Стоило мне услышать «ты должен», как во мне всё переворачивалось и я снова становился неисправим.
— Герман Гессе
Для того чтобы сделать свою жизнь по-настоящему своей, необходимо отстоять собственное право управлять ею.
— Энн-Уилсон Шаф
Т. К.
Она была прекрасна. Лучшая из человеческих дочерей. Почти человеческих.
В крови Софи бурлила и моя кровь тоже — а значит, божественное в ней било ключом. Вот только она об этом не знала и металась от крайности к крайности, как умалишенная.
Сегодня утром она поет в храме, расправляя складки классической юбки, а уже вечером, облачившись в «героиновую худобу», сбежит из дома с каким-то торчком-бензедринщиком, чтобы заняться безудержным сексом на заднем сиденье его авто.
Следующим утром она снова будет истязать себя чувством вины и опять пойдет в храм, слезно молясь Богу о том, что «согрешила» в последний раз.
Полный бред! Моя матушка сейчас, наверное, выплюнула свой мартини.
— Я научу тебя чувствовать головой и думать сердцем, — сказал я, гладя ее запястье.
— А разве это возможно?
Для меня не было ничего невозможного. Было сложно представить, как могло быть иначе.
В этом перевернутом мире, где чувство идет вразрез с интеллектом, где царит слепота и бесхребетность, мне было не по себе.
— Для профанов магия есть предмет наибольшего возмущения и страха, когда она — единственный путь к просвещению.
— Но ведь есть магия как белая, так и черная…
Я снисходительно улыбнулся.
— В сердце всякой подлинной магии живет единство противоположностей. И, прежде всего, ты должна объединить противоположности в себе самой. А без отказа от двойственности ничего не выйдет. Хватит делить мир на тьму и свет! Отбрось оценку. Чувствуй.
Следующим утром Софи отправилась в храм просто так. Ею правил интерес. Она не пошла на исповедь, не молила Бога о прощении, она лишь села на самое видное место и улыбкой приветствовала пришедших. Софи созерцала.
В тот день она впервые заметила Изабэль.
Изабэль
Как я и предполагала, к полуночи следующего дня Софи отыскала меня в назначенном месте. Это был один из уютных баров 52-й.
Софи несколько минут металась у входной двери, то пропуская, то выпуская посетителей. Она все еще боролась. Однако ее любопытство взяло верх.
— Все, что происходило с тобой до нашей встречи, было слепым сном. И ты, как только что пробудившийся ребенок, не могла вообразить, что происходит. Ты всегда предполагала, что разрываешься между светом и тьмой, но это не сумасшествие, а познание реального положения вещей.
Софи сощурила глаза. Ее лицо принимало такое выражение каждый раз, когда я читала ее мысли. Для нее это было чем-то пугающим и восхитительным одновременно. Она всегда подозревала о своем наследии. Не о том, что она потомок самого Т. К., конечно. Но толк в магии она знала с детства.
У нее был особый дар, и в ее жизни не раз происходили удивительные вещи. Но это были совсем другие миры со своими законами и правилами. Как ни крути, сознание непосвященного делит все на два, когда ответ кроется по ту сторону противоположностей.
— Мир не был создан, Софи. Он создается каждое мгновение, самим собою. Творец или Первоисточник создал лишь принципы. А его посредник — назовем его Первый Художник — создал Эскиз. Причем сам Творец не может противостоять своим принципам. Глупо просить его об этом. Дав нам свободу воли, он возложил на нас ответственность за самих себя. Творец не оставил нас. Он выбрал лучший способ нас вырастить.
— Но как же изгнание бунтовщиков? Как же Люцифер?
— Творец не изгонял Люцифера в том смысле, о котором думаешь ты. Если и верить мифу христианского эгрегора, то уже в самом творении был заложен мятеж. Ведь все есть Бог, и Люцифер, будь он бунтовщиком или древним богом Света, — это еще одна его маска.
— Значит, так должно было случиться?
— Недалеко от истины, — я гордо улыбнулась. — Помню, как впервые увидела твой личный символ силы, — сказала я.
— Что увидела?
— Символ силы. Тот самый символ, которым была исписана вся оберточная бумага из-под печенья в доме. Тогда ты всем говорила, что знаешь секретный язык. Такая милая!
Софи также улыбнулась. Впервые за время нашего знакомства. Разумеется, я видела ее улыбку раньше, но она никогда прежде не была адресована мне.
— Я научу тебя находиться в трех мирах одновременно. Я проведу тебя через пропасть страха и незнания — от первого видения до рождения в лучах солнца.
Софи
Мы устраивали наши встречи по Четвергам. Изабэль говорила, что это самый благоприятный день для контакта с Высшей Силой. Так что, покидая стены юридической школы, ставшие мне ненавистными, я спешила в Гринвич-Виллидж, чтобы успеть к заходу солнца.
Приближались выходные дни. Для многих это означало веселье и заслуженный отдых, но мне он сулил мучительную подготовку к экзамену. Я пробиралась сквозь толпу «роботов» и самовлюбленных снобов, настроенная более воинственно, чем обычно. Наконец, оказавшись снаружи, я вдохнула поглубже и ускорила шаг.
Я жила в матриархальной семье. Эдвидж Гудвин была одной из тех женщин, кто с легкостью покинет семейный ужин ради выгодной сделки. Единственное, что было в нас похожим — настойчивость и прямолинейность. Я не могу назвать ее плохой матерью, но иногда мне просто не хватало настоящего друга.
— Ну же, поторапливайся! У меня встреча в семь!
— И тебе привет.
Стиснув зубы, я напомнила себе, что лучше промолчать, и, брякнувшись на заднее сиденье черного седана, поспешила закрыть дверь.
Не спросив, как прошел мой день, мать угрюмо смотрела в зеркало заднего вида. Со временем морщинки на ее лице стали более выразительны.
На улице было пасмурно, но Верхний Ист-Сайд по-прежнему пестрил яркими красками. Моя семья жила на 5-й авеню, что было одним из главных преимуществ «успешного выбора».
Мой дед Александр — эмигрант из Украины, обеспечивший своим потомкам счастливую жизнь «наперегонки». Эдвидж, на пару со своим братом Полом, была успешным брокером на Уолл Стрит, а ее мать Лори, осевшая в Вест-Виллидж после войны, была итальянской еврейкой, что превращало мою кровь в гремучий коктейль. Отца назвали в честь деда, но таких же успехов он едва ли достиг. После встречи с матерью жизнь отца изменилась, и от творчества остались лишь воспоминания.
Кузен Марти жил в Ист-Виллидж и был моим единственным другом. Не сказать, что мне не с кем было дружить. Все было намного проще — женский пол видел во мне угрозу. Я никогда не считала себя красивой и крутила пальцем у виска, когда кто-то лил по мне слезы. Но мужской пол это не останавливало, и так я обрела уверенность в себе.
Родители чаще всего отсутствовали, и мы с Марти выбирались в Central Park или к музею Metropolitan, где за самым вкусным кофе в Верхнем Ист-Сайде обсуждали планы на будущее. Я мечтала отдаться искусству и магии, что у меня уже неплохо получалось, а Марти претендовал на членство в лучших футбольных клубах мира. Но по классике жанра об этом нам даже думать было запрещено. Нам уже были отведены роли юриста и брокера. Я часто сбегала из дома, а Марти подсел на наркотики — типичная жизнь подростка, у которого отняли мечту.
— Спасибо, — захватив свой рюкзак, я нехотя вылезла из машины.
Мне нравилось время в дороге. Так было легче думать.