интроспекция не решает проблему, а лишь показывает ее во всей красе.
Муки неудавшейся интроверсии исцеляются лишь тогда, когда страдание и страсть приводят человека к переживанию трансформации. В своем исследовании «Нарциссизм и поиск внутренней жизни» юнгианский аналитик Дональд Калшед говорит о том, что герой способен преодолеть изоляцию только прожив «момент утраты иллюзий, когда он внезапно осознает парадоксальность собственной субъективности, теряет «образ себя» и обретает душу». «Момент», о котором он говорит, является одновременно и рождением инаковости, и рождением внутренней жизни, которые оказываются парадоксальным образом связаны между собой.4
Психология Юнга обеспечила основу для возвращения ценности внутренней жизни, не жертвуя при этом отношениями с другими, в том числе интимной близостью. Эти противоположные полюса индивидуальной психики всегда будут существовать, вне зависимости от того, уделяем мы им внимание или нет. Временами энергия может быть больше направлена в одном направлении, временами—в другом, и мы не можем проживать жизнь в полной мере, если не воздадим должное каждому из этих направлений. Юнг представлял себе процесс индивидуации следующим образом: направляющая функция души будет постоянно помогать человеку осознавать как его потребности, так и потребности других людей, которые время от времени будут приходить в противоречие. Индивидуация—это движение в обе стороны, движение внутрь, направленное на познание себя, и движение наружу, в ходе которого мы узнаем о своем месте в мире и предназначении, выходящем за рамки проблем личного эго. Одним из результатов самоисследования стало намерение женщин наконец-то стать теми, кеми они были способны стать.
Движение за права женщин оказалось одним из величайших экспериментов умирающей парадигмы современности. Оно началось как движение радикальных феминисток, которые обрели свой голос и с гневом, на повышенных тонах, заговорили о несправедливости, ограничениях и нежелании давать женщинам политические и гражданские права. Нарушителями этих прав и главными злодеями считались либо мужчины в целом, либо сама «система». Возможно, историки будущего назовут восстание радикальных феминисток одним из важнейших факторов, приведших к упадку властных структур, появившихся после индустриальной революции. Движение за права женщин начиналось как очень смелое и живое, в нем было столько мудрости и столько глупости, столько боли и столько высмеивания. Оно появилось на свет в тяжелых схватках, и рождение стало большим праздником. Многие люди этого не замечают, но движение за права женщин как радикальная, феминистская, сепаратистская сила уже некоторое время назад пришло в упадок. Возможно, сейчас оно уже переживает предсмертную агонию, но поминальных песен я пока не слышу.
Впервые я узнала об этом движении в начале шестидесятых, еще до того, как Кейт Миллет написала книгу «Политика пола», вызвавшую у многих настоящий шок, и до того, как зашли разговоры о поправке о равных правах. Я на тот момент жила в Швейцарии, где у женщин еще не было права голоса, и где я узнала об оральных контрацептивах, которые еще не продавались в США, поэтому могла себе представить масштаб изменений, связанных с тем, что женщины наконец обретут свободу. Однако, я даже не догадывалась, с каким сопротивлением мы встретимся, с одной стороны у мужчин, которых вполне устраивал статус кво, а с другой—у женщин, воспитание которых не позволяло им брать на себя ответственность в мире за пределами их дома и пользоваться благами новообретенной свободы.
Я принадлежала к промежуточному поколению «более или менее свободных женщин». Моя мать была профессиональной журналисткой, что в 1930-е годы было редкостью. Она блестяще владела пером, гордилась своей публицистикой и профессионализмом. Не думаю, что ей приходило в голову считать себя человеком второго сорта, хотя у нее не было своего офиса, и она писала дома, а размеры гонораров все равно не давали финансовой независимости. Рубрика, которую она вела, называлась «Ты можешь быть шикарной». Она занималась тем, что рассказывала женщинам, как плести сети для привлечения и удержания мужчин, а также брала интервью у великих людей и знаменитостей обоих полов, а потом садилась за машинку и отражала их сияние, как луна отражает солнце. Она всячески способствовала тому, чтобы я закончила колледж, однако направляла меня в те сферы, которые считались уместными для женщин—то есть в те сферы, успех в которых не угрожал бы потенциальному супругу.
В пятидесятые, когда я захотела поступить в университет, сначала мое заявление отклонили. Во-первых, мне было уже за тридцать, и всем членам приемной комиссии было совершенно ясно, что в столь почтенном возрасте женщина уже не может учиться наравне со студентами. Более того, сказали мне, у вас же муж работает, зачем вам вообще учиться в университете и получать высшее образование? Благодаря удвоенным усилиям, мне все же удалось преодолеть все препятствия. Мне сообщили, что финансовой поддержки ожидать не стоит, и я не стала даже пытаться ее получить. Происходящее казалось мне совершенно нелепым, учитывая, что система образования тратила много сил на то, чтобы привлечь граждан старшего возраста в школы и колледжи. Потом все изменилось, и в середине шестидесятых моя собственная дочь получила грант на обучение, и ее всячески поощряли продолжать учебу. Объем ее стипендии был таким же, как и у мужчины в сходном положении.
Поколение моей матери учило нас тому, что хорошие девочки должны отказываться от вступления в половую связь даже после помолвки. Девственность ценилась очень высоко, а если у девушки уже был сексуальный опыт, ее шансы найти хорошего мужа резко сокращались. Люди действительно вступали в брак ради того, чтобы лечь в постель с физически привлекательным для них человеком, даже не по нимая, подходят ли они для совместной жизни. В моем поколении люди заводили отношения до брака обычно тайком, по крайней мере в тех кругах, где я выросла. Такие отношения сопровождались волнениями, наслаждением, чувством вины, опасениями о том, что же будет, если ты забеременеешь. Наиболее вероятным выходом представлялось самоубийство или двойное самоубийство.
Для поколения моей дочери секс до брака стал чем-то само собой разумеющимся, и родителям предстояло если не одобрить это, то по крайней мере смириться. Женщины отказывались играть роль Спящей красавицы и ждать, пока прекрасный принц разбудит их поцелуем.
Движение за права женщин было радикальным, необходимым и важным для эволюции сознания. Сожжение бюстгальтеров было важным событием. Таким же важным событием, как пожары и разрушение домов и магазинов в черном гетто Чикаго в день убийства Мартина Лютера Кинга. Так же важно было то, что белые женщины среднего класса оставили свои дома в спальных районах, оставили мужей и детей, сели на автобусы и поехали в Сельму, штат Алабама, чтобы выйти на демонстрацию за гражданские права женщин. Гнев и праведное негодование необходимы, и не потому, что они разрывают цепи рабства, это не так, а потому что они привлекают внимание к несправедливости. Они будят совесть людей, пребывающих в моральной летаргии, а таких среди нас, как правило, большинство.
Возникли столь необходимые группы пробуждения самосознания, дававшие женщинам возможность выразить фрустрацию и накопленную ярость. Они давали женщинам возможность совместно поразмышлять о жизненных переменах, с которыми те бы не решились столкнуться в одиночку, однако движение за права женщин не решило большинства поставленных им самим задач. Женщины возвращались к учебе, выходили на работу, уходили от нелюбимых мужей—и все это они делали сами, в одиночку, договорившись с собственной совестью. В начале участницы движения радостно приветствовали новых членов, но не могли предоставить женщинам необходимую им вполне конкретную помощь. Большинство вышедших на работу женщин сделали это, потому что им повезло, и у них была возможность подготовиться, необходимая квалификация, а также потому что у них было и желание, и возможность выполнять требования. Движение помогло многим женщинам найти новый путь в жизни, однако каждой женщине приходилось самостоятельно решать свои проблемы, связанные исключительно с принадлежностью женскому полу.
На заре женского движения я работала терапевтом, и часто слышала от женщин, что они называют себя «жертвами» подавляющего общества, то есть для них одной из характеристикой общества являлось подавление женщин мужчинами. Однако я замечала, что именно женщины продвигают этот образ «жертвы» в публичном пространстве. В качестве примера могу привести следующую историю: я принимала участие в ежегодной конференции Американской психиатрической ассоциации в 1974 году. Мне предложили выступить с докладом на тему этики в психиатрии на коллоквиуме из пяти участников, среди которых я была единственной женщиной. Я чувствовала, что это не уместно, как и то, что соотношение женщин и мужчин в этой организации было одна к пяти. Мне не хотелось быть женщиной, которую пригласили ради приличия, чтобы разбавить мужскую компанию. Между сессиями я ходила по выставочному пространству, где располагались стенды разных издательств, фармацевтических компаний и так далее. Все продавцы были одеты согласно дресс-коду, и тут я вдруг увидела стенд, рядом с которым стояли женщины в джинсах, с взъерошенными прическами, выглядевшие как будто только что вернулись с матча по бейсболу. Они раздавали плохо отпечатанные буклеты о несправедливом отношении мужчин к женщинам, а на стенде стоял аквариум, с прикрепленной запиской «Для пожертвований». Мне стало очень грустно, что женщины, которые хотят, чтобы к ним относились, как к равным, считали нужным выглядеть так, чтобы отличаться от остальных. Была ли оригинальность предметом их гордости? Или они просто пытались сыграть на своем неряшливом внешнем виде? С годами я пришла к выводу: если человек ведет себя как жертва, все и будут видеть в нем только жертву, и ничего больше.
Возможно, я излишне чувствительна к таким вещам, потому что проживала виктимизацию на протяжении многих лет. Я твердо верила в то, что меня используют, и ничего не могла с этим поделать. Мне потребовался длительный период интроспекции, или, можно сказать, творческого нарциссизма, чтобы понять, что мои гонители, на которых я фокусировала все свое внимание, по крайней мере в какой-то степени были отражениями моего собственного образа себя. Разумеется, тогда я этого не понимала. Но в один прекрасный день мне открылась ужасная истина: этот образ угнетателя был моим собственным. После этого я поняла, что угнетенной является только та женщина, которая позволяет себя угнетать. И лишь много позже я смогла прийти еще к более важному пониманию: угнетенным является только тот человек, который позволяет себя угнетать. Имя угнетенным легион, однако угнетение не касается конкретной расы, этноса, религии, возраста или, если уж на то пошло, пола.
Движение за права женщин было необходимо, чтобы вырваться из удушающей хватки иерархичной современной культуры, в которой доминировали мужчины, и эту свою задачу оно выполнило. К тому, как все было раньше, возврата уже не будет. Однако, продолжая двигаться вперед, необходимо задуматься над глубинным внутренним контекстом, из которого мы появились—иначе, подобно зыбучим пескам, он затянет нас обратно в тот момент, когда мы незаметно скатимся слишком близко к опасной зоне. Основные различия между сознанием мужчины и женщины, описанные Юнгом, не так охотно принимаются сегодня, как на тот момент, когда Юнг впервые их озвучил. Однако все же они представляют собой матрицу, из который мы вышли на другой уровень сознания. Нас попросили принять определенный взгляд на сознание представителей разных полов с точки зрения мужчины, и в основном мы это сделали. Эго-сознание считалось «солярным» по своей природе, то есть светлым, ясным и способным на порождение собственной силы—своего рода сфокусированное сознание, действующее во внешнем мире, и добивающееся власти, контроля и доминирования. Юнг соотносил эго-сознание с маскулинным сознанием, а также с той частью сознания женщины, которая не являлась для нее естественной, но для обретения которой ей приходилось прилагать усилия. Естественное сознание женщины было скорее лунным, довольно расплывчатым по природе и соотносилось скорее с душой, чем с эго. С мужской точки зрения лунным сознанием надо было наслаждаться после конца рабочего дня, в тихие интроспективные периоды или в близких отношениях с женщиной. Тогда лунное сознание женщины могло питать душу мужчины, но при этом не мешать его повседневной продуктивности, а даже усилить его эффективность, давая ему отдых от постоянного стресса и готовя его к столкновению с насущными проблемами.
Такой вариант мог бы подойти даже для нашего современного социума, если бы мужчины гарантировали, что душа будет обладать тем же весом, что и эго, то есть, что мужчины будут столь же внимательны к внутреннему миру и чувствительным сторонам своей природы, как и развитию личностного эго. Сепарация эго от души, которая произошла в современную эпоху, привела к принижению души и возвышению эго, что вылилось в крайний материализм нашей эпохи. Мужчина пренебрегал собственной душой и качествами анимы, являющимися проявления души. Следовательно, и женщина, как носитель душевных качеств, стала для него менее важной.
Женщины редко подобным образом описывали свои переживания в мире, где доминирует мужское эго, но тем не менее, чувствовали, что женщина обесценивается сама по себе, и мужчинам очень выгодна женская поддержка во всех их начинаниях. Так, женщина, с ее «диффузным» сознанием, оказалась очень полезной в роли секретарши, которая могла тщательно распланировать все обязанности начальника и верно расставить приоритеты, и ей вполне хватало сосредоточенности, чтобы печатать письма на письменной машинке или подготавливать юридические документы. Женщины, которые вроде как были менее физически крепкими, могли работать в ночную смену на фабриках и в больницах, а под утро возвращаться домой и весь день заботиться о детях. Женщины обладали огромной способностью к концентрации, когда это было необходимо. Поэтому к движению за права женщин присоединялись те женщины, которые понимали, что обладают способностями, что их недооценивают, и что для самореализации им требуется поддержка. Поддержки со стороны мужчин ждать не приходилось, поскольку те чувствовали, что их структуре власти угрожают агрессивные и требовательные женщины. Поддержка должна была прийти со стороны других женщин, и так оно и случилось. Женщины давали друг другу разрешение на выражение гнева, который накапливался годами подчинения системе, в которой им была отведена роль граждан второго сорта, и из которой не было выхода. Несмотря на то, что у них появилась неслыханная биологическая свобода, до свободы возможностей было еще очень далеко. Женщина понимала, что не она одна страдает от системы, запрограммированной на приоритет мужчин, и в конце концов вспыхнул гнев, принявший форму бунта против мужского истеблишмента, форму вторжения женщин в традиционно мужские сферы, проецирования избыточно негативного образа на мужчин, образования феминистских анклавов, полного отказа доверять мужчинам, а во многих случаях находя спасение лишь в лесбийских отношениях. Шла революция, и мужчин сочли врагами. Мужчины были, мягко говоря, обескуражены.
Если бы я попыталась описать эти события на языке внутренних переживаний мужчин и женщин, то оказалось бы, что у обоих полов достаточно причин для отчуждения от собственного контрсексуального аспекта. Мужчины отрицали свои фемининные части, а женщины давали выход долго подавляемым качествам, традиционно ассоциировавшимся с маскулинностью. Однако, стало очевидно, что попытки вести себя так же, как мужчины, женщинам на пользу не идут. В конце концов, если женщины протестуют против маскулинного образа жизни, зачем же им играть мужчинам на руку, пытаясь имитировать его? Первому поколению освобожденных женщин довелось на своем опыте познать тщетность этих попыток.
Когда мужчины решили прогнуться и адаптироваться к желаниям своих партнерш, результаты оказались разрушительными. Герд Х. Фенхель, психотерапевт-психоаналитик, наблюдал и изучал влияние изменение роли женщины на мужчин, и описал основные характеристики взаимоотношений между полами. Я процитирую их, потому что они выведены на основании чувств, которыми мужчины делились с терапевтом своего пола без посредничества женщин.
«Из стереотипных харизматиков мужчины превратились в хрупких существ. Им стала нужна компания и забота со стороны женщины, чтобы с их психикой все было в порядке, чтобы поддерживать драйвы и чувствовать себя нужными и принятыми. Подвергаясь оскорблениям и нападкам со стороны воинственных женщин, они стали прятаться за различными бастионами. Они уничтожили Эрос и решили бороться с женщинами их же способами. Мужчины прячутся за нарциссическими удовольствиями и ощущениями, прерывают близкие отношения и не вступают в гетеросексуальный половой акт, если полностью не уверены в том, что у них будет эрекция. Они бегут от долгосрочных отношения, хорошо понимая, какие эмоциональные и финансовые потери их ждут в случае развода. Одни пытаются обойтись малой кровью, не женятся и не признают своих детей—чтоб сохранить «фамильные драгоценности», и в результате страдают от уплощения аффекта. Ощущения заменяют аффект, а если ощущений не хватает, то наступает апатия и депрессия. Другие вообще отреклись от женщин и предпочитают строить отношения с мужчинами, в которых меньше требований и ожиданий. Третьи цепляются за традиционные роли, открыто объявляя себя шовинистами. Всем приходится нелегко».
Второму поколению движения за права женщин уже не надо было разбираться со старыми стереотипами. Их родители много страдали, разрушая навязанные воспитанием паттерны. Вместо уверенности в том, что ожидается от мужчины и женщины, они проживали растерянность своих родителей, и вырастали с ощущением, что в нашем обществе и мужчинам, и женщинам необходимо выбирать из множества вариантов проживания своего пола, и выбор этот многим из них давался нелегко. Несмотря на то, что у женщин появлялось все больше возможностей получать образование в традиционно мужских областях, сама система образования продолжала ориентироваться в первую очередь на мужчин. Профессиональная и бизнесподготовка требовала полного посещения занятий в колледже или университете, но детей было все так же не с кем оставить. То же самое касалось и работы—женщины все так же должны были сидеть дома и заботиться о детях, а то, что примерно половина женщин с детьми имела работу, никого не волновало.
Ситуация должна была измениться по экономическим соображениям. Для того, чтобы жить комфортно по стандартам современного урбанистического общества, одного работающего члена семьи было мало. И мужчины, и женщины ценили те привилегии, которые появлялись, когда оба партнера работали и имели достойную зарплату. Однако, среди молодежи идея «хорошей жизни» изменилась со способности обеспечить семью на приобретение большего количества материальных благ и более «богатого» образа жизни—так родился феномен «яппи».
Многие молодые пары не спешили заводить детей или решали вообще их не иметь. Они вкладывали всю энергию в работу, а после работы с тем же остервенением отдыхали. Многие решали, что раз не нужно заводить детей, то нет смысла и вступать в брак, ведь брак только связывает. Если оба супруга работают, что делать, если одного из них переведут в филиал в другом городе, или если рабочие цели приведут к отдалению супругов? Вариант совместного проживания без заключения брака, казалось бы, помогал убить двух зайцев одним ударом—партнерство и близость до тех пор, пока это удобно, без каких-либо обязательств, свойственных долгосрочным отношениям.
Самое интересное в этом изменении структуры социума было то, что женщинам она нравилась не меньше, чем мужчинам. Как уже говорилось выше, социобиологи предположили, что у мужчин и женщин очень разные цели в том, что касается секса, брака и семьи. Оказалось, что в восьмидесятые и мужчины, и женщины имели одинаково материалистичные цели и желание свободы от сексуальных нравов поколения родителей. Женщины отныне могли контролировать репродуктивную функцию и не полагаться на прихоти природы, определявшей факт зачатия—теперь это стало личным решением. Казалось, между полами наконец-то воцарится равенство.
Однако, кажется, мы о чем-то забыли. Неужели возможно всего за одно поколение избавиться от бессознательных паттернов, которые всегда существовали не только у людей, но и у всех высших приматов? Неужели возможно победить природу и подчинить ее себе или же такие «победы» всегда лишь временны? Естественную склонность женщины хотеть иметь детей и воспитывать их можно подавлять лишь какое-то время, а потом она все равно даст о себе знать. Конечно же, исключения были, есть и будут. И все же среди моих клиенток было много женщин, которые ждали лет до тридцати пяти и не спешили заводить семью, а потом обнаруживали, что это не так легко, как они думали, даже с помощью новых биотехнологий—лекарств от бесплодия, суррогатного материнства, искусственного и экстракорпорального оплодотворения. Они обнаружили, что капризная природа часто дарует нам свою милость, когда нам это меньше всего нужно, и лишает своей благосклонности, когда мы очень к этому стремимся. Одни женщины, ориентированные исключительно на достижения, откладывали рождение детей, а другие беременели слишком рано и лишались возможности получить высшее образование, или даже хотя бы минимальное образование, гарантирующее им прожиточный минимум. В девяностых годах становилось все больше матерей-одиночек, а к 2000 году, согласно статье в одной из британских газет, двое детей из пяти в Великобритании родились у матерей-одиночек. В восьмидесятые отчаяние и беспомощность сильно возросли, и растущее количество бездомных стало позором нации, которая хвастается самым высоким уровнем жизни в мире!
Одна из причин растущего разрыва между привилегированным классом и неблагополучными группами населения состоит в том, что технологическое развитие последних лет сделало практически невозможным продвижение по карьерной лестнице без специальной подготовки. Студенту требуются не только деньги, но и сильное желание овладеть знаниями, необходимыми для избранной им работы, к тому же у него должны быть основания надеяться на успех. Молодые люди из неблагополучных семей, чьи родители пребывали в депрессии и отчаянии, рано получили послание, что их ждут сплошные неудачи. Следовательно, у них просто не было достаточного желания успеха. «Идите путем наименьшего сопротивления»—вот что говорили многим из них в детстве. Не стоит винить в этом их родителей, ведь многие из них работали на износ, чтобы хоть как-то обеспечить детей. Однако, отсутствие родителей дома большую часть времени приводило к тому, что маленькие дети много времени проводили одни, становясь легкой добычей для молодежных банд, наркодилеров и других людей, готовых воспользоваться их положением.
Чтобы не сгущать краски, следует признать, что и в нашем обществе есть много людей, которых волнует разрыв между богатыми и бедными, что люди, вынужденные по той или иной причине прервать образование, оказываются все в более невыгодном положении. Многие пытаются сделать что-то с этой ситуацией и принять конкретные меры. Очень много времени и денег тратится на самые благие цели и стоящие проекты: однако какого-то глобального плана, который мог бы объединить народ и власть в борьбе за общее дело, пока нет.
С одной стороны, есть консервативные силы, которые всячески стремятся к возврату традиционных ценностей, по их мнению, сделавших Америку нацией высокого уровня. Они подчеркивают важность морали, традиционных семейных структур и стремятся восстановить их на уровне социума. Появились новые ортодоксы, прилагаются усилия по установлению стандартов, что такое «хорошо» и «правильно», во что следует верить. Однако ортодоксы склонны превозносить определенные ценности и практики. Ортодоксальность может принимать разные формы, и ее последователи не всегда могут прийти к единому мнению о том, что является уместным или приемлемым. Возникает вопрос, в какой степени одна группа людей имеет право навязывать свои стандарты, в которые они верят, другим людям, которые возможно не придерживаются их убеждений? Этот вопрос касается таких тем, как аборты, молитвы в государственных школах, цензура в средствах массовой информации. С другой стороны есть и те, кто склонен охранять права личности и меньшинств, кто активно протестует против любых форм принуждения, слежки или нарушения права на частную жизнь со стороны правительства или других организованных групп. Обе эти группы считают оппонентов опасными силами зла. Диалог между ними практически отсутствует. Ни одна из них не представляет интересов большинства. Среди наиболее активных поборников справедливости с обеих сторон есть те, кто чувствует, что ничего не может сделать со сложившейся неприятной ситуацией. По отношению к важнейшим темам нашей эпохи в США царит апатия.
О самой серьезной проблеме наших дней практически никто не говорит. Она состоит в отсутствии понимания того, что что бы ни происходило в мире, это касается каждого из нас лично. Мы можем принадлежать к привилегированному классу или неблагополучному, но в результате это не важно: когда одна часть социальной системы выходит из строя, дисфункция неизбежно распространяется на всю систему—точно так же, как гноящаяся рана в одной части тела неизбежно влияет на весь организм. Мы забыли о том, что зависимы друг от друга. Даже такие катастрофы, как Чернобыль или эпидемия СПИДа, не заставили нас вспомнить, что никто не застрахован от последствий поведения других людей. Когда-то давно Джон Донн сказал, что «человек—не остров», и эта фраза не потеряла своей актуальности и сегодня. Силы, действующие в нашем обществе, разделяют нас, и каждый человек, каждая группа стремится к самосохранению. На самом деле истина состоит в том, что если мы не овладеем энергией любви для исцеления друг друга и мира, в котором мы живем, то рано или поздно коварная болезнь, ставшая системной в социуме, поразит всех нас.