Марсилио Фичино
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ
*При использовании смартфона, рекомендуем располагать его горизонтально
Марсилио Фичино Флорентийский, легендарный философ Возрождения, советник Козимо Старого и наставник Лоренцо Великолепного, глава Платоновской академии — находился в самом сердце итальянского Возрождения. Много лет изучая на наилучших примерах и собственном опыте всё то, что помогает человеку искусства и науки обрести своё призвание, найти свой гений и прожить долгую, здоровую и сонастроенную с небесами жизнь, он изложил свои размышления в трех кратких книгах, получивших скандальную славу.
Многие мастера Высокого Возрождения — и современные юнгианские психоаналитики — называли его методы глубокими и превосходными. Рассмотрите их и вы, о читатель, ибо мир наш нуждается в гениях.
КНИГА ПЕРВАЯ
ЗДОРОВАЯ ЖИЗНЬ
Про заботу о здоровье тех, кто посвятил себя ученому труду
Марсилио Фичино Флорентийский шлет свои приветствия Джорджио Антонио Веспуччи и Джованни-Баттисте Бонинсеньо (Boninsegnio), мужам исключительной честности и знания. В недавнее время мы потратили множество слов, прогуливаясь подобно перипатетикам, на обсуждение заботы о здоровье тех, кто постоянно занимается ученым трудом, потому эти вопросы, уложенные в краткий сборник, я порешил первым делом доверить вам. Я не осмелюсь издать сей небольшой труд, прежде чем я либо не уверюсь в том, что кто-либо из вас, кого я уже подверг наибольшему испытанию как мужей и как друзей, одобрит его, либо же пока не предоставлю под суд изысканному суждению нашего дорогого Лоренцо Медичи, чье доброе здоровье особенно меня заботит. Ибо едва ли кто-то сможет оказать помощь ученым нашего века, в особенности в нашем городе, ежели пренебрежет здоровьем нашего патрона и мецената. Читайте посему внимательно и еще тщательнее заботьтесь о своем здоровье. Ведь без здоровья мы никогда не достигнем высоких врат Муз, или же будем тщетно стучаться в них, если только всемогущий Бог не откроет их для нас своей чудесной силой. Мы хотим показать с помощью этого нашего врачебного трактата силу суждения о том, что для обретения мудрости потребно здоровье тела, и гораздо более здоровье разума, которое единственное способно вместить в себя мудрость. Тот же, кто захочет обрести мудрость с нездоровым разумом, только погрязнет в своем невежестве. Гиппократ обещает нам здоровое тело, Сократ же исцеляет душу. Однако истинное здоровье дарует только тот, кто воскликнул так: «Придете ко мне все труждающиеся и обремененные и Я успокою вас. Я есмь путь и истина и жизнь» [Мф. 11:28; Ин. 14:6]
Глава I. Девять проводников ученых
Любой, кто вступает на этот трудный, решительный и длинный путь, который, при постоянном усердии, в конечном итоге приводит нас к высокому храму девяти Муз, нуждается, по всей видимости, также в девяти проводниках в этом начинании. Первые трое ведут нас на небесах, следующие трое в душе, последние трое на земле. Первейший на небесах Меркурий, кто побуждает или убеждает нас в том, что мы должны предпринять попытку отыскать Музы, так как Меркурий заведует любого рода изысканиями. Затем Феб, кто таким образом освещает взыскующие души и вещи своим изобильным великолепием, что мы в точности понимаем, что ищем. К ним примыкает наиграциознейшая Венера, мать Граций, и с помощью своих всесторонне щедрых и радостных лучей она так улучшает и украшает всякую вещь, что любые озарения Меркурия и указания Феба насыщаются чудесным и оздоравливающим притяжением Венеры, повсеместно приятным и благотворным. Далее следуют три проводника в пути в душе: а именно, яростная и стойкая воля, острота разумения (ingenii), цепкая память. Трое последних на земле: наиблагоразумнейший отец семейства (paterfamilias), самый уважаемый учитель, и наиболее искушенный врач. Без этих девяти проводников никто не способен добраться и никогда не добирался до храма девяти Муз. Часть из проводников изначально дарует нам Бог Всемогущий и природа, однако же последние три возникают только от нашего старания. Обязанности и задачи родителя и учителя для нашей ученой работы известны, и многие древние авторы и мудрецы говорили о них, в особенности наш Платон, наиболее полно в книгах «Государство» и «Законы», затем Аристотель в «Политике», также Плутарх и прекрасно Квинтилиан. Однако же, врача редко называют помощником в ученых изысканиях, хотя он может подать им руку, и посоветовать меры и лекарства тем, кто уже обрел небеса, разум, отца и учителя. Ибо я сострадаю тем, кто трудится со всем усердием, но кому Минерва сокращает его нервы в пути, и я первый назову себя врачом таких утомленных и больных; жаль только, что способности мои не так велики, как моя решимость. Поднимитесь теперь юноши, коих ведет Бог. Поднимитесь стар и млад, кого истощила яростная погоня за знаниями Минервы. Спокойно идите к врачу, что даст вам ради осуществления вашего дерзания, при помощи и милости Божьей, полезные советы и снадобья.
Глава II. Как следует заботиться о мозге, сердце, желудке и духе
В первую очередь, подобно тому, как бегуны заботятся о своих ногах, атлеты о руках, музыканты о голосе, также и ученому человеку подобает в равной степени заботиться о мозге и сердце, печени и желудке; и даже еще более, в зависимости от их состояния, ведь ученый в большей степени использует одни части своего тела, чем другие. Кроме того, искусный мастер тщательнейшим образом заботится о своих инструментах: художник о карандашах, кузнец о молотах и наковальне, воин о лошади и доспехе, охотник о собаках и птицах, кифаред о кифаре, и так в любом другом деле. Одни только служители Муз, одни только охотники за высшим благом и истиной, к несчастью, так безразличны и так несчастны, что способны пренебречь своим инструментом, с помощью коего могут отчасти измерить и охватить весь мир. Инструмент их есть сам дух, и врачи называют его паром крови, чистым, тонким, жарким и ясным. После того, как он порождается жаром сердца из более тонкой крови, он воспаряет в мозг; там душа постоянно использует его для упражнения чувств внутренних и внешних. По этой причине кровь служит духу, дух чувствам, чувства же разумению. Кровь сотворяется с помощью природной силы, что изобилует в печени и желудке. Легчайшая часть крови течет в фонтан сердца, где питает живительную силу. Сотворенный этот дух поднимается к оплоту мозга и (если позволите) Паллады, где преобладает животная сила, то есть, сила чувствования и движения. Таким образом, созерцание настолько же успешно, насколько оно соответствует чувству; таково же и чувство по отношению к духу; как и дух по отношению к крови и тех трех сил, о коих мы говорили: а именно, природной, жизненной и животной, что зачинают, порождают и питают дух посредством себя и внутри себя.
Глава III. Ученые люди подвержены мокроте и черной желчи
Ученые люди не только должны тщательнейшим образом заботиться о частях своего тела, его силах и духе, но также им следует все время опасаться мокроты и черной желчи, не отличаясь в этом от моряков меж Сциллой и Харибдой. Ибо их бездеятельность в остальном теле равна их деятельности в мозге и разуме. По этой причине неизбежно выделяется мокрота, которую греки называли флегмой, а из-за нее и черная желчь, которую называют меланхолией. Первая притупляет и удушает разумение, другая же, если чрезмерна или пламенна, заполняет мозг мельтешением нелепиц и не позволяет душе судить здраво, потому справедливо будет сказать, что ученые могли бы быть здоровыми людьми, если бы не пагуба мокроты, а также самыми счастливыми из всех людей, если бы черная желчь не побуждала их к унынию или даже глупости.
Глава IV. По каким причинам ученые страдают или подвержены меланхолии
Существует три могущественных причины разного вида, побуждающих учёных становиться меланхоликами: первая небесная, вторая природная, третья же человеческая. Небесная в том, что Меркурий, приглашающий нас к постижению наук, а также Сатурн, поддерживающий наше постижение и позволяющий нам его запоминать, по мнению астрономов считаются холодными и сухими — и даже ежели Меркурий не холодный, он, все же, наиболее сухой из-за близости своей к Солнцу — что по мнению врачей и составляет природу меланхолии; эту самую природу Меркурий и Сатурн изначально сообщают своим последователям ученым, и ежедневно сохраняют и умножают ее.
Природная причина, по всей видимости, состоит в том, что для постижения наук, в особенности трудных, душа притягивает внешнее к внутреннему, словно бы от всей окружности к центру, когда же она размышляет в своем (если позволите) человеческом центре, то должна оставаться неподвижной. Такое собирание от окружности к центру и фиксирование в нем присуще самой земле, на коею весьма похожа черная желчь. Поэтому она постоянно побуждает собирается воедино, оставаться в себе и размышлять об этом. Из-за своего подобия центру мира, она направляет изыскание к отдельным вещам и к наивысшим пониманиям, ведь она наиболее сопряжена с Сатурном, наивысшей из планет. Самое это созерцание, в свою очередь, безостановочным собиранием и сжатием как будто бы притягивает природу, схожую с черной желчью.
Человеческая же причина, то есть, вызванная нами, такова: так как частое возбуждение разума иссушает мозг, то большое потребление жидкости, каковая обычно способствует природному жару, так же существенно уменьшает этот жар; посему природа мозга становится сухой и холодной, а эти качества называют присущими земле и меланхолии. Кроме того, из-за такого частого обращения к изысканию дух растворяется в движении. В результате дух нуждается в восполнении от более тонкой крови. Следовательно, когда более тонкие и чистые части крови используются часто, остальная кровь по необходимости становится густой, сухой и черной. Добавь к этому и то, что природа, будучи поглощенной созерцанием, полностью направляется в мозг и сердце, и уходит из желудка и печени. По этой причине пища, в особенности более жирная и твердая, переваривается плохо, отчего кровь становится холодной, густой и черной. Наконец, слишком малое количество подвижности членов не способствует движению избытков, а густые, тягучие и тусклые пары не выходят. Всё это делает дух меланхоличным, а душу грустной и напуганной, ведь внутренняя тьма более внешней наполняет душу печалью и устрашает ее. Из всех других ученых людей наиболее подвержены воздействию черной желчи те, кто неизбывно посвятил себя изучению философии, отвлекает свой разум от тела и телесных вещей и направляет его на нетелесное, потому как дело это более трудное и требует большего сосредоточения разума, а также потому, что чем больше они направляют разум на нетелесную истину, тем более они склонны разъединяться с телом. От этого тело их часто кажется полуживым и меланхоличным. Платон наш обозначил сие в «Тимее», сказав, что душа, яростно и намеренно постигающая небеса, так вырастает от подобной пищи и становится настолько могущественной, что преодолевает свое тело сверх его телесной природы, а также иногда в своем стремительном возбуждении либо вылетает из тела, либо будто бы растворяет его.
Глава V. Почему меланхолики талантливы, и каковы из них таковы действительно, а какие нет
За сим будет достаточно того, что мы показали, отчего служители Муз либо изначально, либо от учения становятся меланхоликами, в связи с причинами, во-первых, небесными, во-вторых, природными, в-третьих, человеческими. Аристотель подтверждает это в книге «Проблемы», говоря, что все мужи, хоть как-то известные в своей области, были меланхоликами. Этим он соглашается с платоническим представлением из книги «О науке», согласно которому чрезмерно талантливые люди подвержены возбуждаемости и безумию. Демокрит также говорит о том, что никто не может обладать великим талантом, ежели не подвержен какой-нибудь страсти (furore). Платон наш, по всей видимости, соглашается с этим в «Федре», говоря, что тщетно стучится в двери поэзии тот, кто лишен безумия. Даже если тут подразумевается безумие божественное, все же, по мнению врачей, безумие такого рода никогда не затрагивает людей, чуждых меланхолии.
Далее нам следует привести доводы в пользу того, почему Демокрит, Платон и Аристотель утверждают, будто меланхолики порой так превосходят других своим талантом, что кажутся не людьми, но скорее божествами. Это мнение Демокрит, Платон и Аристотель высказывают без всякого сомнения, однако же как будто не дают достаточного объяснения такому важному обстоятельству. Значит нам следует, с Божьей помощью, постараться его найти. Меланхолия, то есть черная желчь, бывает двух видов: одну врачи называют природной, другая возникает от возгорания (adustio). Природная суть не что иное, как просто густая и сухая часть крови. Горелая же подразделяется на четыре вида: по своему происхождению от природной меланхолии, или от более тонкой крови, или от желчи, или же от соленой мокроты. Любая желчь, порожденная возгоранием, пагубно влияет на суждение и мудрость. Ибо когда гумор этот возгорается или горит, он делает человека возбужденным и безумным, потому греки называли ее манией, а мы безумием. Однако же, как только он догорает, растворяя более тонкие и чистые части и оставляя лишь скверный черный корень, человек становится тупым и глупым. Потому заслуженно подобное состояние называют меланхолией, неразумностью и бесстрастностью.
Только та черная желчь, что мы называем природной, приводит нас к рассудительности и мудрости, но и то не всегда. Действуя только в одиночестве, она заволакивает дух черной и густой массой, устрашает душу и притупляет талант. В простом смешении с мокротой, когда холодная кровь собирается в груди, своей холодной тяжестью она вызывает медлительность и вялость; также, по свойству любой плотной материи, меланхолик такого рода чрезмерно замерзает при любом остывании. В таком состоянии ничто не вызывает надежды, всё пугает, «тяжко смотреть на небесный купол» [Энеида, 4.451]. Ежели черная желчь, простая или смешанная, затвердевает, она приводит его к четырехдневной лихорадке, опухоли селезенки и многим подобным хворям. Когда ее количество чрезмерно, либо отдельная, либо в сочетании с мокротой, она делает дух более плотным и холодным, постоянно утомляет душу, притупляет разум, и «стынет в груди у аркадцев» [Энеида, 10.452]. Должно черной желчи не быть и в недостатке, чтобы кровь, желчь и дух не теряли бы словно своей узды, из-за чего возникает нестабильный талант и короткая память; не должно ее быть и в избытке, ибо тогда мы кажемся сонными и нуждающимися в понукании. Потому необходимо, чтобы была она наитончайшей, насколько только позволяет ее природа. Ежели ее сильно утончить, сообразно с природой, возможно, даже ее избыток может быть не вреден, вероятно даже в таких количествах, что равны желчи [обычной], хотя бы по весу.
Потому пусть черная желчь будет изобильна, но все же наитончайшая. Рядом с ней должен прибывать более тонкий гумор мокроты, так чтобы она не твердела и не пересыхала. Однако же она не должна смешиваться с одной только мокротой, в особенности с более холодной, или же изобильной, иначе остынет. Пусть она смешивается с ней и кровью, так чтобы тело состояло из них трех, а именно, чтобы кровь была в двойной пропорции к остальным двум; к восьми частям крови должно быть две желчи и две же черной желчи. Пусть черная желчь немного зажжется от этих двух, но при этом только светится, а не горит, ведь, как пристало более плотному материалу, при чрезмерном горении, он горит слишком сильно и ускоряется; когда же охлаждается, то становится чрезмерно холодным. Черная желчь подобна железу, и когда она начинает охлаждаться, то охлаждается сильно, и напротив, когда нагревается, становится слишком горячей. Нет ничего удивительного в том, что черная желчь легко загорается и при этом может гореть с большой силой, ибо нечто подобное мы наблюдаем в случае с известью (calcem), которая от попадания воды сразу же начинает кипеть и гореть. Подобная же сила в обоих экстремумах присуща меланхолии, то есть в единстве стабильной и закрепленной своей природы. Эта крайность не свойственна других гуморам. Сильное нагревание приводит к сильной дерзости, даже ярости; крайняя холодность — к ужасу и сильнейшему страху. В срединных же состояниях между жаром и холодом, однако, она вызывает различное влияние, уподобляясь этим вину, в особенности крепкому, что наделяет выпившего опьянением или же только некоторой развязностью.
По этой причине следует сдерживать черную желчь. Когда она усмирена так, как мы рассказали, и смешана с желчью и кровью, из-за сухости своей природы и настолько утонченная, насколько позволяет ее природа, она легко загорается от них; так как она твердая и наиболее вязкая, ее горение продлевается; так как в единстве своей сухой вязкости она наиболее могущественна, то горит она быстро. Подобно дереву в соломе, когда их поджигают одновременно, она горит и сияет больше и дольше. Благодаря этому длительному и быстрому жару, возникает великое сияние, а также быстрое и длительное движение. Именно об этом Гераклит говорил: «Сухой свет — мудрейшая душа».
Глава VI. Каким образом черная желчь сообщает нам разумность
Некто может, вероятно, задуматься, что же это за гуморное тело, составленное из трех этих гуморов в означенной нами пропорции. По своему цвету оно уподобляется золоту, но с некоторым отклонением в пурпур. При нагревании, от природного жара и от движения тела или разума, она загорается и сияет как раскаленное золото с пурпуром, во время этого, словно Ирида, она в сердце своем переливается разнообразными цветами [Энеида, 4.701].
Другой же может спросить, каким образом гумор такого вида сообщает нам разумность. Что ж, начнем с того, что дух, порожденный таким гумором, обладает той утончённой влагой, которую мы зовем водой живою или аквавитой, или водой ярой (ardentem), которую мы получаем из более плотного вина путем дистилляции на огне. Дух, что порождается из черной желчи, в высшей степени утончается под давлением в более узких каналах при помощи сосредоточенного и потому сильного жара; сдавленный в узких каналах, при появлении своем он оказывается более тонким; затем, он оказывается более жарким и потому более ярким; в-третьих, скорость его движения приводит к самым стремительным действиям; в-четвертых, постоянно возникая из твердого и стабильного гумора, он может долгое время поддерживать своё действие. Вместе с этим наша душа способна яростнее и дольше продолжать свои изыскания. Ей легче даются поиски, и она находит искомое, воспринимает его ясно, искренне оценивает и долгое сохраняет свое суждение.
Добавим также, что мы уже обозначали ранее, что душа с помощью такого инструмента или побуждения в некотором смысле соотносится с центром мира, и (так сказать) собирается в своем центре, непрерывно взыскует центра вещей и проникает в их нутро. Более того, она соотносится с Меркурием и Сатурном, второй из коих суть высочайшая из планет и позволяет взыскующему достичь вершин. Такого достигают только исключительные философы, в особенности когда их душа настолько уходит от внешних движений и собственного тела, что достигает соседства с божественным и становится его инструментом. От этого она наполняется божественными влияниями и оракулами, всегда создает новое и предсказывает будущее. Это подтверждают не только Демокрит и Платон, но также и Аристотель в книге «Проблемы» и Авиценна в книге «Божества» и в его же «О душе». Почему мы так много говорили о черной желчи? Чтобы запомнить, что черная желчь, хотя лучше бы ее называть белой, достойна того, чтобы ее искать и питать, а ее противоположности (как мы говорили) лучше в жизни избегать. Ибо она настолько ужасна, что Серапион связывал ее появление с плохим даймоном, и мудрый Авиценна этого не отрицал.